Девушка с приветом

Синий крест на стеклянной вывеске ветеринарной клиники светился, но дверь была заперта. Никаких признаков жизни. Я давила на звонок и слышала, как он гремит в пустом помещении.

— Их водой сегодня залило, — услышала я голос за спиной и оглянулась.

Мимо проходила молодая мама с коляской, в которой отчаянно колотил ножками ребеночек.

— Еще днем была авария, — продолжила она. — А у вас собачка заболела? Дяденька, вы плачете?

Она обращалась к моему спутнику, который уселся на ступеньки крыльца и уткнулся лицом в собаку. Рыдает он или дрожит от холода?

— Девушка, вы не одолжите на время коляску? — попросила я. — Видите: собака под машину попала. Она полцентнера весит, а я здесь рядом живу. Я врач, хирург, заштопаю ее дома. Ребенка — на руки, собаку — на коляску, и через десять минут мы вас отпустим! Пожалуйста!

Не отвечая, молодая мамаша отвернулась и резво покатила коляску прочь.

Хозяин Рэя, услышав мои слова, поднял лицо — сухое, без слез, отрешенное и злое в синем неоновом свете ветеринарной вывески.

— Что вы сказали? Вы думаете, его можно спасти?

— Конечно, можно. Рано своего пса хороните. — Я была совершенно не уверена в том, что говорю. — Рана у него не глубокая, внутренности наверняка не задеты. В противном случае кишки бы вывалились на асфальт.

Похоже, я составлю хорошую компанию Октябрьскому или даже посоревнуюсь с ним в цинизме. На самом деле мне хотелось пожалеть собаку, погладить ее мохнатую голову, сказать слова утешения хозяину. Но я достаточно видела мужчин, которые предобморочно зеленеют при виде шприца и стискивают зубы под рентгеновским аппаратом.

— Дьявол! — выругался мужчина. — У меня как будто отнялись ноги.

— Голубчик, либо вы будете жалеть себя, либо свою собаку.

— Рэй в моей жизни настоящей самое существо дорогое.

У него была странная манера говорить.

Чтобы его понять, мне пришлось мысленно переставить слова местами: «Рэй в моей настоящей жизни самое дорогое существо».

— Надеюсь, в прошлой жизни вы питали слабость и к людям.

— Вы совершенно правы.

— Я права в том, что нам надо двигаться. Возьмите себя в руки! Вернее — в ноги. Ваша собака меня раздела.

— Что?

Я сняла пальто и постелила его на крыльцо:

— Кладите сюда собаку.

— Одну минуточку, сейчас.

Он устремил взгляд куда-то в пространство, сделал три глубоких вдоха и движение головой, будто выныривал из воды.

— Готов. — Он легко поднял собаку, шепнул ей что-то и уложил на «носилки».

Я никогда не видела, чтобы человек так быстро собирал волю в кулак, концентрировался и преображался. Только что был раздавлен горем, растерян и подавлен, а теперь полностью владел собой. У него и взгляд изменился: вместо затравленного — решительный и острый. Он посмотрел на меня, оценивая, гожусь ли я в лекари «существу дорогому самому».

— Берите за полы, а не за рукава, — приказала я, клацая зубами от холода.

— Что такое полы?

Я взяла его руки и пристроила одну ладонь у ворота моего «прощай, пальто», другую — в конце застежки. Сама точно так же, симметрично, встала с другой стороны. Перекинула свою сумку через голову за спину — как санитарка времен войны — и взялась за носилки:

— Пошли!

Через некоторое время мы приноровились идти в ногу. Я уже не дрожала от холода — пыхтела от тяжести и боялась поскользнуться, упасть.

Было не исключено, что с той же легкостью, с которой хозяин Рэя приходил в себя, он мог впасть и в истерику. Поэтому я посчитала нужным отвлекать его разговорами, пока мы шли к моему дому.

— Сколько лет вашей собаке?

— Полтора года. Если быть предельно точным, то год и семь месяцев.

О чем же его еще спросить? Ладно, будем как с людьми.

— Чем Рэй болел в детстве?

— Он ничем не болел.

— Значит, лекарств никаких не принимал, и вы не знаете, есть ли у него аллергия, например, на антибиотики?

— У собак бывает аллергия?

Я понятия не имела, но ответила с уверенностью:

— Безусловно. Прививки ему делали? Какие именно? Так, хорошо.

Меня интересовала прививка от столбняка. Бывает ли столбняк у животных? Если бывает, то Рэю таковая пригодилась бы — он порядочно извалялся в грязи. Осталось спросить о хронических недугах родителей собаки. Туберкулез, диабет, сердечная недостаточность, паранойя. Паранойя будет у меня, если я стану лечить не людей, а собак.

Пора менять тему.

— Вы разговариваете с Рэем не по-русски, я заметила.

— По-испански.

— Почему?

— Э-э-э… — Он замялся, споткнулся, и собака тихо взвизгнула от боли. — Извини, чико, извини, малыш, все о'кей.

— Скулит, значит, в сознании, — сказала я, — нет болевого шока. Мы уже почти пришли. Только бы лифт работал, я живу на восьмом этаже.

* * *

Лифт, к счастью, работал. Мы вошли в квартиру и протиснулись с ношей на кухню.

— Кладем на пол, — командовала я. — Осторожно!

Я быстро разложила обеденный столик, увеличив его площадь в два раза, накрыла клеенкой.

— Поднимаем, аккуратно, на счет «три».

Мы присели, я оказалась у головы собаки.

Полуживая, она все-таки наводила страх.

Выкатила на меня карий глаз и булькающе зарычала.

— Меняемся, — я снова встала на ноги, — вы — к голове, я — к хвосту.

— Что?

Он постоянно меня переспрашивал.

— Если вы умственно отсталый, — нервно процедила я, — то постарайтесь на время об этом забыть, внимательно меня слушать и четко выполнять распоряжения. Мы меняемся местами — вы берете собаку под спину у передних ног, я — у задних. Понятно?

— Да. — Он занял исходную позицию.

— Раз, два, три, взяли! Ох и тяжелый!

Рэй застонал совсем по-человечьи. От этого привычного звука мне стало спокойнее, и я пожалела, что окрысилась на хозяина собаки.

— Принесу нужные инструменты и лекарства, а вы снимите повязку с Рэя. Справитесь? — спросила я бодрым голосом.

Когда я снова зашла на кухню, хозяин Рэя заканчивал разбинтовывать собаку. Она не подавала признаков жизни, но стоило мне подойти поближе, как раздалось тихое грозное рычание.

— Так дело не пойдет, малыш, — сказала я, — пожалуй, вкачу-ка тебе успокоительное, не ровен час, отгрызешь мне руку. Подожди, только в наряд хирурга облачусь.

Наряд представлял собой фартук из тонкого пластика, в котором я обычно стирала белье. Я велела мужчине затолкнуть в новый пакет для мусора окровавленные рубашку, шарфик, плащ и куртку, которую он снял.

— Идите в ванну, — распорядилась я, — вот футболка, переоденьтесь и помойте руки.

Футболку я купила в подарок Анатолию, у него скоро день рождения. Конечно, можно было бы предложить свой старенький халатик, только он не сойдется на груди у этого мужика. А футболочка замечательная, из плотного серого трикотажа, с красивой маленькой коронкой на кармашке.

После укола по телу Рэя пробежала судорога рвотных позывов, и он затих. Прежде всего его надо вымыть — бок собаки представлял собой месиво из крови, грязи и шерсти. Кровь уже почти не сочилась, очевидна хорошая свертываемость. Я налила в тазик воду, плеснула спирт и жидкое средство для мытья посуды, губкой принялась чистить собаку. Площадь ранения была огромной — кривой разрез шел от передней лапы, спускался вниз к животу и снова поднимался почти до хвоста. Очень мешала шерсть, которая лезла в рану.

— Надо состричь, — сказала я и достала из стола двое ножниц.

Вторые я вручила хозяину. Он пришел из ванной чистый и даже причесанный. Первым щелчком лезвий я срезала ярлык на футболке — сам он не решился нарушить магазинную девственность чужой вещи.

— Начинайте от хвоста, — велела я, — примерно на пять сантиметров от края раны; стригите как можно короче, ближе к коже. Мне кажется, нам не мешало бы уже познакомиться, — говорила я, склоняясь над собакой. — Состриженную шерсть складывайте вот сюда, на салфетку. Как вас зовут?

— Серж, то есть Александр.

— Понятно. А меня Катя, то есть Юля. Не волнуйтесь, ему не больно, он спит после укола.

Александр подстригал очень тщательно, но медленно.

— Так мы провозимся до утра, — поторопила я.

Он держался молодцом, но по нахмуренному виду, слегка дрожащим пальцам можно было догадаться, что он предпочел бы свалиться в обморок. Надо отвлечь его разговорами.

— На преддипломной практике, — болтала я, — у нас был забавный пациент на плановую операцию — это значит не срочную, а по очереди, — операцию по поводу варикозного расширения вен на одной ноге. Назначили ему день и велели предварительно побрить ногу — дядька был очень волосатый.

Приходит он ложиться в больницу, а в приемном покое обнаруживают, что у него грипп, и, естественно, отправляют домой. Через две недели он снова является, ногу опять побрил и пришел сдаваться. Но тут на его, извиняюсь, ягодицах рассмотрели фурункул. Операцию снова отложили. Еще через неделю, когда он третий раз пришел, в больнице объявили карантин, плановых больных не принимали. Потом отказывали ему в операции из-за стоматита, из-за просроченных анализов и еще я уж не помню почему. Словом, так он бродил туда-сюда несколько месяцев и, наконец, не выдержал. Врывается как-то в ординаторскую с жуткими проклятиями. Расстегивает брюки рывком, спускает их и начинает трясти своей голой ногой. Я, кричит, полгода ее брею как умалишенный, надо мной жена смеется, мне в баню пойти стыдно, на пляже раздеться не могу. А сколько пены для бритья перевел! Мы сначала ничего понять не могли, потому что очистить операционное поле, то есть побрить пациента перед операцией, — дело медсестры. Потом только догадались, что она решила облегчить себе жизнь и велела ему брить ногу. Чем он полгода и занимался.

— Очень забавная история, — сказал Александр совершенно серьезно, даже не улыбнувшись из вежливости. — Кажется, я плохой вам помощник, медленно у меня работается. Правдиво сказать, впервые вижу открытую рану, и мне эмоционально.

О реакции будущих медиков на вспоротые тела я бы тоже могла рассказать немало историй, но Серж-Александр, похоже, с юмором был не в ладах. Как и с русским языком.

Когда я закончила хирургическую промывку и обработку раны, стала ее зашивать, было уже не до разговоров. Столько швов за один присест я еще не накладывала — более пятидесяти. Спина и руки ныли от напряжения. Серж хоть и помогал — вставлял нитку в иголку, стягивал края раны, но действовал, конечно, неловко. Я и не заметила, что называла Александра «Серж», когда отдавала короткие приказания. Но и он забавно величал меня Катей, я не поправляла.

Стратегические запасы медикаментов и хирургического инвентаря в моей квартире не куплены в аптеке, а принесены с работы.

Не украдены, а выпрошены у старшей медсестры. И не для себя, любимой, я старалась.

Уже много лет оказываю первую помощь соседям — детям, засовывающим спицы в розетки; мужьям, бьющим себя молотком по пальцам; женам, обварившимся кипятком. В доме хорошо знают — не обязательно тащиться в травмпункт, его филиал находится у Юли из восемьдесят пятой квартиры.

На Рэя ушел почти весь запас бинтов. Повязку надо было еще придумать — наложить ее так, чтобы не съезжала, вывести правильно дренажные трубочки. Я понятия не имела, как бинтуют брюхо собак, и решила закрепить повязку петлями в виде восьмерки вокруг передних и задних лап. Получилось неплохо — Рэй походил на белый кокон, из которого торчали черные лапы, короткий купированный хвост и морда.

Я устало опустилась на угловой диванчик и стала рассуждать вслух:

— Он потерял много крови. Хорошо бы сделать переливание. Я чем только ни запаслась, но собачьей кровью, увы, не догадалась. Правда, есть раствор декстрана и система для переливания. Но как подключить ее без штатива? Серж, вы сможете простоять минут двадцать — тридцать на стуле и подержать бутылочку?

— Конечно, Катя, естественно.

Я не стала говорить, что имею весьма смутные представления о собачьей анатомии, и куда ставить капельницу — не представляю. А каков вообще объем крови у собак? Этот теоретический пробел восполнить было не сложно — в то время, когда я лечила от старческих недугов Баклажана, Ира Бабанова подарила мне солидный том «Ветеринарии».

Я принесла книгу на кухню и раскрыла ее на схеме системы кровообращения собак.

Несколько минут изучала рисунок, потом искала нужные места на лапе Рэя. Он все еще спал и только изредка горько вздыхал, жалобно, по-людски. Снова пришлось состригать шерсть, чтобы добраться до кожи.

Наконец я подключила систему. Серж стоял на диванчике и держал бутылочку, от которой по трубочке шел раствор.

— Расслабьтесь, — сказала я, — не надо гипнотизировать свою руку. Ничего страшного, если она будет немного дрожать. Можете прислониться к стене, так будет удобнее.

Теперь я могла его как следует разглядеть.

Мы были знакомы уже несколько часов, но случись мне увидеть Сержа через несколько дней, я бы его не узнала, потому что лица-то толком не видела.

Рост средний, кожные покровы чистые, телосложение пропорциональное — в юности наверняка был худощавым, а теперь заматерел, хотя и не оброс жирком. Юность его кончилась лет двадцать назад — в темных, слегка вьющихся волосах блестела седина, особенно много ее было на висках.

Ему лет сорок, не меньше. Лицо обыкновенное, то есть глаза, нос, рот — все находится на положенном месте, и ничем не привлекательно. Среднестатистический мужик, типичный инженер из начальников среднего звена.

Я читала нужную главу в «Ветеринарии», Серж не считал нужным развлекать меня разговорами, он пристально смотрел на свою собаку, то ли боясь не увидеть, когда она очнется, то ли боясь увидеть, что она не очнется совсем.