Помоги проекту - поделись книгой:
В Донбассе 20. 01. 1919 г. у ст. Доломит одна из офицерских рот полка потеряла до 40 ч, к концу января за 9 дней полк потерял до 300 ч, в начале февраля одна 1-я рота — 60 (20 убиты), а всего за четыре месяца боев до начала мая — до 2000 ч. При начале майского наступления марковцы потеряли 150 ч, а к июню — до 300. За год существования к июню 1919 г. 7-я офицерская рота потеряла около 120 (20 % потерь) убитыми, раненными по 2 и более раза до 300, по 1 разу — около 160, пропавшими 5–6 офицеров, 30 остались полными инвалидам, и только один офицер ни разу не был ранен. 1-й Марковский полк с 6 по 27. 08 потерял до 800 ч, при взятии Волчанска 2-й Марковский полк потерял к 20. 08 около 100 ч, атака Корочи стоила марковцам 260 ч (60 убито). В начале наступления 31. 08 1-й Марковский полк потерял до 80 ч, при наступлении на Ливны к 20. 09 1-й полк потерял 800 ч, 2-й — свыше 200, 21. 09 1-й батальон 2-го полка потерял 550 ч (от офицерский роты остался 21 офицер), всего за 5 дней 2-й полк потерял до 1500 ч; в конце сентября ликвидация прорыва красных стоила ему еще 1000 ч, в боях 7–8 октября потери составили до 400 ч, при обороне Ливен к 15. 10 комендантская рота 1-го полка потеряла 117 ч, из состава офицерский роты 2-го полка было убито 50 офицеров, а один из его батальонов потерял 125; всего 2-й полк потерял до 500 ч. 29. 10 одна из рот 1-го полка потеряла до 100 ч, весь полк с 7 по 31 октября — до 2000, с 4 по 10 ноября — 200, 3-й полк при отступлении в первую декаду ноября потерял до 500 ч. При окружении дивизии 18. 12 в с. Алексеево-Леоново она потеряла около 500 ч убитыми, в течение всего 1919 г. она потеряла свыше 10 тыс. человек, а при обороне ст. Ольгинской 13–17 февраля 1920 г. при новом разгроме дивизии — до 1000 ч, всего же у Ейска, Ростова и Ольгинской — до 1500 (в т. ч. 500 раненых), причем среди офицеров потери достигали 50 % — до 275 ч (во 2-м полку из 125 осталось 50). В Крыму при штурме Перекопа 3. 04. 1920 г. 3-й батальон 3-го полка потерял 42 ч, 4. 04 1-й полк — до 60, один день боя 25. 05 стоил дивизии до 600 ч, 13. 07 у Янчекрака 1-й полк потерял до 400 ч, в непрерывных боях с 12. 07 до 20. 08 дивизия потеряла до 2000 ч, в заднепровских боях 25. 09-2. 10-500, у Днепровки 14. 10-800 (в т. ч. 300 ранено), 16. 10 у с. Б. Белозерка — более 200, у с. Н. Григорьева — 100, 21. 10 в Геническе — 750, всего в последних боях в Северной Таврии до 1850, плюс запасные батальоны потеряли до 1500 ч[663]. Из состава Марковской артиллерийской бригады за войну по неполным данным (особенно в отношении умерших) было убито и умерло от ран 66 офицеров (4 полковника, 5 капитанов, 2 штабс-капитана, 18 поручиков, 16 подпоручиков и 21 прапорщик), 30 юнкеров и кадет, 2 сестры милосердия и 59 нижних чинов, от болезней умерли 30 офицеры (2 полковника, 3 капитана, 5 штабс-капитанов, 5 поручиков, 10 подпоручиков, 4 прапорщика и 1 врач) и 6 солдат[664]. Общие потери марковцев исчисляются до 30 тыс. чел. кровавых потерь, в т. ч. 20 % — 6 тыс. — убитыми, кроме того 1–2 тыс. дезертиров, несколько сот без вести пропавших и несколько тысяч пленных[665].
Дроздовские части. Потери дроздовцев за поход Яссы-Дон были незначительны, но 21 апреля 1918 г. в бою за Ростов они потеряли 82 ч. [666] В начале 2-го Кубанского похода 2-й Офицерский (Дроздовский) полк в бою под Белой Глиной в ночь на 23 июня 1918 г. потерял около 400, в т. ч. до 80 офицеров было убито[667]. В июле за 10 дней боев дивизия потеряла 30 % состава[668]. С 16 августа за месяц боев дивизия потеряла около 1800 ч, т. е. более 75 % своего состава[669]. 28. 01. 1919 г. к северу от Бахмута погибла дроздовская офицерская рота, убито 37 офицеров[670]. 9. 01. 1920 г. 1-й Дроздовский полк потерял около 70 ч, при взятии Ростова 9. 02 — около 220 ч (6 офицеров убито)[671]. В десанте на Хорлы дивизия потеряла 575 ч. [672] 29. 06 3-й Дроздовский полк потерял 103 ч (25 убито), 31. 07 под Гейдельбергом 1-й Дроздовский полк потерял более 300 ч, 14. 08 у Андребурга дивизия потеряла 100 ч, 4-й Дроздовский полк 14. 10 у Ново-Григорьевки — около 200 ч. [673] Дроздовский (2-й Офицерский) конный полк за 14 мая 1919 г. потерял 71 ч, 5 июня — 87, 2. 11. 1919 г. у Жуковки — 50 ч, 19. 10 1920 г. у Отрады 30 ч. [674] Этот полк, каждый эскадрон которого в 1918 — первой половине 1919 гг. на три четверти состоял из офицеров, потерял за войну убитыми и ранеными до 2 тыс. чел. [675] Из состава 7-й (3-й) дроздовской гаубичной батареи за войну погибло 24 ч, в т. ч. 14 офицеров[676]. В Северной Таврии при ее обычном составе в 19 офицеров выбыло 15[677]. Общие потери дроздовцев исчисляются в 15 тыс. убитых и 35 тыс. раненых[678]. Среди убитых было свыше 4,5 тыс. офицеров[679].
Алексеевские части. Под Екатеринодаром Партизанский полк потерял 500 ч, 2–3. 07. у Песчанокопской — около 300[680], под Ставрополем только в 1-м (офицерском) батальоне осталось из около 600 30 ч[681]. Потери Алексеевской бригады в десанте на Геническ составили 340 ч. [682], по другим данным 80[683]. Гренадерский батальон Алексеевского полка целиком погиб 2. 08. 1920 г. при десанте на Кубань (убито и зарублено в плену более 100 чел.)[684]. При отходе в Крым у с. Богдановки 15 октября полностью погибли все обозы, лазарет и нестроевые команды полка, а из полка осталось не больше роты[685].
Симферопольский офицерский полк в боях против банд Махно терял десятки человек: 22. 08. 1919 г. — 88 ч (32 офицера), 23. 08–38 (18 офицеров), 24. 08–92 (44 офицера, в т. ч. 10 убито, и 48 солдат, в т. ч. 8 убито), всего же у ст. Помощной полк потерял 218 ч (34 убито). 30. 08 полк потерял 16 офицеров (3 убито) и 17 солдат, 9. 09–86 (в т. ч. 47 офицеров, из которых 5 убито и 4 пропало), 13. 09–40 (15 офицеров), 14. 09-233 ч, в т. ч. 148 убито, из них 60 офицеров и 85 ранено, из них 30 офицеров). Всего же бои против Махно с 22. 08 по 14. 09 стоили полку 635 ч — 208 убито (87 офицеров), 416 ранено (178 офицеров) и 11 пропало (5 офицеров)[686].
Другие части. Сводно-Гвардейский полк (обычного солдатского состава) в бою 2 октября 1918 г. под Армавиром потерял половину своего состава — около 500 ч, было убито 30 офицеров[687]. Киевское (Константиновское) училище в Кубанских походах потеряло около 100 офицеров и юнкеров, 15. 01. 1920 в бою на Перекопе — 87 ч (в т. ч. 3 офицера и 29 юнкеров убито), в боях в Кубанском десанте в августе 1920 г. было убито 2 офицера и 25 (или 38) юнкеров, ранено — 9 и 101 и без вести пропали 4 юнкера и 5 солдат[688]. Всего с января 1919 г. училище потеряло убитыми 4 офицеров и 64 юнкера и ранеными 9 и 142 соответственно[689]. Кубанское военное училище потеряло убитыми в Кубанском десанте 2 офицеров, врача и 27 юнкеров, ранеными — 4 офицеров и 52 юнкера[690]. 7-я пехотная дивизия в боях 16–17. 06. 1919 г. под Царицыном потеряла убитыми и без вести пропавшими 29 офицеров (на 74 солдата) и ранеными 59 (на 199 солдат)[691]. Белозерский полк за три месяца летних боев 1919 г. потерял 4000 ч[692]. На ст. Абганерово в январе 1920 г. понесла огромные потери Сводно-гренадерская дивизия, 22 февраля, попав в окружение, погибли почти все ее оставшиеся офицеры. Сводно-стрелковый полк в Генической операции потерял 150 ч[693].
Кавалерийские части. 1-я конная дивизия за август и сентябрь 1918 г. потеряла 260 офицеров и 2460 казаков — почти 100 % своей численности[694]. Сводно-горская дивизия 23. 08. 1919 г. потеряла 40 ч (3 офицера убито)[695], 1-я бригада 5кк 28. 11. 1919 г. имела 146 шашек, 29-го после пополнения 206, а 2. 12-141; в рапорте командира корпуса говорилось: «При столь ограниченном пополнении и числе рядов кадры офицерского состава гибнут, незаметно исчезают. Примером этому может служить Стародубовский дивизион сводного полка 12кд, где из 24 кадровых офицеров осталось 12 (4 ранено и 8 убито)»[696]. В бою под Егорлыкской 17. 02. 1920 г. гвардейская кавалерия потеряла половину своего состава: из 20 офицеров 10 убиты и 2 ранено[697]. Почти полностью погиб возглавлявший атаку конно-офицерский полк. У Белой Глины 21 февраля 1920 г. погиб весь штаб 1-го Кубанского корпуса, в т. ч. около 70 офицеров[698]. Почти полностью погиб на Перекопе в ночь на 3 апреля 1920 г. сводный гвардейский эскадрон, находившийся в Крыму: 4 офицера убито, 1 ранен и 1 пропал без вести[699]. Туземная дивизия 30 мая 1920 г. потеряла зарубленными 200 ч[700].
Общее число офицеров, убитых в белой армии на Юге, можно определить, исходя из потерь «цветных» частей. Как явствует из приведенных выше данных, численный состав корниловцев, марковцев, дроздовцев был примерно одинаков. Потери убитыми корниловцев и дроздовцев исчисляются в 14 и 15 тыс. чел., причем для корниловцев известно точное число офицеров — 5,3 тыс. Потери марковцев несколько ниже, но зато в марковских частях была выше доля офицеров (в корниловских и дроздовских она была одинакова), причем изначально, в 1918 г., когда потери были наибольшими, это были чисто офицерские части. Таким образом, в рядах этих трех «цветных» дивизий погибло примерно 15 тыс. офицеров. С алексеевцами и другими добровольческими частями (численность которых, вместе взятых, равна каждой из трех дивизий) — 20 тыс. Гвардейские и кавалерийские полки Императорской армии, возрожденные на Юге, потеряли по 20–30 офицеров, т. е. всего примерно 2 тыс. В других пехотных частях ВСЮР и Русской Армии офицеров было немного, как и в казачьих войсках. Очень сильно насыщены офицерами были артиллерийские, бронепоездные и другие технические части (от трети до половины состава), но они несли сравнительно меньшие потери. Поэтому общее число убитых офицеров едва ли превысит 30 тыс. С потерями от болезней — до 35–40 тысяч[701].
Чтобы прояснить судьбы офицеров армии, следует также определить число попавших в плен. В первый период войны — практически в течение всего 1918 г. в плен обычно не брали, особенно офицеров. Захваченных тут же расстреливали, часто — после диких издевательств. В дальнейшем, особенно после того, как начались мобилизации офицеров в Красную Армию, тех, кто не был после пленения сразу же убит, стали иногда отправлять в тыл, а некоторых даже пытались привлечь на службу в красные части. Иной раз в плен попадали целые группы офицеров, но в условиях весенне-летнего наступления 1919 г. такие случаи были крайне редки, а до того, как уже говорилось, их в большинстве случаев расстреливали. Так что до осени 1919 г. речь может идти лишь о нескольких десятках человек.
Значительные потери пленными ВСЮР стали нести лишь осенью 1919 г. Например, 11 октября у д. Каменец-Мелихово попали в плен 70 офицеров Самурского полка, 17-го у д. Себякино — 44 чел. 2-го Корниловского, 20-го у д. Столбище — 31 чел 1-го Дроздовского, 26-го в Кромах — 200 3-го Марковского, 3 ноября в Ливнах — около 300 чел, 6-го у с. Сабурова — более 2000 из Корниловской дивизии. В боях под Льговом Дроздовские и Самурский полки потеряли пленными около 1700 чел, 15-го у разъезда Васильевке в эшелоне было захвачено 70 офицеров, в районе Касторного 15-16-го в плен попало около 3000 чел, 18-29-го у д. Танюшкино — 117 офицеров, 24-го у Обояни — до 1000 чел, 1 декабря в районе деревень Красное и Роково несколько сот чел 31-й пехотной дивизии, в д. Сухая Солодина в тот же день 570 чел 1-го Корниловского полка и т. д. Правда, среди этих пленных офицеров было очень мало. Южным фронтом Красной Армии с 20 октября по 20 ноября 1919 г. было взято в плен всего 300 офицеров (при 7367 солдатах)[702]. При окружении Марковской дивизии 18 декабря в с. Алексеево-Леоново в плен попало 67 офицеров и около 400 солдат[703]. К 10 января 1920 г. Южным фронтом было взято 40450 пленных, Юго-Восточным — 20550, всего красными с 19 ноября по 10 января — 61 тысяча[704]. Учитывая, что офицеры составляли среди плененных в боевых условиях менее 5 % (составляя в составе боевых частей около 10 %), речь может идти примерно о 3 тыс. пленных офицеров (больший процент — 10–12, они составляли, как будет показано ниже, среди взятых на побережье при эвакуации крупных городов, набитых тыловыми учреждениями).
Особенно много попало в плен в начале 1920 г. при агонии белого фронта на Юге. Хорошо известны трагические последствия бездарно проведенных эвакуаций Одессы и Новороссийска, в которых скопились почти все отходящие белые части. 29–30 января 1920 г. 730 чел. было захвачено в Херсоне и Николаеве, в Одессе 7 февраля попали в плен 3 генерала, около 200 офицеров и 3 тыс. солдат (в т. ч. 1500 больных и раненых)[705]. Из отошедшего из Одессы Овидиопольского отряда (16 тыс., в т. ч. много беженцев) в Румынию удалось перебраться 127 чел. [706] Много офицеров было захвачено в Екатеринодаре (на следующий же день по занятии его красными была проведена регистрация), но часть из них сразу зачислена в армию[707]. В конце марта при эвакуации Новороссийска в плен попало 22 тыс. чел., (в основном кубанские и донские части (старших кубанских офицеров — командиров полков, батарей и пластунских батальонов было до 80 чел. при 5 генералах[708]). Советские источники приводят цифру 2500 офицеров и 17 тыс. солдат и казаков[709].
Действовавшие против Астрахани части ген. Драценко, отошедшие в Петровск, и Каспийская флотилия эвакуировались в Баку, но ввиду неприязненного отношения азербайджанских властей почти вся флотилия с частью других офицеров ушла в Энзели. Оставшиеся в Баку офицеры были захвачены красными, частью расстреляны, частью отправлены в лагеря[710]. Всего при крушении ВСЮР попало в плен 182895 чел., в т. ч. на Украине с 13 января по 12 февраля 19318 и на Дону, Кубани и Северном Кавказе с 14 февраля по 2 мая 163577[711]. Некоторые потери пленными были в ходе весенне-осенней кампании 1920 г. Например, 16 апреля у Перекопа попало в плен 100 чел, осенью при обороне Юшуньских позиций — тоже до 100. 30 мая Туземная дивизия потеряла пленными 600 ч. [712] У Днепровки 13–14. 10 по советским данным Марковская дивизия потеряла пленными 1000 ч (по белым — всех потерь было 800, в т. ч. 300 раненых)[713]. Таким образом, в плен (главным образом за счет тех, кто не смог эвакуироваться) попало к осени 1920 г. около 7 тыс. офицеров.
Эвакуация из Крыма была проведена образцово, в полном порядке. Всем желающим заранее было предложено остаться. Не успели погрузиться только некоторые небольшие арьергардные отряды. Выше указывалось, что в Крыму было всего 50 тыс. офицеров. Как явствует из сведений об эвакуированных (см. последнюю главу), из примерно 150 тыс. эвакуированных военнослужащих было примерно 70 тыс., и это вполне согласуется с тем, что в армейских лагерях, после того, как все излишние штаб-офицеры, больные, раненые и престарелые были отпущены из армии, разместилось 56,2 тыс. чел., из которых офицеров могло быть до 15 тыс. (учитывая, что к 1925 г., когда в армии осталось 14 тыс., офицеров из них было 8 тыс.). Отпущено в Константинополе было, следовательно 14 тыс. — в большинстве офицеров. Всего, стало быть, из Крыма эвакуировалось до 30 тыс. офицеров, и около 20 осталось в Крыму. Кроме того, после Одессы и Новороссийска за границей осталось около 15 тыс. офицеров, и около 3 тыс. нелегально вернулись в Россию. Таким образом, общее число офицеров в белой армии складывается из: 1) 45 тыс. эмигрировавших (15 до осени 1920 г. и 30 из Крыма), 2) до 30 тыс. оставшихся в России (около 7 тыс. пленных до осени 1920 г., около 20 тыс. оставшихся в Крыму, и около 3 тыс. вернувшихся в 1920 г.), 3) 35–40 тыс. погибших. Всего, следовательно через ряды армии прошло примерно 115 тысяч офицеров.
На Севере источником белой армии послужили в основном три группы офицеров: 1) члены тайных белых организаций, 2) служившие в местных красных частях, 3) местные уроженцы, проживающие в сельской местности. Ведущая роль в организации белых сил на Севере принадлежала капитану 2 ранга Г. Е. Чаплину, члену руководства одной их офицерских организаций в Петрограде. В конце мая 1918 г. во главе 20 офицеров он выехал в Вологду, а затем в Архангельск, где по соглашению с союзниками приступил к подготовке антибольшевистского переворота. Из офицерства ему сразу же удалось привлечь к работе молодой состав (большинство же старшего в это время уклонилось от нее), и вскоре организация («Союз возрождения России») насчитывала около 300 ч. 12 офицеров было направлено в Шенкурский уезд, где возглавили крестьянское восстание. Практически все служившие у красных офицеры были настроены антибольшевистски (флотом командовал контр-адмирал Н. Э. Викорст, начальником штаба красных войск в Архангельске был полковник Н. Д. Потапов, начальником оперативного отделения полковник кн. А. А. Мурузи). Но со старшими начальниками Чаплин пока не входил в сношения, боясь подвести их[714]. В ночь с 1 на 2 августа организация Г. Е. Чаплина (до 500 чел.) свергла большевистскую власть в городе, где вскоре высадились союзные войска. В перевороте принимали участие во главе своих подразделений служившие в красных частях офицеры — как члены организации Чаплина, так (например, ротмистр А. А. Берс с 12 своими офицерами) и не связанные с ней.
В Мурманске создание белых частей было тесно связано с формированием частей против пронемецки настроенных финнов и высадкой союзных войск в Мурманске 6 марта, чему способствовали служившие у красных ген. Н. И. Звегинцев (командующий войсками района) и старший лейтенант Г. М. Веселаго. После перехода Мурманска под власть Северного правительства им пришлось подвергнуться нападкам, но, по мнению ген. Марушевского, «они сделали в крае больше, чем все те, которые работали после и не удержали края в руках». С занятием Мурманска появилась возможность организации регулярных частей, тем более, что командные кадры в лице находившихся в Мурманске офицеров имелись. В ноябре 1918 г. Звегинцева сменил полковник Нагорнов[715]. К тому времени в Северном крае уже действовали партизанские отряды под руководством офицеров-фронтовиков из местных уроженцев. Таких офицеров, в большинстве выходцев из местных крестьян, как, например, братья прапорщики А. и П. Бурковы, в Северной области было несколько сот человек. Большинство их было настроено резко антибольшевистски, и борьба носила довольно ожесточенный характер. Так что кадровая база для создания армии имелась и тут. Кроме того, в Карелии, с территории Финляндии, действовала Олонецкая добровольческая армия.
Формирование белой армии на Севере проходило политически в наиболее трудной обстановке, поскольку здесь она создавалась, во-первых, в условиях засилья левых элементов в политическом руководстве (достаточно сказать, что правительство ожесточенно противилось даже введению погон[716]), во-вторых, Север был единственным местом, где присутствие «союзных» войск имело реальное военно-политическое значение, и где «союзные» представители (поддерживавшие «демократические», т. е. эсеровские, власти) могли оказывать прямое воздействие на события. Присутствие английских и других войск вносило (как будет показано ниже) дополнительные сложности и в организацию армии.
При формировании армии пришлось столкнуться с нежеланием молодого офицерства, вышедшего из белых организаций, становиться под начало служивших у красных старших офицеров (хотя их деятельность принесла не меньшую пользу общему делу), и последние на первом этапе не получили командных должностей. Многие штаб-офицеры, убедившись, что Север обречен на второстепенную роль в войне, уехали в Сибирь и в Добровольческую армию[717]. Первое время не было возможности планомерно вести формирование армии, так как наскоро сколоченные части под командой первых попавшихся офицеров приходилось сразу же посылать на фронт. Первые добровольческие отряды были почти целиком офицерскими[718]. Так, в первые же дни рота и батарея почти сплошь офицерского состава под началом капитана А. П. Орлова и подполковника П. А. Дилакторского были брошены на Двинское направление (1-й Русский экспедиционный отряд). Кроме того, одновременно с формированием Г. Е. Чаплиным русских частей, велась запись в созданный англичанами и руководимый английскими офицерами Славяно-британский легион, а также в аналогичную французскую часть, куда поступило немало русских офицеров[719]. Вследствие эсеровского характера первого правительства Северной области призываемые им русские офицеры предпочитали идти рядовыми в эти формирования, чем офицерами в русские части с нездоровыми моральными условиями режима образца лета 1917 года, получившего наименование «керенщины»[720].
Славяно-британский легион не представлял собою строевой части в строгом смысле этого слова. К нему относились все те офицеры, которые поступили на английскую службу с фиктивными английскими чинами. Все они носили английскую форму, за исключением лишь герба на фуражке, и имели отличительные знаки английских офицеров. Вместе с тем они не имели никаких прав на продолжение службы в английской армии и связаны были особыми контрактами. К этому же легиону относились некоторые русские части, как артиллерийский дивизион подполковника Г. А. Рождественского и отряд ротмистра А. А. Берса. Французский иностранный легион представлял собою одну роту, наполовину состоявшую из поступивших рядовыми русских офицеров. Таким образом, часть офицеров находилась в распоряжении русского (мобилизованный в Архангельске полк, военное управление и добровольческие отряды под Шенкурском и на Двине), часть — английского командования (Славяно-британский и французский легионы, отряд Берса и обучаемые в английских военных школах). «Кроме того, по городу бродило много людей в лохмотьях, и среди них можно было угадывать чутьем также бывших представителей великой армии»[721].
Северный фронт включал Мурманский и Архангельский фронты. Последний в конце 1918 г. состоял из 7 направлений: 1) долина Онеги (формирующийся батальон), 2) железная дорога на Вологду, 3) долина Емцы и Средь-Мехреньги (крестьянский партизанский отряд), 4) Шенкурск (отряд Берса из 200 ч и формирующийся батальон), 5) Двина (добровольческий офицерский отряд в 200 чел.), 6) долина Пинеги (группа партизан), 7) долина Мезени (отряд в 50 чел.). В Архангельске находились еще батальон, прибывшая через Англию рота из бывших пленных, полэскадрона, автомобильная рота, 2 саперных взвода и артиллерийский дивизион. С марта 1919 г. находившиеся на фронте разнородные части (1-й Архангелогородский и 2-й Мурманский пехотные полки, Русский офицерский легион, отряд полковника Груздева, Онежский отряд, 1-3-е отдельные батальоны, Особый пограничный батальон крестьянские партизанские отряды и др.) стали сводиться в объединенные в бригады полки единой нумерации (1-15-й Северные стрелковые) двух, а потом трехбатальонного состава[722]. Кроме того, существовали артиллерийская школа Северной области, телеграфно-телефонная школа службы связи войск Северной области, Архангельская пулеметная школа, Архангелогородский запасный стрелковый полк, Арханегельская местная бригада, Национальное ополчение, 1-й автомобильный дивизион, Северный драгунский дивизион, батальон Шенкурских партизан, Мурманский авиадивизион, 1-4-й артиллерийские дивизионы, отдельные: траншейная мортирная, тяжелая и легкая полевые батареи, 1-3-я инженерные роты, отдельный рабочий батальон, 1-2-я железнодорожные роты. В оперативном отношении войска делились на имевшие свои штабы районы (основу каждого из которых составляла, как правило, стрелковая бригада): Мурманский, Архангельский, Железнодорожный, Двинский, Онежский, Печорский, Пинежский и Мезенский[723].
Мобилизация первых трех месяцев дала в Архангельске около 4 тыс. штыков[724]. По другим данным мобилизация дала к середине октября 200 офицеров и 100 унтер-офицеров, а к концу месяца число мобилизованных в Архангельском районе составило около 1900 ч. [725] К 1. 01. 1919 г. русские войска насчитывали 2715 ч (1700 шт.) на Архангельском и 4441 (3500 шт.) на Мурманском фронте; в конце января — всего 5300 ч (5100 шт.)[726]. В январе 1919 г. русские силы насчитывали около 5400 штыков и сабель, в т. ч. в Архангельске около 2000, на Мурмане 280, в долине Онеги 400, в Селецком районе 800, на Двине 400, на Пинеге 400, в Мезенско-Печорском районе 600[727]. В середине февраля в Архангельской группировке было 3325, Мурманской — 6450 ч. [728] В марте численность армии превышала 15 тыс. штыков и сабель (при мобилизационной способности области 25 тыс. чел.)[729]. К 15 апреля русские силы исчислялись (не ясно — штыков или общее число) в 18,5 тыс. на Архангельском и 6 тыс. на Мурманском фронте[730]. К концу лета численность армии планировалось довести до 23 тыс. чел. [731] В июле 1919 г. численность армии была около 50 тыс. чел. при числе штыков в треть этого количества[732]. По другим данным к концу лета численность армии составила до 25 тыс. чел. (но, возможно, это число штыков)[733]. Накануне падения фронта, к 1 февраля 1920 г. в армии числилось до 55 тыс. чел. (39822 строевых и 13456 нестроевых нижних чинов) при 1492 офицерах и до 10 тыс. в национальном ополчении[734].
После мобилизации офицеров появилась возможность назначать в каждую роту не менее 10–12 офицеров, чтобы не только взводы, но и часть отделений были в офицерских руках. Командующий исходил из того, что если в обычной войне рота нуждается в 3–5 офицерах, то в гражданской это число должно быть увеличено в 2–3 раза. Однако к весне 1919 г. на фронте было уже около 10 полков, и в офицерах был некомплект даже по нормальному штатному составу. Офицеры широко назначались в крестьянские партизанские отряды. В декабре 1918 г. в Тарасовском отряде уже работало несколько офицеров, которых крестьяне, «в полном смысле этого слова, носили на руках»[735]. Из части прибывших в июле из Англии офицеров была сформирована офицерская рота; большинство этих офицеров было сразу же направлено на фронт и многие из них погибли в первых же боях. Осенью 1919 г. в Архангельске из находившихся на службе в штабах и учреждениях города офицеров была сформирована особая офицерская рота, снабженная в изобилии пулеметами, к который по тревоге должны были примыкать приезжавшие с фронта офицеры, что в общей сложности обеспечивало 400 ч надежных бойцов, живших в одном специально особо освещаемом по ночам районе, где было приказано поселиться всем офицерам. Тогда же покинутый англичанами Онежский район был очищен «Волчьей сотней» в составе 60 офицеров и 100 солдат[736] (в феврале 1920 г. эта офицерская сотня насчитывала около 40 чел.)66[737].
В состав войск Северной области входила флотилия Ледовитого океана (на стоявшем в Архангельске броненосце «Чесма» было около 30 офицеров) с различными службами Белого моря (служба маяков и лоций, служба связи, гидрографическая экспедиция, охрана водного района, управление Архангельского военного порта), Онежская озерная (капитан 1-го ранга А. Д. Кира-Динжан), Северо-Двинская и Печорская речные флотилии, но морских офицеров было гораздо больше, чем требовалось для них. Поэтому морских офицеров приходилось привлекать и для пополнения фронтового комсостава: так, по призыву командующего войсками около 40 из них отправилось в отдаленный Мезенско-Печорский район, где огромный недостаток офицеров остановил весь ход мобилизации[738]. Как и на Юге, ими укомплектовывались бронепоезда «Адмирал Колчак» (капитан 1-го ранга Н. А. Олюнин) и «Адмирал Непенин» (капитан 2-го ранга А. М. Леман). На бронепоездах служило несколько десятков морских офицеров, в большинстве расстрелянных потом после капитуляции. Ими были также укомплектованы Архангельская отдельная флотская рота и 1-й Морской стрелковый батальон.
В первые дни после свержения большевиков было мобилизовано свыше 500 офицеров, (из которых 6 кадровых), не считая тех, что в первые же дни были приняты на службу в штаб и тех, что ушли с офицерским отрядом на фронт в первые дни переворота[739]. В ноябре 1918 г. в Архангельске было всего три генерала (из них генерал-майор С. Н. Самарин вступил рядовым в франко-русскую роту, а двое не годились для строевой службы) и три офицера Генерального штаба (полковник кн. Мурузи и полковники Жилинский и Костанди). Вступивший в ноябре 1918 г. в командование войсками ген. Марушевский добился от правительства восстановления дисциплины на точных принципах дореволюционного устава, формы прежнего образца и статуса ордена Св. Георгия. Эти указы «сразу же обратили ко мне симпатии родных мне офицерских кругов, униженных в своем достоинстве и не находивших себе места, не зная, что с собой делать». Насколько затерроризировано было офицерство свидетельствует тот факт, что если часть его с восторгом надела погоны, то, как вспоминает ген. Марушевский, «другие боялись этих погон до такой степени, что мне пришлось бороться уже с помощью гауптвахты и дисциплинарных взысканий». Была объявлена немедленная регистрация всего офицерского состава с проверкой всех документов, доказывающих право данного лица на офицерское звание, и учреждена специальная комиссия. В течение двух недель было учтено около 2000 офицеров (в т. ч. морских) и военных чиновников, из которых пригодных к строевой службе около 1000. К февралю все они были уже распределены по частям[740].
Учет громадного офицерского запаса за границей осуществлялся. главным образом, в Париже, и ген. Марушевский телеграфировал ген. Щербачеву о необходимости высылки офицеров на Север, указывая. что ему некем замещать должности батальонных командиров, а также прося специалистов (офицеров ген. штаба, юристов, интендантов). Однако, как он отмечал, «осенью 1918 г. офицерство было уже до такой степени издергано, разочаровано и разложено, что на мои призывы ехать отзывались весьма немногие. Из Финляндии были почти что ежедневные приезды, но в северные войска записывались весьма немногие и чаще всего неохотно»[741]. Планировалось к концу лета 1919 г. отправить на Север 700 русских офицеров[742]. Лишь в мае появились с радостью встреченные первые небольшие группы приезжих офицеров (прибыло некоторое число записавшихся в Стокгольмском бюро Северной армии), но за весь май прибыло не более 15 ч. 22 июля прибыло 350 офицеров из Англии, в это же время в Архангельск прибыло 7 генералов[743].
Северный фронт был единственным, где офицеры и их семьи были хорошо обеспечены материально. Офицерские семьи, находившиеся за границей получали более чем приличное пособие в валюте. В этом отношении правительство сделало максимум возможного. После эвакуации оно содержало на свои средства в лагерях более 2000 беженцев — военнослужащих с семьями, а при ликвидации лагерей снабдило их всеми пособиями, достаточными для того, чтобы до приискания работы временно не очутиться в безвыходном положении[744].
Прибывший в январе 1919 г. главный руководитель Белого движения на Севере генерал-лейтенант Е. К. Миллер официально именовался Главнокомандующим фронтом и генерал-губернатором Северной области. До него командующими войсками были капитан 2 ранга (затем капитан 1-го ранга) Г. Е. Чаплин, полковник Б. А. Дуров (помощник — генерал-майор С. Н. Самарин), контр-адмирал Н. Э. Викорст, генерал-майор (затем генерал-лейтенант) В. В. Марушевский, начальниками штаба — подполковник В. Н. Маслов, подполковник (затем полковник) В. А. Жилинский, генерал-лейтенант М. Ф. Квецинский. Морское ведомство во главе с командующим морскими силами и Главным Командиром портов Ледовитого Океана было подчинено главнокомандующему на правах Морского Министра. Флотом командовал первое время контр-адмирал Н. Э. Викорст, а потом контр-адмирал Л. Л. Иванов (начальник штаба — капитан 1-го ранга В. Н. Медведев). Среди других начальствующих лиц — генерал-лейтенант П. М. Баранов (начальник снабжения и военных сообщений), генерал-майор Е. Ю. Бем (начальник отдела военных сообщений фронта), генерал от инфантерии С. С. Саввич (начальник офицерских школ, национального ополчения, снабжения и железнодорожных сообщений), генерал-лейтенант Ваденшерна (начальник национального ополчения), полковник (затем генерал-майор) С. Ц. Добровольский (военный прокурор).
Командующими и начальниками штабов войск районов были: генерал-лейтенанты П. П. Петренко и Н. А. Клюев, генерал-майоры В. С. Скобельцын, В. И. Замшин, Д. Д. Шапошников (б. полковник), кн. А. А. Мурузи (б. полковник), Б. Н. Вуличевич, И. А. Данилов (б. полковник), Иванов, полковники П. А. Дилакторский (б. войсковой старшина), И. И. Михеев (б. подполковник). М. Н. Архипов, Н. Волков (б. подполковник), С. Л. Грабовский (б. штабс-капитан). Полками (помимо ряда из перечисленных выше) командовали генерал-майор И. Я. Шевцов (б. полковник), полковники А. И. Еленин, А. П. Глебовский (б. подполковник), Бродянский, (б. подполковник), Акутин (б. капитан), М. М. Чарковский, П. Н. Гейман, Постников, бар. К. П. Рауш фон Траубенберг (б. подполковник), В. Ф. Соколовский, А. А. Цвиленев, И. -С. Ф. Линсен (б. подполковник), артдивизионами — полковники (б. подполковники) Н. П. Барбович, Г. А. Рождественский, Н. П. Зеленов, Аргамаков, капитан А. М. Бриммер.
Офицерский состав белой армии на Севере состоял из весьма разнообразных элементов, которые, однако, можно свести к трем основным группам: мобилизованные местные офицеры, прибывшие в область добровольцы и офицеры, прибывшие в область из Англии тоже по добровольному своему желанию (это были в основном участники русских добровольческих отрядов на Украине при гетмане, которые после падения Киева были вывезены в Германию, а оттуда попали в учебный лагерь в Нью-Маркете). Основную массу этих трех групп составляли офицеры военного времени, а кадровые представляли среди них редкое исключение, и они в большей части служили в штабах и управлениях.
«Местные офицеры, связанные с краем прочными интересами частного или служебного характера, разделялись тоже на две резко друг от друга отличавшиеся категории. Одни из них не склоны были к активной борьбе, учитывая возможность перехода к противнику, а поэтому старались преимущественно устроиться в тыловых и хозяйственных учреждениях и в моменты военных кризисов в них всегда очень громко говорили инстинкты самосохранения. Другая группа местных офицеров принадлежала к самым доблестным и самоотверженным бойцам, покрывшим свои имена неувядаемой славой. Среди них необходимо отметить «Тарасовцев» и «Шенкурцев», выросших из простой среды партизан-крестьян[745]. Правда, офицерского в них было очень мало, т. к. по своему образованию и развитию они очень мало отличались от солдатской массы, из который вышли сами и для который были малоавторитетны. Солдаты в них видели своих школьных и деревенских товарищей, и им трудно было признать над собой авторитет и дисциплинарную власть «Колек» или «Петек» и величать их «г. поручик», а часто даже «г. капитан» и «г. подполковник», так как производство носило у нас интенсивный характер.
Прибывшие в область офицеры в большей своей части отличались тоже мужественным и доблестным исполнением своего долга. К сожалению, между ними не было полной солидарности, т. к. офицеры, спасенные на Украине от большевиков немцами, были проникнуты германофильством, что возмущало офицеров, сохранивших верность Антанте. Все это антантофильство и германофильство, конечно, не носило серьезного характера, но, к сожалению, давало повод для ссор и недоразумений. Много выше стояла офицерская среда в артиллерии, производя своим поведением, воспитанностью и уровнем образования впечатление офицеров мирного времени. Цвет офицерства составляла небольшая группа кадровых офицеров, командовавших отдельными войсковыми частями пехоты и артиллерии, на которых собственно говоря и держалась наша маленькая армия»[746]. Любопытна оценка северного офицерства, данная Б. Соколовым, одним из руководителей гражданских властей на Севере: «В большей своей части оно было не только весьма высокого качества, не только превосходило офицерство Сибирской и Юго-Западной армий, но и отличалось от офицерства добровольческих частей. Оно было не только храбро, оно было разумно и интеллигентно»[747].
В офицерский среде отмечались прежде всего монархические устремления, причем к монархическому течению примыкали лучшие представители кадрового офицерства, наиболее подготовленные для строевой работы. Именно эти же представители проявляли полную нетерпимость ко всем проявлениям «завоеваний революции» и, конечно, сгруппировались в свое время вокруг капитана 2-го ранга Чаплина, инициатора сентябрьского переворота (эсеровское правительство было тогда арестовано и отправлено на Соловки, но вскоре, по требованию «союзников», освобождено, а Чаплину пришлось оставить должность командующего войсками и пойти на фронт командиром полка, однако в новом составе правительства эсеров больше не было, и оно было более правым)[748]. Англичане также отмечали, что большинство русских офицеров были сторонниками монархии[749].
В середине августа 1919 г., как вспоминал ген. Миллер, на совещании всех командиров полков Архангельского фронта было высказано единогласное мнение, что с уходом союзных войск с фронта в наших полках будут всюду бунты, будут перерезаны офицеры, как элемент пришлый, не имеющий связи с населением и, таким образом, желание продолжить борьбу после ухода англичан приведет лишь к бесполезной гибели нашего многострадального офицерства «[750]. Это мнение было высказано под впечатлением нескольких бунтов, поднятых в некоторых полках большевистской агентурой. 25 апреля 1919 г. во время мятежа в д. Тулгас были убиты офицеры 3-го полка[751]. 22 июля 1919 г. на Онеге от рук взбунтовавшихся солдат погибли почти все офицеры 5-го полка (12 офицеров, захватив пулеметы, засела в избы и защищалась до последнего патрона, с последним выстрелом они покончили с собой — сначала более сильные духом застрелили других, а потом застрелились сами)[752]; по сообщению в советской печати в Архангельске при таких же обстоятельствах погибли 9 русских и 5 английских офицеров[753], на Пинеге — несколько офицеров 8-го полка (часть убита, часть взорвала себя гранатами), при восстании Дайеровского батальона в Двинском районе было убито 3 русских и 4 английских офицеров. Но этот пессимизм оказался неоправданным. В дальнейшем был отмечен лишь один такой случай (8 февраля 1920 г. в 3-м полку заговорщиками было захвачено и уведено к красным 12 офицеров[754]). Все очевидцы отмечают в целом необычайно теплые отношения между офицерами и солдатами Северной армии. Даже при развале фронта «ни одного акта насилия, ни одного враждебного жеста по отношению к оставшимся в строю офицерам не было сделано; со слезами на глазах, как бы извиняясь за свой поступок, объясняя его желанием спасти семью от гибели, прощались солдаты со своими офицерами и расходились по деревням»[755]. Эксцессов в отношении офицеров на фронте почти не было. Лишь на Средь-Мехреньге благодаря своей неуравновешенности погиб подполковник Э. Чубашек, понуждавший солдат, вопреки сложившейся обстановке, к дальнейшему сопротивлению. В общем солдатская масса расставалась с офицерами дружелюбно, прощание носило дружеский характер. «Вы домой и мы домой», говорили солдаты и даже иногда старались добыть для офицеров подводы, желая им счастливого пути[756]. «… Солдаты снабдили своих офицеров продуктами, снарядили их, оставили им их оружие и тайком, проселочными дорогами, довезли их до Архангельска. Провожая своих офицеров, прощаясь с ними — солдаты плакали. То, что я рассказал, факт не единичный, отнюдь не редкостный, а имевший место в различных полках Северного фронта»[757].
В общей сложности в войсках Северной области воевало 3,5–4 тыс. офицеров: несколько сот участников белых организаций, свыше 500 мобилизованных в первые дни (не считая сразу же выступивших на фронт до 200 чел.), около 2000 мобилизованных в конце 1918 г. и 400–700 прибывших позже из Европы. Многие (не менее тысячи) покинули Северную область до крушения фронта. В частности, в июне-октябре 1919 г. союзниками было эвакуировано от около 5 до более 6 тыс. чел., а также 1845 военнослужащих (в основном Славяно-британского легиона)[758]. Потери убитыми и умершими были сравнительно невелики и вряд ли превышали 500 чел.
Однако судьба северного офицерства была, пожалуй, наиболее трагична. На ледоколе «Минин», где находился ген. Миллер со своим штабом, эвакуироваться удалось лишь 650 офицерам и членам их семей (Миллер в телеграмме от 25 февраля говорил о примерно 800 пассажирах[759]). На 4 марта в Норвегии с ген. Миллером находилось 220 сухопутных офицеров, около 100 морских, 73 врача, военных и гражданских чиновника, около 90 солдат и матросов, около 100 женщин (жен офицеров) и около 65 детей[760]. Несколько морских офицеров были убиты, 6 покончили самоубийством и около 100 попали в плен при восстании в Мурманске, (в Архангельске также были случаи самоубийств)[761]. Войска Мурманского фронта после известия о восстании в Мурманске, совершив тяжелый переход по замерзшим болотам, перешли финскую границу в количестве около 1500 чел. [762] (согласно официальному рапорту командующего Мурманским фронтом ген. Миллеру от 31. 03. 1920 г. в Финляндию с ним перешло с Мурманского и Архангельского фронтов 1001 ч, в т. ч. 377 офицеров, 493 солдата, остальные — гражданские беженцы[763]). Офицеры Пинежско-Печорского фронта попали в плен в полном составе с ген. Петренко[764]. Войска Двинского района (в т. ч. около 150 офицеров) с ген. Даниловым капитулировали 19 февраля у ст. Холмогорской и были привезены в Архангельск[765]. Войска Железнодорожного фронта и части, не успевшие погрузиться в Архангельске, пытались во главе с ген. Вуличевичем пробиться к Мурманску и финской границе, но были окружены под Сороками и (за исключением 11 ч, ушедших на лыжах в Финляндию) и сдались в плен на условиях полной амнистии[766]. Численность этого отряда (а это были, как отмечал Миллер, почти исключительно офицеры[767]) на момент переговоров едва ли превышала 1000 чел. [768] Офицеры этой группы были отправлены в Вологодскую тюрьму[769]. Таким образом, при крушении фронта удалось перебраться в Норвегию и Финляндию примерно 800 офицерам, а остальные (до 1500) попали в плен.
Еще до прибытия в Архангельск Особого отдела 6-й армии Временным Комитетом была проведена регистрация бывших белых офицеров и военных чиновников, а 25 февраля с его прибытием — еще одна, с угрозой расстрела, причем все явившиеся за единичными исключениями немедленно отправлялись в тюрьму, а некоторые были тут же расстреляны. Первыми были расстреляны в Архангельске 42 офицера, чьи послужные списки были найдены среди не уничтоженных вовремя бумаг штаба[770]. 25 марта 320 офицеров (в т. ч. все старшие) были отправлены в Бутырскую тюрьму в Москве[771], откуда переводились в лагеря и уничтожались (уроженцы Прибалтики и Финляндии, в т. ч. ген. Ваденшерна, полковник Линсен, штабс-капитан Бухгольц, вместо отправки на родину были расстреляны, часть, в т. ч. Л. И. Костанди, была расстреляна в группе 47 заложников после Кронштадтского восстания). В мае 1920 г. основная часть была переведена в Покровский концлагерь в Москве, где содержалось около 1300 офицеров Северной армии — в основном сдавшихся под Сороками и на Мурманском фронте. Несколько десятков было в конце мая взято в Красную армию, а остальные отправлены на Север, где и расстреляны[772]. В целом из офицеров, воевавших на Севере, погибло до 15 %, эмигрировало около половины, и свыше 35 % попало в плен и было в большинстве расстреляно.
Белые формирования на западе России действовали в очень сложной международно-правовой обстановке и были мало связаны друг с другом. Помимо Северо-Западной армии Юденича (также сложившейся из разных по происхождению и независимых друг от друга формирований) к ним относятся также Русская Западная армия Бермонта-Авалова и русские формирования в Польше (3-я Русская Армия и другие).
Зародышем ее послужил Особый Псковский Добровольческий корпус, формировавшийся с сентября 1918 г. в Пскове по инициативе ротмистров фон Розенберга и Гершельмана (командированными в Псков петроградской организацией ген. Юденича), как часть Северной армии (создававшейся теми же силами, что и Южная, и призванная быть с ней одним целым). Для приема переходящих границу русских офицеров при германских частях было создано русское комендантское управление (ротмистр Каширский и штабс-ротмистр Петров). В Пскове было много офицеров воинских частей, стоявших там в мирное время, но они в большинстве перешли к мирным занятиям и представляли собой элемент, годный для формирования только при наличии некоторого количества идейных офицеров. Однако лучшие уже раньше уехали в Добровольческую армию и продолжали убывать в Южную (чье бюро в Пскове возглавлял подполковник Бучинский)[773].
10 октября 1918 г. в Пскове было открыто ротмистром Гоштовтом «Бюро по приему добровольцев», и уже к концу первой недели оно зарегистрировало 1500 добровольцев, из корорых 40 % были офицерами[774]. Вербовочные бюро Северной армии (во главе которой должен был встать гр. Келлер), помимо Главного, были открыты в Острове, Режице, Двинске, и Прибалтике — Нарве, Валке, Юрьеве, Ревеле, Риге и Митаве. Начальником всех прибалтийских бюро был гв. ротмистр фон Адлерберг. Кроме того, с той же целью были посланы офицеры в Вильно, Ковно и Гродно и отправлена в Германию комиссия во главе с полковником бар. Вольфом для вербовки в лагерях русских военнопленных. Тайно велась вербовка и на большевистской территории[775].
Были сформированы Псковский (полковник Лебедев), Островский (полковник Казимирский, потом полковник Дзерожинский) и Режицкий (полковник Клесинский, потом полковник фон Неф) полки по 500 ч, батареи (полковники Исаев и Смирнов), отряды внешней (200 чел., командир капитан Микоша) и внутренней (полковник Штейн) охраны, а также отряды полковников Неплюева, Афанасьева (150 чел в Режице) и Бибикова (150 конных в Острове), поручика Данилова и Талабский отряд ротмистра Пермикина; в Пскове имелся также предназначенный для Южной Армии 53-й Волынский полк в 200 ч (подполковник Ветренко)[776]. Кадры этого полка были переданы гетманом Скоропадским графу Келлеру в начале ноября 1918 года. До того полк входил в 1-й Волынский кадровый корпус гетманской армии.
Стоявшая у истоков армии группа молодых офицеров (ротмистры Гершельман, фон Розенберг и Гоштовт) уступила руководство прибывшим из Ревеля старшим начальникам. В командование Северной Армией с 21 октября (до ожидаемого прибытия гр. Келлера) вступил ген. А. Е. Вандам (начальник штаба генерал-майор Малявин; начальником 1-й стрелковой дивизии стал генерал-майор Никифоров, затем генерал-майор Симанский). 2 ноября из Красной армии перешел конный отряд ротмистра Булак-Булаховича в два дивизиона и Чудская флотилия из 3 судов капитана 2-го ранга Нелидова. С их прибытием численность корпуса достигла 3500 ч. [777] С 22 ноября командующим стал полковник фон Неф (начальник штаба гв. ротмистр Розенберг)[778]. В конце ноября корпус насчитывал 4500 чел, 1500 из которых были офицерами[779] (в Пскове находилось около 3000 ч, в т. ч. около 700 офицеров[780]) и состоял из роты при штабе, трех полков по 700 шт. (см. выше), отряда Булак-Булаховича (800 сабель), Талабского отряда (400 шт.), отряда капитана Микоши (250 шт.), отряда полковника Бибикова (150 сабель) и батареи[781].
После занятия Пскова большевиками корпус с боями отошел на территорию Эстонии (кроме отряда полковника Афанасьева, отошедшего к Либаве)[782]. Большое количество отступивших от Пскова офицеров прибыло в Ригу, где полковник Родзянко пытался безуспешно объединить под общим командованием Балтийский ландесвер и части Псковского корпуса. В Эстонии корпус («Отдельный корпус Северной Армии»), состоявший из Восточного (ротмистр Булак-Булахович, потом генерал-майор Родзянко) и Западного (полковники фон Валь, потом Дзерожинский и Ананьин) отрядов, возглавляли полковники Бибиков, затем фон Валь и Дзерожинский (начальник штаба полковник фон Валь, потом полковник Крузенштерн). Отношение к корпусу эстонского режима было крайне недоброжелательным и настороженным, по договору от 4. 12. 1918 г. он не должен был превышать 3500 ч. [783] Эстонское население относилось к армии враждебно. Осенью 1918 г. при отходе корпуса в Эстонию офицеров задерживали на железнодорожных станциях и высылали из Эстонии[784].
В Ревеле было приступлено к формированию Русской Дружины ген. Геникса и отряда полковника Бадендыка[785]. Всех русских войск в Прибалтике к 15 февраля 1919 г. насчитывалось 31920 человек. В начале 1919 г. корпус состоял из 1-й (Островский и Ревельский полки, конный отряд полковника Бибикова, партизанский отряд поручика Данилова и офицерская рота подполковника Алексеева) и 2-й (Талабский, Волынский и Конный имени Булак-Булаховича полки, партизанский отряд Булак-Булаховича и конная батарея) бригад. В мае корпус возглавил генерал-майор А. П. Родзянко (начальник штаба полковник Зейдлиц), а летом 1919 г. он был преобразован в Северную (вскоре Северо-Западную) армию.
Пока в Пскове формировалась Северная армия, в Прибалтике также начали формироваться антибольшевистские части. Всем офицерам русской службы германским командованием было предложено собраться для сформирования особых стрелковых батальонов, причем русские, латышские и прибалтийские офицеры записывались отдельно. Еще в конце октября 1918 г. в Риге началось создание Балтийского ландесвера, в чем принимали участие ротмистр св. кн. А. П. Ливен и капитан К. И. Дыдоров; 15 ноября было приступлено к формированию Рижского Отряда Охраны Балтийского края, в который входила и Русско-Сводная рота (кап. Дыдоров)[786]. В ноябре в Риге на собрании офицеров разгорелись национальные страсти, и было решено создать три отдельных батальона по национальному признаку, общее командование над которыми принял 20 ноября полковник Родзянко[787]. Но это начинание не получило развития, и 24 декабря он приказал русским добровольцам перейти в Либаву. Во главе Либавского добровольческого отряда встал ген. Симанский (начальник штаба ротмистр фон Розенберг), отдавший 30 декабря приказ о его формировании, но уже 6 января 1919 г. после получения известия о гибели в Киеве гр. Келлера отряд был расформирован. В день ликвидации отряда кн. Ливен приступил к формированию из оставшихся чинов русской роты при ландесвере[788].
Отряд, формировавшийся св. кн. А. П. Ливеном из русских офицеров, сначала был известен как «Либавская добровольческая группа»[789], или «Либавский добровольческий стрелковый отряд». Срок службы добровольцев обуславливался сроком, введенным в Балтийском ландесвере, т. е. первоначально по 1 июля, затем по 1 октября 1919 г. Для офицеров служба была по самому своему смыслу бессрочная. Оклад для рядового офицера составлял сначала 11, потом 18 марок[790]. Каждый доброволец из Германии должен был представить двух известных лиц в качестве поручителей[791]. В отряд вступила и часть офицерства Псковского корпуса, отрезанная при отступлении от него и попавшая в Либаву. Первоначально он насчитывал только 60 ч, почти все офицеры. Помощником кн. Ливена был полковник В. Ф. Рар[792]. 15 января формирование было закончено и по соглашению с Балтийским ландесвером отряд временно вошел в его состав; 31 января первая его рота в 65 шт. выступила на фронт. К 9 февраля в отряде насчитывалось около 100 чел., из которых более половины офицеры, штат был определен в 440[793]. В конце февраля в отряд вошла бывшая ранее в составе ландесвера рота капитана Дыдорова[794]. В начале марта Ливенский отряд насчитывал 250 ч. [795], в дальнейшем он (эскадрон 100 чел., пулеметная команда — 125 и рота 250 шт. [796]) вместе с частями Латвийской армии и Балтийского ландесвера, состоявшего из остзейских немцев (в т. ч. офицеров русской армии) и немецких добровольцев сражался против красных войск в Курляндии, пополняясь за счет бывших пленных русских офицеров из Германии. К июню он насчитывал 3500 ч.: 3 полка (генерал-майор Верховский, подполковник Янович-Канеп), стрелковый дивизион (подполковник Казаков), артиллерия (кап. Андерсон), 2 броневика и авиационный отряд)[797]. Тогда же вместе с отрядами полковников Бермонта (отряд имени графа Келлера) и Вырголича он вошел дивизией в Западный корпус Северной армии (командир кн. Ливен, заместитель полковник А. Беккер, начальники штаба полковники Бирих, Чайковский, ген. Янов)[798]. Тогда же началось прибытие эшелонов из Польши, где записалось до 15 тыс. добровольцев, и из Германии. Летом 1919 г. Ливенский отряд перебазировался в Эстляндию и вошел в состав Северо-Западной армии как 5-я («Ливенская») дивизия (его 1-3-й полки стали, 17-м Либавским, 18-м Рижским и 19-м Полтавским)[799].
С лета 1919 г. армия состояла из корпусов (развернутых из прежних бригад) и дивизий. 1-й Стрелковый корпус состоял из 2-й (Островский, Уральский, Талабский и Семеновский полки и отряд поручика Данилова) и 3-й (Волынский, Ревельский, Балтийский и Красногорский полки) дивизий и Конно-Егерского полка (б. конный отряд полковника Бибикова). 2-й корпус был составлен из войск Булак-Булаховича. В состав 1-й дивизии (отдельной) входили Георгиевский, Колыванский и Гдовский полки[800].
На начало октября 1919 г. армия состояла из двух армейских корпусов, пяти пехотных дивизий, отдельной бригады и ряда отдельных полков и других частей (всего было 26 пехотных полков, 2 кавалерийских, 2 отдельных батальона (в т. ч. добровольческий офицерский) и 1 отряд); полки в составе дивизий и бригады имели единую нумерацию и насчитывали от 200 до 1000 штыков каждый. В 1-й корпус входили 2-я, 3-я и 5-я дивизии, Конно-Егерский и Балтийский полки, во 2-й — 4-я дивизия, Отдельная бригада и конный полк Булак-Булаховича. Не входили в состав корпусов 1-я дивизия, Десантный морской отряд, и бронепоезда[801]. Состав дивизий по полкам был следующим: 1-я — 1-й Георгиевский, 2-й Ревельский, 3-й Колыванский, 4-й Гдовский; 2-я 5-й Островский, 6-й Талабский, 7-й Уральский, 8-й Семеновский; 3-я — 9-й Волынский, 10-й Темницкий (б. отряд Данилова), 11-й Вятский, 12-й Красногорский; 4-я — 13-й Нарвский, 14-й Литовский, 15-й Вознесенский, 16-й Велико-Островский; 5-я — 17-й Либавский, 18-й Рижский, 19-й Полтавский, 20-й Чудской; Отдельная бригада (позже 6-я пехотная дивизия) — 21-й Деникинский, 22-й Псковский, 24-й Печерский и Качановский батальон. В состав каждой дивизии входили также: отдельный легкий артиллерийской дивизион (по номеру дивизии), инженерная рота, перевязочный отряд и запасная рота (5пд) или батальон (2 и 4пд), а также другие части: 1-й маршевый и Отдельный пограничный батальоны (1пд), Егерский Гатчинский батальон (3пд), ударный батальон и 2-й отдельный гаубичный артдивизион (4пд), пулеметная рота и Стрелковый дивизион (5пд). Вне дивизий существовали Конно-Егерский полк, ударный батальон Шувалова, отдельный батальон танков, 1-я авторота, 1-я автоброневая батарея, Шведский Балтийский легион, 1-й и 2-й запасные полки и 1-й и 2-й запасные артдивизионы[802].
Северо-Западная армия была невелика по численности. К маю корпус насчитывал 5,5 тыс. чел., из которых на штаб, интендантство и другие тыловые учреждения приходилось всего 400[803]. В момент наивысшего своего подъема к началу октябрьского наступления на Петроград, она насчитывала 17800 штыков, 700 сабель, 57 орудий, 4 бронепоезда, 6 танков, 2 бронеавтомобиля и 6 самолетов[804]. Общая ее численность едва достигала 50 тыс. чел.
К лету 1919 г. начала ощущаться нехватка командного состава, т. к. много лучших офицеров было убито и ранено, вследствие этого не было даже возможности в полной мере использовать новые пополнения. Однако англичане не откликались на просьбы переправить офицеров из Финляндии, где они без дела сидели по общежитиям (и которых насчитывалось, по слухам, до 4 тысяч), и отдельные офицеры на рыбачьих лодках самостоятельно пересекали Финский залив[805]. Морских сил в Северо-Западной армии практически не было (хотя имелось Морское управление), если не считать перешедшую от красных Чудскую флотилию из 3 судов, о которой говорилось выше, и созданной в Нарове небольшой речной флотилии под началом капитана 1-го ранга Д. Д. Тыртова. Но в армии воевало до 250 морских офицеров и гардемаринов, особенно их много было в Печорском полку, где одним из батальонов командовал капитан 1-го ранга П. А. Шишко, а ротами — капитаны 2-го ранга Н. Бабицын, В. Беклемишев, М. Ромашев и Г. Вейгелин[806]. В общей сложности офицеры в армии составляла до 10 % ее состава. Они, как правило, находились только на командных должностях (от 40 до 100 офицеров на полк). В начале декабря 1919 г. офицеров и классных чинов насчитывалось (без сведений по некоторым частям) 2723 чел. (в т. ч в 1-й пехотной дивизии 483, во 2-й — 82, в 3-й 326, 4-й 241, 5-й 383, 6-й 155, прочих (отдельных) частях 302, в штабах корпусов, управлениях и таможенно-пограничной охране — 351)[807].
Помимо первоначально составившего ее контингента, Северо-Западная армия пополнялась офицерами, прибывающими из Германии (бывшие пленные) и через Финляндию и другие скандинавские страны (беженцы из России и находившиеся во время войны в Англии и Франции). Были также прибалтийские уроженцы и служившие в Петроградском военном округе. Прибыло также из германских лагерей несколько сот офицеров-участников русских добровольческих частей на Украине при Гетмане. (В 3-м полку Ливенской дивизии таких насчитывалось 80 чел. [808]) Всего насчитывалось не более 5 тыс. офицеров. По словам ген. Ярославцева, вначале, до мая 1919 г., большинство солдат были настоящие добровольцы. Много гимназистов, реалистов, студентов и т. д. В тылу после мая появились офицеры из Финляндии, Англии и других стран, но, видя увеличение армии и необходимость увеличивать штаты и хозяйственные учреждения, старались устраиваться на хороших должностях и всеми силами упираются при попытке отправить их на фронт, тем более что начальник тыла ген. Крузенштерн охотно брал их на службу. [809] На фронте, по свидетельству А. И. Куприна, «в офицерском составе уживались лишь люди чрезмерно высоких боевых качеств. В этой армии нельзя было услышать про офицера таких определений, как храбрый, смелый, отважный, геройский и так далее. Было два определения «хороший офицер» или изредка: «да, если в руках»[810]. Офицеры продолжали поступать в армию и в октябре-ноябре 1919 г., в т. ч. и перешедшие от красных. Последние до возвращения им (приказами по армии) чинов именовались «бывший поручик», «бывший капитан» и т. д. Зачисление офицеров в списки армии часто отставало по времени от начала их в ней службы. Некоторые добровольцы осени 1918 г. по разным причинам так и не были официально зачислены. В чинах (не более, чем на один чин) повышались, как правило, офицеры, поступившие в армию не позже мая 1919 г. или командиры частей. Добровольцы октября-ноября 1918 г. почти все к декабрю 1919 г. получили очередные чины.
Верховное руководство армией принадлежало генерал от инфантерии Н. Н. Юденичу, который в июне 1919 г. указом Верховного правителя России адм. Колчака был назначен Главнокомандующим войсками Северо-Западного фронта). С февраля 1919 г. южной группой Северного корпуса, а с июля и всем корпусом и Северо-Западной армией командовал полковник А. П. Родзянко (произведенный в генералы), в конце ноября 1919 г. его сменил генерал-лейтенант П. В. Глазенап, а в январе 1920 г. — генерал-лейтенант гр. А. П. Пален. Начальником штаба армии были полковник Зейдлиц и ген. Вандам. В общей сложности в армии служило 53 генерала (в т. ч. и вновь произведенных), среди которых наиболее заметную роль играли П. К. Кондзеровский, военный министр М. Н. Суворов, главный начальник снабжения Г. Д. Янов, состоящий для поручений при Главнокомандующем генерал-лейтенант Десино, бывший Донской атаман, ведавший в армии пропагандой П. Н. Краснов[811].
Бригадами (из которых были затем развернуты корпуса) командовали генерал-майор Родзянко и полковник Георг (начальники штабов — полковник Александров и штабс-ротмистр Видякин), корпусами — генералы гр. А. П. Пален и Арсеньев, дивизиями — генерал-лейтенант кн. Долгорукий, генерал-майоры (б. полковники) А. Ф. Дзерожинский, Л. А. Бобошко, Н. В. Ярославцев, Булак-Булахович, Д. Р. Ветренко, Ижевский, полковники св. кн. Ливен, Шталь, Стоякин, Дыдоров (б. капитан), Пермикин (б. поручик). Помощниками и начальниками штабов дивизий, командирами бригад были генерал-майоры (б. полковники) М. Е. Георг, П. И. Иванов, полковники Р. Ф. Делль, М. Е. Лотов, А. А. Будзилович, В. А. Трусов, А. А. Прокопович, Терентьев, подполковник Е. Н. Решетников, капитаны К. С. Власьев и Е. И. Липский. Полками (помимо некоторых из названных выше) командовали генерал-майоры К. А. Ежевский, Э. В. Геннингс, бар. Раден, полковники Н. Н. фон Гоерц, А. С. Шиманский, М. В. Бельдюгин, Э. Э. Бушман, А. Д. Данилов, Ф. Е. Еремеев, А. Я. Смолин, В. Ф. Григорьев, Ананьин, Вейс, В. А. Алексеев, Рентельн, И. П. Хомяков, Микоша, Н. А. Козаков, К. Г. Бадендык, бар. Унгерн-Штернберг, Миних, Бенкендорф, подполковники В. Г. Бирих, В. В. Паруцкий, Талят-Келпш, Грюнвальд (б. штабс-ротмистр), ротмистр фон Цур-Мюлен, капитан Зайцев, штабс-капитан М. И. Васильев. Отдельными батальонами и запасными полками командовали капитан 1-го ранга Шишко, полковники Н. В. Россинский, Д. Д. Лебедев, Ходнев, Рымкевич, Керсковский, подполковник Покровский, ротмистр С. И. Шувалов, капитан Т. И. Жгун, штабс-ротмистр Гранберг. Командирами артдивизионов были полковники А. А. Винокуров, К. К. Смирнов, В. С. Артюхов, Щепкин, подполковники В. А. Макаров и Свобода, батареями командовали капитаны П. Тенно, В. К. Мальм, Н. М. Петренко, М. П. Рожанский, Андерсон, Яницкий, штабс-капитаны М. Полетаев, Э. Бательт, А. А. Соколовский, А. С. Гершельман, К. А. Моллин, Д. Антонов, поручики Я. И. Аборин, Б. А. Габаев, подпоручик В. И. Крутелев и др.
Северо-Западной армии были небольшими по сравнению с другими фронтами, но для нее серьезными. Наиболее тяжелые потери имели место осенью 1918 г. при оставлении Пскова, когда процент офицеров был наиболее высоким. 25 ноября там было захвачено большевиками до 600 человек, а 100 человек тут же расстреляно[812]; ряд офицеров (нач. особого отдела кап. Тарановский, полковник Андреев и др.) были убиты местным большевизированным населением[813]. Здесь, как и везде, офицерские подразделения, хотя их было немного, бросались на самые опасные участки фронта. Известно, например, что среди морских офицеров, воевавших в Северо-Западной армии, погибло около половины[814]. За все время военных действий погибло, видимо, около 1000 офицеров.
Некоторое количество офицеров попало в плен при ноябрьском (1919 г.) отступлении к эстонской границе (7 ноября в Гдове попало в плен всего 700 военнослужащих Северо-Западной армии, 14-го в Ямбурге — около 600 и т. д. кроме того, от подписания перемирия до заключения большевиками мира с Эстонией — с 31 декабря 1919 по 2 февраля 1920 г. из армии перебежало 7611 человек)[815]. В это же время от болезней вследствие тяжелейшего положения армии в Эстонии и отношения к ней эстонских властей умерли тысячи людей, в т. ч. и офицеров. В полках насчитывалось по 700–900 больных при 100–150 здоровых, количество больных, не помещенных в госпитали достигало 10 тысяч, общее число заболевших составляло 14 тысяч[816].
По договору Эстонии с большевиками Северо-Западная армия подлежала расформированию и превращалась в массу беженцев. Отношение эстонцев к Белому движению всегда было крайне враждебным и они терпели русскую армию Юденича лишь как неизбежное зло (что армия всегда чувствовала на себе) пока им самим угрожали большевики. После заключения мира чувства эти ничем уже не сдерживались, и эстонские солдаты стали открыто грабить русские части, срывая погоны с офицеров и обезоруживая их. Северо-Западная армия избегла неприятностей эвакуации из портов под давлением противника, но зато оказалась в крайне тяжелом положении в Эстонии. Более того, эстонское правительство объявило призыв на принудительные лесные работы 15 тыс. человек «лиц без определенных занятий» (т. е. ровно столько, сколько было тогда работоспособных чинов армии), фактически установив, таким образом, институт рабства для русских офицеров и солдат; реально было отправлено на работы 5 тыс. чел. [817]. Основная масса офицеров вскоре рассеялась по всей Европе, остальные организовывали, чтобы прокормиться, артели грузчиков, работали на лесозаготовках или занимались иной черной работой.
Политическая ситуация в Латвии была крайне сложной. Там еще оставались немецкие войска под командой ген. фон дер Гольца, вызывавшие опасения Англии. Союзники покровительствовали самопровозглашенным прибалтийским государствам, относясь с большим подозрением как к Балтийскому ландесверу, так и к русским частям. Русское офицерство ввиду такой политики Англии не испытывало к ней симпатий, но большинство начальствующих лиц считало, тем не менее, что в интересах борьбы с большевизмом не следует обострять отношений ни с Англией, ни с эстонским правительством (хотя официально независимости Эстонии Юденич не признавал), а ориентироваться на побежденную Германию в данный момент смысла не имеет. Однако существовали и сторонники твердой ориентации на Германию, составившие под руководством П. Р. Бермонта-Авалова Русскую Западную армию. Бермонт-Авалов, заведывавший летом 1918 г. бюро Южной Армии в Киеве, в конце года начал формировать конно-пулеметный отряд. Прибыв с его остатками в лагерь Зальцведель в Германии, он 8 февраля продолжил формирование[818].
Этот отряд (возникшая в самом начале 1919 г. в Южной Прибалтике одновременно с «Ливенской группой» «Группа генерала графа Келлера»), и послужил зародышем Западной Армии[819]. Формирование выросшего из нее Отряда им. графа Келлера проходило в Митаве, к маю (тогда он именовался Отдельным добровольческим партизанским отрядом имени генерала графа Келлера) в нем было 3500 ч. 4 мая в отряд зачислилось 70 офицеров бывшего 34-го пехотного Севского полка, формировавшегося под командой полковника Е. Кочанова еще при Гетмане в Полтаве, затем прибыли полковники Евреинов и Анисимов с 250 добровольцами каждый; к насчитывалось уже 4–5 тыс. чел… Там же, а потом в Шавлях формировался отряд полковника Вырголича, насчитывавший (не более 1500 чел.)[820]. Они вместе с ливенцами входили в Западный корпус. После отбытия ливенцев отряд Вырголича был 28 июля 1919 г. включен в Западный Добровольческий корпус им. гр. Келлера (как тогда называлась Западная армия). В середине августа 1919 г. в Западной Армии насчитывалось около 6 тыс. чел., среди которых много офицеров (в основном вернувшихся из германского плена), но не более 2 тысяч. Ввиду большого числа офицеров временно с учебными целями были созданы офицерские роты по родам оружия[821].
После совещания с представителем Юденича предполагалось, что Русская Западная армия (включившая в себя оставшиеся немецкие войска и выросшая до 50 тыс. чел.) будет наступать совместно с Северо-Западной армией. 5 сентября Бермонт-Авалов был назначен Юденичем командующим всеми русскими частями, сформированными в Курляндии и Литве. Однако от Русской Западной армии, насчитывавшей в общей сложности 55 или, точнее, 51–52 тыс. чел. (вместе с около 40 тыс. немецких добровольческих частей) при переброске (речь шла только о русских частях) осталось бы до 6–7 тысяч человек. Это были, собственно, 1-й Добровольческий им. гр. Келлера корпус (полковник Потоцкий) в составе Пластунской дивизии (2 полка — 4 пластунских и батальон 34-го пехотного Севского полка), 1-го артиллерийского полка из 2-х дивизионов, 1-й и 2-й конных батарей, Гусарского им. гр. Келлера полка (полковник Долинский), 1-го конного полка, конвойного эскадрона, казачьей полусотни, 1-го запасного батальона и ряда технических частей (авиаотряд, технический батальон) — всего около 10 тыс. чел. при 7 тыс. боевого состава, и Добровольческий отряд полковника Вырголича в составе 1-го стрелкового полка, артдивизиона, Конного полка (полковник Марков) и технических частей (всего около 5 тыс. чел. при 3,5 тыс. боевого состава). начала 8 октября наступление на Ригу и в дальнейшем боролась с прибалтийскими националистами. Потерпев неудачу, она отошла в Германию. Из ее состава в Северо-Западную армию отправился только Конный полк[822]. В Германии армия была встречена чрезвычайно радушно, и ее офицерам не пришлось терпеть тягот и неудобств. Среди руководителей армии — генерал-лейтенант Архипов, генерал-майоры Альтфатер, Бенуа, Богданов, Погосский, полковники Кременецкий, Кольчевский, Равич-Богемский, Кузьминский, Юрьев, Шемякин, Дараган, подполковник Ашехманов (командир 1-й конной батареи) и другие.
Положение русских офицеров в Польше в 1918-начале 1919 гг. было крайне тяжелым. Они находились там совершенно без средств и без всякой надежды на помощь, будучи окружены враждебностью поляков, обиравших и грабивших их. В Польше также имелись русские формирования. Но к 15 февраля 1919 г. их было всего 1050 человек, из которых несколько десятков офицеров. Русские части из перевезенных из Польши офицеров пытался в Митаве формировать полковник Вырголич (к маю до 1200 чел.)[823].
Летом 1920 г. генерал-майор Бобошко вывез в Польшу несколько эшелонов военнослужащих Северо-Западной армии, где они вошли в состав 3-й Русской армии ген. Б. С. Пермикина[824]. Эта армия подчинялась ген. Врангелю и состояла из 1-й (ген. Бобошко) и 2-й (ген. гр. Пален) стрелковых дивизий (из кадров Северо-Западной армии) и сводной казачьей дивизии (ген. Трусов) из двух бригад (полковники Немцов и де Маньян); в казачью дивизию входили Донской («Красновский», под командованием полковника Духопельникова), Оренбургский и Уральский полки, Кубанский дивизион и Донская батарея)[825].
В 1920 г. Булак-Булахович сформировал в Брест-Литовске Русскую Народную Армию (около 10 тыс. чел.), вскоре выросшую до 20 тыс. чел. и действовавшую в составе польских войск до перемирия[826]. Донским полком в ней командовал полковник Духопельников, артвзводом — полковник И. И. Бабкин. Кроме того, летом 1920 г. в Польше образовалась группа из казачьих частей, перешедших из Красной армии (в основном плененные в Новороссийске), находившаяся на польской службе: Донской полк войскового старшины Д. А. Попова и батарея есаула И. И. Говорухина, составившие бригаду есаула Сальникова, которая после перемирия вошла в состав Сводной Казачьей дивизии 3-й Русской армии (ген. Трусов); в сентябре при ней была сформирована батарея есаула Конькова. Отдельно существовали Донской полк (с батареей) есаула Фролова (из дивизиона 42-го Донского казачьего полка, не пожелавшего интернироваться с частями Бредова и вошедшего в Украинскую армию) и бригада (с батареей) есаула Яковлева[827]. В общей сложности из состава белых формирований на Западе, насчитывавших в общей сложности не более 7 тыс. офицеров, погибло 1–1,5 тыс., чуть меньше попало в плен, а до 70 % — около 4 тыс. эмигрировало.
На Востоке создание белой армии имело ту важную особенность, что здесь она создавалась в разных центрах на огромной территории с совершено разными условиями. Лишь к осени 1918 г. белые силы вполне консолидировались. На территории от Волги до Тихого океана отдаленность от столиц и основных центров большевизма делали положение противников советской власти сравнительно более благоприятным. С самого начала, подобно Донскому атаману А. М. Каледину, не признали власти большевиков Оренбургский атаман полковник А. И. Дутов и возглавивший забайкальских казаков есаул Г. М. Семенов. Если начало борьбы, как и на Юге, было неудачным, и Дутов вынужден был уйти в Тургайские степи, то весной, когда сущность новой власти проявилась в достаточной степени, сопротивление разгорелось с новой силой. В марте офицеры подняли солдат-фронтовиков в Кузнецке, в конце месяца восстало уральское казачество во главе с наказным атаманом Бородиным. Учитывая, что во всех крупных городах Поволжья, Урала и Сибири имелись офицерские организации, к моменту выступления в мае Чехословацкого корпуса, необходимые кадры для создания белой армии имелись. Помимо самого Чехословацкого корпуса (роль которого на первом этапе борьбы была тем более велика, что до 80 % красных войск в Сибири составляли ненавистные чехам бывшие пленные немцы и венгры), сложилось несколько основных центров формирования белых армий: 1) Поволжье, где образовалась «Народная армия» Комуча, 2) Средняя Сибирь, где сформировалась Сибирская армия, 3) Оренбургская и Уральская казачьи области и 4) Забайкалье. Следует заметить, что в Чехословацком корпусе также служило немало русских офицеров, начиная с того, что командовал им русский генерал-майор В. Н. Шокоров, а начальником штаба был сыгравший затем видную роль генерал-лейтенант М. К. Дитерихс. Русские офицеры (Войцеховский, Степанов, Ушаков и др.), остававшиеся в штабах и на командных должностях чехословацких войск, сыграли далеко не последнюю роль в решении чешских руководителей выступить против большевиков. С другой стороны, единственным союзником выступивших чехов могло быть только русское офицерство этих территорий, к которому чехи и обратились за помощью. Руководство восставшими войсками приняли на себя: поручик Чечек (Пенза, Сызрань, Самара), полковник Войцеховский (Миас, Челябинск), капитан Сыровой (Петропавловск, Курган, Омск), капитан Гайда (Новониколаевск, Тайга)[828].
В Самаре еще с конца 1917 г. существовала подпольная офицерская организация подполковника Н. А. Галкина. Когда 8 июня 1918 г. в городе было создано правительство Комуча, ему было предложено возглавить военное ведомство, а его организация, насчитывавшая 200–250 чел, послужила основой для развертывания «Народной армии». Офицерская организация Самары выставила две роты, эскадрон и конную батарею[829]. Артиллерией заведовал генерал-майор Клоченко. Одной из первых частей была сформированная капитаном Вырыпаевым 1-я отдельная конно-артиллерийская батарея в 100 ч. [830] Формировавшаяся армия с самого начала столкнулась с недостатком опытных и решительных начальников. 8 июня в Самаре состоялось собрание офицеров Генерального штаба, на котором обсуждался вопрос, кому возглавить добровольческие части. Желающих не находилось. Тогда попросил слова скромный на вид и мало кому известный офицер: «Раз нет желающих, то временно, пока не найдется старший, разрешите мне повести части против большевиков!» Это был подполковник Владимир Оскарович Каппель[831]. Добровольцы Каппеля действовали у Самары и к северу от нее; южнее — части полковника Ф. Е. Махина (Особая Хвалынская группа)[832]. Видную роль на первом этапе при взятии Казани сыграл капитан Степанов — командир 1-го Чешского полка[833].
Первоначально армия строилась по добровольному принципу, но в середине августа была объявлена мобилизация офицеров, которым к 1 августа не исполнилось 35 лет (а генералов и старших офицеров независимо от возраста). По мере очищения от большевиков территорий, в армию переходило немало проживавших там или служивших в красных учреждениях офицеров. Под Казанью действовал партизанский отряд поручика Ватягина в 40 ч, принявший участие во взятии города[834]. В Казани сразу же после освобождения города были сформированы две офицерские роты: 1-я (полковник Радзевич) в 380 (или 280[835]) ч, 2-я (полковник Филиппов) — 300–350[836]. По другим сведениям Казань дала два офицерских батальона[837] или из офицеров сформировано 4 инструкторских батальона[838]. Там же армия пополнилась 140 офицерами из находившейся там тогда Академии Генерального штаба. В Симбирске после взятия города 22 июля офицеры в чине до капитана включительно в течение 6 часов образовали батальон, в тот же день выступивший на позиции[839].
В освобождаемых населенных пунктах организовывались роты, затем сводившиеся в батальоны. В конце июня были развернуты 8 пехотных полков (в июле переименованы в стрелковые). Армия включала такие части, как Казанский офицерский батальон, Чистопольский, Бугурусланский, Мензелинский и Бирский добровольческие отряды, Курганский русский батальон, две офицерские и студенческая роты и другие. Отряд Каппеля в июле развернулся в Отдельную стрелковую бригаду, а остальные части в середине августа сведены в 3 стрелковые дивизии. К сентябрю были сформированы еще 3 стрелковых дивизии, а число кавалерийских полков доведено до пяти. Из Северной группы создана Казанская стрелковая бригада[840]. К концу октября в «Народной армии» было уже около 5 тыс. офицеров. Начальником штаба армии был полковник С. А. Щепихин, 1-й дивизией командовал широко прославившийся уже в первых боях подполковник В. О. Каппель, 2-й — ген. С. Бакич.
Поскольку Комуч представлял собой организацию эсеровско-демосоциалистическую, его армия имела и соответствовавшие тому атрибуты. В ней существовало обращение «гражданин», форма — без погон, с отличительным признаком в виде георгиевской ленточки. Все это находилось в вопиющем противоречии с настроениями, психологией и идеологией офицерства. «Офицеры Народной армии высказывали недовольство отношением к ним и их полкам Самарского правительства, что развели опять политику, партийную работу, скрытых комиссаров, путаются в распоряжения командного состава… Офицеры и добровольцы были возмущены до крайности: «Мы не хотим воевать за эс-эров. Мы готовы драться и отдать жизнь только за Россию», говорили они. «Такое предательство, хуже 1917 года, — говорил мне капитан, трижды раненный в Германскую войну и два раза уже в боях с большевиками, как только успех и мало-мальски прочное положение, они начинают свою работу против офицеров, снова натравливают массы, мутят солдат, кричат о какой-то «контр-революционности». А как опасность, так офицеры вперед. Посылают прямо на уничтожение целые офицерские батальоны»…[841].
Комуч, в свою очередь, крайне подозрительно относился к офицерству, обвиняя его в том, что «стал офицер делать армию знакомыми и близкими ему методами», не изжив иллюзий создания армии какими-то новыми методами, не применяемыми ни в одном, даже самом демократическом государстве и не отдавая себе отчета в том, что по другому армия строиться и не может. Он старался противопоставить русским формированиям и русскому командованию чехов, создавая даже специальные чехо-русские части под началом чешских офицеров. Командующим армией был назначен не ставший уже тогда легендарным Каппель, а недавно произведенный из поручиков в полковники Чечек. Как писал один из его деятелей: «Недовольство офицерства политикой Комуча начало выявляться с первых же дней движения не только в мелочах, но и в некоторых реальных действиях, угрожающих самому существованию Комуча»[842].
Офицеры ненавидели Комуч (который в реальных условиях того времени действительно был нелепым явлением) и терпели его лишь как неизбежное зло, позволявшее, по крайней мере вести борьбу с большевиками. Характерен такой случай: однажды в Самару прибыла группа офицеров-анненковцев. Увидев красный флаг на здании Комуча, они очень удивились и, решив, что красная тряпка болтается тут по недоразумению, сорвали его. Завязалась перестрелка, в которой несколько их было убито[843]. Но не лучше относились к Комучу офицеры его собственной армии. В сентябре в Уфе, накануне приезда туда представителя Комуча на Уфимское совещание, офицеры сняли форму «Народной армии» и надели форму Сибирской. Все симпатии громадного большинства офицеров «Народной армии» были на стороне адмирала Колчака.
Борьба с большевиками началась приказом атамана Дутова по войску № 862 от 26 октября. Боевые действия велись с 23 декабря 1917 г. Положение Дутова осложнялось малолюдством в тыловом Оренбурге офицеров. Из Москвы к нему прибыло только 120 ч. В распоряжении атамана было военное училище (150 юнкеров) и остатки школы прапорщиков — 20 юнкеров с поручиком Студеникиным. 17. 01. 1918 г. Оренбург оставили около 300 или до 500 ч — остатки офицерских рот, Отряд защиты Учредительного Собрания, юнкера и кадеты-неплюевцы во главе с прапорщиком Хрусталевым и юнкером Миллером[844]. Часть офицеров, юнкеров и добровольцев во главе с генерал-майором Слесаревым ушла к уральским казакам. Многие офицеры в одиночку и небольшими группами укрывались в станицах, хуторах и киргизских аулах. Атаман Дутов (начальник штаба полковник Н. Я. Поляков) с войсковым правительством обосновался в Верхнеуральске. Единственной вооруженной силой его был партизанский отряд войскового старшины Мамаева и небольшие отряды подъесаулов Бородина, Михайлова и Енборисова — всего около 300 бойцов, преимущественно офицеров[845].
Восстание началось 23 февраля 1918 г. в пос. Буранном под руководством хорунжего П. Чигвинцева и вскоре распространилось по всей территории войска[846]. В марте офицеры, укрывшиеся по станицам в районе Оренбурга, подняли восстание и под руководством войскового старшины Лукина взяли 4 апреля Оренбург, но не смогли его удержать. После набега казаков на Оренбург за участие в бою 15 кадет 2-го Оренбургского кадетского корпуса были расстреляны 7 его преподавателей[847]. Начальником отрядов в районе станиц Изобильной и Буранной был есаул Сукин, затем подъесаул Донецков, особенно заметную роль играли войсковые старшины Шмотин, Красноярцев, Корноухов, подъесаулы Богданов, Нестеренко, сотники Слотов, Тимашев, Мелянин, капитан Булгаков. Операциями в районе Илецкой Защиты в июне руководил генерал-майор Карликов (б. командир стоявшего до войны в Оренбурге пехотного полка)[848]. После освобождения Оренбурга 17 июня там стала формироваться Юго-Западная (28 декабря переименованная в Отдельную Оренбургскую) армия А. И. Дутова.
В Уральске борьба началась с того, что в начале 1918 г. группа офицеров во главе с ген. М. Ф. Мартыновым арестовала активистов коммунистических организаций. Командующим войсками уральского казачества был ген. В. И. Акутин, а непосредственно руководил начавшимися в марте боевыми действиями М. Ф. Мартынов[849]. Во главе илецких казаков стоял полковник К. И. Загребин[850]. В конце декабря 1918 г. из уральских частей была образована Уральская отдельная армия.
В Забайкалье борьбу возглавил есаул Г. М. Семенов, который еще 18 ноября в Верхнеудинске во главе Монголо-бурятского полка вступил в бой с местными большевиками[851], а с декабря 1917 г. во главе созданного им Особого Маньчжурского Отряда сражался в Забайкалье (в середине декабря отряд насчитывал 90 офицеров, 35 казаков и 40 бурят[852]). В конце 1917 г. в Забайкалье стали прибывать полки Уссурийской казачьей дивизии, большая часть офицеров и значительная часть казаков которых присоединилась к Семенову. Ее начальник, ген. Хрещатицкий первый подал пример подчинения младшему, согласившись принять должность начальника штаба Семенова, выбранного атаманом Забайкальского казачьего войска[853]. Приближенными Семенова были генерал-майор Д. Ф. Семенов, есаулы Тирбах и Сипайлов, поручик Кюнс и знаменитый впоследствии бар. Р. Ф. Унгерн фон Штернберг. Отрядами в семеновских войсках командовали полковники А. П. Бакшеев, И. Шемелин, Комаровский, Толстиков, войсковые старшины А. В. Кобылкин, Войлошников, Васильев, есаулы П. Ф. Шильников, М. Е. Золотухин, Е. Л. Трухин, Ф. Ф. Рюмкин, Д. Шемелин, Беломестнов, Широков, Надзоров, Куклин, сотник Шустов. Бурятским отрядом командовали офицеры-буряты Ваньчиков и Очиров[854]. С Урала и Сибири к Семенову стекались офицеры-добровольцы; насколько это движение было заметным, явствует из того, что большевистский Сибирский Воком пытался принимать против этого специальные меры и требовал от советов Урала не пропускать на восток офицеров и военных чиновников. В Забайкалье действовали также казачьи отряды, возглавляемые офицерами Димовым, Перебоевым, братьями Бельскими. В начале марта атаман И. М. Гамов захватил Благовещенск и удерживал его до 14 марта[855]. Атаманом Уссурийского казачьего войска стал непримиримый противник большевиков есаул И. П. Калмыков.
В Харбине существовало нечто вроде военного правительства в составе генерала от инфантерии Д. Л. Хорвата (управляющего КВЖД), генерала от кавалерии Плешкова и вице-адмирала А. В. Колчака, которое пыталось координировать действия антисоветских сил. Там же сформировался отряд полковника Орлова, который, наведя порядок в городе, действовал в дальнейшем вместе с Калмыковым. В середине апреля 1918 г. у Семенова на ст. Маньчжурия было до 700 ч, у Орлова в Харбине до 400 и у Калмыкова на ст. Пограничной несколько меньше[856]. На ст. Мулин в феврале-марте 1918 г. формировался отряд «Защиты Родины и Учредительного собрания» штабс-капитана Меди[857]. Во Владивостоке существовала боевая организация, состоявшая из 400–500 чел. офицеров и учащейся молодежи во главе с полковником Толстовым, которая после переворота 29 июня была преобразована в «Войска Приморской области», перешедшие в августе под командование ген. Плешкова[858].
К концу весны 1918 г. Особый Маньчжурский отряд включал Бурят-Монгольский конный, 1-й Семеновский и 2-й Маньчжурский пешие полки, 2 полка монголов-харачен, 2 офицерские и 2 сербские роты. После очищения Забайкалья и Дальнего Востока от большевиков Семеновым была сформирована Отдельная Восточно-Сибирская армия в составе 5-го Приамурского отдельного и Туземного корпусов и ряда казачьих частей. В мае 1919 г. по приказу адм. Колчака был сформирован 6-й Восточно-Сибирский армейский корпус в составе Маньчжурской атамана Семенова, Забайкальской казачьей и Туземной конной дивизий[859].
В Сибири и на Дальнем Востоке, как и в Поволжье, существовали с конца 1917 г. сильные офицерские организации. Их члены, ведя подпольную работу, помогали по мере возможности боровшимся против Сибирского Вокома отрядам казаков и присоединившихся к ним офицеров. Активно боролся в Прииртышье есаул Б. В. Анненков. В Сибири и особенно на Алтае существовали и национальные антибольшевистские формирования во главе с офицерами соответствующей национальности. Среди офицеров-алтайцев были, в частности, Б. Сарсенов, Ю. Р. Саиев, С. Майнагашев, Тудаяков, Добранов, Чевалков, Манеев. В Западной Сибири базой офицерского сопротивления служили в основном два источника Сибирское казачье войско и расквартированная до войны 11-я Сибирская стрелковая дивизия (41-й полк в Новониколаевске, 42-й в Томске, 43-й и два батальона 44-го в Омске, по одному батальону 44-го в Барнауле и Семипалатинске) — именно офицеры этих полков, вернувшиеся в свои родные города, составляли наиболее сплоченные ячейки и сыграли роль ядер, к которым примкнули более многочисленные, но более разрозненные офицеры иных полков старой армии[860].
Выдающуюся роль в подготовке выступления в Сибири сыграл полковник А. Н. Гришин-Алмазов. Посредством постоянных разъездов он вполне конспиративно организовал целый ряд офицерских дружин на сибирской магистрали от Аткарска до Челябинска (он прибыл, по некоторым данным, по поручению ген. Алексеева для объединения доморощенных офицерских организаций; во всяком случае он объехал при большевиках все более или менее крупные сибирские города, внося систему и единство в кустарно создававшиеся офицерские организации[861]). Уже в марте частью покупкой, частью набегами на плохо охраняемые арсеналы, они добыли себе оружие. Общая численность военных организаций на всей территории Сибири к западу от Байкала к маю достигла 7 тыс. чел… Самой сильной была омская Иванова-Ринова (до 3 тыс. чел.), за ней по численности следовали организации в Томске, Иркутске и Новониколаевске[862]. В Красноярске к 1. 06 в организации полковника Гулидова насчитывалось до 800 ч, из которых более половины офицеры-фронтовики, создавшие на дачах вокруг города сеть баз. В Томске к июню в подполье находилось почти 3 тыс. офицеров и около 1000 «не вовлечены в организацию, но готовы поддержать». В омской организации было до 1,5 тыс. чел… В мае были организованы выступления в Нарымском крае, Енисейске, Камне-на-Оби (поручик Самойлов), Усть-Каменогорске (организация «Щит стального штыка»), Павлодаре, Барабинске (поручик Кондаратский), Балагинске, Томске (полковник Сумароков) и другие[863].
Одновременно с выступлением чехословаков в ряде городов Сибири офицерские организации свергли большевистскую власть и приступили к формированию частей. Первым таким городом стал Петропавловск, тайная организация которого насчитывала 60–70 ч (главным образом казачьи и пехотные офицеры). Здесь начальником военного района стал войсковой старшина Волков, начальников штаба — есаул Блохин, комендантом города — полковник Панкратов, начальником мобилизационного отдела — подъесаул Поротиков. Во главе отдельной инструкторской роты, укомплектованной исключительно офицерами (до 60 чел.), стал капитан Васильев, другую роту образовали добровольцы-учащиеся, казаки — сотню. В Кургане во главе офицерского добровольческого отряда (150 чел.) встали чех поручик Грабчик и штабс-капитан Титов[864], в Шадринске, взятом курганским отрядом через неделю, местный добровольческий отряд (120–150 или около 400 чел.) возглавил капитан Куренков[865]; в Ишиме, освобожденном петропавловским отрядом, также была создана Ишимская офицерская добровольческая рота (30 чел)[866]. К 1 июня были сформированы Ново-Николаевский полк, рота, конный отряд и конвойная команда общей численностью до 800 чел. [867] При приближении повстанцев к Омску, там 6–7. 06 выступила, поддержанная союзом солдат-фронтовиков, местная офицерская организация (к ней присоединились служившие в красных частях поручик Скурихин и прапорщик Жуков) во главе с полковником Ивановым-Риновым, который и вступил в должность начальника гарнизона и фактически управлял всей очищенной от большевиков территорией. В ночь с 13 на 14 июня в Иркутске выступила местная офицерская организация во главе с полковником Эллерц-Усовым и комиссаром милиции подпор. Щекачевым (до 400 чел.), но большинство участников восстания погибло, а 12 (в т. ч. шт. — кап. Телятьев) были расстреляны. Однако организация сохранилась и сыграла важную роль при взятии Иркутска 10 июля[868]. Позже там была сформирована из местных добровольцев 3-я Иркутская дивизия[869].
В районе Тары выступила офицерская организация шт. — кап. Рубцова. Акмолинск был захвачен организацией Кучковского, в Барнауле 11. 06 произошло выступление организации шт. — кап. Ракина (400 чел.), в Камне-на-Оби — пор. Самойлова. Семипалатинск (где при попытке захвата оружейного склада был убит пор. Правденко) был 11. 06 взят отрядом есаула Сидорова и кап. Виноградова при помощи отряда есаула Машинского и станичного атамана Леднева. 8. 06 начал борьбу Каракорум-Алтайский военный комитет во главе с полковником Катаевым (его отрядами командовали Венярский, подпор. Лукашевич, прапорщик Любимцев), там же в с. Кош-Агач поднял восстание шт. — кап. Д. В. Сатунин, вместе с которым действовал сотник Шустов. В Зайсане большевиков сверг войсковой старшина Кузнецов, Павлодар был захвачен подпольным центром во главе с офицерами Ивановым и Казначеевым и отрядом атамана Тычинского, Усть-Каменогорск отрядом хорунжего Толмачева (убит)[870]. Томск был захвачен 29 июня также офицерской организацией (нач. орготдела — полковник Шнапперман)[871], там сразу выдвинулся молодой офицер 42-го Сибирского стрелкового полка подполковник А. Н. Пепеляев[872].
В Омске образовалось Сибирское правительство, во главе его вооруженных сил которого встал А. Н. Гришин-Алмазов. Сибирским временным правительством начала формироваться Сибирская армия. Ядром формировавшегося в Омске Степного Сибирского корпуса (генерал-майор П. П. Иванов-Ринов) стали офицеры 11-й Сибирской стрелковой дивизии: во главе 1-й Степной Сибирской дивизии были полковники ее 44-го полка Фукин и Вержбицкий, полками командовали подполковники Вознесенский (43-го), Панков (43-го) и Черкасов (42-го), а также некоторые офицеры других частей, зарекомендовавшие себя в подполье капитан 109-го пех. полка Жилинский, капитан артиллерии Вержболович, ротмистр Манжетный и другие. Видную роль сыграл случайно попавший в Сибирь штабс-капитан Казагранди, уже в первый день освобождения Омска приступивший к формированию Первого партизанского офицерского отряда (72 чел.) и через день выступившего с ним на фронт. Еще один такой же отряд был создан в Омске полковником Смолиным (среди 44 русских было 25 офицеров, 4 вольноопределяющихся, 6 солдат и 9 учащихся). Эти два отряда (90 и 80 чел.) наряду со Степными полками и составили главные силы Сибирской армии. При выходе из Омска 1-й Степной полк имел до 150 ч (в подавляющем большинстве офицеры), 2-й — тоже 150 (потом усилен Курганским добровольческим отрядом в 100 ч), 3-й, усиленный ротами из Петропавловска, также достиг численности в 150 ч. Конница была представлена формированиями сибирских казаков — отрядом сотников Тимофеева и Вальшевского и 2-м Сибирским казачьим полком, артиллерия — батареями капитанов Плотникова, Остальского и Седова (в 1-й батарее из 33 чинов 25 были офицеры)[873].
В Тобольске большевики были свергнуты подпольной офицерской организацией полковника Киселева (42-го Сибирского полка) и сформированный добровольческий отряд (100 чел., потом 120–150) выступил на соединение с омскими частями (потом это был 6-й Степной Сибирский полк, после слияния с ним роты, приведенной поручик Митрофановым из Тары, он насчитывал около 200 чел.). По занятии Ирбита к армии присоединились 60–70 местных офицеров, 30–40 их влилось в отряд Казагранди[874]. В Чите 23 августа одновременно с восстанием казаков (во главе с присланным для связи с офицерским подпольем есаулом Трухиным) восстали заключенные в местной тюрьме офицеры[875].
Формирование частей и в Поволжье, и в Сибири происходило сходным образом: сначала из офицеров, проживавших в данном городе, формировался офицерский батальон, который потом разворачивался в часть. Организация белых сил носила на первых порах зачастую случайный характер: наряду с офицерскими ротами и батальонами в одних полках и отрядах, существовали отряды при минимальном числе офицеров, кроме того, поскольку офицеры попадали в те или иные отряды по воле родства, уз совместной прошлой службы или случая, отрядами пехоты командовали артиллеристы, конницы — пехотинцы и т. д. [876]
В начале июня численность войск Западно-Сибирской (с 27 июня Сибирская) отдельной армии достигла 4 тыс. чел., что позволило в середине июня образовать Средне-Сибирский (А. Н. Пепеляев) и Степной Сибирский (П. П. Иванов-Ринов) корпуса, которые в августе получили номера 1-й и 2-й (позже был создан Уральский корпус (генерал-лейтенант М. В. Ханжин). К 18 июня армия насчитывала 6047 чел (в т. ч. 4332 штыка, 1215 сабель и 500 невооруженных)[877]. Вместе с чехами и казаками она сражалась с красными войсками Центросибири по всей Сибири. Белыми отрядами командовали в это время полковники Буткевич, Ярушин, подполковники В. И. Волков, Б. Ф. Ушаков (вскоре убитый у Байкала), капитаны П. А. Бондалетов (Якутия), Виноградов, Кушнарев (убитый под Минусинском), поручик Гордеев, Б. С. Геллерт и др.
Поделиться книгой: