Печать на сердце твоем

—Иди!

Згур хотел вздохнуть, но понял, что не может. Вновь проснулся страх, но отступать было поздно. Тело словно исчезло, став таким же невесомым, как серебристые снежинки. Згур даже не понял, стоит он или по-прежнему лежит. Кажется, здесь нет ни верха, ни низа.

Первый шаг дался с трудом, но дальше пошло легче. Светящиеся ворота притягивали, захотелось бежать, бежать, забыв обо.всем. Там, за серебристым проходом, его ждало счастье — невероятное, невозможное. Только бы добежать, успеть — и никогда не возвращаться!

Он все-таки сумел опомниться. Нет, спешить нельзя! Идти медленно, не оглядываться, не смотреть по сторр-нам… Шаг, еще шаг…

Ворота были уже рядом. Серебристые искры закружились быстрее, в глазах блеснул холодный огонь. Згур попытался закрыть глаза — бесполезно. Стало ясно — здесь, куда он попал, не дышат и не закрывают глаз. Что ж, он сам выбрал! Вперед, сотник Згур!

Серебристое пламя было повсюду, но вот словно подул теплый ветер. Сияющие снежинки исчезли, а впереди начало медленно проступать что-то темное, подернутое сизым туманом.

Сначала Згур увидел тропу. Она была самой обычной — широкой, хорошо утоптанной, покрытой серой пылью. Правда, пыль эта лежала неподвижно, и Згурудаже показалось, что ноги ступают поверх, не доставая до земли. Он поднял голову, но впереди не было ничего, кроме тумана. Впрочем, выбирать было не из чего. Тропа одна, ошибиться невозможно.

Звук шагов был еле слышен. Згур шел быстро, то и дело поглядывая по сторонам. Туман начал медленно редеть, слева и справа обозначились смутные контуры огромных склонов. Ближе к дороге громоздились серые валуны, покрытые седым мхом. Згур вспомнил — Дол. Значит, ему вперед, до самой Реки. Что ж, дорога прямая, идти легко…

Первого человека он увидел за ближайшим валуном. Сгорбленная фигура медленно брела по дороге, опираясь на сучковатую палицу. Згур ускорил шаг и вскоре понял — старик. Лица увидеть было нельзя, удивила лишь рубаха — новая, вышитая яркими нитями, смотревшаяся здесь, среди серого сумрака, особенно странно.

Он обогнал старика, еле удержавшись, чтобы не оглянуться и не взглянуть в лицо. И почти сразу же увидел еще одного путника. Теперь это был воин — высокий, плечистый, в странных незнакомых латах. Хотелось окликнуть, спросить, но Згур сдержался. Спрашивать нечего. И так ясно, почему этот парень оказался здесь.

А дальше он увидел целую толпу — в ярких кафтанах, в простых селянских рубахах и даже кого-то в черном плаще, какие в Ории вообще не носят. Люди брели медленно, молча, и в этой покорности было что-то страшное, лишающее сил. Згур знал, какой дорогой идет. Но эти, бредущие навстречу Реке, они, наверное, тоже знают! Может, как и он, даже надеются вернуться!

Проходя мимо, Згур не выдержал и взглянул в сторону. Лицо — обычное мужское лицо, даже глаза казались живыми. Странен был лишь взгляд — пристальный, немигающий. Тот, кто шел по тропе, смотрел только вперед…

Тропа вела дальше, серый туман редел, и можно уже было разглядеть громадное ущелье, тянущееся, насколько хватал глаз. Мертвые каменистые склоны были пусты, ни дерева, ни травинки. Серые гребни нависали над тропой, но тени не было. Згур поглядел на себя, затем на тех, кто шел впереди, — и понял. В этих местах тени нет. Ее не может быть у тех, кто сам стал тенью.

Он уже потерял счет тем, кого довелось встретить. Люди шли и шли, тропа казалась бесконечной, и Згур по' чувствовал страх. Где же Улада? Может, он опоздал? Или просто не узнал девушку? Много раз по пути попадались женщины, но никто даже не походил на длинноносую. Згур ускорил шаг. Теперь он почти бежал, стараясь лишь не оступиться, чтобы случайно не взглянуть назад. И вот впереди послышался глухой ровный шум. Згур удивился, но тут же вспомнил — Река! Река, за которую нет пути! Тропа чуть вильнула, обходя огромный валун, а за ним неярко блеснула ровная водная гладь.

Згур невольно остановился. Река на первый взгляд казалась самой обычной: песчаный берег, темная спокойная вода, редкий желтый камыш. Но стоило лишь всмотреться, чтобы понять — все это лишь видимость, такая же, как камни ущелья. Чуть дальше, за негустыми камышовыми зарослями, вода становилась черной. Таким же черным было небо, а между небом и водой клубился туман, но не серый, как в ущелье, а ослепительно-белый, словно сотканный изо льда. Чем дальше, тем гуще он становился, сливаясь с близким горизонтом. Издали доносился шум, но не привычный шелест воды, а отдаленные раскаты, словно где-то там, в самом сердце тумана, с грохотом сталкиваются льдины.

У кромки воды стояли люди. Их было много, десятки, а может, и сотни. Они чего-то ожидали, спокойно, не двигаясь и не произнося ни слова. Невольно подумалось о лодке или пароме, но вот первые, стоявшие у самой воды, шагнули вперед. Темная вода дрогнула, доходя до колен, затем до пояса, до груди. Легкий плеск — и воды Реки сомкнулись над головами идущих.

Згур замер, в сердце ударил холод. Почему-то думалось, что все будет иначе. Лодка, в ней перевозчик… Кажется, румы верят, что перевозчику нужна плата, потому и кладут мертвецу в рот кругляшок серебра. Все оказалось проще и страшнее. К воде шагнула вторая шеренга, затем третья… И тут только Згур опомнился. Улада! Неужели опоздал? Он бросился вперед. Люди стояли густо, плечом к плечу, и Згур понял, что не протолкнется. Позвать?

— Улада! Улада! Ты здесь?

Крик прозвучал негромко, словно утонул в близком тумане. Никто не шелохнулся, не повернул головы. А сзади подходили все новые путники, те, кого он обогнал дорогой…

— Улада! Это я, Згур!

Шум далеких льдин стал громче, от реки повеяло холодом. Все новые и новые шеренги медленно уходили под темную воду. Згур посмотрел влево, надеясь найти проход, но толпа заполонила весь берег, до самых скал. Вправо… И тут сердце радостно дрогнуло. Скала! Даже не скала, невысокий валун, с очень удачной выбоиной, в которую можно поставить ногу, затем подтянуться…

Через несколько мгновений он уже был наверху. Отсюда был виден весь берег. Згур взглянул вдаль. В разрывах тумана была заметна лишь черная недвижная гладь, больше похожая не на воду, а на черную трясину. Нет, туда смотреть нельзя. Берег! Что на берегу?

Люди стояли плотно, и с каждым мгновением толпа становилась все больше. Мужчины, женщины, дети, старики. Все — нарядно одетые, в новых рубахах, в цветных плащах, сверкающих латах. Где же Улада? Неужели уже там, под темной водой? Згур сцепил зубы и заставил себя успокоиться. Не так! Горячиться нельзя, нельзя бояться. Он 'просто в разведке, ему нужно найти человека, найти быстро и без ошибки. Итак, первый ряд, слева направо…

Вначале взгляд терялся, скользя по десяткам неподвижных фигур, но вскоре Згур приспособился и дело пошло быстрей. Первый ряд, второй, третий… Дважды казалось, что он видит девушку, но каждый раз приходилось убеждаться в ошибке. Еще один ряд, еще… Люди медленно двигались, на черной воде неслышно смыкались круги, и Згура начало охватывать отчаяние. Ее здесь нет, он все-таки опоздал! В глазах зарябило, и Згур уже был готов все бросить и спуститься вниз, на тропу, как вдруг взгляд скользнул по чему-то знакомому. Короткие, опаленные огнем волосы, широкие, чуть сутулые плечи… Улада!

Он догнал девушку у самой воды. Те, что шли впереди, уже ступили в Реку. Черная гладь дышала ледяным морозом. Улада шла, опустив голову, руки бессильно висели вдоль тела…

— Стой! Улада, стой!

Девушка не повернула головы, даже не шелохнулась. Она ждала, ждала, пока освободится берег, чтобы идти дальше.

— Стой!

Згур протянул руку, боясь, что не успеет, что пальцы сомкнутся, не встретив ничего, кроме призрачной дымки. Но ее запястье было теплым, и Згуру даже показалось, что он чувствует, как бьется пульс.

— Пошли! Пошли отсюда!

Улада не сопротивлялась, и они стали протискиваться сквозь густую толпу. Девушка шла все так же молча, не поднимая головы. Двигаться было трудно, те, что стремились к Реке, не замечали их, поэтому приходилось то и дело останавливаться, пропуская все новых и новых путников. Наконец берег остался позади. Згур отвел девушку к скале, взял за руку, взглянул в лицо.

— Улада! Это я, Згур! Слышишь меня? В неподвижных глазах что-то дрогнуло. Бледные губы шевельнулись.

— Згур…

— Нам… Нам надо возвращаться! Улада! Ты слышишь?

— Згур… Згур… — медленно повторила она. — Я не хочу возвращаться, сотник! Зачем?

Взгляд потух, глаза смотрели вперед, на близкую Реку. Згур понял — спорить бессмысленно. Эта девушка — уже не Улада, ее не уговоришь, не испугаешь. И вдруг он вспомнил — браслет! «Прикоснись к браслету!»

Серебро обожгло холодом, но Згур крепко сжал пальцы, затем резко дернул за руку:

— Улада! Ты должна пойти со мной! Я… Я приказываю тебе! Слышишь!

На какой-то миг ее глаза стали прежними, в них мелькнула боль.

— И что ты будешь делать со мной, сотник?

— С кашей съем! — он чуть не рассмеялся. — Пойдем! Только не оглядывайся!

— Погоди! — Улада медленно подняла руку, провела по лицу. — Теперь… Теперь понимаю. Я умерла, ты пришел за мной… Все-таки ты чаклун, волотич!

— Потом! — он вновь взял ее за руку и повел назад, по тропе, ведущей по ущелью.

Улада молчала, затем внезапно остановилась:

— Погоди, Згур! Ты понимаешь, что делаешь? Теперь ее голос звучал как и раньше, прежними стали темные живые глаза. Згур усмехнулся — перед ним была

Улада.

— Вообще-то не очень! Пойдем!

— Браслет… — девушка провела ладонью по запястью. — Когда ты прикоснулся, я словно очнулась…

Они шли вперед, но теперь каждый шаг давался с огромным трудом, словно Дол не желал выпускать беглецов. Ноги налились свинцом, свинцовая тяжесть навалилась на плечи, подошвы с трудом отрывались от серой пыли.

— Ты… Ты не должен был этого делать… — негромко бормотала Улада. — Не должен… Не должен…

Згур не стал отвечать. К чему спорить? Наверно, не должен. Впрочем, об этом можно будет подумать потом. Если это «потом» настанет…

— Згур! — внезапно послышалось сзади. — Згур! Помоги, Згур…

Он замеру узнав знакомый голос. Мама! Почему она здесь?

—Згур…

Он дернулся, хотел обернуться — и вдруг вспомнил. Не оглядываться! Что бы ни случилось — не оглядываться!

— Зовут! — Улада остановилась, рука дрогнула. — Ты… Ты слышишь?

— Нет! Это мара! Не оглядывайся! — крикнул он, ускоряя шаг. Их не выпускали. Их звали назад, звали голосами тех, кто был всего дороже…

Голос стих, но вот послышалось шипение, совсем близко, рядом. В спину пахнуло жаром.

— Не оглядывайся! — повторил он. — Нельзя! Нельзя! Небо потемнело, отвесные склоны подступили ближе, а сзади слышался вой — отчаянный, полный злобы. Время исчезло, сгинуло, остались лишь пыльная тропа, серые скалы по бокам и низкое небо. Дорога начала горбиться, дрожать, под ноги рванулись тонкие трещины, но они шли, и с каждым шагом Згур чувствовал, как прибывают силы. Они дойдут! Они должны дойти! Иначе зачем все это?

Потом исчезла и тропа. Вокруг клубилась холодная вязкая тьма, ноги стали скользить, холод подступил к сердцу. Но вот где-то далеко, словно на краю земли, мелькнул слабый серебристый отсвет. Згур остановился, поднял руку:

— Туда! Нам туда!

Улада кивнула, провела ладонью по неровным опаленным волосам.

— Згур! Чего ты хочешь?

— Потом! — заторопился он, но Улада покачала головой:

— Погоди! Зачем ты меня спасаешь? Тебе не нужно серебро, не нужна моя любовь. Значит… Значит, тебе нужна моя жизнь? Тогда почему ты пришел за мной?

Згур взглянул на мерцающий серебристый огонек. Там была жизнь. Его — и Улады.

— Ты поймешь…

Он взял девушку за руку, и они двинулись сквозь клубящуюся мглу. Серебристый огонек рос, превращаясь в огромные светящиеся ворота. Мгла начала редеть, словно сила, не пускавшая их, признала свое поражение. Над головой загорелся серебристый свод, в лицо ударил рой горящих снежинок — и Згур внезапно почувствовал, что он вновь может дышать…

— Згур!Згур!

Он открыл глаза. Вокруг была ночь, неподалеку алели угли умирающего костра, а рядом с ним сидела Ластивка. На девочке вновь было простое белое платье, и только бубен, лежавший на ее коленях, напоминал о том, что случившееся — не сон.

— Пойду. Очень устала. Она спит…

Он кивнул и попытался встать. Тело ныло, кровь стучала в висках, но он был жив. Улада, укрытая плащом, тихо вздыхала во сне, ее ладонь была теплой и влажной.

— Я очень боялась, — Ластивка вздохнула. — Была бы здесь бабушка…

Згур усмехнулся, отвязал от пояса кошель, достал шесть серебряных гривен.

—Что ты! — девочка отшатнулась. — Это… Это слишком много! За столько можно купить все наше село!

— Вот и купишь. А для начала постройте дом — настоящий.

Ластивка задумалась, затем покачала головой:

— Нет! Я возьму только две гривны, и мы построим деревянный дом. А ты… А ты обещай, что через три года приедешь сюда, ко мне. Тогда мы и рассчитаемся.

Она не шутила. Темные глаза смотрели серьезно, совсем по-взрослому.

— Я попытаюсь, — начал он, но девочка нахмурилась:

— Нет! Поклянись!

Их взгляды встретились, и Згуру стало не по себе.

— Хорошо! Клянусь Матерью Болот, что через три года приеду к тебе. Если буду жив…

Во сне он снова видел родной поселок. Шел дождь, по небу плыли тяжелые серые тучи, близкий лес горел яркой осенней листвой. Згур был дома. Наконец-то дома. Теперь он мог отдохнуть. Не надо спать в кольчуге, просыпаться от каждого шороха, каждый день обманывать смерть. Не надо лгать — и больше никого не придется убивать…

До Тйриса оставалось всего ничего — два дня пути. За селом начинались обжитые места. Леса сменились ухоженными пашнями, дорога стала шире, а вдоль нее один за другим стояли поселки — большие, окруженные густым частоколом. Гостей здесь ждали, и можно было не ночевать под звездами, а снять приличную комнату на одном из постоялых дворов. От разговорчивых хозяев и заезжих торговцев удалось узнать, что этим летом в Тирисе полно приезжих, корабли пришли не только из румской земли, но даже из далекого Фарса, так что добраться до Рум-города проще простого, было бы серебро. Итак, их путь подходил к концу. Черемош, начисто забыв о пережитых невзгодах, болтал без умолку, прикидывая, как лучше устроиться в великом городе. Воображение войтова сына явно разыгралось. Он видел себя то удачливым торговцем, то кметом дворцовой стражи, а то и придворным в палатах румского Кея-Сара. При этом он несколько снисходительно обещал пристроить и Згура, особенно ежели тот подучится румско-му языку и придворному вежеству. Такого тона от чернявого слыхать еще не приходилось, но Згур не обижался. В Рум-городе ему делать нечего, а если Черемошу и вправду повезет в чужой земле, то и хвала богам!

Улада в этих разговорах не участвовала, словно ее это никак не касалось. Похоже, отъезд за море не очень радовал длинноносую. Черемош обижался, дулся, но потом все забывал и вновь принимался мечтать…

За эти дни Улада ни разу не заговорила о том, что случилось в маленькой землянке. Черемош пытался намекнуть, объяснить, но дочь Палатина каждый раз переводила разговор на другое. Похоже, страшный день просто выпал у нее из памяти, не оставшись даже темным сном. Згура это вполне устраивало. Благодарности он не ждал, а вспоминать то, что довелось увидеть на пыльной тропе, ведущей через Дол, не хотелось. Хорошо, если Улада действительно все забыла!

Заботило и другое. Дорога до Тйриса была спокойной, да и в самом городе, как ему объяснили, стража не дремлет. Но вот на Нистре и на близком море гуляли вольные люди, успевшие за это лето облегчить несколько неосторожных галер, шедших без надежной охраны. Итак, еще одна забота, как Згур надеялся, последняя. Один из торговцев, с которым удалось поговорить на постоялом дворе, посоветовал поспешить. Через три дня из Тйриса отходит большой караван, идущий прямо в Рум-город. Впрочем, спешить особо не пришлось. Уже наутро следующего дня у горизонта блеснула серая гладь широкой реки, а вскоре вдали показались высокие вежи, сложенные из серого камня.

Тирис встретил их шумом, суетой на узких кривых улочках и бдительной стражей, сразу же пустившейся в долгие расспросы. Правда, обрезок гривны сделал свое дело, и подозрительных путников пропустили, посоветовав с оружием по улицам не ходить, а о своем прибытии доложить городскому войту, который звался здесь по-румски — «архон». К архону Згур решил сходить сам, поручив Черемошу найти какой-нибудь постоялый двор, желательно поближе к пристани. За этими заботами прошел весь день, и только к вечеру они собрались в небольшой грязной комнатушке, которую удалось снять за немалый обрезок серебра. Впрочем, долго засиживаться в негостеприимных хоромах никто не собирался. Згур сумел договориться с хозяином одной из румских лодей, которая отплывала на следующий день. То, что ехать придется не троим, а двоим, говорить пока не стал. Объясняться ни к чему, а назавтра, перед отплытием, времени на вопросы просто не останется.

Черемош мыслями был уже в Рум-городе. На радостях он предложил выпить, благо прекрасное румское вино можно было купить в Тирисе на каждом углу, но Згур отказался. Разговаривать было не о чем, а просто пить не хотелось. Улада тоже молчала и вскоре ушла в свою комнату, даже не попрощавшись. Черемош сник и шепотом пожаловался, что девушка ничего не желает слышать о свадьбе, хотя еще в Валине они обо всем договорились и даже поклялись в святилище Матери Сва. Згур лишь пожал плечами, предположив, что Улада просто устала за эти недели. Черемош охотно согласился и сразу повеселел. Он был явно готов вновь пуститься в рассуждения о прелестях рум-ской столицы, но Згур поспешил распрощаться. Все кончилось, и обманывать доверчивого парня он больше не мог.

Ночью не спалось. Згур лежал на спине, закинув руки за голову, и старался думать о том, что предстоит ему в Ко-ростене. Сначала он пойдет к дяде Барсаку, затем вернется в Учельню… Нет, он попросит у дяди Барсака несколько дней, чтобы съездить в Бусел. Жаль, маме нельзя будет рассказать правду. Для нее он был в Савмате. Значит, опять лгать! От одной мысли об этом становилось тошно…

Сон пришел не скоро — тяжелый, вязкий, словно ранняя осенняя ночь. Вокруг была тьма, сквозь которую неясно проступали контуры высоких бревенчатых изб. Рядом с ним стояли кметы в знакомых сполотских кольчугах, и он что-то говорил — громко, горячо. Его слова подхватывали, повторяли, и в дружном хоре десятков голосов слышалась ненависть. Згур знал — это лишь сон, но тревога не уходила. Сейчас он совершит что-то страшное, непоправимое, о чем станет жалеть всю оставшуюся жизнь. Надо остановиться, замолчать! Но поздно. Его рука взлетает вверх, к темному, покрытому тяжелыми тучами небу, и он слышит знакомое:

— Всех! Всех, кто выше тележной чеки!

В первый миг Згур не понял, чьи это слова, но кметы откликнулись дружным ревом, и стало ясно — это сказал он, и ничего уже не изменить — страшное, чего он боялся, случилось. Темноту рассек свет факелов, огонь плеснул на деревянные крыши, и послышался вопль — отчаянный вопль сотен обреченных…

Згур открыл глаза и долго лежал в темноте, боясь встать, боясь даже поднять руку, чтобы вытереть со лба холодный пот. Только что он сделал что-то ужасное, чему нет и не может быть прощения. И то, что это случилось во сне, почему-то ничуть не успокаивало…

Шаги он услыхал издалека — сработала давняя привычка. Кто-то шел по коридору — быстро, решительно. Згур вскочил, выглянул в окно — ночная улица была пуста. Значит, ничего страшного. Даже если начнут ломать дверь, он успеет уйти…

Шаги приблизились к двери, затем наступила тишина. Згур ждал, и вот послышался стук — такой же решительный, громкий. Рука потянулась к рукояти меча, но он вовремя вспомнил о Черемоше. Вдруг парню приспичило выпить среди ночи? Такое порою бывает…

— Згур! Это я, открой!

Этого он не ожидал. Хотя нет, чувствовал. Весь вечер чувствовал, потому и ушел пораньше…

— Никак проснуться не мог? — Улада оглянулась, брезгливо передернула плечами. — Ну и дыра! Впрочем, у меня не лучше. Что стоишь, сядь! И зажги огонь, я не собираюсь разговаривать в темноте!