Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Стерва на десерт - Ольга Володарская на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Черт меня любил. Особенно сильно после бутылки водки. Выпьет, бывало, возьмет на руки и тащит меня по всей улице, пока руки не откажут. Народ охает, думает пьяный гопник девчушку насиловать поволок, а он так меня хотел до самой Сибири донести, где по его разумению, мы должны были дожить свой век, среди тайги и снегов.

Времена менялись. Менялась и я. В прошлое ушли фуфайки и «Романтики». На смену самогону пришел ликер «Амаретто». Из школы я шагнула в институт. Одно же осталось неизменным — мое свободное сердце.

Не скажу, что совсем не влюблялась. Было, конечно. Вот, например, этим летом. Такого парня встретила на речке. Прелесть. И красивый, и знает про Кафку. А я еще не сказала, что частенько тестирую мужчин «на Кафку»?

Как? Объясняю. Если на вопрос «Любите ли вы Кафку?» он отвечает «Что это?», значит, он мне категорически не подходит по причине своей глупости. Если он спрашивает «Кто это?» — это его не спасает, но все же немного украшает. Если «Не читал» — уже хорошо, знает хотя бы, что это писатель. А уж если мужик скажет: «Читал, но как-то не очень» — я сниму перед ним шляпу. Последний вариант ответа, и самый желанный — «Люблю» — поверг бы меня в такой шок, что я, не сходя с места, предложила бы ему руку и сердце.

Но таких я еще не встречала.

Так вот, мой речной герой Кафку не читал, но был уверен, что это не сорт конфет и не разновидность капусты, а это уже достоинство, особенно если его присовокупить к изумительной фигуре и кошачьим глазам. Вот и втрескалась я в него с первого взгляда. Чувство мое прожило 2 часа, пока мой избранник с детской непосредственностью и довольным похрюкиваньем не обрызгал меня речной водой, в то время, когда я загорала. Таких шуток я не переношу. Поэтому без колебаний и скидок на красоту я врезала ему каблуком в глаз. Парень обиделся и толкнул меня в плечо. Я обиделась еще больше и лягнула его в живот…

К моменту, когда нас разняли, моя любовь уже умерла окончательно.

Конечно, не все мои отношения были столь скоротечными. Вот, например, мой роман с неким Александром продлился почти год и чуть не закончился свадьбой. Но, знаете ли, не закончился. Причина, по которой я осталась не окольцованной, банальна и проста — жених мой, которого я считала образцовым парнем, оказался пьяницей и скандалистом. Как я это узнала? И почему не могла узнать раньше — спросите вы? Отвечаю, причем, довольно подробно.

Один очень старый друг (в данном случае ОЧЕНЬ СТАРЫЙ означает его возраст) нашей семьи аккурат за месяц до моей свадьбы дал мне один дельный совет. Дословно он звучал так: «Прежде чем замуж выходить, ты его напои. И посмотри, какой он пьяный. Если добрый, тихий — хорошо, если злой — бросай, к чертовой матери, не выйдет из такого примерного мужа».

Сначала я посмеялась. Вот, думаю, старый дурак. Да если б так просто было понять, выйдет ли из мужчины, с которым встречаешься, хороший муж, то не было бы у нас столько несчастливых браков. А потом, что я своего Сашку пьяным что ли не видела?. Но вдруг призадумалась. А ведь не видела. В моем присутствии пил он немного, а когда мы вместе гуляли в какой-нибудь компании, то первой, как и положено хрупкой женщине, пьянела обычно я, так что пронаблюдать за его поведением не могла.

После этих умозаключений я была уже не так категорична, как раньше. Так что решила послушаться мудрого дедульку и попробовать напоить своего жениха. Естественно, ничего необычного, а тем более отталкивающего увидеть я не боялась, я была уверенна, что знаю Сашку, как облупленного; но для очистки совести и, что греха таить, дабы посмеяться над стариковской мнительностью, я решилась на эксперимент.

Купила поллитровку, нарезала лимон, крекеров в блюдце положила, после недолгих раздумий печенье убрала — нечего наедаться, пусть пьянеет скорее да показывает себя во всей своей хмельной красе.

Ну и показал.

Правда, красы никакой не было, одно уродство. А начиналось все очень даже миленько. После 1-ой он разрумянился, после 2-ой начал меня комплиментами заваливать, после 3-ей приглашать на вальс, после 4-ой петь, а вот после 5-ой его румянец распространился на все лицо, даже на глаза, потом стали заплетаться ноги, превратился в львиный рык голос…

Следующая, 6-ая, стала решающей. После нее он не мог не только ли вальсировать, но даже стоять, правда, петь еще был в состоянии, и его романс «…И в овраге хмель лохматы-й-й-й…» слышал весь подъезд. Я хотела уже, было, прекратить эксперимент, из боязни, что соседи вызовут бригаду санитаров из психиатрической клиники, но во время остановилась, решив дойти до конца.

7-ая и 8-ая прошли спокойно, без видимых действий на организм. Кошмар начался после 9-ой. Мой спокойный и, я бы даже сказала, флегматичный Саня превратился в обожравшегося «озверином» кота Леопольда. Он колотил в стену кулаком, швырялся тапками, пучил на меня свои красные глаза. Он костерил правительство, не дающее столь одаренному человеку развернуться, соседей, которые робко начали постукивать нам в пол, меня, не достойную его божественного внимания…

Короче говоря, на следующий день я сказала спасибо тому дедульке и забрала заявление из загса. Так провалилась моя первая и единственная пока попытка стать замужней женщиной.

Но об этом, пожалуй, больше не будем или будем, но в другой раз, а теперь, мне кажется, имеет смысл закончить 2-ую главу и преступить к 3-ей, более детективной.

Вторник.

К чему приводит разгильдяйство

На следующий день я пришла на работу с 2-ух минутным опозданием, что уже было чем-то из ряда вон выходящим, обычно я никогда не опаздываю. Попила чаю, сделала макияж, повздыхала, запинала фантик под коврик, чтоб никто не увидел, как я свинничаю. Опять повздыхала и, наконец, дождалась всех остальных.

Сначала в комнату влетела Маруся. Повертя попочкой, пропрыгала к своему столу. Следом вошла Эмма Петровна, бывшая учительница, единственная, кого в нашем демократичном коллективе величают по отчеству. За ней две Марины, одна пухленькая хохотушка, вторая сухопарая и серьезная, последнюю мы чаще называли Марьей, в честь сказочной искусницы, наша от вымышленной по части рукоделия не только не отставала, но могла бы и посоперничать.

Последней в комнату вплыла Княжна. Вообще-то звали ее Леной, и титулованной особой она вряд ли была даже в прошлых своих воплощениях, но Ленка не желала в это верить категорически.

— Может, у меня дед был графом? — горячилась она, когда мы начинали подсмеиваться над ее аристократическими манерами. — А почему бы нет? А? Или князем?

— А, может, Великим князем? Или Императором? — тут мы принимались потешаться над ее ветвистым генеалогическим древом, естественно, вымышленным.

— Может, и так. А в прошлой жизни я вообще была английской королевой! И таких как вы … На галеры! — по-монарши горячилась она, потом, успокоившись, окатывала нас холодным презрением и грациозно стряхивала пепел со своей дешевой сигареты.

Мы не обижались, Ленка была очень милым и безобидным человеком, а всплески раздражения и монаршей спесивости от неустроенности и безденежья.

Вообще мы жили дружно, но скучно. И помещение, в котором мы обитались 8 часов в день 5 раз в неделю было соответственным — плохо освещенным, сырым, холодным. Мы, конечно, пытались его как-то облагородить: Эмма Петровна притащила из соседней комнаты розан, Марья связала салфеточки, Маринка и с Княжной надраили ручки и чайник, Маруся завесила стены плакатами с красивыми мужчинами, а я своими картинами. Но все это не сильно помогало. К тому же, от сырости отклеивались от стен мои акварели, от мрачности чах и ронял листья мне на стол розан, тускнели ручки, грязнились салфетки, и нам с Марусей никак не удавалось найти плакат с каким-нибудь полуобнаженным негром, а то все Малдеры да доктора из американской неотложки.

… Но я отвлеклась, а день тем временем был в самом разгаре, я бы даже сказала, достиг апогея, а именно обеда. Я уже, было, собралась поставить на плитку свою мисочку, как вдруг…

— Где карточки? — это шумела Княжна.

— У тебя на столе.

— Нет! Они были у меня на столе. Вчера. А теперь их нет! — И она грозно посмотрела на меня.

Я опустила очи долу, хотя карточки в глаза не видела.

— Ты выкинула? — продолжала вопрошать она.

— Не-а, — неуверенно оправдывалась я.

Вот так всегда! Все валят на меня.

Но уж если честно, валят обычно заслуженно. Что ж поделаешь, я жутко безалаберная, неорганизованная, неряшливая разгильдяйка, к тому же рассеянная. После меня вечно остаются грязные следы на дорожках, огрызки, крошки (говорят, благодаря им и мне все институтские тараканы кормятся в нашей комнате); и недостает нужных вещей: ручек, клавиш от калькулятора, документов. А куда я все это деваю, не знает никто, даже я сама.

— Куда дела карточки, Леля?

— Ленусик, зуб даю — не брала!

— Ты их так часто даешь, что можно подумать, у тебя их, как у акула, — съязвила Маруся.

У! Змеи! Я погрозила им кулаком и начала напяливать куртку.

— Куда? — хором заверещали «змеи».

— На помойку. Карточки искать, мусор-то из нашей урны уже там.

Никто меня не остановил — в одном мои коллеги были едины: маленькую свинью надо перевоспитывать, приучать к порядку и чистоте, пока она не превратилась в большую хрюшу.

Замечу, пока их старания ни к чему не привели.

Я вышла на улицу. Моросил дождь, а небо было как сгустившийся, застывший дым. Пахло то ли хлором, то ли пармиатом, но хрен редьки не слаще — и то и другое жуткая гадость.

В две секунды я продрогла, а волосы мои понуро повисли вдоль щек, и все из-за того, что ни зонта, ни платка я не взяла. Одно слово — разгильдяйка. Но не возвращаться же теперь, все равно прическа и настроение испорчены. Так что, запахнув поглубже пальто, я, вереща для бодрости духа, рванула через двор.

Мусорные бачки было недалеко, завернув за склады, я оказалась лицом к лицу, вернее, облезлому боку крайнего из них. Рыться в помойке я, естественно, не собиралась, я надеялась, что пропавшие документы могут быть где-то с краю, а не в той зловонной гуще, что мозолила мне глаза.

М-да. Пахло препротивно. Теперь к запаху химии примешивался смрад помойки.

Я встала на цыпочки. Окинула близоруким взором тошнотворный пейзаж. Коробки, бумаги, бутылки, картофельные очистки, рука… Стоп!

Рука? Белая человеческая конечность с чуть согнутой пятерней? Или обман никудышного зрения?

Я сделала шаг. Мой дорогущий ботинок ткнулся носом в подмоченную конфетную коробку, в других обстоятельствах я бы этого не пережила — мой внешний вид, единственное, к чему я отношусь трепетно — но тогда…

Я ошиблась! Это была не рука. А пара рук. А еще две ноги, голова и туловище. И все, не считая туловища, прикрытого рабочим халатом, да ступней ног, обутых в башмаки, мертвенно бледное, с голубоватым отливом.

До сих пор удивляюсь, как я тогда не упала без чувств. Наверное, остановило меня окружающее «великолепие». Я, как всякий художник, пусть и не признанный и даже не непрофессиональный, мигом представила себе композицию — прекрасная Леля в окружении отбросов, с картофельной шелухой на лбу, к тому же в соседстве с посиневшим трупом.

Короче, я осталась стоять. Вид, правда, имела бледный. И рот мой то открывался, то закрывался, как у глупого карася — это я боролась со спазмами в желудке.

Я победила! Вулкан внутри меня затих. Рот закрылся. Но лишь на мгновение, после которого я заверещала так, что копошащаяся у трупа крыса упала в обморок.

Все еще вторник

Я помогаю следствию

Приезда милиции я ожидала, сидя в кресле под розаном, окруженная запоздалой заботой и запахом валерианки. На сюсюканье подружек я не реагировала, как и на их любопытные мордочки — это я им мстила. Пусть помучаются, впредь будут знать, как меня перевоспитывать.

От шока я почти отошла — о пережитом ужасе напоминало только саднящее горло — у меня оказалась на удивление крепкая психика. Память, как выяснилось, была тоже ничего, потому что я смогла подетально восстановить в голове все нюансы увиденного.

Итак, на помойке я обнаружила труп пожилой женщины. Лежал он лицом вниз, на левом боку, руки его были вытянуты, ноги поджаты. Из живота жертвы торчала пластмассовая рукоятка.

— Жертвы? Вы так уверены, что ее убили? — Этот неуместный вопрос задал мне 15 минут спустя прибывший по вызову молодой опер, после того, как я поделилась с ним впечатлениями об увиденном.

— А вы считаете, что тетя Сима возомнила себя самураем и сделала себе харакири?

— Как-как?

— Харакири, если вам это слово в новинку…

— Что такое харакири, кстати, в Японии этот самурайский обычай называют совсем по другому — сэппуку, я знаю, мне хотелось бы услышать еще раз, как вы назвали жертву.

— Сима. Это уборщица наша. — После его вопросительного взгляда я пояснила. — Я ее по волосам узнала. Фиолетовым, как у Мальвины.

«Опер» укоризненно на меня посмотрел, и мне стало немного стыдно за свою остроту. А потом стыд прошел, в конце концов после такого шока я за себя не отвечаю.

Паренек прошелся по комнате. Развернулся, вид при этом имел сосредоточенный, но все равно не сильно внушительный. Как-то не могу я серьезно воспринимать своих ровесников в ответственных ролях. И вообще, какой-то он не солидный. Одет в джинсы и куртку, на голове кепочка (спасибо американцам, которые своими бейсболками испортили и так не очень хороший вкус наших мужиков), из-под кепочки русые локоночки, глаза голубенькие, наивные. Ну, чистый ангел!

Терпеть таких не могу. И я тоскливо покосилась на смуглые мужественные физиономоии наших настенных мужиков — Клуни, Бандераса и Иглесиаса младшего.

— И давно это Сима-Мальвина… — тут он порозовел и пристыженно опустил очи. — То есть гражданка Сима в НИИ работает?

— Это к отделу кадров.

— Ага. — Не очень вслушиваясь в мои слова протянул он, а потом так же задумчиво, не столько меня, сколько себя спросил. — И кому она могла помешать?

Я неопределенно пожала плечами, типа сами разбирайтесь. Ангелочек кивнул, сложил свой не понадобившийся блокнот и направился к двери. Моя последняя фраза настигла его уже на пороге.

— А, может, это наш туалетный маньяк?

Он обернулся, на его лице читалось недоумение.

— Кто?

— Вуайерист.

— Вуа — как?

— Вуайерист, — повторила я гордо. Вот так-то, господин всезнайка, мы не только про самураев знаем. — Он в туалетных кабинках прячется и ждет, когда какая-нибудь дама писать… — при этих словах его уши заполыхали, — простите, справлять нужду начнет.

— И что он тогда делает?

— Как что? Ловит кайф.

— И как долго?

— Да ему долго не дают, визжать начинают! — хохотнула я.

— Извините, я не точно сформулировал вопрос. Как давно вы впервые заметили его… хм… пристальное внимание?

— Давно. Года полтора.

— Вы считаете, что это он мог убить гражданку? — он заходил по комнате.

— Кто его, маньяка, знает.

— Он агрессивный?

— Что вы! Он у нас тихий.

— Тихий, говорите? — задавая этот вопрос, он остановился напротив моей акварели. Постоял, посмотрел. Ничего, видно, не понял, поэтому попытался рассмотреть ее получше. Придвинулся ближе и ткнулся своим дурацким козырьком в стену, после чего смутился и сел на стул.

— И скромный, как Гюльчатай. Ни разу нам своего личика не показал.

— Значит, личность его вам не известна?

— Так точно, — отрапортовала я, а потом как вскочу. — Послушайте! А вдруг тетя Сима его вычислила? Она была одной из самых рьяных охотниц за нашим маньяком!

— Хм… — Он ненадолго задумался, а потом буркнул. — Разберемся.

И тут в комнату ворвалась Маруся.

Маруся проскакала к своему столу, делая бедрами вращательные движения такой амплитуды, словно вертела халахуп, потом села на краешек стула и томно уставилась на паренька.

— Вы закончили? А то нам работать надо. — Это она врала, ей до работы никакого дела не было, просто Марусе было необходимо построить глазки юному Мегрэ. Как и любому мужчине, появляющемуся в поле ее досягаемости. Дело в том, что Маруся у нас страшная кокетка, хотя дальше кокетства она никогда не заходит, потому, как уже 13 лет живет в почти счастливом браке со своим мужем Алексеем.

— Да, я уже ухожу. — Ангелочек церемонно поклонился и попятился к двери.

— А как вас зовут? — вопрошала Маруся.

— Да я уже, собственно, представлялся…

— Николай Николаевич Геркулесов, — ответила за него ваша покорная слуга. — Младший опер уполномоченный, — делая упор на слове «младший», закончила я.



Поделиться книгой:

На главную
Назад