Дэвид Вебер
Война Хонор
Предисловие редактора
Вы, уважаемые читатели, наверняка заметили самое бросающееся в глаза исправление из сделанных мною. Переводчики этой замечательной серии переименовали главную героиню в Викторию, а я «вернул» ей собственное имя: Хонор. Проблема в том, что, в отличие от Веры, Надежды и Любви, нет русского имени Честь[1]. Хонор превратили в Викторию явно под воздействием первой книги («Космическая станция Василиск»). Да, вполне подходящее имя для той, кто способна буквально вырвать победу. Однако, во-первых, её боевой путь – не есть цепочка блестящих побед. Было разное, в том числе и плен, о чем вы уже прочитали. Единственное, что ей никогда не изменит – это
Д.Г.
Пролог
– Командир, связь подтверждает. – Голос Энгельмана звучал так, будто корветтен-капитан[2] не верил собственным словам.
– Шутите! – Капитан дер штерне Хуан Глокауэр, командир тяжелого крейсера Андерманского императорского флота «Ганин», смотрел на старпома с нескрываемым изумлением. – Сигнал «Семнадцать-альфа»?
– Так точно, сэр. Жуйхуань абсолютно уверен. Они начали его подавать в тринадцать ноль шесть. – Взгляд Энгельмана метнулся к часам на переборке. – Передача идет больше шести минут, так что не думаю, что возможна ошибка.
– Значит, сбой в автоматике, – пробормотал Глокауэр, снова переводя взгляд на вспомогательный монитор.
На экране мерцала сигнатура четырехмиллионнотонного торгового судна, шедшего под андерманским флагом. Того самого, которому несколько минут назад крейсер «Ганин» послал стандартный идентификационный запрос.
– Никто в мире не может быть настолько тупым, чтобы пытаться проскользнуть мимо нас, сигналя «Семнадцать-альфа», и уж тем более посылая этот код в ответ на прямой запрос, – вслух размышлял капитан.
– Не буду спорить, шкипер, так оно и есть, – поддержал Энгельман.
Он знал, что на самом деле Глокауэр разговаривает не с ним, а с самим собой, но ведь старпом, по сути, alter ego капитана корабля. Да, конечно, главная обязанность старшего помощника – обеспечивать слаженную работу экипажа, но этим список его обязанностей отнюдь не исчерпывается. Старпом, например, при необходимости обязан обеспечить капитана аудиторией для обсуждения. А нынешняя ситуация настолько не лезла ни в какие ворота, что без аудитории капитану никак не обойтись.
– С другой стороны, – продолжил Энгельман, – все эти годы я постоянно вижу, как пираты совершают довольно глупые поступки.
– Я тоже, – признал Глокауэр, – но с
– Я тут задумался, шкипер, – неуверенно начал Энгельман. – Интересно, с чем мы все-таки имеем дело: с их глупостью – или же с уловкой кого-то еще, неизвестного нам, но очень хитрого.
– Не понял?
– Ну, любой торговец понимает, что если пираты захватят его судно, при встрече с военным кораблем они постараются как-то отвести тому глаза. Однако у большинства флотов имеется как минимум список всех отечественных «купцов» и транспортов, все их опознавательные коды и характеристики эмиссии. Так что пираты должны понимать, что при использовании ложного кода они рискуют: если военные заметят какое-то несоответствие, они немедленно поднимут тревогу. – Старпом пожал плечами. – Поэтому пираты стараются ничего не менять в идентификационной системе приза до тех пор, пока не доставят его благополучно куда-нибудь на базу, где можно всё полностью перепрограммировать.
– Именно так, – произнес Глокауэр, поскольку Энгельман сделал паузу, собираясь с мыслями.
Его короткое замечание могло показаться брошенным с раздражением, поскольку до сих пор Энгельман повторял общеизвестные вещи. Однако, судя по интонации, Биньянь в своих рассуждениях подбирался к чему-то нетривиальному. Капитан не хотел торопить его, чтобы не сбить с мысли, неважно какой там она была.
– Так вот о чем я всё думаю, шкипер, – продолжил корветтен-капитан, – а вдруг у Райхенбаха кто-то сообразил как это использовать против самих пиратов. Предположим, они изменили программу маячка так, чтобы в случае захвата корабль добавлял к обычному опознавательному коду сигнал «Семнадцать-альфа». А вдобавок они могли подправить остальное программное обеспечение с тем, чтобы на мостике об аварийном коде даже не подозревали.
– Ты хочешь сказать, что кто-то из экипажа, поняв, что судно вот-вот захватят, запустил программную ловушку?
– Я хочу сказать, что именно это вполне
– Хм… – Глокауэр задумчиво потер верхнюю губу. – Пожалуй, ты прав, – сказал он после секундного размышления. – Особенно, если, захватив судно, пираты решили оставить пленённый экипаж в живых и заставить работать на себя. По существу, для пленных это единственная надежда на спасение – в случае встречи с военным кораблем предупредить, что они захвачены пиратами.
Все сильнее потирая губу, он раздумывал над сценарием, который они только что придумали. Сигнал «Семнадцать» был стандартным универсальным сигналом для гражданских судов, но применяли его куда чаще в скверной беллетристике, нежели в реальности. Означал он, собственно: «Подвергаюсь нападению пиратов», и выдавать его в эфир имело смысл лишь в том случае, если во время атаки пиратов дружественный военный патруль маячил буквально за спиной у жертвы. Правда, в считанных случаях, услышав сигнал «Семнадцать», пираты отступали, заподозрив, что неподалеку действительно находится военный корабль, готовый вмешаться. Однако этот трюк оканчивался счастливо настолько редко, что торговые капитаны старались не прибегать к сигналу «Семнадцать» ни при каких обстоятельствах. Все слишком хорошо знали, с какой исключительной жестокостью пираты карают малейшее сопротивление… или попытку позвать на помощь.
Ну а сигнал «Семнадцать-альфа», означавший «
– И все-таки, – сказал он, помолчав, поскольку не сразу облек свои мысли в слова, – это очень рискованно. Конечно, экипаж мог взломать собственное программное обеспечение так, чтобы оно игнорировало подправленный сигнал маячка, но ведь пираты вполне могли запустить идентификационную процедуру на призовом борту, когда их собственный еще находился поблизости и мог принять сигнал. И всё бы мгновенно обнаружилось. И даже если бы этого не произошло, рано или поздно приз все равно попадет на пиратскую базу, и ловушка обнаружится при переоснащении судна. И для автора программной ловушки, кем бы он ни был, все закончится очень плохо.
– Никаких сомнений, – подтвердил Энгельман. – С другой стороны, наш умелец скорее всего выбирал между вариантом, когда экипаж будет перебит сразу, и вариантом, когда по какой-либо причине экипаж будет перебит по прибытии на место назначения. Если он решил, что его хитрость даст хотя бы немногим товарищам крошечный шанс на спасение, значит, риск оправдан.
– Достаточно справедливо, – согласился Глокауэр. – Мне кажется, они могли встроить в это гипотетическое программное обеспечение дополнительные предохранители. Например, программа могла активировать сигнал «Семнадцать-альфа» с задержкой. То есть первые двадцать четыре или тридцать шесть часов маячок семафорит обыкновенный идентификатор, и только потом начинает добавлять тревожный код. В этом случае пиратский рейдер наверняка окажется вне зоны приема сигнала. Кроме того, программа может автоматически прекращать подачу сигнала по истечении определенного времени или при определенных обстоятельствах, скажем, при первом выходе из гиперпространства.
– Возможно, – кивнул Энгельман. – Или даже ещё проще: маячок включил «Семнадцать-альфа» только в ответ на идентификационный запрос, шкипер, при котором мы сами идентифицировали себя как военный корабль.
– Прекрасная догадка, Биньянь, – одобрил Глокауэр. – Если программа отвечает на запрос сигналом «Семнадцать-альфа» любому военному кораблю – и больше никому…
– Точно! – просиял старпом. – Правда, было бы не плохо – если, конечно, в нашей теории есть рациональное зерно, – чтобы Райхенбах озаботился предупредить нас об этом новшестве.
– Возможно, идея ещё не получила распространения, – ответил Глокауэр. – Старина Райхенбах упрям как черт и компанией своей, будь он проклят, управляет, как ему взбредет в голову. Если бы он додумался до такой идеи, то скорее всего начал бы внедрять её в приказном порядке, даже не обсудив с капитанами. С другой стороны, не исключена талантливая инициатива одного конкретного шкипера. Такое себе гениальное соло, о котором Райхенбах и понятия не имеет.
– Или, – сказал Энгельман, вспомнив о еще одной обязанности старпома – выступать в роли «адвоката дьявола», – все наши блестящие догадки вообще ни при чем, а попросту связист на торговце промазал мимо кнопки и включил тревожный сигнал, даже не заметив, что он натворил.
– Возможно, но… – пробормотал Глокауэр, – вряд ли. Ты же сам сказал: их собственное оборудование просто обязано было засечь несоответствие сигнала… если только ему не помешали. В любом случае у нас нет выбора: мы обязаны действовать исходя из предположения, что код соответствует действительности.
– Совершенно верно, сэр, – согласился Энгельман.
Оба офицера вновь сосредоточились на мониторе. Условный значок «купца», все еще сопровождаемый буквенно-цифровым опознавательным кодом корабля андерманского торгового флота «Караван», был окружен ярко-алым кольцом тревожного сигнала «Семнадцать-альфа», и этот зеленый значок в алом кольце неутомимо полз через экран. Внимательно изучив данные, выведенные на боковую врезку, Глокауэр повернулся к тактику «Ганин».
– Что скажете, Шилань?
– Догоним мы их легко, сэр, – заверила капитан-лейтенант Шилань Вайс – Их максимальное ускорение мы перекрываем почти вдвое. Шансов уйти – никаких. Даже если они немедленно развернутся и ударятся в бегство, мы перехватим их по меньшей мере в полной световой минуте до гиперграницы.
– Шилань права, шкипер, – сказал Энгельман, – но погоня, – он усмехнулся и улыбка получилась крайне неприятная, – это слишком грубое решение. Признаюсь, я предпочел бы некий блестящий тактический маневр, который позволил бы нам обмануть ублюдков и сблизиться с ними без погони.
– Не в этой Вселенной, Биньянь, – фыркнул Глокауэр – Конечно, если допустить, что кто-нибудь у них умеет управляться с числами так же, как Шилань, то он должен сразу сообразить, что им от нас не уйти, стоит нам только начать погоню. Тогда им останется сделать только один логический вывод: пора поднимать лапки и изо всех сил надеяться на то, что мы согласимся возиться с пленными, вместо того чтобы по быстрому их расстрелять. Не знаю, умеют они считать или нет, но точно знаю, что даже самым глупым пиратам невозможно задурить голову до такой степени, чтобы им показалось забавным подпустить на дистанцию поражения тяжелый крейсер.
– Боюсь, шкипер, что вы правы, – признал Энгельман. – И отвлечь их, чтобы они не заметили нашего приближения, тоже не получится.
– Да уж, – сухо согласился Глокауэр.
Несколько секунд он смотрел на дисплей, а потом коротко кивнул.
– Хорошо. Шилань, раз уж обходительность бессмысленна, будем грубыми и прямолинейными. Идем на перехват, ускорение пятьсот
– Есть, сэр! – усмехнулся Хоффнер.
– И, чтобы придать весомости предложению Жуйхуаня, вы, Шилань, задействуйте системы наведения. Думаю, несколько лучей радаров и лидаров дальнего действия убедят их в серьезности наших намерений.
– Есть, сэр! – отрапортовала Вайс, поворачиваясь к консоли.
Улыбалась она при этом не менее леденящей улыбочкой, чем старпом Энгельман. Тяжелый крейсер начал менять курс.
Третьим в обмене ледяными ухмылками стал капитан. Он жестом отпустил Энгельмана на место и откинулся на спинку командирского кресла в ожидании ответа с «Каравана» на требование Хоффнера лечь в дрейф. Глаза невольно вернулись к светящейся на дисплее иконке, и улыбка поблекла.
Здесь, в Силезской конфедерации пиратство существовало всегда. Силезия и в лучшие годы представляла собой бурлящий политический котел, а нынешний, тысяча девятьсот восемнадцатый год с начала расселения человечества по звездам, был исключительно далек от эпитета «лучший». Фактически, за последние пятнадцать стандартных лет дела в конфедерации – даже по хилым стандартам Силезии –стремительно катились под откос.
И хотя Глокауэру, как и любому андерманскому офицеру, очень не хотелось это признавать, но уже два столетия разгулу пиратства в Силезии препятствовал в основном Королевский Флот Мантикоры. Лишь в последние приблизительно сто стандартных лет Андерманский Императорский Флот дорос до мощи и численности, позволяющей претендовать на долгосрочный полицейский контроль в регионе. Глокауэр знал это, и знал также, что только в последние пятьдесят – максимум семьдесят пять – лет андерманский торговый флот перестал быть слишком ничтожным, чтобы оправдать расходы, необходимые для создания и развития легких сил флота, единственно способных реально препятствовать кровавым набегам пиратов и каперов конфедерации.
Конечно, борьба с пиратством – долг каждого офицера космического флота, но интересы империи в Силезии диктовались отнюдь не только потерями на торговых путях. Более того, эта задача даже не ставилась как приоритетная. Истинные интересы империи были, безусловно, сосредоточены на обеспечении безопасности дальних рубежей и перспективах территориальной экспансии. Признавать это вслух считалось (мягко говоря) политически некорректным, но что в империи, что в конфедерации, что в Звездном Королевстве ни один человек с коэффициентом интеллекта выше, чем у булыжника, не питал никаких иллюзий. Причём манти, со свойственными им высокомерием и самоуверенностью, пресекали любые попытки империи утвердиться в пространстве конфедерации, словно считали Силезию своим охотничьим заповедником.
Однако изнурительная война между мантикорцами и Народной Республики Хевен отвлекла КФМ от привычной роли главного силезского полицейского. Отток сил манти из региона усиливался на протяжении пятидесяти-шестидесяти лет, пока шла подготовка к войне, и резко возрос в последние четырнадцать-пятнадцать – после того как начались открытые военные действия. Глокауэр никак не мог знать содержания споров, ведущихся на самых верхах флота и министерства иностранных дел по поводу того, как должна отреагировать империя на неуклонно ухудшающуюся внутреннюю обстановку в конфедерации в сочетании с ослаблением сил КФМ в регионе. Однако опять-таки только идиот мог не понимать, что таковые споры идут. С одной стороны, налицо почти непреодолимый соблазн воспользоваться ситуацией и удовлетворить давние территориальные амбиции Империи – пока Звездное Королевство, обремененное тяжелой войной с хевами, физически не способно на эффективный ответ. Ну а с другой – Звездное Королевство служило империи единственной преградой на пути ненасытного экспансионизма Народной Республики.
В конце концов, как это всегда случалось в Империи, победили приверженцы
А затем КФМ внезапно наголову разгромил Народный Флот, настолько блестяще и основательно, что такого себе и представить никто не мог. Насколько знал Глокауэр, в разведке флота никто и не подозревал, какой нокаут готовят манти хевам. Очевидно, какие-то детали технического переоснащения Мантикоры разведка все-таки добыла – недавно начатая и продолжающаяся модернизация АИФ была достаточным тому доказательством, особенно в сочетании с поступающей в сводках информацией о новом мантикорском вооружении и тактике. Но Глокауэр очень сомневался в том, что кто-нибудь в Империи в полной мере сознавал степень качественного превосходства Королевского Флота над противником, пока адмирал Белая Гавань не нажал на гашетку.
Следовало ожидать, что мантикорцы как можно скорее возобновят полицейский контроль над сложным регионом. Однако этого не произошло. В определенном отношении ситуация по сравнению с довоенной даже ухудшилась. Мантикорцы так и не восстановили прежнюю численность легких военных патрулей в Силезии – из чего логически вытекал дальнейший беспрепятственный беспредел на большей части пространства конфедерации. Хуже того, на вооружении у некоторых пиратов появились более мощные корабли. К счастью, среди них пока не встречалось ничего крупнее крейсера, но на счету КФМ и АИФ уже было по меньшей мере три крейсера… дезертировавших из рядов разгромленного Народного Флота и отправившихся на поиски более тучных пастбищ. Это означало не только принципиально возросший уровень преступности, но и расширение возможностей преступников, включая набеги на целые планеты. По оценкам разведки, только за последний год от рук пиратов погибло около четверти миллиона силезцев. В сравнении с численностью населения конфедерации это, конечно, булавочный укол, но само по себе чудовищное количество.
Но хотя мантикорцы и не наращивали численность патрульных сил, они заключили договор с республикой Сайдмор в системе Марш. И хотя Мантикора была вынуждена сосредоточивать основные усилия на войне с Республикой, за восемь стандартных лет Сайдмор превратился в мощную военно-космическую базу. Расположение же Сайдмора почти вплотную к несколько аморфным границам, обозначенным конфедерацией, и на фланге одного плеча знаменитого «Треугольника» – мантикорского торгового маршрута между империей и конфедерацией – делало базу идеальной для материально-технического обеспечения действий КФМ на юго-западе Силезии.
Если бы не смутное желание давить гадов собственными руками, Глокауэр, пожалуй, предпочел бы спокойно наблюдать за тем, как пиратов громят мантикорцы. У них хорошо получалось – опираясь на сайдморскую базу, их патрули уже зачистили примерно одну десятую часть пространства конфедерации, добившись практически полного умиротворения. К сожалению, при этом они обозначили своё присутствие на территории, на которой систематически отказывались принять андерманское. Но если и была звездная нация, имеющая законные основания контролировать обстановку в Силезии во имя защиты собственных границ и собственной территориальной целостности, этой нацией, безусловно, следовало считать Андерманскую империю, а уж никак не королевство Мантикора. Хуже того, в Сайдморе манти расквартировали целое оперативное соединение: две неполные эскадры стены при поддержке линейных и тяжелых крейсеров.
Якобы эти силы – заведомо куда более тяжелые, чем требуется для любых мыслимых действий по борьбе с пиратством, – предназначены были для прикрытия пространства конфедерации от новых вторжений хевенитских рейдеров. Официальная позиция Мантикоры (и достоверности ей придавали разбойные действия военных кораблей, дезертировавших из Госбезопасности и Народного Флота) сводилась к тому, что истинная – и единственная – причина договора с Сайдмором заключалась в предотвращении новых военных операций хевов против торговых маршрутов проходящих по конфедерации. В империи никто не верил этому заявлению и секунды. В последние примерно пять стандартных лет недовольство по поводу мантикорского высокомерия все возрастало, а после полного военного разгрома хевов – неважно, заключен там официальный мирный договор или нет – жалкие оправдания военному присутствию Мантикоры в Марше и вовсе потеряли всякий вес. Соответственно росло и негодование в обществе. Глокауэр подозревал, что к требованиям внешней политики, диктующим уклонение от конфронтации со Звездным Королевством, прислушиваются все меньше.
Он понятия не имел, к чему в конечном счете всё это приведет. Нет, неправда. Он очень хорошо понимал, куда это
Впрочем, напомнил он себе, наблюдая за сигнатурой на экране – «Караван» поспешно менял курс в тщетной попытке уйти от более быстроходного корабля, – прямо сейчас его должны беспокоить отнюдь не манти.
Беспокоить его должно было свидетелем каких зверств станет его абордажная команда на борту удирающего «купца».
Опыт подсказывал, что ничего приятного они там не найдут.
– Сообщение от коммодора Зрубека, сэр.
Адмирал Лестер Турвиль, не устававший радоваться тому, что его больше не называют
И все-таки новый офицер связи, лейтенант Анита Айзенберг, казалась слишком юной даже на фоне молодого поколения, пришедшего на замену прежним офицерам. Лестер никак не мог привыкнуть к её молодости, да и времени, чтобы успеть привыкнуть, у него было не слишком много, всего шесть месяцев. Приходилось постоянно внушать себе, что в свои двадцать восемь стандартных лет эта светловолосая крепышка далеко не грудной младенец, даже если он и не может никак отделаться от этого впечатления. Всё дело было в пролонге третьего поколения, но сколько это ни тверди себе, а выглядела она едва на двенадцать и росту в ней было немногим больше полутора метров. Да и, по правде говоря, она
Он в который уже раз отогнал посторонние мысли, мимолетно подумав, что дело, наверное, не столько в её юности, сколько в его собственной смертельной усталости, из-за которой каждый прожитый месяц наваливается на плечи тяжестью целого года. Жестом он поманил её ближе к командирскому креслу. Она вручила ему электронный планшет. Когда Турвиль нажал клавишу воспроизведения, на маленьком экране появился темноволосый мужчина.
– Вы были правы, сэр, – без предисловий выпалил коммодор Скотт Зрубек. – Они попытались нас надуть, как вы и подозревали. В общем, я оставил основные силы эскадры на предельной дистанции и выслал пару дивизионов эсминцев взглянуть на этих «купцов» поближе. Думаю, когда они сообразили, что мы делаем, у этих парней слегка поменялось руководство.
Зрубек хищно ухмыльнулся. Турвилю это понравилось.
– Похоже, они набили грузовые трюмы подвесками просто под завязку, – продолжил коммодор. – Явно надеялись, что мы подойдем достаточно близко, чтобы пустить их в ход, а когда поняли, что тяжелые корабли под удар не подставятся, у кого-то из них все же хватило ума допереть, что отыгрываться на эсминцах не стоит, ибо это всего лишь всерьез нас разозлит. Короче, раз уж мы не сунули голову в их западню и раз уж у чертовых транспортников не было никаких шансов удрать от нас, они решили быстренько сдаться – пока у нас еще не прошла охота брать пленных. К сожалению, судя по предварительным отчетам, у их командующего было ещё много других идей, и, по-видимому, чтобы он от них отказался, старпому пришлось выстрелить ему в затылок.
Турвиль поморщился. В последнее время такое творилось сплошь и рядом. Пожалуй, это даже следовало счесть добрым предзнаменованием. Но и в свете теоретических обобщений сцена, описанная Зрубеком, не казалась менее гнусной.
– Так или иначе, сэр, – продолжил коммодор, – мы захватили транспортники, и, похоже, отборные силы трех десантно-штурмовых батальонов Госбезопасности притворявшихся морской пехотой. Некоторые из этих придурков, наверное, попали под призыв, когда к рулю встал Сен-Жюст, но, сдается мне, основной состав – очень твердые орешки. Кое-кто из них на полном серьёзе собирался сцепиться с моей абордажной командой, так что я поручил своему штабу прошерстить все базы данных. Не удивлюсь, если кое-кого из них мы найдем в списке «расстрелять немедленно».
На данный момент мы держим под контролем все шесть бортов, и по моим оценкам на них эквивалент боекомплекта двух или трех супердредноутов. Мои люди сейчас потрошат бортовые компьютеры. Их предыдущие владельцы были слишком заняты спасением своих шкур и капитуляцией, чтобы позаботиться об уничтожении информации. Наши дешифровщики заранее подготовились к взлому защиты, так что по окончании загрузки я перешлю полные данные на флагманский корабль.
По моим прикидкам, Карсон выслал этих бедных индюков, чтобы замедлить наше продвижение, поскольку настоящих военных кораблей у него шаром покати. Я не удивлюсь, если среди прочего к нам в руки попали и коды его минных полей. С другой стороны, у него вполне могло достать мозгов подсунуть нам ложные коды, так что я не собираюсь делать никаких резких движений, пока не получу добро. Ситуация окончательно прояснится в ближайшие пять или шесть часов. Если ничего плохого не случится я отряжу на захваченных «купцов» призовые команды и отошлю их на Хевен. С основным флотом я должен встретиться двадцать третьего, не позднее чем в семнадцать часов. Местные нам изрядно рады, так что не думаю, что придется высаживать на планету существенный гарнизон. В общем, задержек я не предвижу.
Зрубек, конец связи.
Экран опустел, Турвиль одобрительно кивнул. Зрубек принадлежал к новому поколению молодых флаг-офицеров, которых они с Хавьером воспитывали последние три года. Операция по зачистке системы Монтегю от сброда, в который превратились силы гражданина адмирала Адриана Карсона, стала его первым самостоятельным заданием, и похоже, парень сдал выпускной экзамен на твердую пятерку, в точности оправдав ожидания Турвиля. Экзамен в Монтегю получился с подвохом: если бы Зрубек попер напролом и подставился под огонь подвесок, которыми были начинены транспорта Карсона, исход встречи мог бы быть совершенно иным. А Турвиль хотел получить железобетонные доказательства тому, что не ошибся и что Зрубек действительно готов к самостоятельному командованию.
«Странно, – подумал Турвиль, – столько лет под сапогом БГБ[3], и все это время мне казалось, что худшим исходом является расстрел. Теперь Госбезопасность по уши в дерьме, а я, вместо того чтобы расслабиться, переживаю за то, чтобы люди, которых я отправляю командовать оперативными соединениями, привели их обратно без потерь. Забавно, однако, что перспектива расстрела лишала меня сна гораздо реже».
Он коротко хихикнул и задумчиво нахмурился. После потери Монтегю сфера влияния Карсона уменьшилась до двух звездных систем – их он сохранял под своим непосредственным контролем. Гражданин адмирал Аньелли, потенциальный союзник Карсона, на сегодняшний день контролировал три системы, но Аньелли и Карсон с самого начала казались весьма странными партнерами. Оба они были слишком честолюбивы, причем Карсон, похоже, до некоторой степени сохранял искреннюю приверженность Новому Порядку – недавнему творению Комитета общественного спасения. Возможно, все объяснялось тем, что на службе у прежней власти он сделал головокружительную карьеру в БГБ. Кроме того, этот исключительно мерзкий субъект пристрастился к зверствам и террору – его излюбленным методам контроля над толпой. И все же – судя по немногочисленным свидетельствам – в своих действиях он руководствовался не только жаждой наживы.
Что же касается Федерико Аньелли, то во всей Республике не нашлось бы кретина, способного поверить в наличие у него хоть каких-то принципов. Турвиль строго напомнил себе, что относится к Аньелли предвзято, поскольку знает его много лет – и все эти годы терпеть не может. Напоминание служило только для очистки совести: несмотря на все усилия, он так и не смог отыскать в характере Аньелли хоть одну положительную черту. Как тактик тот был почти безграмотен, зато твердо верил в собственную непогрешимость. После переворота он примазался к Комитету вовсе не потому, что поверил обещаниям Роба Пьера и Сен-Жюста, рассчитанным на толпу. Его привлекала только личная власть. В политические игры он играл с искусством, напрочь пропадавшим при обращении к военным делам. Турвиль мог назвать как минимум двух флаг-офицеров, расстрелянных по оговору Аньелли только потому, что они чем-то мешали его карьере.
А это значит, что если у Карсона дела действительно настолько плохи, насколько известно Турвилю, особенно после потери Монтегю, то Аньелли, и глазом не моргнув, бросит своего «союзника» на произвол судьбы. Это будет крайне глупо с его стороны, потому что тогда с Двенадцатым Флотом ему придется встретиться в одиночку – как только Турвиль, в свою очередь, до него наконец доберется. Но Аньелли, без сомнения, полагал, что подвернется кто-нибудь ещё, кого он стравит с центральным правительством. Ведь раньше-то ему всегда удавалось кого-то подставить, в конце концов он года три контролировал как всю внутреннюю оппозицию, так и республиканский флот.
«К несчастью для него, долго это продолжаться не сможет», – подумал Турвиль с глубоким и бесхитростным удовлетворением. Когда они с Жискаром и Томасом Тейсманом принялись рубить постоянно отрастающие головы гидры, посягающей на безопасность нового правительства, задача представлялась обескураживающе трудной. Если бы у Турвиля был выбор, он никогда бы не согласился взять на себя ответственность за возню с этим гадюшником, где постоянно создавались и распадались альянсы, где все предавали друг друга, и все считали, что обладают такими же правами на власть в Народной Республике Хевен, как и те люди, что свергли Комитет. К сожалению, у них с Тейсманом выбора не было. По счастью, на доске оставалось очень мало лидеров группировок военных или тех, кто мог считаться таковым. Поэтому маловероятно, что Федерико Аньелли с легкостью найдет себе нового союзника вместо Карсона.
«Похоже, мы вот-вот очистим весь этот сектор, – позволил себе помечтать Турвиль. – А если мы справимся, останется всего две-три проблемных точки. Бог мой! Том и Элоиза были абсолютно правы. Мы действительно выигрываем всю эту заварушку!»
Он покачал головой, потрясенный тем, что осмелился беззастенчиво размышлять о подобных вещах, затем поднял взгляд и вернул планшет Айзенберг.
– Спасибо, Анита, – серьезно сказал он. – Будьте любезны, проследите, чтобы копия донесения коммодора ушла вместе с нашим очередным докладом в Новый Париж.
– Так точно, сэр! – Офицер связи зажала планшет под мышкой, вытянулась в струнку, словно на параде, повернулась на каблуках кругом и строевым шагом направилась к своему пульту.
Турвиль смотрел ей вслед, стараясь не слишком широко улыбаться.
Адмирал Службы Астроконтроля Мантикоры Мишель Рено скучал по своему старому кабинету. Конечно, он признавал, что никто не выразил бы ему большого сочувствия по поводу этой потери, и, пожалуй, справедливо. В конце концов, его новейший, огромнейший, величественнейший и роскошнейший – и все прочие прилагательные в превосходной степени – кабинет на борту Космической станции ее величества «Гефест» был лишь одним из многих преимуществ, сопровождавших его недавнее повышение по службе. Так что Мишелю, без сомнения, следовало прекратить ныть и начать радоваться. Просто, несмотря на всю роскошь, это был не тот кабинет, в котором он провел последние пятнадцать стандартных лет, устраивая все именно так, как ему хотелось.
А еще – старую свою работу он любил намного больше, чем эту новую. Хотя нет, не совсем так. Люди, на которых он раньше работал, нравились ему больше.
Он отвалился на спинку непристойно удобного кресла с автоматически изменяющейся конфигурацией, демонстративно водрузил ноги в ботинках на самую середину огромной столешницы, закинул руки за голову и задумчиво устремил взгляд в подволок, размышляя о превратностях успеха.
Когда его, тогда еще неопытного молодого офицера, впервые послали в систему Василиска, это было не самое желанное назначение. В сущности, в то время не было даже уверенности, что Звездное Королевство Мантикора оставит за собой эту территорию. Если бы верх одержали либералы и Ассоциация консерваторов – не оставило бы. Но желание постоянно цапающихся между собой единомышленников-изоляционистов так и не сбылось, а за следующие полвека Василиск превратился в невероятно важное и ценное владение. Транзит через терминал Василиска нарастал, как лавина, пока не достиг трети объема всех перевозок через Мантикорскую туннельную Сеть, и лейтенант Рено последовательно становился коммандером Рено, капитаном Рено и, наконец, адмиралом Рено, командующим станции астроконтроля Василиска.
Ну а потом хевы разнесли к чертям всю инфраструктуру системы.
Лицо Рено перекосилось от мгновенно вспыхнувшей боли, едва он вспомнил опустошительный хевенитский налет, полностью уничтоживший полвека инвестиций и труда. Склады, ремонтные доки, строительные стапели, спутниковые солнечные батареи, орбитальные фермы, перегрузочные терминалы, орбитальные фабрики и перерабатывающие заводы… Это была самая успешная атака хевов за всю войну, и Рено видел ее слишком близко. Станция астроконтроля тоже значилась у хевов в списке на уничтожение, и спасло её лишь то, что Восьмой флот подоспел вовремя. Да и его собственную жизнь спасло только это, признавался себе Мишель.
Но это случилось пять стандартных лет назад. Сейчас Василиск восстанавливался, и намного быстрее, чем кто-нибудь – включая Рено – мог себе представить до нападения. Отчасти, на его взгляд, причина была в том, что изначально инфраструктура росла только по мере роста потребности в ней, а создаваемая сейчас – разрабатывалась и строилась для сформировавшихся и четко осознанных нужд. К тому же он горестно признавал еще один немаловажный фактор: правительство Высокого хребта видело в восстановлении Василиска прекрасную возможность вливать огромные деньги в социально значимые проекты. Возрождение Василиска не только создавало рабочие места – что тоже немаловажно на сегодняшний день, когда военных увольняют и демобилизованные наводнили рынок труда, – но и прекрасно иллюстрировало главный лозунг Высокого Хребта: «Строим Мир».