Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Пинской — неизменно Пинской! - Игорь Гергенрёдер на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

За пельменями под водочку разговорились. Франт возвращается в родной город из Сочи, где роскошно провёл время. Он в Свердловске — лицо при возможностях. Его папаша, старый делец, миллионер подпольный, заправляет теневыми цехами. Пинской рассказал про свой несчастный случай, и друг детства кивает:

— Уладим.

Через своего папашу устроил дельце. Оно стало делаться в фотоателье — напротив театра музкомедии. В ателье было выделено заднее помещение, там поставлена фанерная ширма с небольшими аккуратными отверстиями: одно над другим.

Что же делалось? Приходит женщина — она заранее разыскала сведения и знает, чего ей нужно. Пришла и фотографу:

— Я хочу сняться как на юге.

Он взглянет на неё, взглянет.

— Угу. — И ведёт в заднее помещение. — Видите, — говорит, — у нас здесь на стенах — морские южные пейзажи. Пожалуйста, раздевайтесь. Получитесь на фотографии, словно вы на пляже в Алуште.

Говорится одно, а имеется в виду другое. Женщине надо или заиметь ребёнка, или получить удовольствие. Она раздевается и становится на четвереньки задом к ширме: плотно к отверстиям. А за ширмой — Пинской. Он сквозь отверстие, какое окажется на нужном уровне, и засандаливает...

В отличие от проституток женщина не может видеть, а тем более трогать конфету, и впечатление от пуговицы на неё не создаётся. А если что-то почувствует уже в ходе дела, то это вызывает не панику, а удивление в разной степени или даже радость новизны.

К Пинскому как будто пришло удовлетворение от его места в жизни. Но то, что он должен находиться за ширмой, мешало ему считать себя хозяином своей судьбы. Он не мог погрузиться с женщиной во взаимные ласки и потому чувствовал свои руки и ноги как бы скованными стальными цепями. Иногда обделённость сосала его так, словно он таскал деревья или мучился под тяжестью огромных камней. Но дал взяться за гуж, будь стоек и дюж! Втыки из-за ширмы должны продолжаться.

Делая однажды влупку, Пинской, как всегда, почувствовал кончик во влажном, упругом и сладком. Стало хорошо, и он принялся наращивать темп движений. Делалось лучше и лучше, как вдруг:

— О-оо-оооо!!!

Боль пронзила такая — чуть мослаки не вылетели из тазобедренных суставов. Пинской прыг от ширмы, обеими руками схватился за ненаглядного. Глядит: на залупе нет пуговицы, только выступила кровь.

Оказывается, попалась такая любительница, что к отверстию встала ртом... Начала баловаться вафлей, почуяла языком что-то твёрдое и, не долго думая, в экстазе, откусила.

Кровь скоро удалось остановить. И осознал Пинской свободу... Опупел от счастья. Вышел из фотоателье — так бы и полетел. Здравствуй, синее небо, знойное солнце! Ну, просто иди и дари букет фиалок первой встречной незнакомой девушке!..

Зашёл в сквер, сел на скамейку — и каждую проходящую молодку глазами ест. Вот, мол, избавленье! Можно теперь ласкаться обоюдно, пусть даёт волю рукам — ни на что подозрительное не наткнётся! Нету!

И трогает себя между ног, трогает... А рядом сидел старичок. Понаблюдал и говорит:

— В молодости у меня, хм-хм, при виде женщины вставал ужасно. Так вставал — на ширинке пуговицы на одной ниточке держались. Вижу, у вас то же самое?

Пинской улыбается и счастливо, в полную грудь вздыхает:

— Да нет. Мою с мясом вырвало!

Карликовый хобот по-тюменски

Пинской узнал, как действуют в советской стране дельцы-теневики. И таким же заделался. Стал по Уралу одним из первых. Создаёт подпольные цеха, управляет трестами, которых нет, а он от министерств получает на них огромные капиталы. Купается в деньгах и ведёт блестящую жизнь. Каждое утро у его изголовья стоят и издают аромат горные синие тюльпаны, приносящие счастье: накануне вечером их срезают на Памире и самолётом доставляют в Свердловск.

Одет Пинской всегда с иголочки, обувается он в ботинки на высоком каблуке, чтобы быть выше своих ста семидесяти трёх. Этот тёмно-русый мужчина с синими глазами носит косую чёлку с зачёсом налево и бакенбарды, его шелковистые усики словно проведены тонкой кисточкой, под носом свежевыбрит треугольничек вершинкой кверху.

Жёны виднейших начальников втихаря крутят с ним. Его приглашает на чай и на польский банчок командующий военным округом. Но, однако, какая-то часть души у Пинского остаётся незапятнанной. Глядь, он идёт с базара, а два здоровенных носильщика прут за ним дорогие фрукты. Пинской раздаёт их плохо одетым детям, ведь им недоступно даже яблоко.

Однажды, после раздачи фруктов, зашёл он на главпочтамт — кто-то прислал должок. Пинской протянул в окошко бланк перевода, а кассирша, молоденькая девушка, сидит заплаканная. Он к ней в своей неизменно изящной манере:

— Могу я чем-то помочь, Ирочка?

Та отсчитывает ему деньги и не отвечает.

— Ирочка, я перед вами ни в чём не провинился. А кто провинился — хочу быть в курсе!

— Не спрашивайте меня, Константин Павлович!

Он смотрит на часы:

— Через семь минут у вас перерыв. Я подожду — и мы побеседуем.

Девушка смахивает слёзы и говорит «нет». Пинской реагирует улыбкой и словами с отзвуком металла:

— Никаких увиливаний!

Дождался её и приглашает обедать, хоть она и нервно упрямится. Привёл в заведение, закрытое для других, здесь жарятся цыплята табака: вкусный запах дразнит и возбуждает. Пинской полил цыплёнка соусом ткемали с базиликом и красным перцем, заставил девушку выпить сухого вина и буквально кладёт ей в рот соблазнительную курятину. Когда она стала есть, волнуясь всё меньше, он напомнил ей свои вопросы.

Оказалось — она ужасно переживает не за себя. С её подругой случилось...

— Мы с ней, Константин Павлович, снимаем маленькую комнатку. Обе мы не свердловские, а приехали из посёлка. Она — милая, красивая, но — заикается. За это я её жалею. Она работает в парикмахерской на Исетской набережной.

Тут девушка мнётся, смущается до помидорного цвета лица:

— Это случилось вчера вечером, после окончания рабочего дня...

— Вашу подругу ограбили? — говорит Пинской и думает, сколько дать денег.

Но девушка мотает головой, лезет в ридикюль за платочком, слёзы так и текут.

Грубо говоря, подругу обули. И вот каким образом. По вечерней улице топал мужик большой уверенности в себе. Хам, а уж бабник — прожжённый и свихнутый. Зырк-зырк по окнам: авось-де усеку раздетую? Глядит — яркий свет в парикмахерской, дверь — стеклянная. За дверью девушка в белом халатике — нагнулась: выметает волосы из-под кресла. В парикмахерской уж никого нет.

Мужик зашёл и, как это беззастенчиво называют, цап её за булочку. А они у неё хорошо развитые, круглые, а гладкие — мрамор! Она выпрямилась, как от удара электричеством, лицо и глаза горят обидой. Хочет выразить этому подонку, что не испорченная и что она — на работе!

— Я, — кричит, — парикма...хер! — заикнулась бедная.

Он слышит: «Хер!» Радостно щерится, расстегнул ширинку и выпростал орудие похабства: конечно, мол, не без хера! Девушка отпрянула от него, даже и смотреть не хочет. Выкрикнула с заиканьем:

— Не оскор...блять!

Он пришёл в безобразный восторг:

— Б...? Тогда тем более... — скок к ней, облапил — и спускать с неё трусики.

Она хвать со столика флакон тройного одеколона — бац по лбу! Флакон вдребезги. Мужик шатнулся, трясёт башкой — и сам стал заикаться:

— Ты не пси...хуй!

А девушка решила, бедняжка: теперь он её и передразнивает! Оттого ей ещё больнее. Она хочет крикнуть ему: «Передразнивать-то зачем?!» Но заиканье одолело. Выговаривает:

— Перед... перед... — и не может договорить.

Мужик набычился:

— Передом так передом, хотя раком было б лучше! — повалил её на пол и, как ни билась, скомкал иллюзии.

До того она была действительно девушкой без натяжек, вела замкнутый образ жизни.

Пинской выслушал рассказ, особенно последние слова: сидит мрачный. Перед ним стакан картлинского вина, но он не пьёт, а спрашивает рассказчицу: обращались ли в милицию? И узнаёт, что мусоров вызвали прохожие, они с тротуара усекли завершение случая. Мусорам подали так, будто парикмахерша и завлекла. Какой, мол, сопротивляться, когда даже свет выключить поленилась?.. Её могут посадить на пятнадцать суток: за нарушение общественного порядка.

Пинской погладил рассказчицу по приятной ручке.

— Я сделаю, что этого не будет, Ирочка! И разберусь с проходимцем. Мне его разыщут.

— Его искать — дойти до площади Ленина. На Доске Почёта красуется.

Проходимец-то — Иван Лохин с Уралмаша, Герой Социалистического Труда. Тёрся в подхалимах у секретаря парткома, и тот представил эту шестёрку к ордену. А орден прикалывал сам кремлёвский хозяин. Лохин в Свердловск вернулся — не узнать. До того охамел: может на детской площадке в песочницу помочиться или к встречному менту обратиться на «ты». Обком окружает его заботой, на всех заседаниях он сидит в почётном президиуме.

Ну, и ушёл с головой в беспримерный разврат. То в трамвае на конечной остановке вступает в связь с вагоновожатой. То в кино на дневном сеансе, когда зрителей мало, осуществляет на заднем ряду близость с билетёршей...

Всё это Пинской узнал после разговора с Ирочкой, кассиршей главпочтамта. Узнаёт и хмурится от негодования. И чем больше негодования, тем глубже зов артистизма. А на артистизм Пинской душевнее всего швырял деньги. Масса людей балдела от его щедрости. Сколько их рвалось вежливо ему помочь.

Вызвал он кое-кого на дом:

— Чем в эти дни занимается Лохин?

Ему стали перечислять. И, между прочим, рассказывают... В ресторане гостиницы «Большой Урал» процветает пихаловка. И где? В помещении для разделки мясных туш, рядом с кухней. Завзалом — баба видная, балконистая, ляжки — шик! И шеф-повар, бугай. Уж они и на столах разделочных, и стоя... А то бросят на пол клеёнок толстым слоем: и на клеёнках!

Завзалом — злобучая до озверенья. Чуть у повара передышка по кухне — вызывает на контакт...

Про это пронюхал Иван Лохин. Крадком, крадком со двора — в закоулки ресторана... И созерцает, циник.

Конечно, его замечали, но кому надо связываться? Ну и вроде не видят его. А он прятался в служебной раздевалке. Из неё дверь — в разделочное помещение. Лохин дверь тихонько приотворит: пасть ощерит — эх-ма, толчки! лютая подмашка!

Хвастал дружкам, что соблазнит эту завзалом, уведёт её у повара. Непомерно превозносил своего гололобого.

Да... Что делается средь бела дня, когда в ресторане люди обедают.

Пинской слушает, слушает. И мигает одному-второму, третьему человечку, какие всегда к его услугам. Затем вызывает гримёра из театра юного зрителя...

Скоро директору гостиницы «Большой Урал» следует звонок: «С вами говорят из обкома. Сегодня у вас ужинает важный гость. Чтобы слова „нет“ он не слышал!» Директор: «Ага, ага...» — трубку аж в ухо вдавил и ножками сучит.

Не успел трубку положить, междугородка звонит: «Кремль. Уже отужинал гость?» Директор буркалы выпучил и с задыхом: «Ждём! Подготавливаем приём...» — «Смотрите! Это дипломат из важной азиатской страны, родной брат её президента».

И пошёл напряг наивысшего градуса. Директор гостиницы берёт за горло директора ресторана:

— Подведёшь, сука, — вместе сядем! Но и в тюряге я тебя в покое не оставлю. Найму зеков — ручку от швабры вопрут тебе под копчик!

Директор ресторана бежит в свой кабинет, зовёт шеф-повара: так и так, вот какого ожидаем гостя! Гляди: если мне сидеть — и тебя посажу! Подмажу ментам: ещё до суда надуют тебя паром через мочевое отверстие.

Повар — мужик серьёзный: умеет не только бабу по пять раз кряду увалять, но и в своём деле кумекает. Ху ли, де, волнуетесь? Нету на свете такого, чего бы я не сварил или не зажарил.

Директор на кресле елозит:

— Ну, ну... а захочет он, к примеру, козье вымя с гренками?

— Да хоть бычий хвост с хреном!

— Угу, угу, а дичь? Будет, в случае чего, седло косули с клюквой?

Повар:

— Да хоть медвежья селезёнка с лимоном!

Успокоил директора, в кухню ушёл. А тут завзалом загляни: подмигивает — жду, мол, в разделочной...

Тем моментом в ресторан заваливает иностранец — одет с шиком, лицо смуглое, борода чёрная как битум, пенсне золотое. Подле него шестерит навроде секретаря, а по бокам топают два мордоворота. Директор навстречу иностранцу на полусогнутых, усаживает его за лучший столик. Секретарь важно: гость, мол, говорит по-русски. Он учился в Москве и даже был женат на советской женщине. Она ошиблась, тогда с ней пришлось пошутить...

После этих слов секретарь хихикнул. Директор смотрит: гость улыбается — и сам как зальётся! Аж пританцовывает.

А тот поднял руку, указательным пальцем подвигал:

— Я не люблю билядства!

Директор:

— Да! да! Совершенно верно! Ваши слова занесём в книгу для почётных гостей.

Подаёт меню. Иностранец читает, читает — ничего не говорит. Директора начинают прошибать пот и трясучка.

— Простите, — бормочет, — в меню не всё содержится. Не желаете барсучьи мозги, жаренные с перепелиными яйцами?

Иностранец на это бросает презрительное «нет». Директора оглоушило.

— А-а... — хрипит, — а-аа... — вдруг как заорёт: — А кильку с кислой капустой? Нет?! А наше фирменное — только к праздникам подаём — паштет из селёдочных глаз?

Гость указательным пальцем двиг-двиг.

— Что я тут смотрел, что слышал — ничего не хочу. Хочу местное, особое! Почему не вижу? Позови повара.

А шеф-повар в разделочной — на полу-то, на клеёнках! — завзалом е...т. У неё ноги к ушам задрались — он пружинит на её ляжках упитанных: вваливает ей косых и отрывистых. Тут в дверь — барабанная дробь. Повар матернулся, брюки подтянул — к начальству.

Иностранец сидит строгий, глядит на директора — тот навытяжку. Рядом повар стоит насупленный.

— Почему зажимаете самую уральскую вещь? — задаёт иностранец вопрос с тяжёлым чувством обиды. Покрутил на пальце перстень с бриллиантом и усмехается: — А может, вы взяты по лимиту? Вместо тех знающих, кто по зонам с аминем лёг?

Ну-ну, мол, я вот к чему. Если по уральским горам всё на север да на север — будет тундра. Там из вечной мерзлоты добывали мамонтов в прекрасной сохранности. Раньше их мясо шло в лучшие европейские рестораны. Но особенно редок карликовый мамонт. Он не больше осла.

— Его хобот, — нежно говорит гость и вкусно целует свои кончики пальцев, — я и хотел попробовать. Мне сказали — это можно найти только на Урале.



Поделиться книгой:

На главную
Назад