Снюсь

Во всей этой обстановке было что-то необычное. Я присматривался к актерам. Все нервничали, кроме Петрова и собачки. Жонглер то и дело ронял булавы, и они со стуком падали на пол. Иллюзионист механическим движением извлекал из воздуха игральную карту. Это был туз пик.

Странная штука – талант! Ни в чем так не уверен человек, как в наличии у него таланта, и ни в чем он так упорно не сомневается. Ему нужны непрерывные подтверждения в виде похвал, аплодисментов, сплетен и даже ругани. Ему необходимо вызывать общественный интерес.

Не только тщеславие собрало в этой комнате людей оригинального жанра. Если бы это было так, я ушел бы первым. Несомненно, каждый хотел отдать то, что имел. Большинство отдало бы свое умение даже бесплатно, но бесплатному удовольствию не верят, как я уже говорил. И вот сейчас мы готовились пройти оценку таланта, причем таланты были у всех разные, а низшая тарификационная ставка одна – шесть пятьдесят за концерт с обязательной отработкой восемнадцати концертов в месяц.

Ученая собачка умела умножать и делить. Умножив ставку на количество концертов, она получила бы результат – сто семнадцать рублей.

Это было в полтора раза меньше, чем получал я, работая инженером.

– Я забыл вас предупредить, – вдруг сказал Петров. – Когда кончится бой с пиратами, пускай они, – он кивнул в сторону зала, – захватят сундуки с драгоценностями. Не скупитесь. Побольше бриллиантов.

– Зачем? – спросил я.

– Так надо, – тоном, не допускающим возражений, произнес Петров.

Нас вызвали после дрессированной собачки. Выходя на сцену, я успел заметить снисходительные улыбки, вызванные предыдущим номером. Мы поклонились, а затем Петров провел молниеносный сеанс усыпления. Он наклонился вперед, расставил руки, будто упираясь в невидимую преграду, и медленно, с огромным напряжением сдвинул эту преграду в сторону зала. Казалось, что он катит на членов комиссии гигантскую бочку.

– Спать! – с наслаждением прошипел он, когда воображаемая бочка достигла пятого ряда, где сидела комиссия.

Члены комиссии обмякли. Регина Чинская успела что-то вскрикнуть, дернулась и повисла на стуле. Филофенов медленно вытекал из кресла, как тесто из кастрюли.

Но я рассматривал их недолго. Петров сошел со сцены, уселся в первом ряду и вытащил сигареты.

– Спят, сволочи… – усмехнулся он. – Работайте!

И сделал в мою сторону пасс, будто кинул спичечный коробок.

Я очутился на корабле и поплыл по Индийскому океану. Филофенов стоял на капитанском мостике и смотрел в подзорную трубу. Регина Чинская прогуливалась по палубе в купальном костюме. Остальные члены комиссии изображали матросов. Петров был боцманом.

Я стоял за штурвалом и слушал приказы Филофенова.

Внезапно на горизонте показался барк под черным флагом.

– Интересно, – сказал Филофенов, не отрываясь от подзорной трубы. – На флаге череп и кости. Что бы это могло означать?

– Вероятно, пираты, – пожал плечами я.

Филофенов отставил трубу в сторону и недоверчиво посмотрел на меня.

– Американские? – спросил он.

– Потом будет видно, – уклончиво ответил я.

– Что значит «потом»? Уж не хотите ли вы сказать…

В это время на корабле пиратов ударила пушка. Ядро просвистело над головой председателя комиссии и пробило в нашем парусе идеально круглую дыру. Филофенов, держась за живот, потрусил вниз, на палубу. А я продолжал курс на сближение. Я знал, что бой завершится победой тарификационной комиссии.

Дальше было много выстрелов, крика и грохота. Регина, визжа, как ночная кошка, стреляла сразу из двух револьверов. Петров рычал на матросов, среди которых был один довольно-таки пожилой режиссер, заставляя их бегать по вантам. Пираты один за другим прыгали на борт нашего парусника и вступали врукопашную. Филофенов, прикрываясь сковородкой, бегал по палубе и выкрикивал команды. Его никто не слушал.

Я невозмутимо опирался на штурвал и время от времени убирал из боя очередного пирата.

Члены комиссии стали прыгать на пиратский барк. Первой устремилась туда Регина. Она пристрелила капитана флибустьеров и юркнула в его каюту. Через минуту она вышла оттуда, сгибаясь под тяжестью кованого сундука. Члены комиссии бросали за борт последних пиратов.

Регина грохнула на палубу сундук и откинула крышку. В сундуке сверкнули бриллианты. Она погрузила руки в сундук по локти и в упоении подняла лицо к небу.

– К черту! К черту всех! – хрипела она. – Моя добыча! Законная!

И тут же принялась вешать на себя побрякушки.

Остальные бросились в трюмы и стали выносить на палубу парчу, ковры и хрустальные вазы. Филофенов отдуваясь, припер японский цветной телевизор.

Неожиданно для меня они не вернулись на наш корабль, а стали поднимать паруса на пиратском барке. Регина вскарабкалась на мостик и схватила подзорную трубу. Сундук она поставила рядом с собою. Филофенов взялся за штурвал.

– На горизонте купеческий корабль! – крикнула Регина.

Пиратский барк отчалил от нас и понесся к горизонту. Черный флаг свирепо развевался на ветру. Члены комиссии с пистолетами и саблями сидели на кучах барахла, разбросанного по палубе.

На нашем паруснике остались только мы с Петровым. Петров вполголоса матерился…

– …и кончен бал! – была последняя его фраза.

Я очнулся. Петров докуривал сигарету. Члены комиссии еще спали в самых разнообразных позах, придерживая руками воображаемые ценности. Регина, откинувшись на спинку стула, прижимала к глазу кулак с несуществующей подзорной трубой. Петров медленно поднялся на сцену.

– Па-апрашу проснуться! – громовым голосом сказал он.

Члены комиссии нехотя зашевелились. Регина открыла глаза и посмотрела вниз, где должен был стоять сундук.

– Не хочу, не надо… – прошептала она и снова прикрыла глаза. Потом вздрогнула, выпрямилась и взглянула на нас уже осмысленным взглядом.

Мы раскланялись под финальные аккорды французской музыки.

Вслед за нами выступали силовые акробаты. Я подсматривал из-за кулис за членами комиссии. То один, то другой, прикрыв лицо ладонями, пытался погрузиться в сон. Регина сидела с остекленевшими глазами.

Наш номер обсуждался последним, когда уже были тарифицированы силовые акробаты и жонглер, а иллюзиониста и ученую собачку отвергли.

Слово взял престарелый режиссер. Он признал, что впервые видит нечто подобное на эстраде. Затем он детальнейшим образом разобрал сон с точки зрения режиссуры. По его словам, сон был излишне натуралистичен, хотя сцены абордажа неплохи.

Потом долго и хорошо говорили остальные. Чувствовалось, что словоговорение было их основной специальностью.

Интересно, что признаваемая всеми новизна жанра не приводила никого в восторг, а, скорее, ставилась мне в вину. Она была как бы отягчающим обстоятельством. Обсуждали буквально каждую мелочь: костюмы, систему вооружения и оснастки барка, погоду в Индийском океане. Всем не понравилось, что Филофенову достался японский телевизор. Эту деталь сочли малоправдоподобной.

Очень часто упоминалось слово «реализм».

– Предложенная концовка может быть истолкована превратно, – вдруг сказала Регина. – Да, наши зрители победили пиратов, но во имя чего? Чтобы самим овладеть награбленными сокровищами?

Она предложила иную концовку. Будто бы в трюме пиратского корабля томятся негритянские невольники, которых пираты везут на продажу. В результате боя невольников освобождают.

Я взглянул на Петрова. На кой черт он предложил мне купать их в бриллиантах? Петров сделал знак: соглашайтесь! Я согласился.

Короче говоря, нас тарифицировали. Вернее, тарифицировали меня и Глуховецкого, по всей видимости принимая за него Петрова. Фамилия Глуховецкого была в списках комиссии.

Петров воспринял это как должное.

– Знаете, что я бы вам еще посоветовал? – сказал Филофенов, когда обсуждение закончилось. – Середина номера прекрасна, иллюзия убедительнейшая… Но оформление убого. Нужно расширить вступление и концовку. Непременно взять ассистентку…

– Может быть предложим им Корианночку? – спросила Регина. – Она только что ушла из «Летающих блюдец».

– Ассистентка есть, – сказал Петров.

Я недоуменно взглянул на него.

– Ваша жена, – пояснил Петров. – Не скромничайте.

– Жена? – переспросил я, естественно, имея в виду свою жену, с которой мы расстались, и удивляясь нелепости предложения Петрова.

– Ну да, Яна.

– Ах, Яна…

– У вас несколько жен? – улыбнулся Петров. – Яна молода, красива и обаятельна. Кроме того, вам удобнее будет гастролировать.

Когда я дома рассказал об этой идее Яне, она пришла в восторг. Но прежде чем я увидел Яну, произошел один загадочный случай.

Я распрощался с Петровым и поехал домой на трамвае. У подъезда моего дома стояло пустое такси с потушенным огоньком. Я вошел в подъезд и увидел Регину Чинскую. Она нервно курила. Увидев меня, она бросила сигарету и возбужденно заговорила:

– У вас прекрасный номер, прекрасный… Вы далеко пойдете. Но я хочу вас предупредить: бойтесь Петрова!

– Вы его знаете? А Глуховецкий…

– Петров мой муж, – сказала Регина. – Бывший. А Глуховецкий – бездарный гипнотизер. Петров не выступал уже семь лет. Он гений гипноза… Зачем-то увлекся философией…

Она усмехнулась и вытянула из сумочки еще одну сигарету.

– Он не захотел выступать? – спросил я.

– Я не захотела… Учтите, от меня многое зависит.

Она сделала ко мне шаг и зашептала, глядя в глаза:

– Я сделаю для вас все! У вас будет прекрасная афиша, лучшие площадки, гастроли. Я сделаю это завтра же…

Я отступил, испугавшись. Я подумал, что Регина сошла с ума. Она была старше меня лет на пятнадцать. Не говоря о других обстоятельствах.

Регина вдруг хрипло рассмеялась:

– Не бойтесь… Дурачок, он боится! Да вас просто сожрут. Мне от вас ничего не надо. Вы только будете мне сниться. Лично мне. Не очень часто – раз в неделю. Вы согласны?

– Зачем?

– Мне так надо. Любые сны, лишь бы поострее: гонки, преследования, преступления… Секс не обязателен. Я вас очень прошу, очень… – Она всхлипнула, вырвала из сумки платочек и приложила к носу. – Об этом никто не будет знать.

– Хорошо, – сказал я. – Хорошо…

– Благодарю, – сухо сказала она. – Об остальном – позже!

Она вышла из подъезда, хлопнула дверцей такси и умчалась.

Я приснился ей в ту же ночь, придумав невероятный сюжет с угоном самолета, перестрелкой в Римском аэропорту и поимкой банды экстремистов. Регина была главарем банды. Ей одной удалось скрыться.

Машина завертелась. Типография печатала афиши, в театральных кассах продавали билеты на первый концерт, мы спешно оттачивали номер. Регина провела участие Петрова и Яны, минуя тарификационную комиссию. Яна шила платье с блестками.

Репетировали у Петрова. Собственно, я не репетировал, поскольку моя часть номера осталась без изменений. Я сидел на тахте, листая философские книги и изредка взглядывая на Петрова и Яну. Они отрабатывали небольшой сеанс гипноза перед моим сновидением. Петров усыплял Яну и укладывал ее на два бочонка с опорой на затылок и пятки. Яна лежала прямая, как карандаш. Петров ставил ей на живот хрустальную вазу, наливал туда воду и опускал букет тюльпанов. Затем он усыплял тюльпаны. Повинуясь его взгляду, цветы закрывали бутоны и никли головками.

В этом месте ожидались аплодисменты.

После этого Петров пробуждал цветы и Яну. Она выходила к воображаемой рампе с букетом красных распустившихся тюльпанов и бросала их в воображаемую публику. Это было красиво. Тюльпаны очень шли Яне, и я, сидя на месте воображаемой публики, испытывал некую приятность.

Платье с блестками, будучи сшитым, Петрова, однако, не устроило, и он порекомендовал Яне выступать в белых брюках. В таком виде ее удобнее было укладывать на бочонки.

Петров работал серьезно, был немногословен и слегка загадочен. Однажды он прервал репетицию и отобрал у меня книгу, которую я в это время листал. Книга была о рефлексах головного мозга.

– Вам не нужно, – мягко сказал он, ставя книгу на полку.

Я пожал плечами и постарался не обижаться.

За время подготовки к первому концерту я, как и было договорено, регулярно снился Регине. Снился я по вторникам. Один сон был авантюрнее другого. Самой Регины я не видел, лишь пару раз разговаривал с ней по телефону, выясняя деловые вопросы.

Яна резко переменилась. Куда девались приступы скуки и вялости! Она стала делать утреннюю гимнастику, перешла на диету и часами простаивала перед зеркалом, отрабатывая жесты и поклоны. По совету Петрова она начала посещать уроки ритмики в театральном институте. Захваченный ее энтузиазмом, я взял в библиотеке несколько книг по режиссуре и, не переставая, обдумывал концертный сон.

Мне хотелось поразить публику.