Помоги проекту - поделись книгой:
— Разве тебе не следует первым делом сообщить старосте твоей деревни? — осведомился Майлз, делая движение рукой сверху вниз, чтобы успокоить дергающегося часового.
— Я заявляла. Он не хочет ничего делать. Голос был надтреснутым от ярости и отчаяния. — Он говорит, что это дело прошлое. Он не желает записать мои обвинения, говорит, что это чепуха. Он говорит, что от этого всем будет только хуже. Мне все равно! Я требую правосудия!
Майлз задумчиво нахмурился, рассматривая женщину. Мелкие детали подтверждали её рассказ, в целом у него сложилось впечатление, что она говорит правду, хотя часовой со свойственной его профессии параноидальной подозрительностью мог с этим и не согласиться. — Это верно, капрал, — сказал Майлз. — Она имеет право подать прошение, сначала окружному судье, потом — ко двору графа. А окружной судья вернётся только через две недели.
В этой части графства, где жил сам граф Форкосиган, был только один, притом перегруженный работой, окружной судья, который объезжал свой район и проводил в селении Форкосиган-Сюрло всего один день в месяц. Поскольку тут располагалось сельское имение премьер-министра, этот район кишел сотрудниками СБ, когда высокопоставленный лорд находился в резиденции, и наблюдение велось, даже когда его здесь не было. Поэтому здравомыслящие нарушители спокойствия предпочитали нарушать его в других местах.
— Сканируй её и впусти, — сказал Майлз. — Под мою ответственность.
Часовой был одним из лучших людей СБ, которых приучали искать наемных убийц даже в собственной тени. Предложение Майлза его шокировало, и он ответил, понизив голос: — Сэр, если я позволю всякому деревенскому сумасшедшему бродить по усадьбе где вздумается…
— Я отведу её. Я сам туда иду.
Часовой беспомощно пожал плечами, но, вовремя спохватившись, не отдал честь: Майлз был одет решительно не по форме. Часовой снял с пояса сканер и устроил целое представление, сканируя женщину со всех сторон. Майлз подумал, что, может быть, если бы часового не стесняло его присутствие, тому пришло бы в голову раздеть и обыскать её. Когда часовой закончил демонстрировать свою бдительность, сознательность и преданность, он приложил ладонь к дактилоскопическому замку ворот, ввел все данные, в том числе сканированный рисунок сетчатки глаза женщины, в компьютер, шагнул в сторону и подчеркнуто встал по стойке — вольно». Майлз ухмыльнулся при виде этого безмолвного комментария, взял под локоть обмякшую женщину и повел её через ворота и дальше по извилистой аллее.
При первой же удобной возможности она дернулась и отстранилась от него, но всё же не стала делать суеверных жестов, а смотрела на него с каким-то жадным любопытством. Было время, когда Майлз, видя, что кого-то так захватывает созерцание отвратительных странностей его тела, скрежетал зубами; теперь он научился воспринимать это спокойно и с юмором, в котором была лишь капля желчи. Он им ещё покажет, всем им. Они узнают.
— Ты служишь графу Форкосигану, человечек? — осторожно спросила она.
Майлз подумал об этом немного. — Да, — наконец ответил он. В конце концов, этот ответ был правдивым во всех смыслах, кроме того, который женщина вложила в свой вопрос. Он подавил внезапно возникшее искушение сказать ей, что он придворный шут. Судя по её виду, её беды были куда тяжелее, чем его собственные.
Она, очевидно, сама не очень верила в свои законные права, несмотря на ослиное упрямство, проявленное ею у ворот. Пока они, никем не останавливаемые, взбирались по склону, приближаясь к ее цели, лицо её становилось все более осунувшимся и бледным, почти больным, от зарождающегося панического страха. — Как… как я должна говорить с ним? — задыхаясь, произнесла она. — Наверное, я должна сделать реверанс?… — Она опустила взгляд, посмотрев на себя, как будто в первый раз осознав, какая она грязная, потная и неопрятная.
Майлз подавил в себе желание разыграть её, проглотил слова «Преклони колена и трижды ударь челом об пол; так поступают все в Генеральном Штабе», и вместо этого сказал: — Просто стой прямо и говори правду. Старайся говорить ясно. Дальше он займётся этим делом. В конце концов, опыта ему не занимать. Губы Майлза дрогнули.
Она сглотнула.
Сотню лет назад летнее имение Форкосиганов было казармой, частью укреплений, окружавших большой замок, стоявший на утесе над селением Форкосиган-Сюрло. От замка остались горелые развалины, а казармы превратились в низкое удобное каменное строение, осовремененное по последнему слову техники, окруженное артистически облагороженным пейзажем и приукрашенное цветами. Бойницы для стрел были растёсаны и застеклены, в результате чего образовались большие окна, выходящие на озеро, а крыша щетинилась антеннами комм-линков. Были и новые помещения для охранников, скрытые за деревьями, растущими на склоне, но уже без бойниц.
Человек в коричневой с серебром ливрее личного слуги-телохранителя графа вышел из парадной двери резиденции, когда Майлз подошёл туда с незнакомкой на буксире. Это новенький, как же его зовут? Пим, вот как.
— Где господин граф? — спросил его Майлз.
— В верхнем павильоне, завтракает с графиней. — Пим посмотрел на женщину, в вежливо-вопросительной позе ожидая дальнейших комментариев Майлза.
— А. Видишь ли, эта женщина шла пешком четыре дня, чтобы подать прошение окружному судье. Судьи нет на месте, но граф здесь, поэтому она предлагает опустить промежуточные стадии и обратиться сразу в высшую инстанцию. Мне нравится её манера вести дело. Будь добр, проведи её к графу.
— Во время
Майлз наклонил голову набок и обратился к женщине. — Ты завтракала?
Она онемело покачала головой.
— Я так и думал. Майлз сделал жест руками, ладонями наружу, как бы символически сбрасывая женщину на слугу. — Да, прямо сейчас.
— Мой папа, он погиб на службе, — слабым голосом повторила женщина. — Я имею право. Казалось, что она убеждает скорее себя, чем кого-то из них.
Пим был, хотя и не горцем, но по крайней мере уроженцем графства. — Верно. Он вздохнул, и без дальнейших рассуждений жестом указал ей следовать за собой. Широко открыв глаза, она пошла с ним за угол дома, беспокойно оглянувшись через плечо на Майлза. — Человечек…?
— Не забудь: стой прямо… — крикнул он ей. Он посмотрел, как она заворачивает за угол, ухмыльнулся и поскакал через две ступеньки по лестнице, ведущей к парадному входу резиденции.
Побрившись и приняв холодный душ, Майлз оделся в своей собственной комнате с видом на долгое озеро. Он одевался очень тщательно, с той же тщательностью, с какой два дня назад одевался на выпускную церемонию Барраярской Военной Академии и императорский смотр. Чистое бельё, кремовая рубашка с длинными рукавами, темно-зелёные брюки с лампасами. Зелёный мундир с высоким воротником, сшитый на заказ, по его нестандартной фигуре. Новые бледно-голубые петлицы мичмана были точнейшим образом выровнены на воротнике и больно упирались ему в челюсть. Он снял ортопедические скрепы с ног и натянул отполированные до зеркального блеска высокие сапоги, доходившие ему до колена. Стряхнул несколько пылинок с сапог своими пижамными брюками, которые подвернулись ему под руку — они валялись рядом на полу, где он сбросил их, уходя купаться.
Он выпрямился и осмотрел себя в зеркале. Его тёмные волосы еще не начали отрастать после того, как он стригся последний раз перед выпускной церемонией. Бледное лицо с острыми чертами, под серыми глазами до сих пор мешки, глаза покрыты красными прожилками, но не слишком — к сожалению, пределы возможностей его тела вынудили его прекратить празднование гораздо раньше, чем он мог себе реально повредить.
Отголоски вечеринки все еще безмолвно бурлили у него в голове, отчего его рот искривился в усмешке. Теперь он встал на свой путь, крепко ухватился рукой за нижнюю ступеньку высочайшей лестницы Барраяра, самой Императорской Службы. Здесь не делают поблажек даже сыновьям старых форов. Ты получаешь то, чего заслуживаешь. Он мог быть уверен, что это известно его собратьям-офицерам, хотя посторонние могли сомневаться. Наконец он получил возможность доказать всем сомневающимся, чего он стоит. Прочь отсюда и вверх, и никогда не смотреть вниз, и никогда не оглядываться.
Один, последний раз надо оглянуться. Майлз собрал нужные для этого вещи так же тщательно, как перед тем одевался. Белые матерчатые петлицы — воинские знаки различия, которые он носил, будучи слушателем Академии — кадетом. Рукописный дубликат приказа о его первом назначении в Барраярской Императорской Армии, заказанный им каллиграфу специально для этой цели. Выписка из диплома, на бумаге, с перечислением предметов и оценок за три года, со всеми благодарностями (и выговорами) — в том, чем ему сейчас предстоит заняться, нет места обману. В шкафу на первом этаже он нашел медную жаровню и треножник, завернутые в ткань, которой их начищали, и пластиковый мешок с хорошо высушенной корой можжевельника. Химические спички.
Наружу через черный ход и вверх по склону. Тщательно проложенная дорожка раздваивалась, правая тропа вела к павильону, откуда открывался вид на всё это сверху, левая сворачивала вбок и выводила в некое подобие сада, окруженное низкой стеной из дикого камня. Майлз открыл калитку и вошел. «Доброе утро, безумные предки!» — воскликнул он, потом одёрнул себя. Может, эти слова и были правдой, но им недоставало приличествующего случаю уважения.
Он прогулочным шагом продвигался между могилами, пока не дошёл до нужной, преклонил колени, и, мурлыча про себя, установил треножник и жаровню. Надгробный камень был очень простой, «Генерал граф Пётр Пьер Форкосиган», и даты. Если бы они захотели перечислить все его награды и достижения, им пришлось бы писать микроскопическим шрифтом.
Он сложил кучкой кору, так дорого доставшиеся ему бумаги, кусочки ткани, прядь тёмных волос, сохраненную от последней стрижки. Он поджёг всё это и уселся на пятки, наблюдая за горением. Сотни раз, в течение многих лет, он проигрывал в голове различные сценарии этого момента, которые варьировались от прилюдных торжественных речей на фоне оркестра до плясок на могиле старика в голом виде. В конце концов он остановился на такой вот уединённой традиционной церемонии, без отклонений. С глазу на глаз.
— Итак, дедушка, — произнес он бархатным голосом, — Вот мы и здесь наконец. Доволен?
Позади весь хаос выпускной церемонии, все бешеные усилия этих трёх лет, весь труд и боль, и всё это свелось в одну точку; но из могилы не раздался голос, никто не сказал: «Молодец; теперь ты можешь остановиться и отдохнуть.» Пепел не сложился в буквы, и видения не рисовались в поднимающемся кверху дыме. Содержимое жаровни сгорело слишком быстро. Может быть, его было мало.
Он встал и отряхнул колени, окруженный тишиной и солнечным светом. Так чего же он ждал? Аплодисментов? Зачем он здесь, в конечном итоге? Вытанцовывая под дудку мечты покойного — кому на самом деле служила его служба в Барраярской Армии? Деду? Ему самому? Бледноликому императору Грегору? Какая разница?
— Ну, старик, — прошептал он, потом заорал: — ДОВОЛЕН ТЫ НАКОНЕЦ? — Эхо отскочило от камней. Позади него кто-то кашлянул, и Майлз вихрем, как ошпаренный кот, обернулся с бьющимся сердцем.
— Э… Милорд? — деликатно произнес Пим. — Прошу прощения, я не хотел прерывать… ничего. Но граф, Ваш батюшка, требует Вашего присутствия в верхнем павильоне.
Выражение лица Пима было абсолютно безмятежным. Майлз сглотнул и подождал, пока алый жар схлынет с его лица. — Разумеется. — Он пожал плечами. — Огонь почти погас. Я всё уберу потом. Не позволяй… не позволяй никому больше трогать это.
Он прошел мимо Пима, не оглядываясь.
Павильон был простой постройки, из старого, выветренного серебристого дерева, открытый со всех четырех сторон, чтобы продувало ветерком, который сегодня утром дул слабыми порывами с запада. Должно быть, после обеда можно будет славно походить под парусом на озере. Майлзу осталось только десять драгоценных дней домашнего отпуска, и ему еще столько надо было сделать, в том числе съездить с кузеном Айвеном в Форбарр-Султану, чтобы присмотреть себе новый флайер. А после этого он получит свое первое назначение — Майлз молил про себя, чтобы это было назначение на корабль. Он преодолел сильнейшее искушение — попросить отца, чтобы тот обеспечил ему службу на корабле. Он должен принять то назначение, которое пошлёт ему судьба, таково первое правило игры. И выиграть с теми картами, которые выпадут ему при раздаче.
Внутри павильона было тенисто и прохладно после палящего зноя снаружи. Обстановку составляли старые, удобные стулья и столы, на одном из которых стояли остатки благородного завтрака — Майлз мысленно отметил два одиноких жареных пирожка на усыпанном крошками подносе как свою долю. Мать Майлза, поднеся к губам чашку, медлила, улыбаясь ему с той стороны стола.
Отец Майлза, одетый по-домашнему — в рубашку с открытым воротом и шорты — сидел в потертом кресле. Эйрел Форкосиган был седой, плотного сложения, с тяжелой нижней челюстью, густыми бровями, со шрамом. Лицо, на которое так легко было рисовать язвительнейшие карикатуры — Майлз видел такие, в оппозиционных изданиях, в историях врагов Барраяра. Им достаточно было солгать только в одном — придать этим острым, проницательным глазам тупое выражение, и получалась образцовейшая пародия на военного диктатора.
Интересно, в какой степени его преследует дух дедушки, подумал Майлз. С виду не очень заметно. Да и с какой стати? Адмирал Эйрел Форкосиган, мастер космической стратегии, покоритель Комарры, герой Эскобара, регент Империи в течение шестнадцати лет и верховный правитель Барраяра во всем, кроме титула. А потом он подвёл черту, удивив историю и всё-наперёд-знающих свидетелей, и стяжал себе еще бОльшую честь и славу — добровольно шагнул в сторону и передал управление Императору Грегору по достижении тем совершеннолетия. Хотя надо заметить, что переход из регентов в премьер-министры — достаточно элегантный способ уйти, а от этой должности он, судя по всему, пока не собирался отказываться.
Итак, жизнь адмирала Эйрела вобрала в себя жизнь генерала Петра, как выигрышную взятку при игре в карты, а что при таком раскладе остается на руках у мичмана Майлза? Две двойки и джокер. Ему, конечно же, нужно либо бросить карты на стол, либо начинать блефовать изо всех сил…
Горянка сидела на низенькой скамеечке, зажав в руке надкусанный масляный пирожок и уставившись с открытым ртом на Майлза во всем его великолепии и лоске. Когда он поймал ее взгляд и посмотрел на нее в ответ, она плотно сжала губы, и глаза её загорелись. У нее на лице было странное выражение — гнев? Возбуждение? Замешательство? Ликование? Странная смесь всего этого? А кто, ты думала, я такой, женщина?
Будучи в форме (хвастаясь своей формой?), Майлз вытянулся по стойке «смирно» перед отцом. — Сэр?
Граф Форкосиган заговорил, обращаясь к женщине. — Это мой сын. Если я пошлю его в качестве своего Голоса, тебя это удовлетворит?
— О-о, — выдохнула она, и её широкий рот разъехался в зловещей, яростной ухмылке, придав лицу выразительность, какой Майлз у неё еще не видел. — Да, милорд.
— Очень хорошо. Так мы и сделаем.
«Что мы сделаем?» — с опаской подумал Майлз. Граф откинулся назад в кресле с удовлетворённым видом, но выражение его глаз оставалось подозрительно напряжённым. Очевидно, он по-настоящему чем-то разгневан. Но он гневается не на женщину, так как они явно пришли к какому-то соглашению, и (Майлз быстро покопался у себя в совести) не на самого Майлза. Он деликатно кашлянул, вздёрнул голову и обнажил зубы в вопросительной улыбке.
Граф сложил ладони домиком и наконец обратился к Майлзу. — Чрезвычайно интересный случай. Я понимаю, почему ты послал ее сюда.
— Э… — сказал Майлз. Во что он вляпался? Боже милостивый, он всего лишь помог этой женщине пройти через охрану, повинуясь внезапному донкихотскому импульсу… ну, и для того, чтобы немного досадить отцу во время завтрака. — … э? — невыразительно продолжил он.
Граф Форкосиган поднял брови. — Разве ты не знал?
— Она говорила об убийстве, и о том, что местные власти отказались её выслушать. Я думал, что ты её перенаправишь к окружному судье.
Граф еще дальше откинулся в кресле и задумчиво потер рукой подбородок, украшенный шрамом. — Это убийство младенца.
У Майлза похолодело в животе. Я не хочу иметь ничего общего с этим. Это, по крайней мере, объясняет, почему при таких грудях нет младенца. — Необычно… то, что об этом заявили.
— Мы боремся со старыми обычаями больше двадцати лет, — сказал граф. — Публикуем указы, пропагандируем… В городах мы добились больших успехов.
— В городах, — пробормотала графиня, — людям доступны другие средства.
— Но в глуши мало что изменилось. Мы все знаем, что происходит, но пока у нас нет жалобы, нет заявления — а семьи неизменно покрывают своих — нам не за что уцепиться.
— Какая, — Майлз прокашлялся и кивнул женщине, — какая мутация была у твоего ребёнка?
— Кошачий рот. — Женщина ткнула пальцем в собственную верхнюю губу, чтобы было понятнее. — И еще у нее была дыра во рту, внутри, и она плохо сосала, захлёбывалась и плакала, но она съедала достаточно, она…
— Заячья губа, — пробормотала, почти про себя, инопланетная жена графа, переведя барраярский термин на галактический стандарт, — и, по всей видимости, расщелина в нёбе. Харра, это даже не мутация. Это встречалось и на Старой Земле. Это… нормальный врождённый дефект, хотя это звучит противоречием. Это вовсе не кара за то что твои барраярские предки прошли через Огонь. Это можно было бы исправить простой операцией… — Графиня Форкосиган осеклась. На лице горянки отразилась боль.
— Я слыхала, — сказала женщина. — По приказу милорда построили больницу в Хассадаре. Я собиралась отнести её туда, когда немного окрепну, хотя у меня и не было денег. У неё были здоровые ручки и ножки, голова хорошей формы, любой мог видеть — уж конечно, они… — Она заломила руки и сжала кулаки, и её голос стал прерываться. — Но Лем раньше убил её.
Семь дней пешком, прикинул Майлз, из глубинки в Дендарийских горах до равнинного города Хассадара. Действительно, для женщины только что после родов разумно было отложить это путешествие на несколько дней. Час лёту в аэрокаре…
— Так что, наконец, у нас есть заявление об одном из убийств, — сказал граф Форкосиган, — и мы будем его расследовать как таковое. Мы сможем послать весть в самые дальние углы моего графства. Ты, Майлз, будешь моим Голосом, и достигнешь мест, которых мы не достигали раньше. Ты должен осуществить графское правосудие по отношению к виновному — и во всеуслышание. Пора покончить с этими обычаями, которые позорят нас как варваров в глазах всей галактики.
Майлз сглотнул. «Быть может, окружной судья лучше справится…?
Граф слегка улыбнулся. — Я думаю, что с этим делом никто не справится лучше тебя.
Послание и посланник в одном лице: «Времена изменились.» В самом деле. Майлзу страстно захотелось очутиться где-нибудь в другом месте, где угодно — хотя бы вернуться в то время, когда он потел кровавым потом над выпускными экзаменами. Он подавил в себе недостойный вопль: «Мой отпуск…»
Майлз потёр загривок. — Кто, э… кто убил твою девочку? —
— Мой муж, — сказала она безо всякого выражения, глядя на — или сквозь — отполированные доски пола.
— Она всё плакала, — продолжала женщина, — и не засыпала, потому что плохо сосала — и он заорал на меня, чтобы я заткнула ей рот…
— А потом? — поощрил Майлз, которого уже начало тошнить от этой истории.
— Он обругал меня и пошёл спать к своей матери. Он сказал, что там по крайней мере работающий человек может выспаться. А я ведь тоже не спала…
Граф тоже это уловил. Он слушал со всепоглощающим вниманием, с видом, какой у него обычно бывал на стратегических совещаниях — глаза сужены в щелочки, мысль интенсивно работает, а с виду можно ошибиться и принять это состояние за сонливость. Но это была бы колоссальная ошибка. — Ты была при этом? — спросил он обманчиво спокойным тоном, от которого Майлз сразу насторожился. — Ты действительно видела, как он убил ее?
— Я нашла её мёртвой до полудня, господин.
— Ты вошла в спальню… — произнес наводящую реплику граф Форкосиган.
— У нас только одна комната. — Она бросила на него взгляд, как будто впервые засомневавшись в том, что он всеведущ. — Она заснула, наконец заснула. Я вышла, чтобы набрать блестяники выше по оврагу. А когда я вернулась… Мне нужно было бы взять ее с собой, но я была так рада, что она заснула, я боялась разбудить её… — слёзы потекли из плотно закрытых глаз женщины. — Я не стала её трогать, когда вернулась, я была рада, что могу поесть и отдохнуть, но потом у меня начало приливать молоко, — она коснулась груди, — и я пошла разбудить её…
— Что, на ней не было отметин? Горло не было перерезано? — спросил граф. Таков был обычный метод убийства новорожденных в глубинке — быстро и чисто, по сравнению, скажем, с оставлением младенца в безлюдном месте.
Женщина покачала головой. — Я думаю, её придушили подушкой, милорд. Это было жестоко, ох, это было жестоко. Староста нашей деревни сказал, что я, должно быть, сама приспала её, и не пожелал рассмотреть мою жалобу против Лема. Я не приспала её! Неправда! У неё была собственная колыбелька. Лем сделал её своими руками, когда она ещё была у меня в животе… — Женщина была близка к истерике.
Граф обменялся взглядами с женой и слегка кивнул. Графиня Форкосиган плавно встала.
— Пойдём в дом, Харра. Тебе нужно помыться и отдохнуть перед тем, как Майлз отвезёт тебя домой.
Горянка явно опешила. — Ох, только не к вам в дом, госпожа!
К сожалению, это единственный, который у меня есть. Кроме казарм охраны. Охранники — славные ребята, но я боюсь, что твоё присутствие стеснит их… — Графиня деликатно, но настойчиво вывела её наружу.
Как только женщины вышли за пределы слышимости, граф сказал: — Ясно, что тебе придется проверить все медицинские факты, прежде чем, э, выскакивать с решением. И я надеюсь, что ты также уловил, что у нас есть небольшая проблема с однозначным уличением виновного. Это может быть тот идеальный случай, который даст нам возможность публичной демонстрации, но только если у нас не будет никаких сомнений. Никаких чёртовых тайн.
— Я не патологоанатом, — немедленно сказал Майлз. Если только ему удастся сорваться с этого крючка…
— Совершенно верно. Ты возьмёшь с собой доктора Ди.
Лейтенант Ди был ассистентом личного врача премьер-министра. Майлз видел его — молодой, полный амбиций военный врач, постоянно расстроенный тем, что его непосредственный начальник не дает ему даже дотронуться до его самого главного пациента —
— Он может заодно захватить с собой аптечку со средствами помощи при переломах, — продолжал граф несколько более жизнерадостно, — на случай происшествий.
— Как это экономично, — сказал Майлз, закатывая глаза. — Послушай, э-э… предположим, ее рассказ подтвердится, и мы уличим этого парня. Мне придется лично…?
— Один из оруженосцев отправится с тобой в качестве телохранителя. И — если история подтвердится — палача.
Это было немногим лучше. — А мы не можем подождать окружного судью?
— Каждое решение, которое выносит окружной судья, он выносит за меня. Каждый приговор, выносимый его судом, выносится моим именем. Настанет день, когда это будет делаться твоим именем. Пора тебе получить ясное представление об этом процессе. С исторической точки зрения форы — каста военных, но долг фор-лорда никогда не ограничивался только военными действиями.
Выхода нет. Чёрт, чёрт, чёрт. Майлз вздохнул. — Ясно. Ну… я полагаю, мы можем взять аэрокар и оказаться там через пару часов. Немного времени, чтобы найти нужный овраг. Свалиться на них с неба, погромче и пояснее произнести послание… и мы вернёмся домой раньше, чем пора будет ложиться спать. — Поскорее покончить с этим.
Граф опять сощурился. — Нет… — медленно сказал он, — я думаю, что аэрокар не подойдёт.
— Но там нет дорог для наземных машин, в такой глуши. Только тропы. — Он неловко добавил — уж конечно, его отец не может всерьёз предлагать: — Думаю, что, придя пешком, я не буду представлять собой достаточно внушительный образ имперской власти, сэр.
Поделиться книгой: