Майор Тиккеридж выказал глубочайшее участие.
– По-моему, Министерство иностранных дел – последнее дело. Хм, каламбурчик получился. Так вот, о чем бишь я. Если вы правда хотите в действующую армию, я могу это устроить. Мы, алебардщики, не обязаны общим правилам подчиняться. В частности, Хор-Белиша[8] со своими идейками на тему «начинать надо с рядового» нам не указ. Мы свою бригаду формируем – войдут и кадровые военные, и приписные, вот вроде вас, и военнообязанные, и сверхсрочники. Конечно, пока все, так сказать, на бумаге, но со дня на день начнутся учения для новичков. Проект беспрецедентный. А мы в полку все приятели, так что только попросите – я за вас словечко замолвлю перед капитан-комендантом. Он буквально на днях говорил, что приписных не мешало бы сдобрить парой-тройкой солидных мужчин, а то там одни сосунки.
К десяти вечера, когда стемнело и Гай с отцом пошли выгуливать Феликса, майор Тиккеридж успел сделать энное количество пометок насчет Гая и пообещать при первой же возможности заняться им вплотную.
– Удивительно, – начал Гай, – я несколько недель без толку унижался перед генералами да членами совета министров. А приехал к тебе – и часа не прошло, как дело мое решилось, причем человеком, которого я первый раз в жизни вижу.
– Вообще-то так всегда и бывает. Я ведь говорил: Тиккеридж – просто золото, – отозвался мистер Краучбек. – А Полк алебардщиков – достойнейшее военное подразделение. Я их на параде видел. Они ничуть не хуже Ирландских гвардейцев.
В одиннадцать вечера огни в гостинице были погашены, прислуга ушла. Гай с отцом отправились спать. Гостиная мистера Краучбека пропахла табаком и псиной.
– Боюсь, тебе здесь будет не слишком удобно.
– Ничего: у Анджелы я вообще спал в библиотеке.
– Ну, спокойной ночи, сынок.
Гай разделся, лег на диван. Окно было открыто. Совсем рядом шумело море, комнату наполнял соленый воздух. Какая перемена по сравнению с нынешним утром, думал Гай.
Внезапно открылась дверь спальни, смежной с гостиной.
– Сынок, ты спишь?
– Еще нет.
– Вот медальон. Ты же сказал, хочешь его носить. А то я утром точно забуду.
– Большое спасибо, папа. С этой минуты я его не сниму.
– На столе будет лежать. Спокойной ночи.
Гай протянул руку, нащупал легкий металлический диск и шнурок. Надел медальон. Отец все не ложился, ходил по комнате. Дверь снова открылась.
– Гай, сынок, я вот что. Завтра утром мне придется пройти через твою комнату. Постараюсь не шуметь.
– Я тоже хочу на мессу.
– Вот как? Славно. Ну спи. Доброй ночи.
Вскоре до Гая донесся легкий отцовский храп. Перед тем как заснул сам, Гай успел задаться непростым вопросом: «Почему я не смог сказать майору Тиккериджу „Будем“? Отец – сказал. Джарвис – сказал бы. А мне что помешало?»
Книга первая
Эпторп достославный
1
– Будем, – сказал Гай.
– Будем, – отозвался Эпторп.
– Вы двое, вам лучше напитки на мой счет записывать, – встрял майор Тиккеридж. – Младшему офицерскому составу не дозволяется пить в столовой до обеда.
– Боже! Простите, сэр.
– Дружище, откуда вам было знать? Это я виноват – не предупредил. Правило у нас такое, для молодых. Конечно, вы под это определение не слишком подходите, но правило есть правило. Захотелось выпить – сообщите обслуживающему капралу и топайте в бильярдную: спиртное туда и доставят, и слова вам никто не скажет.
– Спасибо за информацию, сэр, – ответствовал Эпторп.
– Конечно, горло промочить хочется – вас небось по плацу до полусмерти загоняли. Мы с командиром утром все видели. И, доложу я вам, прогресс налицо.
– Стараемся, сэр.
– Нынче весточку получил от своей женушки. На мэтчетском фронте спокойно. Жаль, далековато – на выходные не наездишься. Ну да ладно, пройдете курс – дадут вам недельку отпуска. Должны дать.
Ноябрь только начался. Зима в этом году буквально обрушилась, уже холода стояли. В офицерской столовой горел камин. Младшим офицерам, если только они не бывали приглашены, у камина располагаться не разрешалось; впрочем, приятный жар проникал и в дальние углы.
Офицеры Королевского полка алебардщиков, в силу своей бедности, жили преуютно. В столовых полков более престижных, например, после ужина оставался только дежурный. А для алебардщиков военный городок вот уже двести лет был что дом родной. «У нас любой болван приживется», – говаривал майор Тиккеридж. Действительно, Гай с Эпторпом за целый месяц службы ни разу не выбрались поужинать в город.
Из двадцати курсантов они были самые старшие. Циркулировали слухи, что аналогичная группа имеется в центре формирования части алебардщиков. Объединения ждали со дня на день. Несколько сот военнообязанных проходили подготовку на побережье. Предполагалось, что новая бригада будет сформирована весной из приписных алебардщиков и регулярного полка. Фраза «когда сформируют бригаду» сделалась присловьем. Формирование бригады оправдывало теперешнюю муштру; формирования ждали как Рождества, как начала новой жизни.
Товарищи Гая были в основном молодые лондонские клерки. Двое или трое попали в полк прямо со школьной скамьи. Один, Фрэнк де Суза, как раз успел окончить Кембридж. Гай узнал, что отобрали их из двух с лишним тысяч претендентов. Иногда он задавался вопросом, какими принципами руководствовались отбиравшие, – очень уж разношерстная получилась компания. Потом понял: разношерстность предполагалась изначально, это конек такой у полка – рассчитывать не на первосортное сырье, а на проверенные методы воспитания. Дисциплина на плацу и соблюдение традиций в столовой должны, по глубокому убеждению алебардщиков, сделать свое дело, понятие о воинской чести – благословением снизойти на всех без разбору.
Один только Эпторп производил впечатление настоящего военного. Он был высокий, мускулистый, загорелый, усатый, владел изрядным запасом специальных терминов и аббревиатур. До недавнего времени Эпторп служил в Африке; по какой части, неизвестно. Африканская пыль намертво въелась в его ботинки.
Ботинки вообще были предметом особого Эпторпова интереса.
Они с Гаем познакомились по пути в полк, в поезде. Гай сел на Черинг-кросс, поднял глаза – и увидел эмблему алебардщика и пуговицы с изображением полковых рожков. В первую секунду Гай подумал, что самим фактом своего присутствия в одном вагоне со старшим офицером допускает грубое нарушение этикета.
У Эпторпа не было ни газеты, ни книги. Поезд мчался, улетали мили, а Эпторп не отрываясь смотрел на собственные ботинки. В процессе наблюдений, совершаемых исподтишка, Гай установил, что на Эпторповых погонах вовсе не короны, а одиночные звездочки, как и у него самого. Оба молчали. Наконец, минут через двадцать, Эпторп достал трубку и принялся тщательно набивать ее из объемистого кисета. Набив же, произнес:
– «Дельфины». Новенькие. У вас такие же?
Гай перевел взгляд с Эпторповых ботинок на свои. Различий не заметил. Может, «дельфинами» в армии принято называть форменную обувь?
– Не знаю. Я просто пошел к своему сапожнику и заказал две пары прочных черных ботинок.
– Он мог вам и коровью кожу подсунуть.
– Наверно, так он и сделал.
– Вы, дружище, большую ошибку допустили, не в обиду вам будет сказано.
Минут пять Эпторп пыхтел трубкой, потом снова заговорил:
– Конечно, на самом деле это кожа белухи. Ну, да вы в курсе.
– Нет, не в курсе. А почему вы тогда называете свои ботинки «дельфинами»?
– Секрет фирмы, дружище.
С тех пор Эпторп неоднократно возвращался к теме ботинок. Когда бы Гай ни проявил компетентность в любом другом вопросе, Эпторп обязательно бросал:
– Странно все же, что вы не носите «дельфинов». А ведь производите впечатление человека понимающего.
Зато денщик – один на четверых приписных офицеров – клял пресловутые «дельфины» всякий раз, когда брался за щетку и ваксу. А еще «дельфины», тусклые, несмотря на денщиковы усилия, неизменно вызывали замечание к внешнему виду алебардщиков – единственное, кстати, замечание.
На почве возраста Гай с Эпторпом не то чтобы сдружились, а стали держаться вместе. Молодые офицеры в обращении к ним усвоили слово «дядя».
– Ну, – произнес Эпторп, – а не пора ли нам?
Обеденный перерыв был рассчитан строго на обед, без дуракаваляния. На бумаге значилось полтора часа. Однако полевую форму пока не выдали, на занятия по строевой подготовке офицеры ходили в форме для рядовых, из хлопчатобумажной саржи, в которой, конечно же, нельзя было появляться в столовой. Переодевание требовало времени. А сегодня главный старшина Корк велел им на пять минут задержаться после звонка к обеду – в наказание за то, что Триммер утром опоздал на построение.
Пожалуй, Триммер единственный вызывал у Гая устойчивую неприязнь. Триммер был не из самых молодых. Глаза его, близко посаженные, осененные длинными ресницами, смотрели проницательно. Под фуражкой скрывался белокурый вихор; если Триммер снимал фуражку, вихор скручивался на лбу золотистою спиралью. Говорил Триммер на припомаженном кокни. Когда в бильярдной включали джаз по радио, Триммер воздевал руки и принимался вихляться, впрочем не без изящества. О том, что делал Триммер до войны, история умалчивала, Гай же подозревал его в причастности к театральной среде. Триммер был весьма неглуп, однако на военной службе у него не ладилось. Выражения вроде «честь мундира» не находили отклика в Триммеровой душе; не утешала его и мрачная торжественность мессы. Едва алебардщиков отпускали с занятий, Триммер испарялся, иногда один, иногда со своею бледною тенью Сарум-Смитом – кроме Сарум-Смита, с ним никто не хотел водиться. На Эпторпе лежала печать быстрого продвижения; от Триммера за милю несло скорым крахом военной карьеры, толком не начавшейся. В то утро он появился на построении секунда в секунду по оговоренному в приказе времени. Все успели раньше и прождали целых пять минут – главный старшина Корк уже начал перекличку. Таким образом, алебардщиков распустили только в двенадцать тридцать пять.
Они поспешили в казарму, побросали ружья и прочее на койки и переоделись в парадную форму. Каждый при трости и перчатках (которые требовалось застегнуть перед выходом, ибо молодой офицер, пойманный за сим постыдным занятием на лестнице, бывал отправляем обратно), алебардщики парами проследовали в офицерский клуб. Этот путь они проделывали ежедневно. Через каждые десять ярдов они отдавали честь. (Честь в казармах алебардщиков и отдавалась, и бралась согласно раз навсегда установленному ритуалу. Старший в паре считал: «Вверх! Раз, два, три. Вниз!») В холле портупеи снимались, трости ставились на подставку.
В теории при приеме пищи привилегий по чинам не предполагалось. «Однако, джентльмены, не забывайте о такой категории, как почтение юноши к старцу», – было сказано еще в первый вечер. Это самое почтение сплошь и рядом оказывалось Гаю с Эпторпом как превосходящим по возрасту всех кадровых капитанов. Теперь они вошли в столовую вместе. Только что пробило час дня.
Гай положил себе кусок пирога с говядиной и почками и понес тарелку к ближайшему свободному месту. Рядом с ним немедленно возник денщик с салатом и жареной картошкой. Лакей, приставленный к спиртным напиткам, обрушил на стол перед Гаем серебряную кружку пива. Говорили мало. Поднимать тему военной службы запрещалось, а об остальном они почти не думали. Со стен, из золоченых рам, мрачно смотрели те, кем вот уже два столетия гордился Полк алебардщиков.
При вступлении в полк Гая мучили дурные предчувствия в сочетании с нетерпением; в первые дни он рот раскрыть боялся. Все его сведения о жизни в казармах сводились к рассказам об унижениях, каким подвергают офицеров-новичков; в рассказах фигурировали так называемые боевые крещения – варварские церемонии инициации. Один Гаев приятель утверждал, что в полку его ровно месяц в упор не замечали, а по истечении месяца обратились с вопросом: «Ну, мистер Вонючка, может, сообщишь, как твоя фамилия?» В другом полку младший офицер имел неосторожность сказать старшему «Доброе утро» и в ответ услышал: «Доброе утро, доброе утро, доброе утро, доброе утро, доброе утро, доброе утро, доброе утро. Надеюсь, вам этого на неделю хватит». Однако за радушными алебардщиками таких привычек не водилось – Гая и его товарищей встретили с распростертыми объятиями. Гаю казалось, что в последние недели он наверстывает нечто упущенное в отрочестве, а именно полнокровную бодрость.
Капитан Босанквет, начальник отделения личного состава, шел из офицерской столовой в прекрасном расположении духа, что немудрено, после третьего-то розового джина. Подле Гая с Эпторпом он задержался.
– Небось нынче на плацу холод собачий, а, ребята?
– Так точно, сэр, собачий.
– Передайте всем, чтобы после обеда выходили в шинелях.
– Передадим, сэр.
– Большое спасибо, сэр.
– За что «большое спасибо», болваны, – не преминул заметить выпускник Кембриджа де Суза сразу по уходе капитана Босанквета. – Теперь нам заново переодеваться.
Таким образом, ни на кофе, ни на сигарету времени не осталось. В половине второго Гай с Эпторпом затянули ремни, застегнули перчатки, посмотрелись в зеркало с целью убедиться, что фуражки не набекрень, взяли трости под мышки и направились в казарму.
– Вверх. Раз, два, три. Вниз! – По дороге попалась рабочая команда, ей отдали честь.
По лестнице поднимались уже рысью. Гай переменил платье и теперь торопливо поправлял портупею, перевязь и прочий фасадный декор. Под ногти ему набилась мастика для чистки ремней. (Всю свою взрослую жизнь эти часы Гай проводил в кресле-качалке.) В форме для строевой подготовки разрешалось передвигаться перебежками. На плацу Гай появился с полминутою в запасе.
Триммер имел вид плачевный. Шинель его, которую надлежало застегнуть внахлест до самого подбородка, была оставлена нараспашку. Вдобавок Триммер напутал с тесьмой. Один боковой ремень болтался у него за спиной, второй почти неприлично торчал спереди.
– Мистер Триммер, сэр, выйдите из строя. Ступайте в казарму и через пять минут возвращайтесь в подобающем виде. Отставить! Мистер Триммер, от вас требуется сделать шаг назад из последней шеренги. Отставить! При команде «Выйти из строя» начинать с левой ноги. Кругом! Бегом марш! Отставить! Правую руку на уровень ремня, одновременно левую ногу поднять. Еще раз. Что это за смех, мистер Сарум-Смит? В нашем взводе ни один офицер не безупречен, так что нечего смеяться. Чтоб я больше этого не слышал. Всякий, кто засмеется на построении, отправится к начальнику отделения личного состава. Все поняли? Вольно. Пока мистер Триммер приводит себя в порядок, мы с вами повторим историю Полка алебардщиков. Итак. Королевский полк алебардщиков впервые был сформирован графом Эссексом во время правления королевы Елизаветы для службы в Нидерландах, Бельгии и Люксембурге. Позднее полк получил название «Вольные алебардщики» – в честь победы графа Эссекса. Мистер Краучбек, как еще называют наш полк?
– «Медные подковы», сэр, а также «Яблочный бренди».
– Правильно. Мистер Сарум-Смит, объясните, откуда взялось название «Яблочный бренди».
– После битвы при Мальплаке отряд нашего полка под командованием старшины Брина разбил лагерь в яблоневом саду. На наших напали французские мародеры, а наши забросали их яблоками и прогнали прочь, сэр.
– Очень хорошо, Сарум-Смит. Мистер Леонард, расскажите о роли Полка алебардщиков в Первой англо-ашантийской войне…[9]
Наконец явился Триммер.
– Очень хорошо. Теперь можем продолжить. Сегодня мы с вами отправимся на кухню, где старшина Гроггин научит вас отличать качественное мясо от некачественного. Каждый офицер должен разбираться в мясе. Поставщики из гражданских так и норовят облапошить нашего брата – получается, что от бдительности офицера зависит здоровье рядовых. Итак, мистер Сарум-Смит, принимайте командование на себя. При команде «Выйти из строя» следует выйти из строя, повернуться на триста шестьдесят градусов и встать лицом к солдатам. Выйти из строя. Теперь это ваш взвод. Меня нет. Вы, сэр, должны приказать взводу сложить оружие и отвести людей на кухню. Если не знаете дороги, положитесь на свой нюх. Сначала пусть люди составят винтовки в козлы – эти навыки освежить в памяти никогда не помешает. Затем отдавайте приказ.
В то время особое внимание уделялось именно навыкам составления винтовок в козлы. Сарум-Смит проявил неуверенность. Гай тоже. Де Суза начал за здравие, кончил за упокой. Наконец вызвали палочку-выручалочку Эпторпа. Тот не без легкого чувства собственного превосходства отрапортовал:
– Нечетные номера из первой шеренги левой рукой берут винтовки четных номеров, перекрещивая дула, при этом магазины должны быть повернуты наружу. Одновременно следует поднять вертлюг посредством большого и указательного пальцев обеих рук…
Отряд выступил на кухню. Остаток дня алебардщики наблюдали за процессом приготовления пищи (в адской жаре) и за процессом сохранения продуктов (в адском холоде). Они видели бычьи туши, огромные, лилово-желтые, и учились отличать кота от кролика по количеству ребер.
В четыре часа пополудни алебардщиков распустили. В офицерской столовой чай ждал всякого, кто сочтет, что он, чай, стоит лишнего переодевания. Большинство алебардщиков прилегли отдохнуть и лежали, пока не настало время физической подготовки.
К Гаю заглянул Сарум-Смит.
– А скажи-ка, дядя, тебе хоть сколько-нибудь заплатили?
– Ни пенса.
– А ты что-нибудь предпринимал?
– Сообщил заместителю командира. Он говорит, так всегда бывает. Заплатят, надо только подождать.
– А если я не могу себе такого ожидания позволить, тогда что? Кое-кому из парней на фирмах зарплату продолжают выплачивать – дескать, служите себе без ущерба для кошелька. А мне никто не платит. Ты, дядя, я смотрю, тоже неплохо обеспечен?
– По крайней мере, о разорении речь пока не идет.
– Повезло. А я практически на бобах. У них тут все продумано. Мы, когда мобилизовались, сами за свое же пропитание платили.
– Не совсем так. Мы платили за дополнительное питание. Цены были выгодные.
– Все это хорошо, только я рассчитывал, нас в армии хоть кормить бесплатно будут. А как первый счет из столовой принесли, меня чуть удар не хватил. Они что, думают, мы деньги лопатой гребем? Короче, я на мели.
– Сочувствую, – обреченно произнес Гай, ибо в последние несколько недель ему неоднократно приходилось выслушивать похожие тирады, вдобавок он недолюбливал Сарум-Смита. – Вероятно, требуется кредит?
– Дядя, ты просто мои мысли читаешь. Удовольствуюсь пятью фунтами, если, конечно, у тебя столько есть. Отдам сразу, как родная армия сподобится жалованье заплатить.
– Только другим не говори.
– Буду нем как рыба. На самом деле многие наши нуждаются. Я сперва пошел к дяде Эпторпу, так он меня к тебе отправил.
– Похвальное человеколюбие.
– Нет, конечно, если тебе затруднительно…
– Нисколько не затруднительно. Просто не хотелось бы весь полк деньгами ссужать.