Оружие для Слепого

– Все равно уже ничего не изменишь.

– Нет, нет, изменишь! – кричала Клара. – Я его достану!

– Деньги он уже все равно не заплатит.

«Интересно, – подумал Глеб, хрустнув суставами пальцев, – и сколько этот ублюдок должен девчонкам?»

– Ты еще не все знаешь, Клара, он же мне предложил…

– Знаю, знаю.

«Вот даже как!» – губы Глеба крепко сжались, улыбка исчезла. Лицо стало строгим и непроницаемым, на лбу образовалась складка, ноздри затрепетали, словно бы он почуял дичь и уже готов броситься на поиски.

– Он сказал, что если я такая умная и такая красивая, почему бы мне не провернуться с ним в постели, тогда и заплатит.

– Нет, Ирина, этого нельзя делать ни в коем случае!

– За кого ты меня держишь? Думаешь я уже собралась нырнуть к нему под одеяло? Размечтался! Меня от него тошнит, от него блевотиной воняет, хоть он и пользуется дорогим одеколоном и ворот его рубашки чистый. Но как вспомню перхоть на его пиджаке, так это хуже слабительного, это.., это…

– Как хлорка на унитазе в пионерлагере, – подсказала Клара.

– Именно.

Глебу хоть и было интересно слушать изречения Ирины и Клары, но ему стало неудобно. Мало ли до чего договорятся пьяные женщины, какие еще откровения он услышит. Ведь могут начать обсуждать не какого-то там бизнесмена-заказчика, а его, Сиверова…

«Нет, ну вас!» – немного брезгливо, как обычно о подвыпивших говорят трезвые, подумал Глеб.

Он понимал, что сейчас не самый лучший момент, чтобы насладиться музыкой, но выбора у него не было: или пьяная болтовня, или великий Вагнер. Естественно, предпочтение он отдал Вагнеру.

Глеб сунул компакт в музыкальный центр, уселся в кресло, надел наушники и погрузился в музыку – так, как человек погружается в воду, смывая с себя усталость тяжелого дня.

Он не слышал, как ушла Клара, но по музыке ориентировался, что прошло минут сорок, когда Ирина появилась в дверях комнаты и как-то странно на него взглянула. Ее взгляд был грустный, и Глебу даже показалось, пустой, как выпитый стакан.

– Музыку слушаешь? – сухо спросила она, словно это было преступлением, вроде как в присутствии голодных детей пожирать конфеты.

Глеб кивнул, хотя мог этого и не делать. На зеленом экране музыкального центра плясали ярко-зеленые столбики частотных диапазонов.

– Ну, слушай, а я буду плакать.

Глеб понял, что говорит Ирина, по движению губ.

Он снял наушники, лениво нажал клавишу паузы, остановил музыку.

«Именно с этого места я его дослушаю», – решил он, зная, что впереди еще полчаса прекрасной музыки, может быть даже самой соблазнительной.

Ирина бросилась на кровать, и ее плечи задрожали.

Она уткнулась головой в подушку, поджала колени.

Когда Глеб сел рядом и попытался ее обнять, она резко сбросила его ладонь.

– Чего ты плачешь? – ему хотелось сказать «ноешь», но он выбрал слово помягче. – Если что-то стряслось, скажи, может, я могу помочь.

– Нет, нет, – выдавила из себя Ирина, – я сама виновата. Мало того, я еще и Клару в это втянула. Мы убили больше месяца, мы такого наворотили, а он, сволочь…

– Кто он?

Но Ирина уже прикусила язык, зная, что Сиверову лучше фамилий и имен не называть.

– Сволочь одна, Глеб. Ему на том свете за это воздается.

– Может быть, – философски заметил Глеб. – Все люди полагают, что их врагам и обидчикам воздается не в этой жизни, а на том свете. Почему, собственно, не па этом? Ведь никто еще не сумел побывать в мире ином, чтобы лично убедиться…

– Хватит философствовать, что ты тут разошелся, словно школьный учитель! Ну, да, напилась, так не каждый же день такое случается. Это только ты у нас такой правильный, нервы у тебя железные. А я.., я.., я же слабая женщина.

И тут Глеб рассмеялся, причем беззлобно, весело, задорно – так, как смеются над хорошей шуткой. На губах Ирины тоже появилась улыбка, вначале обиженная, потом все шире и веселее, и наконец ее серебристый смех присоединился к хохоту Глеба. Но веселье было недолгим, оно сменилось судорожными рыданиями, по щекам Ирины потекли слезы, да такие обильные, что наволочка покрылась пятнами, словно бы протек потолок.

Глеб сел рядом, обнял Быстрицкую за плечи, крепко прижал к себе.

– Да ладно, хватит убиваться. В конце концов, не умер же никто.

– Да, я понимаю… Просто обидно, Глеб, я же хотела как лучше, хотела тебе подарок сделать ко дню рождения… Хотя нет, я хотела просто доказать, что и я чего-то стою, могу не только детей рожать и нянчить, но и…

– Не надо ничего доказывать, Ирина! Я о тебе самого высокого мнения.

– Это ты только говоришь, а на самом деле, небось, думаешь, что мое место у плиты и у колыбели.

– Да не думал я так и никогда не подумаю! Но я знаю, если ты себе что-нибудь в голову вобьешь, то это ничем не выбить.

– Вот видишь! Что же я с собой поделаю, такой уж уродилась, такой у меня характер, менталитет у меня такой.

– Кто у тебя такой?

– Менталитет. Дурак! – сказала Ирина, и ее губы дрогнули.

В том, что Глеб знает больше ее и его знания намного глубже, она не сомневалась. Но иногда хочется хоть в чем-то иметь превосходство, не только физиологическое. Да, Глеб не может родить ребенка, как любой мужчина, но и она ведь не полная дуреха, тоже могла бы деньги зарабатывать. Зарабатывала же раньше, и неплохо. А с появлением в ее жизни Сиверова потеряла самостоятельность, стала зависеть от него, как вагон зависит от локомотива. Пока локомотив не двинется, вагон будет стоять. Рано или поздно такое случается с каждой женщиной: вся ее самостоятельность на поверку оказалась деланной.

И вот она решила доказать, в первую очередь, самой себе, что может зарабатывать большие деньги, что стоит ей этого только захотеть, и деньги будут у нее в руках. И тогда материально она уже не будет зависеть ни от кого на свете. Захотела, сделала и – провалилась.

Глеб гладил ее по спине – так гладят потерявшуюся и вернувшуюся в дождливый день домой собаку.

– Что ты плачешь, в конце концов! Жива, здорова, красива, я тебя люблю… Что тебе еще надо, зачем тебе самоутверждаться? Кому ты хочешь доказать, что целиком шита? Откуда в тебе это? – и говоря это, Глеб понял, что именно за это, вернее, и за это тоже любит Ирину.

Мало-помалу она успокоилась, даже, скорее, забылась.

"Завтра ей будет плохо, – заботливо укрыв ее пледом, подумал Глеб, – завтра она примется страдать.

Будет вспоминать, каких гадостей наговорила, будет думать о том, что я что-то лишнее услышал, заглянул ей в душу, раскрыл ее секреты, прикоснулся к тайной жизни. Ну, да ладно, постепенно придет в себя".

Глеб вышел в гостиную, где стоял портфель, с которым Ирина вернулась домой. Он не любил рыться в чужих карманах, но пустить это дело на самотек не мог.

Он убрал посуду, пустую бутылку из-под коньяка, вымыл бокалы, сгреб остатки еды в мусорное ведро.

Наконец в квартире стало чисто. Он поставил портфель на стол, сам сел на то место, где сидела Клара.

«Посмотрим, может, что интересное увидим!»

Он отщелкнул замочки. В портфеле, как водится у любой женщины, черт ногу сломит – пудреница, помада, авторучки, маркеры, карандаш, записная книжка, какие-то журналы, конверты черт знает с чем, квитанции, черновики…

«Господи, – вздохнул Глеб, – как она во всем этом разбирается? Как она умудряется доставать ключи из своего портфеля? Да туда же опасно руку засовывать!»

Глеб укололся обо что-то острое, чертыхнулся и вытащил два лезвия, просто так, без оберток, брошенные в портфель. Обнаружился в портфеле и циркуль-измеритель с двумя иголками, который стоял под наклоном.

Глеб осмотрел свою руку.

«Вроде не оцарапался и не порезался. Кошмар! Надо будет ей сказать!»

Там же оказалась пачка фотографий, забранных, наверное, только сегодня из печати. Фотографии Глеб пока смотреть не стал, его внимание привлекла тонкая папка розового цвета. Он вытащил ее двумя пальцами и принялся рассматривать бумаги – договор, план участка… Все это Глеба мало интересовало, но внизу стояли фамилия заказчика и адрес фирмы.

«Вот это мне и надо».

Глеб взял маленький листок из того же портфеля – единственный не помятый – и на него переписал номер договора, юридический адрес и реквизиты заказчика. Галкин Сергей Львович – фамилия Глебу ни о чем не говорила. В этой же папочке лежало несколько фотографий недостроенного коттеджа. Рядом со стенами лежали плиты перекрытия, кирпич. Что удивило Глеба, так это размах – три автомобильных крана на строительстве одного здания. Их стрелы торчали на фоне синего неба, по которому плыли белые, похожие на пушечные взрывы, кучерявые облака.

«Да, с размахом», – хмыкнул Глеб, разглядывая следующие фотографии.

Там оказались эскизы интерьера, сделанные фломастером поверх фотографии. За время общения с Ириной Глеб поднаторсл-таки в архитектурном дизайне, а также в оформлении интерьеров. Слава Богу, всевозможных проспектов в их доме валялось полным-полно, и чуть ли не каждую неделю из почтового ящика Глеб доставал в коричневых конвертах новые проспекты, очередные журналы.

«И когда она, – подумал Глеб о Быстрицкой, – все это успевает просмотреть, запомнить, переварить?»

Самое странное, ребенок пока спал крепко, словно бы и ему дали пару ложек вина. Глеб отложил бумаги, постоял над колыбелью, посмотрел на сына.

«Спи, спи, чем больше спишь, тем быстрее растешь. И чем дольше спишь, тем меньше хлопот родителям. Хотя ты, парень, и так что надо, хлопот от тебя почти никаких», – подумал Сиверов, прекрасно понимая лживость своих мыслей.

Да, это ему хлопот никаких, ведь все их приняла на свои плечи Ирина. Она и гуляет, и варит кашу, и стирает, в общем, делает все. Вот и сорвалась.

«А я, – Глеб подумал о себе с легким презрением, – как посторонний. Приду, посмотрю, поношу на руках, подброшу пару раз к потолку, поцелую, поглажу. Подам палец, ты в него вцепишься, привстанешь, покачаешь головой, поморгаешь своими голубыми глазенками, улыбнешься. Вот и вся моя забота. Даже кашу варить для тебя мне не доверяют. Ладно, когда подрастешь, я тебя приберу к рукам, наставлю на путь истинный».

В своих отцовских чувствах Сиверов не отличался от миллионов мужчин. Пока ребенок маленький, он им не интересен, а когда подрастет, время упущено, повлиять на него сложно… Как говорили в старину, воспитывать надо, пока поперек лавки умещаются.

– Ну, ладно, – глядя на ребенка, тихо-тихо произнес Глеб, – завтра пойдем с тобой гулять.

"Посажу тебя в коляску и поедем далеко-далеко, – мысленно обращался он к сыну. – Доедем до ВДНХ, поговорим. Я тебе буду рассказывать сказку про курочку Рябу. Конечно, могу и не про курочку, могу рассказать тебе пару умных легенд. И это все ерунда, когда говорят, что маленькие дети ничего не понимают. Никто не знает, что останется у тебя в памяти, может, легенду о хлопке одной ладонью ты вспомнишь через двадцать лет, и она тебе пригодится. Это пока ты лежишь, сопишь и никаких снов тебе не видится. Уже через год ты будешь большим парнем, и я стану тебе читать серьезные книжки. Будем вместе слушать хорошую музыку. Ведь почему я люблю классику? Еще когда я был маленьким, моя мать, а твоя бабушка, играла на фортепиано. Я и сейчас, дружок, слышу тот звук и вижу ее пальцы, хотя лица вспомнить не могу. Вот так-то, брат. Готовься, завтра в любую погоду пойдем на улицу и будем гулять три часа. Возьмем бутылочку с молоком, а мама пусть отдыхает, завтра ей будет тяжело.

Это сегодня она разошлась, а завтра ей будет плохо".

И Глеб Сиверов вначале поправил одеяло малышу, укрыл потеплее, затем достал из шкафа плед и укрыл Ирину. Она что-то пробормотала.

– Спи, спи, – прошептал Глеб и отправился на кухню подогревать молоко. – Хоть так я поучаствую в твоем воспитании.

Но разогреть молоко он не успел – появилась заспанная Ирина.

– Ребенка надо кормить.

– А я что делаю? – сказал Глеб.

– Ты сделаешь еще что-нибудь не так, а потом я себе этого не прощу.

– Что ж, пожалуйста, – Глеб уступил место у плиты над маленькими кастрюльками.

Ирина разогрела молоко и тут же заспешила в гостиную. Она сняла портфель со стола и посмотрела на Глеба. Тот напустил на себя безразличный вид. Портфель исчез в платяном шкафу.

– Пойду будить, пусть поест. И так режим на десять минут сбил.

Глеб почувствовал себя виноватым, будто это именно из-за него ребенок поест на десять минут позже. А что там в его организме, какие процессы там идут, Глебу было непонятно. Уже через пару минут Сиверов услышал, как Ирина ласково разговаривает с ребенком и как тот сосет соску, громко причмокивая.

«Сплошная идиллия, какое-то святое семейство!»

Итак, у Глеба появилось дело: с утра погулять с ребенком, а после обеда он направится на мансарду и там займется тем, чем следовало заняться – таинственным Галкиным Сергеем Львовичем. Но, естественно, Ирина Быстрицкая об этом знать ничего не будет. И Клара тоже.

Глава 3

Пятница для Светланы Жильцовой выдалась исключительно хлопотной, хотя все хлопоты и были приятными, в отличие от того, чем ей предстояло заняться в субботу. В пятницу утром, созвонившись, она отправилась в турагентство, где истратила час своего драгоценного времени на то, чтобы уладить все формальности и получить на руки паспорт с визой и авиабилет на перелет Москва-Париж. Вернувшись домой, Светлана еще раз тщательно перебрала свой чемодан, забраковывая одну вещь за другой.

"Нет, это я не возьму, в таком дерьме в Париже уже не ходят. А я должна быть хоть и не очень приметной, но одетой со вкусом, ведь средства-то мне позволяют.

Хотя на фиг мне все это барахло? – и она, подняв чемодан, вывернула все его содержимое на диван. – А может вообще обойтись спортивной сумкой и все нужное купить там? Денег у меня хватит…"

Ей удалось – за определенную мзду, разумеется, – договориться в турагентстве, что ей продадут билет только в один конец, а второй будет с открытой датой вылета, и она сможет им воспользоваться в любой удобный для нее день. Ее не расспрашивали, зачем ей это надо, просто пошли навстречу. Конечно, пришлось переплатить, ведь летела она туда чартером, а назад предстояло возвращаться регулярным рейсом Париж-Москва.

Все вроде бы складывалось как нельзя лучше. Сложив чемодан, она пошла на почту и оплатила все счета, которые скопились в почтовом ящике, а потом в сберкассе заплатила за квартиру и коммунальные услуги на месяц вперед, понимая, что в Париже, скорее всего, пробудет не меньше месяца. Она вернется тогда, когда схлынет первая волна поисков, хотя в том, что она сработает безупречно, не оставив никаких улик, Светлана не сомневалась. Дело было не первым и, как она рассчитывала, не последним.

Жильцова понимала, что работать в одиночку намного сложнее, чем с напарником, но, с другой стороны, в этом были и свои преимущества: всегда лучше рассчитывать только на себя. Да и деньгами делиться не приходится, все остается ей.

Напарник у нее до поры до времени был, причем такой, что она не променяла бы его ни на кого другого.

Они работали вместе целый год. Но уже прошел одиннадцатый месяц, как его не стало. Вспоминать о том случае, единственном неудачном в ее работе киллера, Светлана не любила. Начнешь восстанавливать картину, анализировать, и сразу пропадает уверенность в собственных силах.

А что если опять случится прокол, как тогда, в подъезде Кутузовского проспекта?

Жильцова почти не расставалась со своим напарником и любовником, которого звали Вадим – они были знакомы еще со студенческой скамьи, вместе учились в институте физкультуры. Они любили друг друга, собирались пожениться… Почти год назад, в подъезде дома на Кутузовском проспекте и случился тот прокол, на который ни она, ни Вадим, естественно, не рассчитывали. Казалось, все продумано до мельчайших деталей, не учли лишь одного: бизнесмен, армянин, которого заказали конкуренты, появится не с одним телохранителем, а с двумя.

Не предвидели они и того, что бизнесмен, человек осторожный и уже напуганный, опасаясь покушения, окажется в бронежилете, незаметном под пальто, а в кармане у него заряженный пистолет. Все дела с заказчиком вел Вадим, о своей невесте-напарнице никому не говорил, и вообще никого не посвящал в свою «кухню». Он, например, никогда и не называл заказчику точной даты, на которую запланировал убийство, называл только отрезок времени – выполню заказ за неделю, за десять дней или за месяц. Этого же правила старалась придерживаться теперь и Светлана, правда, без Вадима было тяжело, некому было подстраховать.

Хотя в тот раз и страховка не помогла. Светлана наблюдала на улице и, когда машина бизнесмена остановилась у самого подъезда и первым вошел телохранитель, передала по рации:

– Охранник входит.

Вадим уже стоял на верхнем этаже в кабинке лифта, придерживая ногой раскрытые створки. Из-за зеркальных тонированных стекол Светлана не могла видеть, все ли вышли из салона. Она лишь отметила, что армянин выбрался из шестисотого «Мерседеса», и не сразу увидела, как следом за ним с переднего сиденья соскочил еще один приземистый охранник в черном берете.