Помоги проекту - поделись книгой:
Я бы давно оборвала врача: пошли дальше! Но Машенька, воспитанная девочка, с интересом обсуждала каждый случай.
Продолжение темы. Мол, окружающие не монстры, и каждый человек периодически садится в лужу. Смотреть на посторонних как на объекты, вылепленные из другого теста, — своего рода гордыня.
У меня чуть не сгорела запеканка в духовке. С одной стороны, Маша, конечно, девушка гордая. Но с другой стороны, гордыня — это не про нее. Катя соседская — вот та настоящая гордыня: привела парня и живет с ним, а замуж выходить, говорит, теперь не модно. По такой «гордыне» не мешало бы ремнем пройтись. Я на Машеньку в жизни руки не подняла, да и повода не было. Как бы после лечения не появился!
Ноль информации. Телефон звонил не умолкая. С тремя подругами поговорила — час времени как корова языком слизала.
Машка проводила врача, прискакала на кухню. Веселая, щебечет.
— Почему ты, мама, — спрашивает, — второй раз замуж не вышла?
— Не хватай оладушки с тарелки, — бурчу, — руки помой и накрывай на стол. Из-за тебя и не вышла. Помнишь, как ты Николая Никифоровича невзлюбила? Истерики закатывала: пусть этот дядька к нам не приходит! Рабовладелица!
Сорвалось с языка. Но Машка не догадалась, откуда у меня новые словечки. Чмокнула в щеку:
— Мамочка, я хочу, чтобы ты была счастлива! И все человечество в придачу!
Перешли непосредственно к лечению. Игорь Владимирович говорит, что если Машка внутренне готова посмеяться над собой и делает это в присутствии мамы, то ее случай не клинический. Надо только уметь с юмором относиться к нелепой ситуации. То есть поменять страх и ужас на улыбку и смех.
— Случались у вас неполадки в костюме? Например, ветер юбку задрал в людном месте?
(Ответа я не слышу, но хорошо представляю дочь, которая обреченно кивает.)
Игорь Владимирович шуршит бумажками, оправдывается:
— Моя личная практика еще не велика, но я посмотрел в специальной литературе. Вот нашел. — Начинает читать: — «Марта, двадцать один год, студентка: „Мы возвращались с занятий через сквер, где всегда полно людей. Вдруг порыв ветра поднял мою юбку и припечатал ее к лицу. В первую секунду меня, конечно, охватил стыд. Но уже в следующее мгновение все вокруг стали хохотать как сумасшедшие. Подруги помогли мне опустить юбку. Это происшествие развеселило нас на весь оставшийся вечер“.
Машка молчит.
— Понимаете ли вы, Маша? Если вы способны смеяться над собой, значит, у вас совершенно здоровое отношение к себе. Вы имеете понятие о себе, не связанное с каким-то внешним образом, не соотносите себя с чем-то идеальным и абстрактным, что легко разбивается при малейшей угрозе. Вы должны быть внутренне готовы к тому, что можете оказаться в комичной ситуации. И научиться реагировать на нее с присущим вам удивительным чувством юмора. Маша! — восклицает врач, на мой взгляд, излишне темпераментно. — У вас потрясающее чувство юмора!
Словно подтверждая его слова, моя дочь заливисто хохочет. Что такого смешного он сказал?
После ухода доктора весь вечер Маша напевала: «Пускай капризен успех, он выбирает из тех, кто может просто посмеяться над собой». Это что, домашнее задание?
У них выездное занятие. Психологический практикум называется.
Моя дочь вернулась домой с пучком петрушки, яблоками и гранатами. Рассказала — я обомлела! Она торговалась на рынке! Строила глазки кавказцам, нахально сбивала цены и даже бесплатно получила петрушку.
Не знаю, что думать. Шоковую терапию врач бы мог предварительно обсудить со мной.
Снова практикум вне дома. Они ездили в транспорте, и от моей скромницы требовалось при толчках и торможениях плюхаться, как бы нечаянно, на колени сидящих пассажиров.
Я проглотила язык от изумления. А Машка сияет как медовый таз, то есть медный пряник — словом, как таз и пряник, вместе взятые!
Врач назначает выездные занятия каждый день. Моя дочь порхает как на крыльях и при этом разгуливает в драных чулках — волю воспитывает.
Игорь Владимирович за гонораром не приходит, хотя мы ему основательно задолжали.
Мое терпение лопнуло, позвонила врачу в диспансер. Что, спрашиваю, за методика такая передовая?
— О групповой терапии я слышала, но чтобы по улицам шляться и людей пугать? Последнее достижение психоанализа?
Игорь Владимирович пробулькал в ответ что-то вежливое и нечленораздельное. Попросил разрешения явиться вечером.
— И гонорар заодно получите, — посулила я.
Он опять буль-булькнул.
Игорь Владимирович пришел в костюме и с букетом цветов. Суетился в прихожей, переобуваясь в тапочки.
— Это вам! — протянул мне букет.
Что-то новенькое. С каких пор врачи родственникам пациентов цветы дарят?
— Как идет лечение? — спрашиваю. Он заливается краской и выпаливает:
— Я прошу руки вашей дочери!
До меня не сразу дошло, я ведь на терапию была настроена. Как-то в солидном журнале, в «Науке и жизни», читала, что по узорам на пальцах определяется характер и склонности человека. Поэтому уточнила:
— Хотите снять отпечатки пальцев? Для диагноза?
Он еще пуще краснеет (а еще учил! Сам — как маков цвет), набирает воздуху в грудь, испуганно бормочет:
— Я люблю вашу дочь, она меня тоже любит, мы хотим пожениться…
Мы с ним смотрим друг на друга как два барана. Машка скачет вокруг и весело смеется. Вылечил, называется!
ХОРОШО СМЕЕТСЯ ТОТ…
В детстве говорили: смешинку проглотил. Сытый младенец улыбается каждому, кто склонился над колыбелью. Маленькие дети радостно верещат, бегая по лужам или пуская мыльные пузыри. В школе учительница уронит мел на пол, класс десять минут сотрясается от хохота.
С возрастом смешинка тает, но в юности мы еще обожаем розыгрыши и веселые дурачества. То, что остается от смешинки к зрелости, называется чувством юмора.
От моей смешинки почти ничего не осталось, чувство юмора у меня отсутствует. Я точно знаю, когда оно пропало. В четырнадцать лет, в зрительном зале кинотеатра. Мое кресло оказалось сломанным. Только мы расселись, я откинулась на спинку и — шлеп! — кувыркнулась назад вместе с креслом. Затылок на полу, пятки в потолок смотрят. Друзья не сразу вернули меня в исходное положение — держались за животы от хохота. Я чувствовала, как кровь приливает к голове и растворяется чувство юмора.
Угловые диванчики не редкость на московских кухнях, но у Игнатовых их два. Буквой «П» диванчики окружают прямоугольный стол. По замыслу хозяев, так больше народу влезает. Сидим мы тесно, как в метро, когда на скамью втискивается лишнее тело. Едим картошку с магазинными котлетами и пьем вино, которое сами принесли.
Если ко мне приходят гости, я не меньше трех сортов хорошей рыбы на стол мечу. Не говоря уже о мясном ассорти, салатах и горячем. Но у нас гости бывают по праздникам и на дни рождения, к Игнатовым ходят без повода и регулярно, уже лет пятнадцать, со студенчества.
Обсудили политическое положение, книжные новинки и театральные премьеры. Поспорили, поскандалили и перешли к анекдотам. Народ разгорячен вином, теснотой и действием условного рефлекса, который давно закрепился на игнатовской кухне — веселиться на полную катушку.
Взрывы хохота следуют один за другим. Мой хмурый вид никому не портит настроения. Привыкли. Я сравниваю разницу температур своей правой и левой ноги. Правая (горячо) прижата к бедру мужа, левая (тепло) — к хозяйке дома. Напротив сидит крашеная блондинка и строит глазки Саше, моему мужу. «Что ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня?» — хочется спросить мне словами из песни. Дамочка именно так поглядывает на Сашу — искоса наклоня. По разнице температур могу судить, что муж плавится и готов броситься во все тяжкие.
Блондинка (лишнее тело на диванчике) — родственница Игнатовых, приехала из Саранска на курсы повышения квалификации. Меня не проведешь, стреляный воробей, отлично вижу, какую квалификацию она мечтает повысить.
Рассказывает Доктор, ходячий сборник врачебных баек. Якобы все с ним произошло. Враки. Его жена по секрету признавалась: выуживает из Интернета. В противном случае ему было бы некогда лечить людей. И за ним бы не толпы благодарных больных тянулись, а ширилось личное кладбище пациентов.
— Дежурил я в пятницу. Ночь выдалась тяжелой, только в четыре утра прикорнул в ординаторской. Вдруг вызов в приемный покой. Есть такая вредная категория пациентов: три дня их что-то беспокоит, но в поликлинику не идут, а среди ночи им взбрендит «скорую» вызывать. Встал я, злой как черт, на шею стетоскоп повесил и пошел в приемный. Сидит тетка на кушетке. «Что беспокоит? — спрашиваю. — Раздевайтесь!» А она тапочки на полу нашарила, вскочила и бочком-бочком к выходу: «Мне уже легче». Я плечами пожал и пошел досыпать. В ординаторской мимо зеркала прохожу, смотрю: вместо стетоскопа на шею электрокипятильник повесил.
— Ой, не могу! — заливается смехом блондинка. — Ой, я так давно не смеялась! Ой, сколько морщин будет! — Ладошки жеманно к щекам прикладывает.
Температура моего мужа подскочила еще на градус.
— Морщины вас не испортят, — говорю я саранской блондинке.
— Правда?
Она улыбается с тайным превосходством и жалостью. Будто мы две спортсменки, гимнастки например, и она опережает меня по очкам. Подожди, голубушка! Впереди еще вольные упражнения.
Игнатова напряглась, в отличие от низкоквалифицированной родственницы, сразу поняла, что я могу фразу продолжить: морщины вас не испортят, поскольку далее портить некуда. Игнатова напрасно волнуется. Грубо затаптывать дамочку в землю я не стану. Только хуже будет, Саша разозлится и бросится с пола соскребать. А потом, чего доброго, отведет в соседнюю комнату: искусственное дыхание проводить.
— Заведующая! — просит Игнатова. — Расскажи свою историю.
Заведующая — мое прозвище, в полном варианте — Хроническая Заведующая. Я всю жизнь работаю в службе быта на руководящих должностях, поочередно заведовала обувной мастерской, химчисткой и ателье. Нынче я хозяйка салона красоты, и все жены Сашиных приятелей ходят с модными стрижками и эксклюзивным маникюром.
— У Заведующей, — сообщает Саша, — с юмором как у милицейского генерала. Вызывает он своих подчиненных и говорит: «Про нас ходит много анекдотов. Но вы не должны беспокоиться: на девяносто девять процентов анекдоты непонятные».
Ха-ха-ха — веселится народ.
На Сашу я не обижаюсь, злиться на детей глупо. Он у меня хоть и доктор наук, но старший ребенок, следом идут общие дочь и сын. Когда в семье один муж, он вырастает эгоистом.
— Ваша прическа, — киваю на ярко-желтое оперение блондинки, — напомнила мне одно чепэ в нашей парикмахерской. В порядке шефской помощи мы бесплатно стрижем инвалидов войны и престарелых, по талонам от совета ветеранов.
Блондинка силится улыбаться, хотя вступление ей не нравится.
Люся, дамский мастер, посадила в кресло старушку — божий одуванчик, закрыла пелериной и попросила минутку подождать. И отправилась в комнату отдыха выкурить сигарету. Вдруг туда прибегает ее подруга Надя из мужского зала:
— Соседи сейчас позвонили, говорят, мы их затапливаем! Они только-только ремонт сделали, а у меня дома никого. Люсь, достриги парня, он просто под ноль хочет.
Сует в руки Люсе машинку электрическую для стрижки и мчится к выходу.
Люся нервничает, переживает за подругу, механически идет в свой зал, толкает штепсель в розетку и начинает наголо брить старушку. Опомнилась, только когда бабулька заверещала:
— Ты что, милая, творишь?
А дело уже сделано, на полголовы череп сверкает. Клиенты и мастера в покатуху. Кроме старушки, конечно.
Не дав народу отсмеяться, блондинка, поджав губки, спрашивает:
— И что же у меня общего со старушкой?
— Парик, который мы подарили бабульке.
— У меня свои волосы! — вопит саранская красавица, в доказательство дергает себя за локоны.
И вызывает новый взрыв смеха.
Попалась! Не знает, что в нашей компании ради острого словца мать родную не пожалеют. Тех, кто шуток не понимает, выбраковывают. Лишь для меня исключение делается. А два исключения — перебор, всю малину портить.
Отмечаю небольшое снижение температуры моего мужа. Он тем временем в лицах рассказывает, как к нему вчера пришла наша дочь и сообщила:
— Папа, я знаю, для чего у котенка шарики на животике! Для мяуканья! Когда на них нажимаешь, Барси к мяукает.
— Какие шарики? — недоуменно спрашивает блондинка.
Под общий гогот я прошу Доктора:
— Объясни девушке про шарики!
— Генитально! — воет он от смеха.
Блондинка покрывается пятнами и надувается как жаба. Стрелять глазами в моего мужа, искоса голову наклоня, охота у нее пропадает.
Саша благородный человек, он всегда протянет даме руку помощи. В свойственной ему манере. Наливает блондинке вина и говорит тост:
— Глядя на вас, хочется еще раз пожелать вам здоровья!
Пятна на лице блондинки сливаются в общий пунцовый колер.
Как все дети, мой муж не любит быть уличенным в злодеянии и бежит от людей, которых нечаянно обидел. Я могу расслабиться: температура у Саши упала до стандартных тридцать шесть и шесть.
Хоровое пение — последний номер программы. Игнатов берет гитару и кивает мне:
— Запевай!
Голос у меня народный, открытый и сильный, тексты знаю наизусть. Умело веду песню, друзья по ходу вспоминают слова, горланят и не боятся оскандалиться, прикрытые моим сопрано.
Поделиться книгой: