- Вот видишь. Допрыгалась, - говорю Дуньке.
- Ничего, разберутся. ПИНГВИН все равно наш будет. Я сама Марцеллия вызову и все ему расскажу. Он против пионерской организации не пойдет, говорила она.
- Ты себя с пионерской организацией не путай, - сказал я.
А Рудольф все кубик вертит под песенку Кристины: "Когда наступит время оправданий, что я скажу тебе, что я скажу тебе..."
Стали нас обследовать. Сначала температуру, потом анализы и рентген. Будто рентгеном можно увидеть, что у нас в голове делается. А на третий день назначили электроэнцефалограмму. Я это слово целый день учил, чтобы правильно выговаривать.
Хорошо, что я договорился перед отъездом в больницу с папай насчет Глюка. Его же надо кормить текстами. Я это потихоньку от мамы сделала. Папа обещал Глюку энциклопедию.
Время от времени приходили профессор и три его ассистента.
Они с нами разговаривали. Мы с Дунькой все им рассказали про Марцеллия, ПИНГВИНа, галактические волны разума...
- Редкий случай двойной мании, - сказал профессор.
Но вообще-то их больше волновал Рудольф. Он почти не спал - все пытался кубик собрать. Ассистенты хотели ему помочь, но тоже не умели. Рудольф есть перестал, осунулся.
Наконец мне это надоело. За завтраком, перед самой энцефа... В общем, понимаете... я отобрал у него кубик, оторвал зеленую нашлепку в центре грани - там есть винтик такой - повернул его вилкой, и кубик рассыпался.
- Теперь собирай, - говорю Рудольфу.
Он, как ненормальный, накинулся на рассыпанные маленькие кубики, в два счета собрал их правильно, захохотал как бешеный, а потом к окну подбегает и вышвыривает этот кубик на улицу.
- Ура! - кричит и как накинется на кашу с котлетой!
Вот так я его и вылечил. Через день Рудольфа выписали. Его бабушка мне коробку конфет подарила.
Но это потом. А тогда, после завтрака, нас с Дуней повели в кабинет, где стоял аппарат. Он вроде как тоже волны разума регистрирует и записывает их на длинную ленту.
Сначала посадили Дуньку и стали ей к голове прилаживать электроды. Много электродов, штук сорок. Дунька стала, как в бигудях. Сидит серьезно, о чем-то важном думает. Хочет, наверное, чтобы ее важные мысли записали.
Включили ток, и бумага поехала, а перышки стали на бумаге чертить линии. Одна - почти прямая, другая - волнистая, а третья с зазубринками. Аппарат гудит, Дуня думу думает.
- Не лопни от мыслей, - говорю я ей.
Она глазами зло стрельнула, и сразу одно перышко подпрыгнуло и нарисовало загогулину. Я эту загогулину расшифровал: "Сам дурак!"
Потом от Дуньки долго отлепляли электроды, бумагу свернули в рулон и куда-то унесли.
Принялись за меня. Я решил думать о том, как буду хранить планету. Пусть они запишут и убедятся, что я не дурак.
Вспомнил, что мне Дмитрий Евгеньевич говорил, а еще вспомнил почему-то бабушкину деревню по Угличем. Вот там планета так планета! Просторная, зеленая. Мы с бабушкиной козой играли в корриду. Она меня бодала, а я уворачивался и махал перед ее носом полотенцем.
Дуня ревниво смотрела, как перышки чертят мои мысли.
- Интеллект - ноль, - говорит.
Ну, это мы еще посмотрим, у кого - ноль!
Меня отсоединили от электродов и нас с Дуней повели обратно в палату. Через час пришла мама. Глаза зареванные.
- У Дуни отклонений не обнаружено, а у тебя синусные волны эпилептического характера, - говорит.
Дунька мне язык показала.
- Все равно ПИНГВИНа не отдам, - сказал я. Мне и с этими волнами хорошо.
- Откуда у тебя это? - Мама опять собралась плакать.
- Мама, неужели ты веришь этому аппарату? - спросил я. - Что для тебя важней - я или электроды?
- Я верю в науку, - всхлипывает мама.
- Тогда почему не можешь понять, что Марцеллий - это правда!
- Опять... - вздохнула мама.
Дуньку выписали, и Рудольфа выписали. Остались мы с Кристиной. Мне стали давать таблетки. Я их под языком держал, пока медсестра не уходила, а потом выплевывал и выбрасывал в форточку.
Горькие такие. И Кристину научил, а то она их глотала, как дурочка.
Я ей тоже про Марцеллия рассказал. Кристина даже петь перестала, слушает. Потом спросила:
- А планета - это что?
- Здрасьте! - говорю. - Гребенщикова поешь, а таких простых вещей не знаешь. Планета - это большой шар, на котором мы все живем. Он летит по Вселенной неизвестно откуда и куда. А на нем города, страны и люди, как приклеенные. Вокруг шара - пустота, а в ней другие шары летают во всех направлениях. Некоторые их них раскаленные. Это звезды. Видела на небе?!
Кристина уже плачет.
- Ой, как страшно! Они же все друг с другом перестукаются!
- Ничего. Может быть, проскользнем, - говорю ей.
Кристина задумалась, потом затянула: "Под небом голубым есть город золотой..."
- Погоди, - говорю, - Чего ты все одно и то же!
- А что же петь? Я другого не знаю, - говорит.
- Пой свое.
- Я не умею.
- Давай сочиним!
И мы стали сочинять песню. Кристина мелодию, а я слова. Про то, как мы в больнице лежим, а вокруг нас шары летают, раскаленные, Веселая получилась песенка! Вскоре мы ее уже хором пели. То есть дуэтом.
Нянечки сбежались, слушают. Потом профессор пришел. Я думал, он уколы нам назначит, это было бы неприятно: укол не выплюнешь.
Но профессор послушал наше творчество, улыбнулся и говорит:
- Кажется, на поправку идет. В песнях появился смысл!
Я так понял, что мы с Кристиной круче Гребенщикова текст сочинили.
Однако нас продержали еще три дня, пока мы не выплюнули свои баночки с таблетками до конца. За это время мы сочинили еще пять песен. Из других палат психованные дети приходили их переписывать и разучивали наизусть. Профессор сказал, что нас с Кристиной надо выписывать, а то мы их всех заразим.
Когда прощались с Кристиной, она мне говорит:
- Я тебя прошу, пожалуйста, следи за планетой! А то залетим куда-нибудь не туда.
Я же говорил - нормальная девчонка!
Глава 8 ПОБЕГ
За мной в больницу приехал папа. Он был какой-то хмурый и виноватый. Я ему сказал:
- Как так Глюк?
Папа вздохнул, глаза прячет.
- Понимаешь... Как бы тебе сказать... В общем, не уследил я за твоим Глюком.
- Как не уследил? - У меня аж поджилочки затряслись!
- Нету его.
- Подох?! - кричу я.
- Нет-нет! - испугался папа. - В общем, забрали его.
- Кто?! Дунька?! - ору.
- Не знаю. Меня дома не было. Разговаривай с мамой.
Ну, все, думаю. Это конец. Они меня специально в больницу упрятали, а сами разделались с Глюком. Я разозлился страшно. Вот родители попались!
Мама встретила меня ласково, целует, обнимает... Я вырвался и сразу к креслу. Смотрю - там никого, только - энциклопедия стоит на пюпитре. Я к маме обернулся.
- Где Глюк? - спрашиваю. Мама сразу стала неприступной, как крепость Измаил, которую Суворов брал.
- Его унес хозяин, - говорит.
- Марцеллий? - я ничего не понимаю.
- Почему Марцеллий? Скворцов.
- Какой Скворцов? Не знаю никакого Скворцова! Да расскажи же наконец!
И мама рассказала, что вчера приходил молодой человек. Вежливый такой. Одет хорошо, в кроссовках. Сказал, что его зовут Скворцов, работает он в биологическом институте. У них недавно пропал пингвин, и вот он узнал, что птица у нас.
- Ну, я ему вернула... - мама говорит.
- Врет он все! ПИНГВИН у нас на кухне возник! Из лучика! Я сам видел! - кричу я.
- Опять ты за свое, - жалобно сказала мама.
- Как он выглядел, этот Скворцов?
- Да аккуратный такой. Пингвина в сумке унес. "Адидас".
- "Адидас"! Вот он, вот кто! Наверное, его Дунька подослала, - говорю я.
- Нет-нет, это не Дуня, - покачала головой мама.
- Почему?
- Потому что она тоже расстроилась, когда узнала, - отвечает мама.
- Откуда она узнала? - насторожился я.
И тут мама рассказала, что пока я в больнице был, Дуня приходила ухаживала за Глюком, кормила его...
- Чем это она его кормила? - удивляюсь.
- Ну, я не знаю...Они там за креслом прятались.
- Какие-то листочки ему показывала, - объяснил папа.
Все понятно стало. Дунька подсовывала ему ту информацию о планете, которую они в классе собрали. Наверняка - уровень безработицы в капиталистических странах.
- Вчера Дуня пришла после этого... Скворцова. Я ей сказала, так она даже заплакала, - говорит мама.
Значит, не Дунька ПИНГВИНа свистанула...
Тогда кто же? Ничего не понимаю. Кому он нужен? Может, узнали в Академии наук? Тогда плохо дело. Оттуда его не выцарапать.
Но он ведь у них подохнет без информации!
Весь вечер я промучился в догадках, наутро в школу пошел.
Встречаю в коридоре Дмитрия Евгеньевича. Историк обрадовался, что меня увидел. Мы с ним в сторону отошли, как заговорщики.
- Ну как, - спрашивает, - ваше самочувствие?
- Да ну их! - говорю. - Думают, что я сумасшедший!