Помоги проекту - поделись книгой:
— Ударный дивизион Кавказской кавалерийской дивизии — около 120 чел. (полковник Ширяев и ротмистр Дударев) — регулярная часть, прибывшая в составе 80 чел. с Кавказского фронта[299];
— 3-я Киевская школа прапорщиков — 400 чел. (полковник Мастыка) из 2-х рот (подполковники Дедюра и Макаревич), переведенная в начале ноября из Киева и стоявшая гарнизоном в Таганроге и почти полностью погибшая в ходе большевистского восстания 17–22 января 1918 г. [300];
— Таганрогская офицерская рота — около 50 чел. (капитан Щелканов), вскоре влита во 2-й Офицерский батальон[301];
— 1-й Кавалерийский дивизион (полковник Гершельман) — 138 чел., в т. ч. 71 офицер, сформированный в Ростове в декабре 1917 г. [302]
Численность армии, однако, оставалась сравнительно небольшой, что было вызвано целым рядом причин. Прежде всего, далеко не все офицеры, проживавшие непосредственно в районе формирования Добровольческой армии, присоединялись к ней. И это обстоятельство было самым трагичным. В Ставрополе, Пятигорске и других городах Северного Кавказа и Донской области, не говоря уже о Ростове и Новочеркасске, в конце 1917 г. скопилось множество офицеров (см. выше), оказавшихся не у дел после распада армии, но по различным причинам не присоединявшимися к добровольцам. Основной причиной была продолжающаяся глубокая апатия, развившаяся после всего, перенесенного на фронте и обусловившая пассивное поведение офицерства в ходе октябрьских событий, неверие в возможность что-либо исправить, чувство отчаяния и безнадежности, наконец, просто малодушие. Других удерживала неопределенность положения Добровольческой армии, третьи просто не были в достаточной мере информированы о ее целях и задачах. Как бы там ни было, но им пришлось стать жертвой собственной нерешительности и недальновидности. По просьбе прославленного донского партизана полковника Чернецова был дан приказ по гарнизону Новочеркасска о регистрации офицеров. Перед регистрацией было устроено собрание для освещения положения в области., где выступили Каледин, Богаевский и Чернецов: «Г. г. офицеры, если так придется, что большевики меня повесят, то я буду знать — за что я умираю. Но если придется так, что большевики будут вешать и убивать вас, благодаря вашей инертности — то вы не будете знать, за что вы умираете». Из 800 присутствовавших записалось только 27, потом 115, но на следующий день на отправку пришло 30[303]. Так и случилось. Чернецов доблестно сложил свою голову, а офицеры, оставшиеся в Ростове, скрывавшиеся, изловленные и расстрелянные, не знали, за что они погибли[304]. В начале февраля была предпринята последняя попытка привлечь ростовское офицерство, но на собрание пришло всего около 200 ч, и из них большинство не поступило в армию («Странный вид имели пришедшие: немногие явились в военной форме, большинство в штатском, и то одетые явно «под пролетариев». Это было не собрание офицеров, а худший род митинга, на который собрались подонки, хулиганы… Позорное собрание!»). «На следующий день в газетах было помещено объявление, предлагающее в трехдневный срок не вступившим в армию покинуть Ростов. Несколько десятков поступили в армию. Остальные… щеголявшие еще вчера по людным улицам Ростова в блестящих погонах, сегодня толпами стали появляться на вокзале без погон и кокард, с отпоротыми от шинелей золотыми пуговицами, торопясь покинуть опасную зону. Картина была омерзительная»[305].
Из России приток добровольцев был крайне затруднен. В областях, занятых большевиками, и даже на Украине, невозможно было даже получить какую-либо информацию о Добровольческой армии, и подавляющее большинство офицеров о ней попросту ничего не знало. По появляющимся иногда в газетах сообщениям о «бандах Корнилова», которых вот-вот должны прикончить, не было возможности сделать выводы о действительном состоянии Белого движения на Юге. В Киеве даже весной 1918 г. о Добровольческой армии почти ничего известно не было: «доходившие с разных сторон сведения представляли добровольческое движение как безнадежные попытки, обреченные заранее на неуспех за отсутствием средств»[306]. «В Москве, к концу декабря, передавали, что на Дону уже собралась у ген. Алексеева большая армия. Этому верили и этому радовались, но… выжидали… стали говорить о неясности положения на Дону, включая даже сомнения о сборе там армии»[307]. Очень большую роль играла привязанность офицеров к своим семьям, существование которых надо было как-то обеспечивать в условиях тогдашней анархии и террора. Очень немногие могли пренебречь этими соображениями. Во второй половине ноября положение на путях на Дон резко ухудшилось, в январе 1918 г. стояли уже не заставы красных, а сплошной фронт их войск. Единственной возможностью было пройти только по глухим, незначительным проселочным дорогам, обходя населенные пункты. «Просачиваются немногие, дерзавшие до конца. Их число возросло снова, когда в конце января началась демобилизация армий на фронтах»[308]. Все это приводило к тому, что «пробивались сотни, а десятки тысяч в силу многообразных обстоятельств, в том числе, главным образом семейного положения и слабости характера, выжидали, переходили к мирным занятиям, или шли покорно на перепись к большевистским комиссарам, на пытки в чрезвычайку, позднее — на службу в Красную армию»[309].
Один из будущих добровольцев, находившийся в Киеве, вспоминал: «Я зашел в Аэро-фото-граммометрические курсы, где, я знал, было около 80 офицеров авиации. Они сидели, курили и обсуждали последние политические события. Я рассказал им о сведениях, полученных с Дона, и стал убеждать ехать туда с нами. Увы! Мое многочасовое красноречие пропало даром… никто из господ офицеров не пожелал двинуться на соединение с формирующейся антибольшевицкой армией»[310]. «Прежде всего, многие не знали о существовании ячейки Белой борьбы на Дону. Многие не могли. Многие не хотели. Каждый был окружен влиянием вражеских сил, боялся часто за свою жизнь или находился под влиянием своих родных, думавших лишь о безопасности своего близкого»[311]. Были, конечно, и примеры другого рода. Один из очевидцев Кубанского похода, рассказав о смерти одного из его участников, замечает: «Когда мы возвратились на Дон, к нам в Ольгинскую станицу приехал его старший брат, последний из трех братьев, оставшихся в живых. Он оставил молодую жену и маленькую дочь и приехал заменить своего брата. Его мать сказала ему: «Мне легче видеть тебя убитым в рядах Добровольческой армии, чем живым под властью большевиков»[312]. Но такое самоотречение не могло быть массовым.
Очень существенным фактором, крайне отрицательно сказавшимся на численности Добровольческой армии, было ее фактически нелегальное существование. Атаману Каледину приходилось считаться с эгоистической позицией части донских кругов, надеявшихся «откупиться» от большевиков изгнанием добровольцев из пределов области, и та небольшая помощь, которая ей оказывалась, оказывалась по его личной инициативе. «Донская политика лишала зарождавшуюся армию еще одного весьма существенного организационного фактора. «Кто знает офицерскую психологию, тому понятно значение приказа. Генералы Алексеев и Корнилов при других условиях могли бы отдать приказ о сборе на Дону всех офицеров русской армии. Такой приказ был бы юридически оспорим, но морально обязателен для огромного большинства офицерства, послужив побуждающим началом для многих слабых духом. Вместо этого распространялись анонимные воззвания и «проспекты» Добровольческой армии. Правда, во второй половине декабря в печати, выходившей на территории советской России, появились достаточно точные сведения об армии и ее вождях. Но не было властного приказа, и ослабевшее нравственно офицерство уже шло на сделки с собственной совестью… Невозможность производства мобилизации даже на Дону привела к таким поразительным результатам: напор большевиков сдерживали несколько сот офицеров и детей — юнкеров, гимназистов, кадет, а панели и кафе Ростова и Новочеркасска были полны молодыми здоровыми офицерами, не поступавшими в армию. После взятия Ростова большевиками советский комендант Калюжный жаловался на страшное обременение работой: тысячи офицеров являлись к нему в управление с заявлениями, «что они не были в Добровольческой армии»… Так же было и в Новочеркасске»[313].
Была и еще одна причина, о которой один из добровольцев сказал так: «Древнегреческая пословица говорит: «Кого боги хотят погубить, того они лишают разума»… Да, с марта 1917 года значительная часть русских людей и офицерства лишились разума. Мы слышали: «Нет Императора — нет смысла служить». На просьбу нашего начальника дивизии генерала Б. Казановича к графу Келлеру, не отговаривать офицеров от поступления в Добровольческую Армию, был ответ: «Нет, буду отговаривать! Пусть подождут, когда наступит время провозгласить Царя, тогда мы все вступим» (как было показано в предыдущей главе, «вступить»-то ему все равно пришлось, только тогда было уже поздно). Забыто было все, так четко нам втолкованое и ясно воспринятое в прекрасных военных училищах: повеление при отречении Императора, данная присяга, немецкий и интернациональный сапоги, попирающие родную землю…»[314].
Наконец, тех, кто все-таки решил пробраться на Дон, ждало множество опасностей. Добраться до Ростова и Новочеркасска из центральной России офицеру было чрезвычайно трудно. Вероятность быть заподозренными соседями по вагону и стать жертвой расправы была очень высока. На приграничных с Донской областью станциях большевиками с декабря был установлен тщательный контроль с целью задержания едущих на Дон добровольцев. Подложные документы не всегда спасали офицеров. «Их часто выдавали молчаливая сосредоточенность и внешний облик. Если в теплушке находились матросы или красногвардейцы, то опознанных офицеров зачастую выкидывали из вагона на полном ходу поезда»[315]. Сотни и тысячи офицеров погибли таким образом, не успев присоединиться к армии. Воистину, «сколько мужества, терпения и веры в свое дело должны были иметь те «безумцы», которые шли в армию, невзирая на все тяжкие условия ее зарождения и существования!» Вот один из эпизодов. В конце декабря из Киева с казачьим эшелоном выехал отряд во главе с полковником Толстовым. На ст. Волноваха поезд был окружен толпой, и казаки решили выдать «чужих» офицеров. Двое офицеров застрелились. Раздался голос полковника Толстова: «То, что сделали эти молодые люди — преступление. Они не достойны звания русского офицера. Офицер должен бороться до конца.» Штыки наперевес выскакивают первые наши офицеры. Мы выстроились перед вагоном и совершенно спокойно прошли через расступающуюся перед нами многотысячную толпу.» 1 января 1918 г. эти 154 офицера встретились с добровольцами[316].
Исключительную роль в спасении офицеров в Москве и отправке их на Дон и в Оренбург сыграла сестра милосердия М. А. Нестерович, без устали собиравшая для них по крохам деньги и организовавшая эвакуацию офицеров через солдатский «Союз бежавших из плена», снабжавший их своими документами. Более того, на станциях Грязи, Воронеж, Лиски солдаты из «Союза» дежурили на вокзалах, помогая отбить у толпы арестованных офицеров[317]. Первая партия в 142 человека уехала врассыпную с разных вокзалов, затем было доставлено 120 офицеров к Дутову; всего из Москвы ею было спасено и отправлено в белые формирования 2627 офицеров и юнкеров[318]. Некоторое количество офицеров смогло добраться до границ Дона только тогда, когда армия уже ушла в Кубанский поход. Им пришлось остановиться и скрываться в станицах и хуторах, до которых они дошли, но многие не решились на это и повернули назад. В ст. Митякинской к апрелю собралось до 40 офицеров, до 100 — в соседней Луганской, но из-за неготовности казаков оказать сопротивление им пришлось сдаться или распылиться[319].
Хотя Дон представлял собой «маленький незатопленный островок среди разбушевавшейся стихии» — только здесь офицеры продолжали носить золотые погоны, только здесь отдавалась воинская честь и уважалось звание офицера[320], но и тут атмосфера была крайне неблагоприятной для добровольцев. Даже в Новочеркасске в ноябре несколько офицеров были убиты в затылок из-за угла[321]. Не изведавшее власти большевиков казачество оставалось тогда равнодушным, а «рабочие и всякий уличный сброд с ненавистью смотрели на добровольцев, и только ждали прихода большевиков, чтобы расправиться с ненавистными «кадетами». Мало понятное озлобление против них… было настолько велико, что иногда выливалось в ужасные, зверские формы. Ходить в темное время по улицам города, а в особенности в Темернике, было далеко не безопасно. Были случаи нападений и убийства. Как-то раз в Батайске рабочие сами позвали офицеров одной из стоявших здесь добровольческих частей к себе на политическое собеседование, причем гарантировали им своим честным словом полную безопасность. Несколько офицеров доверились обещанию и даже без оружия пошли на это собрание. Около ворот сарая, где оно должно было происходить, толпа окружила несчастных офицеров, завела с ними спор сначала в довольно спокойном тоне, а затем, по чьему-то сигналу, рабочие бросились на них и буквально растерзали четырех офицеров… На другой день я был на отпевании двух из них в одной из ростовских церквей. Несмотря на чистую одежду, цветы и флер — вид их был ужасен. Это были совсем юноши, дети местных ростовских жителей. Над одним из них в безутешном отчаянии плакала мать, судя по одежде, совсем простая женщина»[322]. В город приходилось отпускать только по 5 человек вместе и хорошо вооруженных[323].
Немногочисленность добровольцев компенсировалась тем, что это были люди, беззаветно преданные своей идее, имевшие военную подготовку и боевой опыт, которым было нечего терять, кроме жизни, сознательно поставленной на карту спасения родины. Ген. Лукомский, характеризуя моральные качества первых добровольцев, вспоминал, как выбранный им на должность адъютанта офицер отказался занять эту должность: «По его словам, он не хотел бы занимать безопасное место адъютанта в то время, когда его товарищи подвергаются лишениям и опасностям боевой жизни. Вскоре после этого он был убит, спасая в бою раненого офицера. Узнав о его смерти, пошел в ряды Добровольческой армии его брат, тяжело контуженный во время Европейской войны и безусловно подлежащий освобождению от службы. Он также был убит. Третий их брат был убит во время Европейской войны. Из таких честных и доблестных бойцов была сформирована маленькая армия генерала Корнилова»[324]. Руководители армии — генералы Л. Г. Корнилов, М. В. Алексеев, А. И. Деникин, С. Л. Марков, И. Г. Эрдели и другие, представляли собой цвет русского генералитета. Многие из добровольцев уже лишились близких, часть принимала участие в боях в Петрограде и Москве. Вот одна из типичных судеб: «Мне рассказали потом его историю. Большевики убили его отца, дряхлого отставного генерала, мать, сестру и мужа сестры — полного инвалида последней войны. Сам подпоручик, будучи юнкером, принимал участие в октябрьские дни в боях на улицах Петрограда, был схвачен, жестоко избит, получил сильные повреждения черепа и с трудом спасся. И много было таких людей, исковерканных, изломанных жизнью, потерявших близких или оставивших семью без куска хлеба там, где-то далеко, на произвол бушующего красного безумия[325]. По возрасту и чинам это были самые разные люди: «В строю стояли седые боевые полковники рядом с кадетами 5-го класса»[326].
«В одной картине запечатлелась героическая борьба на Дону. Широкая улица большого города. Многоэтажные дома с обеих сторон. Парадные подъезды больших гостиниц. В залах ресторанов гремит музыка. На тротуарах суетливое движение тысячной толпы, много здорового молодого люда. Выкрики уличных газет, треск трамваев. Проходит взвод солдат. Они в походной форме, холщевые сумки за спиной, ружья на плечах. По выправке, по золотым погонам вы узнаете офицеров. Это третья рота офицерского полка. Вот капитан Зейме, Ратьков-Рожнов, вот Валуев, полковник Моллер, поручик Елагин, с ними два мальчика, еще неуверенно ступающих в больших сапогах по мостовой. Куда они идут? Под Ростовом бой. Полковник Кутепов с 500 офицерами защищает подступы к Ростову. Под Батайском ген. Марков с кадетами и юнкерами отбивается от натиска большевиков. Батайск за рекою. На окраинах слышна канонада. Потребовано подкрепление, и из Проскуровских казарм вышло 50 человек. Представьте себе эту картину. По шумной улице большого города в толкотне праздничной толпы проходит взвод солдат. 50 человек из пятисоттысячного города. И вот, когда перед вашими глазами встанут эти 50, вы поймете, что такое Добровольческая армия»[327].
9 (22) февраля 1918 г. Добровольческая армия выступила из Ростова в свой легендарный 1-й Кубанский («Ледяной») поход на Екатеринодар, ставший поистине героической эпопеей русского офицерства. Численность ее составляла 3683 бойца и 8 орудий, а с обозом и гражданскими лицами свыше 4 тысяч[328]. В самом начале похода в ст. Ольгинской армия, состоявшая до того из 25 отдельных частей, была реорганизована (батальоны превратились в роты, роты во взводы) и получила следующий вид[329]:
Сводно-Офицерский (1-й Офицерский) полк (ген… Марков) — из трех офицерских батальонов разного состава, Кавказского дивизиона, части Киевской школы прапорщиков, Ростовской офицерский и Морской рот;
Корниловский ударный полк (полковник Неженцев) — со включением частей Георгиевского полка и отряда полковника Симановского;
Партизанский полк (ген… Богаевский) — 3 пеших партизанских сотни, главным образом из донских партизан;
Особый Юнкерский батальон (ген. Боровский) — около 400 чел. (1-я рота из юнкеров и кадет, 2-я и 3-я из учащихся) — из прежнего Юнкерского батальона, Отдельного Студенческого батальона (Ростовского студенческого полка) и части Киевской школы прапорщиков;
Артиллерийский дивизион (полковник Икишев) — 4 батареи (подполковники Миончинский, Шмидт, Ерогин и полковник Третьяков);
Чехословацкий инженерный батальон — до 250 чел. с Русско-галицким взводом (капитан Неметчик, инженер Кроль, прапорщик Яцев);
Техническая рота (полковник Банин);
Конный отряд полковника Глазенапа — из донских партизан;
Конный отряд полковника Гершельмана — из регулярных кавалеристов;
Конный отряд подполковника Корнилова — из бывших чернецовских партизан.
Охранная рота штаба армии (полковник Дейло);
Конвой (из текинцев) командующего армией (полковник Григорьев);
Походный лазарет (доктор Трейман).
Офицерство с разваливающихся фронтов стекалось и на Кубань, но нерешительность Войскового правительства и шаткость его положения заставляли многих разочароваться в возможности создания здесь антибольшевистских сил и покидать край. Находившиеся в Екатеринодаре бывшие начальники дивизий и командиры корпусов, охваченные обычным для того времени параличом воли, оказались не способны возглавить сопротивление, однако в целом того позорного подавленного настроения у большинства офицеров, какое имело место в Киеве, Одессе, Ростове, Екатеринославе и других городах, здесь не наблюдалось, и большинство приняло участие в борьбе (тем более, что местными большевиками предполагалось истребление атаманского окружения и всех офицеров в городе)[330]. Так что и здесь стали создаваться добровольческие отряды. Первый был создан 1 ноября 1917 г. Кубанским атаманом из офицеров стоявшего в городе Кавказского запасного артиллерийского дивизиона и Кубанского гвардейского дивизиона, но через две недели после исчезновения непосредственной угрозы со стороны разложившихся солдат, распущен[331]. 29 ноября начальником для формирования отрядов на правах командующего армией был назначен генерал-майор К. К. Черный (9 января 1918 г. его сменил ген. Букретов, а 17-го — ген. Гулыга) и создан его Полевой штаб (начальник штаба — подполковник В. Г. Науменко). 6 декабря закончил формирование первого отряда войсковой старшина Галаев (135, позже 350 ч при 2-х орудиях и 6-ти пулеметах; батареей командовал капитан Е. Полянский), 2 января 1918 г. сформировался отряд капитан В. Л. Покровского (около 200, позже 350 ч при 2-х орудиях и 4-х пулеметах). Эти отряды состояли преимущественно из молодых офицеров, не старше капитана (как регулярных частей, так и казачьих), они разоружали большевизированные запасные части и несли охрану атаманского дворца. В середине января была сформирована батарея есаула Корсуна и смешанный отряд полковника С. Улагая[332].
К этому времени связь с Доном прервалась, высланный оттуда отряд капитана Беньковского был предательски разоружен на ст. Тимашевской и его офицеры брошены в тюрьму Новороссийска. 20 января было созвано собрание всех офицеров, находившихся в Екатеринодаре, на котором в ответ на выражения безнадежности и уныния с пламенной речью выступил генерал-квартирмейстер Полевого штаба полковник Н. Н. Лесевицкий, призвавший русское офицерство подняться на борьбу; тут же началась запись в возглавленный им отряд (800 ч при 2-х орудиях и 4-х пулеметах)[333]. Ядром этого отряда, получившего название «Отряд Спасения Кубани», послужили офицеры 5-й Кавказской казачьей дивизии, только что прибывшей с фронта во главе с полковником Г. Я. Косиновым. В его составе из юнкеров Киевского военного училища и Киевской школы прапорщиков была сформирована пешая сотня, из юнкеров Николаевского кавалерийского училища и Екатеринодарской школы прапорщиков — конный взвод, инженерная рота из 4-х взводов (ген… Хабалов), есаулом В. Я. Крамаровым офицерская батарея (главным образом из кубанцев)[334].
Первый бой с большевиками (в котором погиб войсковой старшина Галаев) добровольцы выдержали 22 января у ст. Энем. Отряд Покровского насчитывал тогда около 120 или 160 ч. В дальнейшем он (объединенный с галаевским) держал фронт в направлении ст. Тихорецкой, а отряд полковника Лесевицкого ст. Кавказской (на тимашевское направление выдвинулся отряд капитан Раевского). Формировались и более мелкие части, в частности, конная сотня имени войсковой старшина Галаева (около 50 офицеров), 1-я Кубанская добровольческая батарея имени войсковой старшина Галаева, отряды есаула Бардижа, войскового старшины Чекалова и другие[335]. На левом берегу Кубани действовали отряды полковников С. Улагая и Султана-Крым-Гирея[336].
22 февраля на совещании у Кубанского атамана полковника Филимонова (помимо командующего войсками и членов правительства присутствовали ген. Эрдели, полковники Галушко, Науменко, Косинов, Успенский, Кузнецов, Мальцев, Рашпиль, Ребдев, Султан-Келеч-Гирей и есаул Савицкий) было решено оставить Екатеринодар. 26 февраля 1918 г., накануне эвакуации города, Покровский (произведенный в полковники и назначенный 14 февраля командующим войсками Кубанской Области) приказал всем еще не состоящим в отрядах офицерам прибыть к нему, в результате чего прибыло около 180 чел. [337]. 1 марта вышедшие из города части были собраны и реорганизованы в ауле Шенжий и приняли следующий вид:
1-й стрелковый полк (подполковник Туненберг) — 1200 штыков (в т. ч. 700 офицеров, 400 юнкеров и 100 казаков) и 60 ч пулеметной прислуги;
Батарея (есаул Корсун) — 2 взвода (есаулы Корсун и Крамаров) по два орудия и 10 ч прислуги;
Черкесский конный полк (полковник Султан-Келеч-Гирей) — 600 чел.;
Конный отряд полковника Кузнецова — 100 чел.;
Конный отряд полковника Демяника — 50 чел. (все офицеры);
Пластунский отряд полковника Улагая — 100 чел. (в т. ч. 50 конных), из которых 85 офицеров;
Кубанская дружина (полковник Образ) — 65 чел.;
Кубанская отдельная инженерная сотня (капитан Бершов, потом полковник Попов);
Конвой командующего отрядом (капитан Никитин);
Кубанский лазарет (доктор Пеллерман);
Обоз (генерал-лейтенант Карцов)[338].
14 марта кубанские части, всего 3300 бойцов соединились с Добровольческой армией[339]. Оставленные в ауле Шенжий или, по другим данным, самовольно отделившиеся отряд полковника Кузнецова и батарея Корсуна 23 марта были почти полностью уничтожены красными на побережьи у с. Божьи Воды, 65 чел. взяты в плен, а полковник Кузнецов впоследствии расстрелян в Туапсе. Обычно же при ликвидации мелких отрядов, отделившихся от армии, пленные расстреливались на месте[340].
Вскоре после соединения армия была переформирована в две пехотные бригады: в 1-ю бригаду (ген… Марков) входили Офицерский и Кубанский стрелковый полки, 1-я Инженерная рота (бывш. Техническая) и 1-я отдельная батарея, во 2-ю (ген… Богаевский) — Корниловский и Партизанский полки, Пластунский батальон (кубанский), 2-я Инженерная рота (кубанская) и 2-я отдельная батарея, в конную — Конный и Черкесский полки, Кубанский конный дивизион (потом полк) и конная батарея (кубанская)[341]. Конный полк (впоследствии 1-й Офицерский конный) состоял из остатков мелких конных частей (27 марта 1-й и 2-й дивизионы были слиты в полк[342]) — тогда почти исключительно из офицеров (в частности, офицеры и юнкера-кубанцы составили 2 офицерскую сотню во главе с полковником Рашпилем) и понес огромные потери в знаменитой конной атаке под Екатеринодаром (в одной только сотне полковника Рашпиля было убито 32 офицера)[343]. Кубанский конный дивизион, в который после соединения была сведена кубанская кавалерия впоследствии развернулся в Корниловский конный полк под командой подполковника Корнилова и затем полковника Косинова[344].
За 80 дней похода (из которых 44 дня боев) — с 9 февраля по 30 апреля армия прошла 1050 верст. Каждый бой для двигавшейся в постоянном окружении голодной и оборванной крохотной офицерской армии был ставкой на жизнь или смерть. Никто из офицеров не ждал для себя пощады в случае поражения. Они могли выжить, только составляя армию, и армию побеждающую. Проходя десятки километров то по заснеженной степи, то по жидкой грязи, переходя по грудь в воде ледяные речки, ночуя в грязи и снегу под открытым небом, офицерам пришлось претерпеть неимоверные лишения, справедливо создавшие «первопоходникам» тот ореол мученичества, которым они были окружены впоследствии[345]. Именно эти люди стали ядром и душой Белого движения на Юге России, из их числа выдвинулись почти все видные командиры белых частей («первопоходниками» были практически все командиры батальонов и полков и большинство командиров рот Добровольческой армии), многие из них дослужились до высоких чинов.
Среди 3683 участников похода было 36 генералов (в т. ч. 3 генерала от инфантерии и генерала от кавалерии и 8 генерал-лейтенантов), 190 полковников, 50 подполковников и войсковых старшин, 215 капитанов, ротмистров и есаулов, 220 штабс-капитанов, штабс-ротмистров и подъесаулов, 409 поручиков и сотников, 535 подпоручиков, корнетов и хорунжих, 668 прапорщиков, 12 морских офицеров (в т. ч. 1 капитан 1-го ранга и 1 капитан 2-го ранга), 437 вольноопределяющихся, юнкеров, кадет и добровольцев и 2 гардемарина, 364 унтер-офицеров (в т. ч. подпрапорщиков и им равных), 235 солдат (в т. ч. ефрейторов и им равных) и 2 матроса. Кроме того — 21 врач, 25 фельдшеров и санитаров, 66 чиновников, 3 священника и 14 гражданских лиц. Из 165 женщин 15 были прапорщиками, 17 рядовыми доброволицами, 5 врачами и фельдшерицами, 122 сестрами милосердия и только 6 не служили в армии[346]. Всего в походе, не считая женщин и гражданских лиц, приняли участие 2325 офицеров и 1067 добровольцев. По возрасту — старше 40 лет было около 600 ч, и около 3000 моложе[347]. После возвращения Добровольческой армии на Дон она была реоганизована и пополнилась новыми добровольцами.
По прибытии ген. Алексеева на Дон между ним и штабом Румынского фронта была налажена связь, и там возникла идея о формировании Корпуса русских добровольцев для отправки на Дон. В это время в Яссах (где находился штаб фронта), находилось много офицеров, покинувших свои разложившиеся части. Начало отряду Дроздовского было положено так. Среди приехавших в Яссы были 9 офицеров 61-й артиллерийской бригады во главе с капитаном С. Р. Ниловым, намеревавшихся ехать на Дон. В штабе фронта они встретили сочувственное отношение капитана Федорова и полковника Давыдова, которые просили их подождать. «Неожиданно, поздно вечером 15 декабря в их комнату вошел в сопровождении полковника капитан Федоров. После взаимных приветствий присутствующие узнали, что пришел полковник Дроздовский — начальник 14-й пехотной дивизии. Полковник Дроздовский сразу приступил к делу. «Я думаю, сказал он, — начать в Яссах формирование отряда для борьбы с большевиками. Согласны ли вы присоединиться ко мне?» Ответ был единодушный — «Так точно». «Кто из вас старший?» — спросил полковник Дроздовский. Представился капитан Нилов. «Завтра в штабе фронта у полковника Давыдова получите ордер на помещение и будете комендантом». В этот момент было положено основание будущего отряда, совершившего поход Яссы — Дон, а утром, 16 декабря 1917 г., одна из палат лазарета Евгеньевской Общины Красного Креста явилась колыбелью 1-й бригады Русских Добровольцев»[348].
На ул. Музилер, 24 было открыто Бюро записи. Поступающие в бригаду давали подписку: «1. Интересы Родины ставить превыше всех других, как то: семейных, родственных, имущественных и прочих.», а также не роптать на недостатки обеспечения и неудобства. М. Г. Дроздовским были посланы офицеры-вербовщики в Одессу, Киев и другие крупные города и организован сбор оружия у разлагающихся частей фронта. Первое время бригада существовала неофициально: штаб фронта лишь закрывал глаза на ее деятельность, но 24 января ген. Щербачев решился открыто поддержать формирование добровольческих частей. Решено было сформировать 2-ю бригаду в Кишиневе и 3-ю в Белграде. Несмотря на настояния М. Г. Дроздовского, Щербачев не решился отдать приказ по фронту, предписывающий офицерам явиться в Яссы. Рядовые офицеры, знающие о формированиях лишь случайно, ждали такого приказа, исходящего от непосредственного начальника, и там, где командир проявлял такую инициативу, шли за ним. (В частности, командир 2-го Балтийского морского полка в Измаиле полковник Жебрак, собрал всех своих офицеров и выступил на соединение с Дроздовским.)
Поступавшие в бригаду офицеры сначала группировались в общежитии лазарета, а затем партиями направлялись в Скынтею, где распределялись по родам войск. Первой частью, сформированной Дроздовским, была конно-горная батарея капитана Колзакова, затем пулеметная команда, 1-я рота подполковника Руммеля, 2-я капитана Андриевского и легкая батарея полковника Ползикова. Вскоре были созданы кавалерийский эскадрон (на базе группы офицеров 8-го драгунского полка) штабс-ротмистра Аникеева, гаубичный взвод подполковника Медведева и бронеотряд[349].
Однако после оставления Добровольческой армией Ростова связь со штабом фронта прервалась, и последний, растерявшись и не считая возможным рисковать, издал приказ о расформировании добровольческих частей, освобождающий всех записавшихся от подписки. «Агитация против похода изводит, со всех сторон каркают представители генеральских и штаб-офицерских чинов; вносят раскол в офицерскую массу. Голос малодушия страшен, как яд. Колебания и сомнения грызут… Только неодолимая сила должна останавливать, но не ожидание встречи с ней. А все же тяжело», — писал в дневнике Дроздовский[350]. 2-я бригада ген. Белозора в Кишиневе (около 1000 ч) была распущена, но Дроздовский отказался подчиниться и, пробившись сквозь заслоны румынских войск, пытавшихся разоружить отряд, со своей бригадой и присоединившимися к ней офицерами 2-й бригады (60 чел.) и других частей 26 февраля 1918 г. вышел в поход на Дон[351].
Отряд Дроздовского состоял из следующих частей: стрелковый полк (ген… Семенов), конный дивизион (штабс-ротмистр Гаевский) из двух эскадронов (штабс-ротмистр Аникиев и ротмистр Двойченко), конно-горная батарея (капитан Колзаков), легкая батарея (полковник Ползиков), гаубичный взвод (подполковник Медведев), броневой отряд (капитан Ковалевский), техническая часть, лазарет и обоз. Начальником штаба отряда был полковник М. Войналович, его помощником — подполковник Лесли, начальником артиллерии генерал-лейтенант Невадовский (поступивший сначала рядовым). Отряд насчитывал 1050 чел., из которых 2/3 (667 чел.) были офицеры — все молодые (штаб-офицеров, кроме штабных, было всего 6 человек)[352].
По пути к отряду присоединялись офицеры и добровольцы, но далеко не все. «Офицерство записывается позорно плохо и вяло.» Мелитополь дал около 70 ч, Бердянск — 70–75, Таганрог — 50, большая группа офицеров из Одессы осталась на месте, дезориентированная ложным известием о гибели отряда[353]. Пройдя с боями огромное расстояние, отряд Дроздовского 21 апреля 1918 г. взял Ростов и соединился с восставшими казаками, освободив с ними Новочеркасск. В Новочеркасске поступало ежедневно так много добровольцев, что через 10 дней Офицерский полк развернулся из одного батальона в три, а численность всего отряда возросла до 3 тыс. человек. 27 мая отряд Дроздовского торжественно соединился с Добровольческой армией[354].
Южная Армия, формировавшаяся в Киеве союзом «Наша Родина» (герцог Г. Лейхтенбергский и М. Е. Акацатов), имела монархическую и прогерманскую ориентацию. В июле 1918 г. при союзе в Киеве было образовано бюро (штаб) Южной Армии, которым руководили полковники Чеснаков и Вилямовский, имевшее целью вербовку добровольцев и отправку их в Богучарский и Новохоперский уезды Воронежской губ., где формировалась 1-я дивизия ген. В. В. Семенова. Начальником штаба армии был приглашен ген. Шильдбах (бывший командир л. — гв. Литовского полка), начальником контр-разведки Южной Армии в Киеве в августе 1918 г. был будущий создатель Русской Западной армии подполковник Бермонт (кн. Авалов). В августе началось формирование 2-й дивизии ген. Джонсона в Миллерово и штаба корпуса. В течение 3-х месяцев по всей Украине было открыто 25 вербовочных бюро, через которые отправлено в армию около 16 тыс. добровольцев, 30 % которых составляли офицеры, и около 4 тыс. в Добровольческую армию через Краснова[355]. В конце августа были сформированы эскадрон 1-го конного полка (полковник Якобсон) в Чертково и пехотный батальон в Богучаре. В штаб армии начали поступать предложения от целых офицерских составов кавалерийских и пехотных полков, сохранивших свои знамена и штандарты, вступить в армию при условии сохранения их частей[356].
Гетман Скоропадский активно поддерживал идею создания Южной армии. Именно он передал в армию кадры 4-й пехотной дивизии (13-й Белозерский и 14-й Олонецкий полки), из которых планировалось еще весной создать Отдельную Крымскую бригаду украинской армии. Кроме того, Южной армии были переданы кадры 19-й и 20-й пехотных дивизий, почти не использованные в гетманской армии. Именно они послужили основой для 1-й и 2-й дивизий Южной армии, а в начале 1919 года организационно вошли в состав Добровольческой армии 5-й дивизией и 13-м Белозерским полком 3-й дивизии.
Предполагалось, что Южная Армия будет действовать вместе с Донской, и атаман требовал перевода этих формирований в Кантемировку. После перевода их в район Чертково и Кантемировки, обнаружилось, что насчитывается едва 2000 ч, в т. ч. не более половины боеспособных, «остальные, — как писал Донской атаман, — священники, сестры милосердия, просто дамы и девицы, офицеры контрразведки, полиция (исправники и становые), старые полковники, расписанные на должности командиров несуществующих полков, артиллерийских дивизионов и эскадронов и, наконец, разные личности, жаждущие должностей губернаторов, вице-губернаторов и градоначальников, с более или менее ярким прошлым». Краснову пришлось выгнать более половины офицеров и просить Деникина о присылке их из Добровольческой армии, в чем ему было отказано[357]. К октябрю боевой элемент Южной Армии исчислялся всего 3,5 тыс. людей[358]. К концу октября. после четырех месяцев формирования Южная Армия насчитывала едва 9 тыс. штыков. Она была передана Северо-Восточному фронту Донской армии как «Воронежский корпус», и 7 ноября ген. Семенов со своей дивизией выступил на фронт. Однако в ноябре при 3000 шт. на фронте армия имела в тылу более 40 штабов, управлений и учреждений и в ней числилось около 20 тыс. чел. [359].
Астраханская Армия формировалась в Киеве независимо от Южной рядом организаций крайне правого толка и в отличие от последней была очень тесно связана с германским командованием[360]. Одним из ее организаторов был полковник Потоцкий[361]. Астраханский корпус во главе с Астраханским атаманом кн. Тундутовым (начальник штаба полковник Рябов) насчитывал около 3000 ч пехоты и 1000 конницы и оборонял степи за Манычем. После 1-го Кубанского похода в Астраханскую армию по призыву штабс-капитана Парфенова перешли до 40 только что произведенных в нем офицеров (через полтора месяца от них осталось 8 чел.)[362]. В Астраханской армии служило также немало офицеров-уроженцев нижнего Поволжья[363]. Саратовский корпус (в начале формирования именовался Русской народной армией) формировался летом 1918 г. на севере Донской области и действовал на царицынском направлении[364]. Он никак не мог вырасти больше бригады; составленная из крестьян Саратовской губ., она воевала в составе Донской армии[365].
Саратовская и Астраханская армии так же формировались при непосредственном участии гетмана Скоропадского. Этим армиям (как и Южной) из украинской казны были переданы громадные суммы на содержание. Реально же в Астраханском корпусе был сформирован лишь 1-й Астраханский пехотный полк, а в Саратовском — несколько отдельных «полков» крайне малой силы.
Ген. Гурко отмечал, что немецкое командование, видя в Добровольческой армии силу себе враждебную, почти столь же мечтающую о возобновлении войны с Германией, как и о свержении большевиков, препятствовало поступлению в нее добровольцев, поощряя, напротив, комплектование Южной Армии, однако «гвардейское офицерство в Южную Армию не шло, считая ее прогерманской, и инстинктивно стремилось в Ростов и Новочеркасск». Н. Н. Головин также писал, что «немецкие формирования не пользовались той популярностью, какой пользовалась Добровольческая армия»[366]. Тем не менее, по мнению А. С. Лукомского, Добровольческой армии был нанесен существенный вред: «Очень и очень многие из хороших офицеров, стремившихся попасть в Добровольческую армию Деникина, теперь или шли в Южную армию, или, не идя ни туда, ни сюда, заняли выжидательную позицию, выясняя, какие же лозунги в Добровольческой армии. Это же послужило причиной задержать свой отъезд в Добровольческую армию и для менее устойчивой части офицеров, нашедших предлог и объяснение для неисполнения своего гражданского долга»[367]. После поражения Германии В. В. Шульгин обратился в № 36 газеты «Россия» к руководителям Астраханской и Южной армий с письмом, где, в частности, говорилось: «Ваша тяжкая жертва была принесена напрасно» и советовал «соединиться с людьми, которые, как и вы любят Россию, но которые шли к ее спасению другими путями». Сам Шульгин считал, что в скором времени следует ожидать массового бегства офицеров из Южной армии в Добровольческую (на что ген. Драгомиров писал ему, что «нужно успокоить офицеров Южной Армии и убедить их не уходить из ее рядов, т. к. в скором времени все равно они попадут под наше начальство»)[368].
30 сентября 1918 г. Донской атаман издал приказ о формировании Особой Южной армии из трех корпусов: Воронежского (бывшая Южная армия), Астраханского (бывшая Астраханская армия) и Саратовского (бывшая Русская народная армия) во главе с ген. Н. И. Ивановым (начальник штаба ген. Залесский)[369]. Осенью 1918 г. она насчитывала более 20 тыс. ч, из которых на фронте находилось около 3 тыс. бойцов. Части армии, действовавшие на воронежском и царицынском направлении, понесли большие потери. В феврале-марте 1919 г. они были переформированы и вошли в состав 6-й пехотной дивизии ВСЮР[370].
К моменту занятия Дона большевиками в войске состояло около 6 тыс. офицеров[371] (донская артиллерия на 1. 01. 1918 г. насчитывала 213 офицеров)[372]. Однако далеко не все они активно боролись с большевиками на стороне своего войскового атамана. По прибытии на Дон фронтовые казачьи части фактически распались, и, хотя отношение к офицерам осталось уважительным, они были лишены возможности повести их за собой. Значительная часть казаков, уставшая от войны и не испытавшая еще власти большевиков, не склонна была оказывать им сопротивление. Придя на Дон, полки расходились по станицам, с офицерами обычно прощались миролюбиво и даже сердечно. Последние, впрочем, были уверены, что испытав на себе большевистскую власть, казаки возьмутся за оружие, как сказал при прощании один из офицеров 3-го полка: «Погодите, весною нас еще позовете!»[373] Как отмечал Деникин, «донское офицерство, насчитывающее несколько тысяч, до самого падения Новочеркасска уклонилось вовсе от борьбы: в донские партизанские отряды поступали десятки, в Добровольческую армию единицы, а все остальные, связанные кровно, имущественно, земельно с войском, не решались пойти против ясно выраженного настроения и желаний казачества»[374].
Поэтому единственной силой, которой располагало Донское правительство, были добровольческие отряды, возглавляемые наиболее решительными офицерами (в последствии ушедшими во главе их в Степной поход) и в значительной мере из офицеров же (не только казачьих) и состоявшие. Особенно прославились отряды кубанского сотника Грекова (сформированный в ноябре на базе группы кубанцев, возвращавшихся с фронта, и к концу января насчитывавший до 150 ч), есаула Р. Лазарева, войскового старшины Э. Ф. Семилетова, есаула Ф. Д. Назарова, поручика В. Курочкина, сотника Попова (погибший в конце января у хут. Чекалова) и самый большой — есаула В. М. Чернецова[375]. Отряд последнего (сформированный 30 ноября[376]), численностью до 600 чел, успешно громил многократно превосходящие по силе красные части, но 21 января недавно произведенный в полковники Чернецов под Глубокой попал в плен и был зарублен вместе с примерно 40 офицерами и добровольцами своего отряда[377]. Существовала также Донская офицерская дружина (200 ч, в т. ч. 20 офицеров)[378] и партизанская артиллерия из добровольцев: Отдельный взвод есаула Конькова и еще три — сотника Е. Ковалева, есаула Абрамова и подъесаула Т. Т. Неживова, а также Семилетовская батарея (штабс-капитан Щукин) и отдельные орудия (есаул А. А. Упорников и сотник Лукьянов)[379].
После самоубийства Каледина несколько сот офицеров во главе с ген. П. Х. Поповым (начальник штаба полковник В. И. Сидорин) ушли в Степной поход (1727 чел. боевого состава, в т. ч. 617 конных при 5 орудиях и 39 пулеметах). Состав Степного отряда был следующий: отряд войскового старшины Э. Ф. Семилетова (куда вошли отряды войскового старшины Мартынова, есаула Боброва и сотника Хоперского) — 701 чел.; пехотой командовал полковник Лысенков (сотнями — войсковые старшины Мартынов и Ретивов, капитан Балихин, есаулы Пашков и Тацин), конницей — войсковой старшина Ленивов (сотнями — подъесаулы Галдин и Зеленков); отряд (конный) есаула Ф. Д. Назарова — 252 чел.; отряд полковника К. К. Мамонтова (заместитель полковник Шабанов), куда вошли отряды полковников Яковлева и Хорошилова — 205 пеших и конных; юнкерский конный отряд есаула Н. П. Слюсарева (помощник есаул В. С. Крюков) — 96 чел.;
Атаманский конный отряд полковника Г. Д. Каргальскова (заместитель войсковой старшина Хрипунов) — 92 чел.;
Конно-офицерский отряд полковника Чернушенко (заместитель есаул Дубовсков) — 85 чел.;
Штаб-офицерская дружина ген. Базавова (заместитель полковник Ляхов) 116 чел.;
Офицерская боевая конная дружина войскового старшины Гнилорыбова — 106 чел.; инженерная сотня ген. Модлера — 36 чел.
Артиллерия была представлена Семилетовской батареей (капитан Щукин), батареями есаулов Неживова и Кузнецова (орудие сотника Мелихова). Штаб-офицерская дружина ген. Базавова, почти полностью состояла из бывших в отставке по возрасту генералов и штаб-офицеров. Среди участников Степного похода офицеры составляли очень большой процент причем, в т. ч. и на командных должностях, было немало и не казаков — полковники Чернушенко и Лысенко, капитан Балихин и др. Позже отряд пополнился калмыками ген. И. Д. Попова (сотни полковника Абраменкова, войскового старшины Кострюкова, подъесаула Аврамова и сотника Яманова). С пополнениями отряд вырос к концу марта до 3 тыс. чел. (2850 плюс 251 нестроевой). В самом походе потери были относительно невелики (к концу марта убит 81 чел.), но его участники были наиболее активными участниками войны и не удивительно, что большинство их (свыше 1600 чел.) погибло еще до мая 1919 г., а к моменту эвакуации из Крыма их оставалось около 400[380].
Оставшиеся же на Дону офицеры были перебиты в Новочеркасске и других местах. Многим удалось укрыться в своих станицах и на хуторах, где они дождались весны. Отдельные офицеры создавали свои отряды из казаков, калмыков, офицеров и юнкеров и оказывали сопротивление большевикам. В беспорядочной войне, развернувшейся по всему Дону, гибли и те, кто не принимал в ней участия. Потери донского офицерства были громадны. Например, 24 февраля в ст. Платовской из отряда Гнилорыбова было убито свыше 300 человек. К оставшимся в станицах офицерам отношение стариков и большинства фронтовиков было сочувственное. «Мутила рвань, кучка негодяев, нестроевые, обозники, оставшиеся дома, подкупленная муть дна и особенно иногородние, которые, видя офицеров, шипели от злости, рисуя себе картину, как они будут расправляться с ними, линчевать, убивать». В начале апреля офицеров взяли на учет. К Пасхе положение ухудшилось, за офицерами усиленно наблюдали. При начале восстания было приказано арестовать всех офицеров[381].
В марте 1918 г. Войсковой круг в ст. Константиновской избрал атаманом ген. П. Н. Краснова, а в начале апреля донское казачество повсеместно восстало против большевиков. Восстанием в большинстве станиц руководили скрывавшиеся там офицеры. Из сальских степей вернулись и отряды П. Х. Попова. Так сложилась Донская армия. В течение всего 1918 г. она действовала отдельно от Добровольческой, и положение и роль офицеров в ней существенно отличались. Единым организмом обе армии стали только с избранием в начале 1919 г. донским атаманом А. П. Богаевского и создания Вооруженных Сил Юга России (ВСЮР).
В апреле Донская армия состояла из 6 пеших и 2-х конных полков Северного отряда полковника Фицхелаурова, одного конного полка в Ростове и нескольких небольших отрядов, разбросанных по всей области. Полки имели станичную организацию с численностью от 2–3 тысяч до 300–500 ч — в зависимости от степени патриотического подъема в станице. Они были пешие, с конной частью от 30 до 200–300 шашек[382]. К концу апреля армия насчитывала до 6 тыс. чел., 30 пулеметов, 6 орудий (7 пеших и 2 конных полка). Она состояла из трех групп под общим командованием П. Х. Попова: Южная (полковник С. В. Денисов), Северная (войсковой старшина Э. Ф. Семилетов; бывший Степной отряд) и Задонская (полковник И. Ф. Быкадоров). В апреле командующим был назначен генерал-майор К. С. Поляков, начальником штаба — полковник С. В. Денисов, с мая ставший командующим[383].
На 12 мая 1918 г. войсковому штабу было подчинено 14 отрядов: генералов Фицхелаурова, Мамонтова, Быкадорова, полковников Туроверова, Алферова, Абрамовича, Тапилина, Епихова, Киреева, Толоконникова, Зубова, войсковых старшин Старикова и Мартынова, есаула Веденеева. К 1 июня отряды были сведены в 6 более крупных групп: Алферова на Севере, Мамонтова под Царицыном, Быкадорова под Батайском, Киреева под Великокняжеской, Фицхелаурова в Донецком районе и ген. Семенова в Ростове[384]. В середине лета армия увеличилась до 46–50 тыс. чел., по другим данным, к концу июля 45 тыс. чел. [385], 610 пулеметов и 150 орудий[386]. С августа 1918 г. станичные полки сводились, образуя номерные 2-3-х батальонные полки, а конные — 6-ти сотенные, распределенные по бригадам, дивизиям и корпусам на 4-х фронтах: Северном, Северо-Восточном, Восточном и Юго-Восточном. Тогда же завершилось формирование Молодой армии из казаков 19–20 лет: 2 пехотных бригады, 3 конные дивизии, саперный батальон и технические части с артиллерией[387].
Летом 1918 г. не считая постоянной Молодой армии, под ружьем находилось 57 тыс. казаков. К декабрю на фронте было 31,3 тыс. бойцов при 1282 офицерах; Молодая армия насчитывала 20 тыс. ч, Донской кадетский корпус насчитывал 622 кадета, имелось Новочеркаское училище, Донская офицерская школа (для подготовки командиров рот и сотен из офицеров военного времени, которые иначе не могли получить эти должности) и военно-фельдшерские курсы. К концу января 1919 г. Донская армия имела под ружьем 76,5 тыс. ч[388]. Донские полки в 1919 г. имели в строю по 1000 сабель, но после трех месяцев боев их состав сокращался до 150–200[389]. В составе Донской армии была в 1918 г. железнодорожная бригада (генерал-майор Н. И. Кондырин) из 4-х дивизионов по 3 бронепоезда и 5 отдельных бронепоездов. Экипажи их насчитывали 9 офицеров и 100 солдат. В 1919 г. бригада была разделена на два полка (полковники Рубанов и Ляшенко) по 9 бронепоездов[390].
Офицерами в полках были уроженцы тех же станиц. Если их не хватало, брали и из других станиц, а в случае крайней необходимости офицеров-неказаков, которым первое время не доверяли. По отзыву Краснова, младшие офицеры были хороши, но сотенных и полковых недоставало. Пережившие за время революции слишком много оскорблений и унижений старшие начальники недоверчиво относились к казачьему движению и первое время прятались по станицам и в Новочеркасске, избегая идти на фронт. Дисциплина была братская. Офицеры ели с казаками из одного котла, жили в одной хате — ведь они и были роднею этим казакам, часто у сына в строю во взводе стоял отец или дядя, но приказания их исполнялись беспрекословно, за ними следили, и если убеждались в их храбрости, то поклонялись им и превозносили. Такие люди, как Мамонтов, Гусельщиков, Роман Лазарев, были в полном смысле вождями, атаманами старого времени… Офицерам «своего» полка, то есть знакомым, казаки отдавали воинскую честь. Казаки требовали, чтобы офицеры шли впереди. Поэтому потери в командном составе были очень велики[391].
Сначала было решено не препятствовать уходу офицеров в отставку, и очень многие этим воспользовались. Однако оказалось, что резерв офицерства совсем не так велик, как предполагалось. Спасаясь от преследований, донские офицеры распылились по всей России, и было невозможно их собрать. «Кроме того, среди наличных офицеров многие были сильно утомлены физически и настолько глубоко пережили стадию своего морального унижения и оскорбления, что навсегда потеряли веру в успех дела и, следовательно, к предстоящей работе совсем не годились.» Поэтому были срочно предприняты следующие меры: 1) создана особая врачебная комиссия для проверки заявлений о непригодности к службе, 2) без всяких исключений было проведено в жизнь распоряжение (приказ № 213) о командировании на фронт всех годных к строю и оставлении на административных должностях только негодных к нему, 3) открыт прием в армию неказачьих офицеров (приказ № 24), 4) казачьим офицерам воспрещен переход в Добровольческую армию, а служившие там были отозваны, 5) воспрещен уход в отставку ранее 31 года, а ушедшие возвращены. На первое время армию удалось обеспечить офицерами, хотя качество их оставляло желать лучшего[392]. В дальнейшем Донская армия практически всегда ощущала огромный недостаток в офицерах (командование Добровольческой армии весьма неохотно направляло туда своих офицеров), который пополняла широким производством отличившихся в бою урядников[393]. К концу марта 1920 г., на момент Новороссийской катастрофы, донское офицерство насчитывало около 5 тыс. человек[394].
Историю белой армии на Юге России можно разделить на несколько этапов, каждому из которых соответствовал, как правило, и организационный: 1) зарождение и первые бои на Дону и Кубани, 2) 1-й Кубанский поход, 3) 2-й Кубанский поход, 4) осенне-зимние бои 1918 г. в Ставропольской губернии и освобождение Северного Кавказа, 5) бои в Каменноугольном бассейне зимой-весной 1919 г., 5) от наступления на Москву до эвакуации Новороссийска (лето 1919 — март 1920 гг.), 6) борьба Русской Армии в Крыму. Как общая численность ее, так и удельный вес офицеров в ее составе на каждом из этих этапов. естественно, различались.
Выше уже говорилось об организации белых частей в первой половине 1918 г. В начале июня, перед выступлением во 2-й Кубанский поход, армия была разбита на дивизии: 1-я пехотная (генерал-лейтенант Марков) — 1-й Офицерский, 1-й Кубанский стрелковый, 1-й Офицерский конный полки, 1-я Инженерная рота, 1-я Офицерская батарея и Отдельная конная сотня; 2-я пехотная дивизия (генерал-майор Боровский) — Корниловский ударный, Партизанский пехотный, 4-й Сводный Кубанский конный полки, 2-я Инженерная рота и 2-я Офицерская батарея[395]; 3-я пехотная дивизия (полковник Дроздовский) — 2-й Офицерский стрелковый, 2-й Офицерский конный полки, 3-я Инженерная рота, 3-я Отдельная легкая, Конно-горная и Мортирная батареи; 1-я конная дивизия (генерал от кавалерии Эрдели) — 1-й Кубанский (Корниловский), 1-й Черкесский, 1-й Кавказский и 1-й Черноморский конные полки и конно-горная батарея; 1-я казачья Кубанская бригада (генерал-майор Покровский) — 2-й и 3-й Кубанские конные полки и взвод артиллерии; не входили в состав дивизий Пластунский батальон[396], 6-дюймовая гаубица, радиостанция и 3 броневика («Верный», «Доброволец» и «Корниловец»)[397].
В июле-августе 1918 г. 1-я конная дивизия включала полки: Корниловский, 1-е Уманский, Запорожский, Екатеринодарский и Линейный, 2-й Черкесский, 1-я Кубанская казачья дивизия (ген… Покровский) — 2-е полки этих наименований[398]. 2-я Кубанская казачья дивизия (полковник Улагай) включала 1-й и 2-й Хоперские, 1-й Лабинский и 2-й Кубанский полки[399]. Были также Отдельная Кубанская казачья бригада (полковник Шкуро) и Пластунская бригада (ген… Гейман)[400]. В отряде Шкуро в сентябре 1918 г. состояли 1-я Кавказская дивизия (1 и 2-й Партизанские, 1 и 2-й Хоперские, 1 и 2-й Волжские), 1-я Туземная горская (1 и 2-й Кабардинские, 2 и 3-й Черкесские, Карачаевский полк и Осетинский дивизион) и пластунская бригада (Офицерский, Терский и Хоперский батальоны)[401]. В армии существовали также 1-й Ставропольский офицерский полк (сформирован после занятия Шкуро Ставрополя из имевшихся в городе офицеров, юнкеров и студентов[402]), 1-й Астраханский добровольческий полк, 1-й Украинский добровольческий полк, Солдатский полк (сформирован в июле из пленных красноармейцев, позже ему передано знамя 83-го пехотного Самурского полка, и полк переименован в Самурский) и другие части.
В ноябре 1918 г. дивизии Казановича и Боровского были развернуты в 1-й и 2-й армейские корпуса, сформирован 3-й армейский корпус (ген. Ляхов), а из 1-й конной и 2-й Кубанской дивизий сформирован 1-й конный корпус (ген. Врангель)[403]. В декабре в составе армии были созданы Кавказская группа, Донецкий, Крымский и Туапсинский отряды[404]. В Крыму с конца 1918 г. формировались также сводные полки 13-й и 34-й пехотных дивизий, входившие в 4-ю пехотную дивизию[405]. К началу 1919 г. Добровольческая армия состояла из пяти корпусов: 1–3 армейские, Крымско-Азовский и 1-й конный; в феврале последний переименован в 1-й Кубанский и создан 2-й Кубанский корпус, включавшие 5 пехотных и 6 конных дивизий, 2 отдельные конные и 4 пластунские бригады. В состав 1 и 2-го корпусов в феврале вошли переданные донским атаманом части бывших Астраханской и Южной армий[406].
В начале 1919 г. были образованы Вооруженные Силы Юга России, состоявшие из ряда оперативных объединений, важнейшими из которых были Добровольческая, Донская и Кавказская армии. В составе ВСЮР также числились с 22. 01. 1919 г. действовавшие отдельно Войска Закаспийской области. Кроме того, существовала государственная стража и морские силы (Черноморский флот, Каспийская и речные флотилии). К осени 1919 г. ВСЮР имели также запасные: пулеметный батальон, инженерный полк и бронеавтомобильный дивизион, 7 отдельных дивизионов тяжелой артиллерии, 10 отдельных телеграфных рот (3 дивизиона), 6 автомобильных батальонов, 8 железнодорожных батальонов, 3 местные бригады и ряд других отдельных частей[407]. Бронепоездные силы (не считая бронепоездов Донской армии) состояли из 10 дивизионов (по два легких и тяжелому бронепоезду) и свыше 20 отдельных бронепоездов[408].
Добровольческая армия (генерал-лейтенант В. З. Май-Маевский) включала к середине июня 1919 г. 1 армейский (1-я, 3-я и 7-я пехотные дивизии) и 3-й конный (1-я Кавказская и 1-я Терская казачьи дивизии) корпуса, 2-ю Кубанскую пластунскую бригаду, а также части Таганрогского гарнизона и штаба армии, к концу июля в нее были включены группа ген. Промтова (5-я пехотная дивизия и 2-я Терская пластунская бригада) и вновь сформированный 5-й кавалерийский корпус, в который была сведена вся регулярная кавалерия: 1-я (полки Сводно-Гусарский, Сводно-Уланский и сводные 9-й и 12-й кавалерийских дивизий русской армии; осенью также Ингерманландский гусарский и 1-й конный) и 2-я (полки Сводно-Драгунский, сводный Кавказской кавалерийской дивизии, 1-й и 2-й Сводно-гвардейские полки и дивизион Гардейской конной артиллерии; осенью также 2-й и 3-й конные) конные дивизии[409]. К 15 сентября в 1-м корпусе числились 1-я (марковские и корниловские полки), 3-я (дроздовские полки) и 9-я (Алексеевский, Белозерский, Олонецкий и Сводно-стрелковый полки) дивизии (отдельно существовал Сводный полк 1-й отдельной кавалерийской бригады), а из 5-й и 7-й (полки: сводный 4-й стрелковой дивизии, Якутский и сводный 15-й пехотной дивизии) был образован 2-й армейский корпус. 27 октября 1919 г. 1-я и 3-я пехотные дивизии (куда входили «именные» полки) были развернуты в 4 именных дивизии: Корниловскую, Марковскую, Дроздовскую и Алексеевскую (последняя выделена из 9-й дивизии; третьим ее полком стал Самурский) — по 3 полка, артбригаде 4-хдивизионного состава, отдельной инженерной роте и запасному батальону, а из 5-й дивизии (где остались Кабардинский и сводные полки бывших 19-й и 20-й пехотных дивизий) выделена Сводно-гвардейская. Кроме того, была сформирована 1-я Отдельная пехотная бригада из двух сводных полков бывшей 31-й пехотной дивизии[410].
Кавказская армия (генерал-лейтенант бар. П. Н. Врангель) включала сначала 1-3-й конные (3-й конный корпус составлен из 1-й конной и Горской дивизий, но через несколько дней, когда 1-й и 2-й корпуса были переименованы в Кубанские, 1-я Терская и Кавказская казачья дивизии составили 3-й Кубанский, а 3-й конный переименован в 4-й) и Сводно-Донской корпуса, Астраханскую бригаду, и 6-ю пехотную дивизию (сводные: Астраханский, Саратовский, Гренадерский полки и Саратовский конный дивизион). После переформирования состав выглядел так: 1-й Кубанский корпус (1-я Кубанская, 2-я Терская и 6-я пехотная дивизии), 2-й Кубанский корпус (2-я и 3-я Кубанские дивизии и 3-я Кубанская пластунская бригада), Сводный корпус (Сводно-Горская и Донская Атаманская бригада), 4-й (бывший 3-й) конный корпус (1-я конная и Астраханская дивизии и Кубанская отдельная пластунская бригада). В оперативном подчинении был Сводно-Донской корпус (4-я и 13-я дивизии)[411]. Состав корпусов постоянно менялся. В октябре 1-й Кубанский корпус включал Сводно-Гренадерскую дивизию (бывшая 6-я пехотная) с Павлоградским гусарским полком, 1-ю Кубанскую казачью дивизию, 2-ю Кубанскую пластунскую бригаду и 1-й отдельный тяжелый артдивизион, 2-й Кубанский (переброшен вскоре в Донскую и потом в Добровольческую армию) — 2-ю, 3-ю и 4-ю Кубанские казачьи дивизии, 4-й конный — 1-ю, Сводно-Горскую и Кабардинскую конные дивизии и 3-ю Кубанскую пластунскую бригаду; кроме того в армии были Нижневолжский (3-я Кубанская и Астраханская казачья дивизии и 5-й Кавказский стрелковый полк) и Заволжский (Кавказская стрелковая дивизия, 3-й Астраханский казачий полк и отряд степных партизан) отряды, Отдельная Кубанская казачья бригада, 2-я Терская пластунская бригада и Ставропольский конно-партизанский дивизион[412].
Донская армия (генерал от инфантерии Л. А. Сидорин) после объединения с ВСЮР в феврале 1919 г. была переформирована. Из отрядов формировались корпуса и дивизии по 3–4 полка[413]. Армия состояла из 1-го, 2-го и 3-го Донских корпусов, к которым летом добавился 4-й[414]. В августе 1919 г. последовала новая реорганизация: четырехполковые дивизии превращались в трехполковые бригады, которые сводились в девятиполковые дивизии (по 3 бригады в каждой)[415].
Войска Новороссийской области (генерал-лейтенант Н. Н. Шиллинг) были развернуты 12. 09. 1919 г. из 3-го армейского корпуса, образованного 3 июня из Крымско-Азовской Добровольческой армии. В мае туда входили 5-я пехотная и Сводная конная (Сводно-кирасирский, 2-й Офицерский конный, 2-й Таманский казачий, Гвардейский сводно-кавалерийский дивизион, Сводный полк Кавказской кавалерийской дивизии и Гвардейская конно-артиллерийская батарея) дивизии[416]. В сентябре-октябре их основу составляла 4-я пехотная дивизия (Симферопольский офицерский полк и по два сводных полка бывших 13-й и 34-й дивизий), Чеченская конная дивизия, а также Славянский стрелковый и Крымский конный полки[417].
Войска Киевской области (генерал от кавалерии А. М. Драгомиров) были образованы в августе 1919 г. В составе войск Новороссийской и Киевской областей воевали также малочисленные офицерские дружины, составленные из пожилых офицеров местных городов, в частности, Роменская офицерская дружина в несколько десятков ч[418]. Имелись также Войска Северного Кавказа (генерал от кавалерии И. Г. Эрдели), до 4. 08. 1919 г. именовавшиеся Войсками Терско-Дагестанского края, основу которых составляла 8-я пехотная дивизия (Апшеронский, Дагестанский и Ширванский полки и два сводных полка бывшей 52-й пехотной дивизии); они включали также 1-ю Кубанскую и 1-ю Терскую пластунские бригады, 2-ю Терскую казачью, Кабардинскую и Осетинскую конные дивизии и 5-й гусарский Александрийский полк. Основой войск Черноморского побережья (генерал-лейтенант С. К. Добророльский), была 2-я пехотная дивизия (Кавказский офицерский, Черноморский и 1-й Кубанский стрелковый полки)[419].
В декабре 1919 г. армия после тяжелого отступления и больших потерь была сведена в Добровольческий корпус. Регулярная кавалерия — в дивизию (гвардейская кавалерия была собрана в один Сводно-гвардейский полк, к ней присоединили л-гв. Гусарский и л-гв. Уланский Ее Величества полки из Сводно-горской дивизии и в январе 1920 г. л-гв. Гродненский гусарский из Сводно-гусарского полка[420]). Войска Киевской и Новороссийской областей прекратили существование, частично отойдя в Крым (3-й армейский корпус в начале 1920 г. включал Славянский, 1-й Кавказский стрелковый, Чеченский сводный полки), а группа войск ген. Бредова, отошедшая в Польшу, 3. 03. 1920 г. была переформирована в Отдельную Русскую Добровольческую армию (2-й армейский корпус из 5-й пехотной дивизии и Отдельной гвардейской бригады, 4-я стрелковая и 4-я пехотные дивизии, отдельные казачья и кавалерийская бригады)[421]. Донская и Кубанская армии[422] прекратили свое существование.
После эвакуации Новороссийска и Одессы белые войска в Крыму в начале апреля 1920 г. были сведены в три корпуса — Добровольческий, Крымский и Донской, Сводную кавалерийскую дивизию и Сводную Кубанскую казачью бригаду. В мае, когда ВСЮР были переименованы в Русскую Армию, она состояла из 4-х корпусов. 1-й армейский ген. Кутепова включал Корниловскую, Марковскую, Дроздовскую, 1-я кавалерийскую (1-4-й полки регулярной кавалерии) и 2-я конную (Отдельная — 5-7-й полки и Донская казачья бригады) дивизии; 2-й армейский ген. Слащева — 13 и 34-ю пехотные и Терско-Астраханскую казачью бригаду; Сводный ген. Писарева — Кубанскую и 3-ю конную (астраханские казаки и туземцы) дивизии; Донской ген. Абрамова — 2 и 3-ю Донские дивизии и Гвардейскую бригаду[423]. В июле из конных частей был создан Конный корпус ген. Барбовича (1-я и 2-я дивизии), в 1-й корпус включили 6-ю пехотную дивизию, во 2-й — 2-ю Отдельную сводную конную бригаду. Отдельную группу составили части, предназначенные для десанта на Кубань (1-я и 2-я Кубанские казачьи и Сводная дивизии и Терско-Астраханская бригада). После новой реорганизации в середине сентября в 1-ю армию ген. Кутепова вошли 1-й армейский (Корниловская, Марковская и Дроздовская дивизии), Конный (1-я и 2-я кавалерийские и 1-я Кубанская казачья дивизии) и Донской (1-я и 2-я Донские конные и 3-я Донская дивизии) корпуса, во 2-ю ген. Драценко — 2-й (13-я и 34-я пехотные дивизии и Сводно-гвардейский полк) и 3-й армейские (6-я и 7-я пехотные дивизии); отдельно существовали Терско-Астраханская бригада, военные училища, авиация, бронепоездные, бронетанковые, позиционные артиллерийские и различные вспомогательные части. Строевая артиллерия была организована в виде одноименных с пехотными дивизиями артбригад и отдельных дивизионов[424].
О количестве офицеров, воевавших в белых войсках на юге России, можно судить, во-первых, по данным об общей численности армий и соединений и частей (сведения о которых имеются на то или иное время), во-вторых, по сведениям о доле офицеров в этих частях и соединениях и интенсивности обновления их состава (такие данные по отдельным частям довольно многочисленны), в-третьих, по числу погибших и эмигрировавших. Имеются приблизительные данные и об общем числе офицеров в армии по состоянию на определенное время. Следует иметь в виду, что приводимые данные о численности армии чаще всего имеют в виду либо число бойцов непосредственно на фронте, либо общее число их на данный момент, но только «штыков и сабель», т. е. без численности не только тыловых служб, но и артиллерии и других специальных войск. Если почти для всего 1918 г. число бойцов практически совпадало с численностью армии или было близко к ней, то в 1919 г. доля небоевого элемента (в т. ч. больных и раненых) резко возросла, составляя более половины или даже 2/3 общей численности. Особенно это касается офицеров, среди которых было множество негодных к строевой службе по возрасту и инвалидности, вынужденных, однако, в условиях гражданской войны в каком-либо качестве состоять в армии.
Добровольческая армия (потеряв несколько тысяч человек за время с ноября до февраля) вышла в 1-й Кубанский поход в числе (по разным данным) 2,5–4 тыс., присоединившиеся к ней кубанские части насчитывали 2–3 тыс., вернулось из похода около 5 тыс., отряд Дроздовского в момент соединения с армией насчитывал до 3 тыс. В итоге весной 1918 г. Добровольческая армия насчитывала около 8 тыс. чел. В начале июня, она выросла еще на тысячу человек. К сентябрю 1918 г. в армии было 35–40 тыс. штыков и сабель, в декабре в действующих войсках было 32–34 тыс. и в запасных, формирующихся частях и гарнизонах городов — 13–14 тыс., т. е. всего около 48 тыс. чел. [425]. К началу 1919 г. Да насчитывала до 40 тыс. штыков и сабель[426], 60 % которых составляли кубанцы[427]. К середине июня собственно Добровольческая армия без других оперативных соединений насчитывала 20 тыс. штыков и 5,5 тыс. сабель, в конце июля — 33 тыс. штыков и 6,5 тыс. сабель, к октябрю — всего 20,5 тыс. бойцов[428]. В начале декабря 1919 г. в Добровольческой армии было 3600 штыков и 4700 сабель; весь Добровольческий корпус имел 2600 шт., 5-й кавалерийский — 1015 сабель, Полтавская группа 100 шт. и 200 сабель, в конной группе около 3500 сабель[429]. В момент отхода за Дон 26–27 декабря 1919 г. в Добровольческом корпусе было 3383 штыка и 1348 сабель (в Сводном Кубано-Терском корпусе 1580 сабель и в 4-х Донских корпусах 7266 штыков и 11098 сабель), на 1 января 1920 г. Добровольческий и Кубано-Терский корпуса имели 10988 бойцов, а Донская армия — 36470[430]. Приводятся о численности собственно Добровольческой армии и такие данные: до Ледяного похода — 4 тыс., под Екатеринодаром — 6, к июню 1918 г., на начало 2-го кубанского похода — 8–9, в августе — около 35 тыс. штыков и сабель, к сентябрю — 30–35, к походу на Москву в июне 1919 г. — 40, в начале 1920 г. (сведенная в корпус) и Добровольческий корпус в Крыму — 5 тыс. [431]
Добровольческая армия в 1919 г. была, как показано выше, главной, но не единственной, помимо Донской армии, войсковой группировкой. Кавказская армия, в частности, насчитывала в октябре 1919 г. 14, 5 тыс. чел. [432]. О численности Донской армии (помимо приведенных ранее) имеются следующие данные (тыс. бойцов): к 1. 05. 1918 г. — 17, к 1. 06–40, к 1. 07–49, к концу июля — 39, к 1. 08–31, к 20. 11–49,5, к 1. 02. 1919 г. — 38, на 15. 04, 21. 04, 10. 05–15, 16. 06–40, 15. 07–43, 1. 08–30, 1. 09–39,5, 1. 10–46,5, 15. 10–52,5, 1. 11–37, 1. 12–22, 1 и 22. 01 1920 г. — 39, 1. 02–38[433].
Численность белых сил на Юге в целом постоянно возрастала до лета 1919 г. После мобилизации к весне 1919 г., перед началом наступления в армии состояло около 100 тыс. чел., летом-осенью, в кульминационный период войны общее число их достигало 300 тыс. Число только штыков и сабель во ВСЮР к концу июля определяется до 85 тыс. в октябре (максимальная численность за всю войну) — около 150 тыс. на фронте и в тылу[434]. Советские газеты летом 1919 г. сообщали, что в армии Деникина 30 тыс. офицеров, 70 тыс. казаков, 10 тыс. горцев, а всего 140 тыс. человек[435]. Из Новороссийска в Крым перебралось 35–40 и из Крыма эвакуировалось до 80 тыс. войск[436]. На 5 января 1920 г. во ВСЮР оставалось 81506 чел, в т. ч. в составе Добровольческого корпуса 10 тыс., а всего в добровольческих частях 30802 чел[437]. К середине января на Дону и Кубани оставалось менее 54 тыс. (10 тыс. в Добровольческом корпусе, 7 — в кубанских частях и 37 в донских), офицеров среди них было не более 10 тысяч (в Донской армии к моменту Новороссийской эвакуации было около 5 тыс. офицеров). Отошедшая в Польшу группа Бредова в марте 1920 г. насчитывала около 23 тыс. чел. [438].
В конце марта 1920 г. на довольствии в армии состояло более 150 тыс. ртов, но из этого числа лишь около одной шестой могли почитаться боевым элементом, остальную часть составляли раненые, больные, инвалиды разных категорий, воспитанники кадетских корпусов и военных училищ, громадное число чинов резерва, в большинстве случаев престарелых, чинов многочисленных тыловых учреждений[439]. Русская Армия ген. Врангеля в Крыму после мобилизации насчитывала к маю 22–27 тыс. штыков и сабель (в Крыму в начале 1920 г. находилось около 3,5 тыс. чел. и с Северного Кавказа было переброшено в общей сложности 35–40 тысяч). К началу июня в ней числилось 25 тыс. штыков и сабель[440]. В сентябре 1920 г. армия со всеми тыловыми учреждениями насчитывала около 300 тыс. чел., из которых на фронте около 50 тыс., около 80 тыс. в военных лагерях и около 30 тыс. раненых[441]. Боевой состав армии в сентябре не превышал 30–35 тыс. чел. (в середине сентября 33 тыс.), в октябре — 25–27 тыс. [442] Из имевшихся в Русской Армии 50 тыс. офицеров непосредственно в боевых порядках находилось 6 тыс., 13 тыс. в ближайшем тылу и 31 тыс. в тылу (считая больных и раненых)[443].
Численность офицеров росла вместе с общей численностью армии до лета 1919 г. Осенью 1918 г. она оставалась примерно такой же, как весной-летом 5–6 тыс. из 10 тыс. активных бойцов. Если весной-летом 1918 г. в Добровольческой армии было 8-10 тыс. чел. (осенью ее активное ядро составляло 8600 штыков и 1300 сабель), из которых офицеры составляли 60–70 % (в начале июня офицеры составляли половину из 12 тыс. строевых бойцов[444]), то через год она вместе с кубанскими частями насчитывала 40–42 тыс. чел., процент офицеров среди которых сильно снизился и составлял вряд ли более 30 %. Приток офицеров происходил постоянно, но сводился на нет большими потерями и только-только был способен поддерживать численность на прежнем уровне. С крупными победами армии и переходом ее в наступление весной 1919 г. положение изменилось. Во-первых, по мере освобождения все новых густонаселенных территорий создавались условия для вступления в армию тех офицеров, которые ранее не могли этого сделать по причине беспокойства за судьбу семьи и трудности перехода линии фронта. Во-вторых, победы белой армии заставили воспрянуть духом и поверить в нее тех, кто ранее был охвачен безнадежностью. В-третьих, на освобожденных территориях была проведена мобилизация офицеров, так что практически все они, в т. ч. и те, кто иначе не отважился бы вступить в армию, оказались в ее рядах. В результате численность офицеров резко возросла, и к моменту, когда армия достигала своей максимальной численности, офицеров в ней было (считая непомерно разросшийся тыл) не менее 60 тысяч. Рост численности офицеров, однако не был пропорционален росту численности армии, и постепенно они растворились в массе бывших пленных красноармейцев и другого элемента, составляя к осени 1919 г. не более 10 % боевых частей. В период тяжелых испытаний в начале 1920 г. процент офицеров вновь повысился (поскольку они были элементом, в наименьшей степени подверженным разложению), в «цветных» частях — до 25–30 %: 20 января Корниловская дивизия имела на 1663 штыка 415 офицеров, Алексеевская — 333 на 1050, Дроздовская — 217 на 558, Марковская — 641 на 1367, Сводно-кавалерийская бригада — 157 на 1322[445]. Судьба армии вновь легла на плечи неполных двух тысяч офицеров.
Поделиться книгой: