Псион

Специалисты, занимавшиеся мной, похоже, тоже были роботами, судя по тому, что они говорили. Я даже не знал большинства их имен. Для них я был очередным подопытным кроликом, и каждую ночь меня запирали в клетке. И каждую ночь меня мучили кошмары; я стал спать с зажженным светом. Кошмарные сны, которых я никогда не мог запомнить, уходящие под утро и оставляющие в голове отголоски отчаянных криков. Ни Гоба, ни кто-нибудь другой не знали об этом. Пусть идут к черту, я бы с удовольствием снабдил их рекомендациями, но я перестану уважать себя, если обращусь к ним за помощью.

Наконец, однажды меня показали психологу по их собственной инициативе.

Никто не потрудился мне сообщить о цели этого визита. Единственное, что мне было известно, — меня собирались показать Зибелингу. Казалось, для него это стало еще большей неожиданностью, когда одна из сотрудниц привела меня к нему.

Зибелинг удивленно поднял брови, услышав, что к нему привели Кота. Он проводил ее долгим взглядом, после чего вновь посмотрел на меня. Я видел, какое он испытал изумление, когда, наконец, узнал меня. Я замер, пытаясь стряхнуть с себя неприятное ощущение и тот немой вопрос, который Зибелинг немедленно вонзил в мое сознание. Для меня было внове воспринимать чужие импульсы, к тому же у Зибелинга это получалось гораздо удачнее, чем у тех, кто со мной работал.

Мое замешательство внезапно прошло, я вновь остался один с разворошенными мыслями.

— Сядь, — сказал Зибелинг.

Я опустился на стул с парусиновым сиденьем, металлическая основа скрипнула, как старые кости. Зибелинг поморщился. Я откинулся на спинку стула, сиденье изогнулось подо мной, я осматривал помещение. Это была уже другая комната, с более высоким потолком, ее пронизывали наклонные полосы дневного света. Я попытался представить, какую форму имело здание. Комната, где я находился, походила на все остальные помещения, за исключением того, что сквозь стеклянный потолок можно было увидеть небо. Очевидно, Зибелинг временно использовал эту комнату. Я подумал о том, какое он занимает положение, и не относятся ли к нему так же, как он ко мне. Судя по одежде, между нами все-таки имелась разница. У него по-прежнему был стеклянный шар, правда, насколько я помнил, с другим изображением внутри.

— Я едва узнал тебя, — произнес Зибелинг. Это, по-видимому, было что-то вроде комплимента, но прозвучало совсем по-другому. Я пожал плечами. — Как твоя лодыжка?

— Все прошло. А в чем дело? Они сказали, что я ни на что не гожусь? — Я сжал руками металлические поручни стула.

— Кто они? — Он выглядел озадаченным.

— Да все эти докторишки. Они твердят мне, что вы меня выкинете отсюда, если я не буду работать лучше. Я делаю все, что могу. — Я подался вперед, сиденье подо мной заскрежетало.

— Не сомневаюсь в этом, — с полной уверенностью сказал Зибелинг; немного успокоившись, я вновь откинулся на спинку стула.

— Они говорят, что ты продвигаешься слишком медленно и не оправдываешь их ожиданий. Что у тебя есть очаги сопротивления, которые они не могут подавить. Именно поэтому тебя прислали ко мне.

— Почему? — Я почувствовал, что вновь напрягаюсь.

— Это часть исследований. Все добровольно согласившиеся в них участвовать сталкиваются с проблемами, ты не одинок. Сожалею, что не предупредил тебя, но у нас много добровольцев, и эксперимент только начался.

— Какое вам дело до моих проблем? Мне уже сказали ваши спецы, что мои трудности никого не волнуют. Вы притворяетесь, чтобы я лично вам кое-что высказал?

Он посмотрел на меня так, как будто я плюнул ему в лицо:

— Ты хочешь сказать, что до сих пор не понимаешь, чего мы от тебя добиваемся?

Я уставился в пол и на свои сандалии.

— Откуда мне знать? Я только и вижу что этих проклятых спецов. Они все похожи один на другого и ничего мне не говорят, вообще со мной не разговаривают. О Господи! Что же я должен понять — что меня бросили в тюрьму? Где же все остальные псионы, о которых мне твердят? Я ни разу их не видел, я схожу с ума оттого, что сижу здесь целую вечность!

— Ты находишься в нашем центре всего две недели. Ты увидишь всех остальных, когда будешь готов работать с нами. Ты — заключенный, но ты арестован не нами, а Объединенной Службой Безопасности. Пока я не удостоверюсь в том, что ты подходишь для эксперимента, ты останешься под их надзором. — Он глубоко вздохнул. — Я доктор Ардан Зибелинг. Я веду медицинские исследования и одновременно занимаюсь лечением эмоциональных отклонений и проблем поведения, относящихся к псионике. Частью этой работы является помощь всем добровольцам, в том числе и тебе. Моя главная задача — научить тебя управлять твоими способностями и вести нормальную жизнь. Я ответил на твой вопрос?

Я кивнул, не поднимая головы, желая поскорее уйти отсюда и недоумевая, почему, что бы я ни говорил ему, он воспринимает это как глупости и раздражается.

— Теперь поговорим о том, что тебе мешает. Гоба утверждает, что однажды ты испытал сильное потрясение, из-за которого не можешь использовать свой дар читать чужие мысли.

— Да, но он не сказал, что это было за потрясение.

— Ясно, что Гоба не может этого знать. Даже под гипнозом ты не прояснил для нас этот момент. Человеческий разум хранит массу загадок; память может сохраняться и полностью теряться, и тогда ты не можешь восстановить событие в сознательном состоянии. Но воспоминание остается в глубинах твоего подсознания, иногда всплывая и мучая тебя. Разум никогда не теряет записи о событии — он лишь иногда не может найти информацию.

Он посмотрел на стеклянный шар, положил на него ладони и закрыл глаза.

Когда он отвел руки, изображение в шаре поменялось. Я уже не слышал доктора и уставился на эту картину: во мне шевельнулось сомнение.

— Ты совершенно не помнишь, что произошло или могло произойти? Ты в состоянии сказать, когда ты первый раз читал чужие мысли?

Я мигнул, вновь посмотрел на него и покачал головой.

— С тех пор как ты здесь, не заметил ли ты, что началось нечто необычное? Удалось ли тебе что-то вспомнить, хоть что-нибудь? Может быть, во сне?

— Да, мне снятся ужасные сны…

— О чем? — Он подался вперед.

— Не помню.

Он вновь откинулся в кресле:

— Ну, уже кое-что. В основе сна должно быть что-то — установка, чувство…

— Старый город. Во сне я всегда там. — Его брови удивленно поднялись. Я пожал плечами. — Что же еще может мне сниться?

— Теперь закрой глаза и попытайся вспомнить, что ты чувствуешь при пробуждении.

Я попробовал, пытаясь вызвать эти ощущения.

— Страх, — прошептал я, потирая руками колени. — Чей-то крик…

— Что?

— Крики! — Я открыл глаза и уставился на Зибелинга.

— Чьи крики? Твои?

— Да. Н-нет! — Я вскочил со стула. — Я н-не хочу делать этого!

— Сядь, — почти ласково сказал он, я повиновался. — Ты сильно заикаешься?

— Я не заикаюсь! — воскликнул я и тут же понял, что только что заикался.

— Хорошо, — кивнул он, посмотрев вверх. — Попробуем по-другому. Сколько тебе лет?

Я вздохнул:

— Мне об этом известно столько же, сколько вам.

— Примерно ты должен знать — шестнадцать, семнадцать?

— Наверное.

— Ты всю жизнь провел в Старом городе?

— Да.

— Ты уверен? Ты мог попасть на Ардатею младенцем. Твоя семья…

— О какой семье вы говорите?

— Так ты сирота?

В его взгляде можно было прочесть сострадание и даже чувство вины, но нетерпение в его словах заставило меня напрячься.

— Должно быть. — Я неудачно попытался рассмеяться. — Всю свою сознательную жизнь я провел в Старом городе. Хотел бы я забыть его, если б мог…

— Ну а до того, когда тебе было, скажем… четыре года?

Вопрос прозвучал не случайно. Он сомкнул руки над стеклянным шаром, и изображение внутри вновь поменялось. Он поднял глаза, следя за моей реакцией.

— Ах да… — Я вспомнил о его вопросе. — Я помню все достаточно хорошо.

— Как же ты выжил в таком возрасте в одиночку?

— Я сторонился человеческой грязи. — Напор со стороны Зибелинга почти физически ощущался в моей голове; я теребил руками края халата, в который был одет, не понимая, что происходит. — Мне случалось быть в бегах, я попрошайничал, а иногда даже… — Я осекся. — Какого черта вам от меня надо?

Его лицо отразило что-то среднее между отвращением и досадой.

— Я хочу, чтобы ты лишь ответил на несколько вопросов.

Он лгал мне. Хорошо владея голосом, Зибелинг тем не менее не мог скрыть, что страстно желает найти ответ на вопрос, далеко выходящий за рамки профессионального любопытства. Я не мог угадать его мысли, но не мог также отделаться от этого ощущения.

— Что случилось с твоими родителями?

Это было только начало допроса.

— Они мертвы. — По крайней мере, я на это надеялся, потому что они заслуживали только этого — после того, что они сделали со мной.

— Ты знаешь, кто такие гидраны?

— Что? — Я нахмурился. — О чем вы?

— Формой глаз и структурой черепа ты напоминаешь гидрана. Твои способности псиона лишь подтверждают это. Ты слышал о гидранах? — наконец спросил Зибелинг.

Я во все глаза смотрел на него.

— Я знаю, что они пришельцы. — Я с трудом произнес это слово. — Они пришли из системы Бета Гидра. Я знаю много анекдотов… Вы что, пытаетесь выставить меня на посмешище? Очень приятно выглядеть ненормальным. Я человек, а не чужастик.

Я снова встал. Зибелинг также поднялся и нагнулся над столом, задев шар с изображением. Он покатился в мою сторону.

— Ты до сих пор не понимаешь, к чему я веду. Моя жена была из гидранов. И у меня был сын…

— Да плевать мне, если даже ваша мать была чужастиком. Можете успокоиться, я не гидран. И в гробу я видел все ваши вопросы!

Он откинулся назад, выпрямившись. Его лицо выразило гнев, он проник в глубины моего сознания. Затем он отвернулся, как будто не мог больше меня видеть. Я перевел глаза на лежащий передо мной стеклянный шар с картинкой внутри. Трясущимися руками я взял его, положил в карман и быстро вышел из комнаты.

Он больше не вызывал меня. Этот наш разговор был последним, и Гоба стал третировать меня еще сильнее.

А через несколько дней он привел в лабораторию незнакомца, который казался упакованным в пластик — такой он был опрятный и стандартный. Он оглядел меня и произнес:

— Так ты то дитя подземелья, которое избило трех вербовщиков Контрактного Труда?

Я уставился на него. Он улыбнулся, и в его лице появилось что-то человеческое.

— (Думаешь, ты можешь принимать меня, телепат?)

Я услышал эту фразу, но незнакомец не открывал рта, чтобы произнести ее.

Слова сформировались в моем мозгу, а я даже не хотел читать его мысли. Передо мной был телепат.

— Ты, дерьмо. — Я стряхнул с себя наваждение, обернувшись к Гобе. Тот лишь скривил губы в садистской улыбке и вышел. Я поставил стол между собой и незнакомцем и сплел из своих мыслей некое подобие щита. Никто еще не проникал в мой разум таким образом — я чувствовал, что чужие враждебные мысли, как опухоль, обволакивают мой мозг. От этого ощущения меня затошнило. — Оставь меня в покое, урод, или увидишь, на что я способен! — Я сжал кулаки.

— Успокойся, — произнес он, не предпринимая больше попыток вторгнуться в мой мозг. Он выглядел обеспокоенным, что придало мне сил. — Спрячь когти, Кот. Я здесь не для того, чтобы…

— Я не животное, черт вас дери! — ударил я кулаком по столу. — Я человек, даже если ко мне относятся, как к скотине.

Выражение его лица изменилось:

— Приношу свои извинения.

Он слегка наклонил голову, глядя вниз. Его фигура была хилой, тщедушной.

Длинные черные волосы были зачесаны назад и закреплены на уровне шеи так, как носит их добрая половина мужчин. Создавалось впечатление, что он очень постарался, чтобы выглядеть, как все. У незнакомца были темные, едва заметные брови, напоминающие перья, и зеленые, с золотистым оттенком глаза.

— Я не думал обижать тебя, но, похоже, вышло именно так. Очевидно, эти люди сделали твою жизнь невыносимой. Между нами говоря, так было задумано. Это входит в программу исследования. То, чему ты учишься здесь, поможет тебе и откроет перед тобой перспективу, не так ли?

Я смотрел на незнакомца, пытаясь осознать то, что услышал, и то, какого черта он здесь делает.

— Кто вы?

— Меня зовут Диридэди Кортелью. Я работаю в Селевкид Интерстеллар штатным телепатом и, так же как ты, добровольно согласился на исследования по псионике. Моя задача — помочь тебе развить твои телепатические способности.

Я сел на край стола и закрыл лицо руками. Как обычно, его слова причинили мне боль.

— Господи… Только этого мне не хватало…

Он присел на другой край стола и взял пачку карточек с картинками, которые я обычно должен был «видеть», и перемешал ее. Он не стал играть в игры с моей головой, даже не упомянул о телепатии. Разговор шел о погоде, о чем угодно, только не о пси. Я не отвечал. Наконец, словно иссякнув, он вытащил упаковку с камфорными таблетками и отправил одну из них в рот. Я почувствовал, что у меня потекли слюнки и пальцы судорожно сжались. Он внимательно посмотрел на меня, но таблетку не предложил. Он вздохнул, и я почти физически ощутил, как хорошо ему было в тот момент.

— Не угостите одной? — Я попытался придать голосу почти безразличное выражение.

Он улыбнулся и передал мне таблетку. Я взял ее в рот и надкусил. От приятной горечи язык сомлел. Я сделал глоток, онемело горло и скоро напряжение во всем теле уступило место приятной слабости. Я сладко вздохнул вслед за ним.