Рожденный дважды

— И Кэрол тоже.

— Ты писал, когда я пришла?

— Угу.

Это не совсем соответствовало действительности, но какого черта! Ма все равно не считала литературную работу не по найму настоящей работой. Когда Джим на полставки работал ночным редактором в газете «Монро экспресс», это была настоящая работа, потому что ему там платили. Он мог сидеть часами и бить баклуши, ожидая, чтобы в поселке Монро (имевшем статус города) на Лонг-Айленде произошло что-нибудь достойное опубликования в новостях, но ма считала это настоящей работой.

Просиживать дни дома за машинкой, выуживая из головы фразы, которые не даются и сопротивляются, это совсем другое дело.

Джим терпеливо ждал. Наконец она спросила об этом.

— Есть новости?

— Нет, ма, новостей нет. Почему ты все время вяжешься ко мне с этим?

— Потому что такой мой родимый долг.

— Родительский, ма, родительский.

— Я именно так и сказала: родимый долг для матери все время спрашивать, когда она станет бабушкой.

— Поверь, ма, когда об этом узнаем мы, сразу же узнаешь и ты, обещаю тебе.

— О'кей, но помни, — она улыбнулась, — если Кэрол в один прекрасный день забежит и скажет мне: «Да, между прочим, я уже на четвертом месяце», я тебе этого никогда не прощу.

— Наверняка простишь. — Он поцеловал ее в лоб. — Теперь, если не возражаешь, я должен…

Раздался звонок в дверь.

— Ты кого-нибудь ждешь? — спросила мать.

— Нет, не ждал даже тебя.

Джим пошел к входной двери и обнаружил на пороге почтальона.

— Доставка с нарочным, Джим: Чуть не забыл, — сказал он, протягивая: письмо.

У Джима забилось сердце, когда он расписывался на квитанции.

— Благодарю, Карл.

«Может быть, они изменили решение там, в «Даблдей»?» — с надеждой подумал Джим.

— Доставка с нарочным? — спросила мать, когда он закрыл дверь. — Кому могло понадобиться…

Все его надежды развеялись, когда он прочитал обратный адрес.

— Это от какой-то адвокатской фирмы в городе.

Он открыл конверт и пробежал глазами короткое извещение. Дважды. Но так ничего и не понял.

— Ну что там? — спросила мать в нетерпении, протянув руку за письмом. Сгорая от любопытства, она произнесла последнее слово «та-а-м».

— Ничего не понимаю, — ответил Джим. Он передал ей письмо. — Тут говорится, что на будущей неделе я должен присутствовать на оглашении завещания доктора Хэнли. Я один из его наследников.

Бред какой-то! Доктор Родерик Хэнли — один из самых богатых жителей Монро. Или был им, пока не погиб в авиакатастрофе в прошлое воскресенье. Он — своего рода местная знаменитость. Приехал сюда, в деревню Монро — тогда это действительно было не больше чем деревня, — вскоре после Второй мировой войны и жил в одном из роскошных особняков на набережной. Всемирно известный генетик, составивший состояние на научных открытиях, которые разработал лабораторным путем и запатентовал; лауреат Нобелевской премии за достижения в области генетики.

Джим знал все о Хэнли, потому что ему было поручено написать некролог для «Монро экспресс». Известие о смерти доктора стало новостью номер один в Монро. Готовя некролог, Джим установил, что состояние Хэнли равнялось примерно десяти миллионам долларов.

Но Джим ни разу даже не виделся с этим человеком. Почему тот упоминает его в своем завещании?

Если только…

В головокружительной вспышке озарения все вдруг стало Джиму совершенно ясно.

— Боже, ма, ты не думаешь?..

Одного взгляда на ее потрясенное лицо было достаточно, чтобы он понял: она пришла к той же мысли.

— О, ма, не надо…

— Я должна сейчас же поговорить с твоим отцом… Ионой, — сказала она быстро, возвращая ему письмо и отворачиваясь.

Она схватила свое пальто и пошла к двери, на ходу натягивая его на себя.

— Послушай, ма, ты же знаешь, что это ничего не значит. Все останется как было.

Она задержалась в дверях, в глазах ее блестели слезы. Она была потрясена… и испугана.

— Ты это всегда говорил. А вот теперь проверим, так ли будет.

— Ма! — Он сделал шаг к ней.

— Я поговорю с тобой позже, Джимми.

Она шагнула за порог и заторопилась по дорожке к своей машине. Джим стоял у входной двери и наблюдал за ней, пока его частое дыхание не затуманило дверное стекло. Ему совсем не хотелось ее расстраивать.

Когда она отъехала, он отошел от двери и еще раз перечитал письмо.

Сомнений нет, он наследник Хэнли, гениального доктора Родерика Хэнли. Его объял благоговейный восторг. Рука, державшая письмо, дрожала. Ожидавшее его состояние ничего не значило по сравнению с тем, о чем умалчивалось — не могло не умалчиваться — в письме.

Он бросился к телефону, чтобы позвонить Кэрол. Она будет так же радостно взволнована, как он. Его многолетние поиски наконец завершились, он должен немедленно сообщить ей об этом.

2

— Когда меня отпустят домой? — требовательно проговорил старик.

Кэрол Стивенс посмотрела на него: Калвин Додд, возраст — семьдесят два года, пол — мужской. Транзиторная ишемия мозга.

Вид у него был совсем не тот, что неделю назад, когда его привезла «скорая». Обросшего семидневной щетиной, в потертом халате, заляпанном остатками еды и провонявшем застарелой мочой. Сейчас он лежал в чистой постели, одетый в накрахмаленную больничную пижаму, был чисто выбрит (санитарками) и пах лосьоном.

У нее не хватило духу сказать ему правду.

— Мы отпустим вас, как только будет можно, мистер Додд, обещаю вам.

На вопрос старика она, по существу, не ответила, но по крайней мере не солгала.

— В чем задержка?

— Мы ищем способы вам помочь.

В этот момент вошел санитар Бобби из службы питания, чтобы забрать у Додда поднос от завтрака. Он бросил на Кэрол оценивающий взгляд и подмигнул ей.

— Отлично выглядите, — сказал он с улыбкой. Ему исполнилось двадцать, и он отчаянно пытался отрастить бакенбарды. Бобби заигрывал со всеми женщинами подряд, включая и «более старших», как он однажды отозвался о Кэрол.

Кэрол рассмеялась и через плечо показала большим пальцем на дверь.

— Отвали, Бобби.

— Волосы у вас что надо, — сказал Бобби и ушел.

Кэрол пригладила свои длинные белокурые волосы. Пару лет назад она носила короткую стрижку, но теперь отпустила волосы. Ей, тоненькой, с продолговатым лицом, такая прическа шла больше, хотя порой она сомневалась, стоит ли это стольких забот. Так трудно, чтобы длинные волосы оставались в порядке и не путались.

Додд оттянул нейлоновую сетку-жилет, надетую на него и прикрепленную к кровати.

— Если вы и впрямь хотите помочь мне, снимите с меня эту штуку.

— Мне очень жаль, мистер Додд. Она надета по указанию вашего врача. Он опасается, что вы встанете с кровати и снова упадете.

— Я никогда не падал. Кто это вам наврал?

Согласно истории болезни, Додд трижды умудрился перелезть через решетку вокруг своей кровати, пытался ходить и каждый раз, сделав два-три шага, падал. Но Кэрол не стала ему возражать. За короткое время работы в государственной больнице Монро она научилась не спорить с больными, особенно с пожилыми. А что касается Додда, она была уверена, что он просто не помнит о том, что падал.

— Я все равно не имею права снять с вас эту сетку.

— А где мои родные? — заговорил он уже о другом. — Им что, не разрешают видеться со мной?

У Кэрол сжалось сердце от жалости к старику.

— Я это выясню… ладно?

Она повернулась и пошла к двери.

— Какая-нибудь из дочек обязательно навестила бы меня один или два раза за то время, что я здесь.

— Я уверена, что они скоро придут к вам. А я зайду завтра.

Кэрол вышла в холл и в изнеможении прислонилась к стене. Она не рассчитывала на легкую жизнь, когда поступала в отдел социального обслуживания при этой больнице, но была совершенно не готова к каждодневным переживаниям, с которыми здесь столкнулась.

Подходит ли она для такой работы? — задумывалась Кэрол. На курсах, которые она прослушала для получения диплома работника социальной сферы, ее не учили самому важному — как эмоционально отстраняться от клиента. Она либо самостоятельно одолеет эту премудрость и будет не задумываясь вести себя так с клиентами, либо свихнется.

Она непременно научится. Это хорошая работа, другую такую поискать. Приличный оклад и хорошие условия. В конце концов, им с Джимом не много и надо, чтобы прожить, — она унаследовала от родителей дом, полностью выкупленный, но, пока Джим не сделает карьеры как писатель, именно она должна зарабатывать на масло к хлебу. Только порой…

Проходящая мимо медсестра вопросительно взглянула на нее. Кэрол выдавила из себя улыбку и выпрямилась.

Она просто устала, вот и все. Она плохо спала последние несколько ночей… беспокойно. Ей снились какие-то кошмары, которые она смутно помнит.

Она справится с этим.

Кэрол направилась к маленькому офису отдела социального обслуживания на первом этаже.

Кэй Аллен была на месте. Тучная брюнетка за сорок, она без всякого стеснения курила одну сигарету за другой. Кэй возглавляла отдел в государственной больнице Монро почти двадцать лет, была здесь ветераном. Когда Кэрол вошла, Кэй подняла глаза от кипы историй болезни на своем столе.

— Что мы можем сделать для Додда? — спросила Кэрол.

— Того старика, что нам подсунули на улице Три-Норт?

Кэрол поморщилась.

— Как вы можете, Кэй?

— А разве не так? — возразила Кэй, закуривая новую сигарету. — Родные нашли старика на полу в его квартире, вызвали «скорую», спихнули его нам и отправились домой.

— Я знаю, но об этом можно сказать по-другому. Он больной и старый человек.

— Уже не такой больной, как был.

Это действительно так. Доктор Бетц сделал все возможное, и теперь Додд — забота отдела социального обслуживания. Еще один «зависший» случай: старик недостаточно болен для больницы, но недостаточно здоров, чтобы жить в одиночестве. И никогда не будет настолько здоров. Он не может вернуться в свою квартиру, а ни одна из дочерей не хочет взять его к себе. Больница не имеет права выбросить его на улицу, вот он и оказался за их отделом.

— Давайте называть вещи своими именами, Кэрол. Додда спихнули на нас.

Кэрол не хотела признавать правоту начальницы, во всяком случае, согласиться с ней вслух. Это означало бы первый шаг на пути к тому, чтобы стать такой же, как Кэй, — жесткой и циничной. Однако Кэрол понимала, что жесткость Кэй — всего лишь защитный роговой панцирь, неизбежный результат необходимости из года в год иметь дело с потоком Доддов.

— Никогда не привыкну к тому, что дочери могут бросить отца, — сказала Кэрол. — Они даже не навещают его.

Впрочем, она понимала, почему они не приходят — из чувства вины. Дочери живут тесно, отцу места у них совсем нет. Если он опять потеряет сознание, им придется день и ночь ходить за ним. Им не хватает духу сказать ему, что они не могут взять его к себе, поэтому они его избегают. Подобное случается на каждом шагу. Кэрол все это понимала, но смириться не могла.

Боже, были бы живы мои родители, я никогда не бросила бы их!

Выходит, надо потерять родителей, чтобы по-настоящему их оценить?

Возможно, и так. Но сейчас речь не о том. Они с Кэй должны раздобыть для Додда место в доме для престарелых. Трудность состояла в том, что у старика не было денег платить за него, поэтому сначала надо, чтобы Додд был взят на государственное обеспечение, а потом придется ждать очереди на одну из немногочисленных бесплатных коек для таких, как он.

И вот все закрутилось: они писали бумаги, неустанно сражались с бюрократами. Система патронажа существовала всего три года, но уже вызвала к жизни уйму волокиты. А Додд между тем занимал койку в больнице, которая могла быть отдана больному, остро нуждавшемуся в ней.

— Если бы я могла взять его к себе! — воскликнула Кэрол. — Он так нуждается в уходе.

Кэй рассмеялась: