Тело черное, белое, красное

* * *

Огромный ярко освещенный зал в доме Трояновских на Невском проспекте был полон гостей. Официанты разносили шампанское на серебряных подносах. Кругом нарядно одетые люди, музыка, смех. Часть мужчин собралась в бильярдной обсудить последние новости.

Ирина огляделась. Леночки нигде не было. У колонны она заметила одинокую фигуру Керенского, по каким-то причинам не участвовавшего в разговоре о политике.

– Александр Федорович! Как я рада! Вот уж не чаяла вас сегодня увидеть.

– Да я и сам не чаял здесь оказаться… – Керенский поцеловал ей руку. – Все хорошеете!

– Да уж куда краше-то! – засмеялась Ирина, одетая в строгое темно-синее платье с белым кружевным воротником.

Керенский взял с подноса у официанта два бокала шампанского и протянул один Ирине.

– Смотрю на все это и думаю: может, то, что происходит за окном, – страшный сон?

– А по мне, – она обвела взглядом гостиную, – все это напоминает пир во время чумы. Помните? "Нам не страшна могилы тьма…"

Керенский, устало улыбнувшись, поднял руку с бокалом:

– Ваше здоровье, прелестница. Смотрю на вас и жалею, что уж стар и сед. Будь я помоложе, украл бы вас, увез на другой конец света. Право, говорю от чистого сердца! Кстати, – он посмотрел по сторонам, – где-то… здесь… ах, вот…

Он махнул рукой стоящему неподалеку бледному русоволосому мужчине лет тридцати с аккуратной бородкой, взгляд которого Ирина уже несколько раз ловила на себе.

– Николай Сергеевич! Подойдите! Я хочу вас представить самой очаровательной и тонкой… – на секунду задумался, словно подбирая слово, -…юной леди!

Мужчина, будто ждавший приглашения, чуть прихрамывая, торопливой походкой приблизился к ним и четко, по-военному, представился:

– Николай Ракелов.

Оторвав взгляд от веселых пузырьков, исчезающих с поверхности шампанского в бокале, Ирина протянула ему руку, к недовольству своему почувствовав, что краснеет.

"Значит, его зовут Ники". Как Государя. Ей всегда нравилось это имя.

– А я – Ирина Яковлева.

Керенский весело посмотрел на них.

– На самом деле, скажу по секрету, домашнее имя этой милой барышни – Ирэн. Так вот, Ирэн, рекомендую – Николай Сергеевич, мой помощник и добрый друг. В детстве, – он хитро улыбнулся, – насколько мне известно, отчаянный драчун и любитель полазить по деревьям. В результате одного из неудачных приземлений и приобрел прямо-таки байроновскую хромоту.

– Александр Федорович, – смущенно наклонил голову Ракелов, – право, будет вам из меня романтического героя делать. К поэзии, несомненно, я неравнодушен, но сам стихов не пишу – Бог таланта не дал.

– Ну, насчет талантов вам грех на Бога обижаться, а барышням, как известно, – Керенский бросил лукавый взгляд на Ирину, – романтики нравятся. Так что, Ирина Сергеевна, прошу любить и жаловать.

– Любить не обещаю, а жаловать… – она неожиданно для себя внимательно посмотрела Ракелову в глаза, – это зависит от самого Николая Сергеевича! – Только сейчас заметив, что ее рука все еще находится в ладони Ракелова, она смутилась еще больше.

– Вот и хорошо… вот и познакомились… – Глаза Керенского забегали по залу. Он явно хотел оставить их одних и искал для этого повод.

– Ирэн, вы знакомы с господином Гучковым? – Керенский заметил вошедшего в зал мужчину с узким выразительным лицом.

– Александром Ивановичем? Немного… – рассеянно ответила она, думая о том, что неплохо было бы сейчас подойти к зеркалу. Кажется волосы немного растрепались. Ракелов, словно прочитав ее мысли, слегка улыбнулся.

– Прошу прощения, я вас оставлю. – Керенский двинулся навстречу приближающемуся Гучкову.

– Незаурядный человек, умница! – неожиданно громко проговорил Ракелов. Ирина с удивлением посмотрела на него. – Да, да! – продолжил он с восхищением. – Подумайте только – получает строгое воспитание в старообрядческой семье и вдруг бросается воевать на стороне буров в англо-бурской бойне, попадает к англичанам в плен. Затем – участвует в македонском восстании. Вернувшись в Россию…

– …становится директором правления Московского Купеческого банка, членом Государственной думы и прочее, прочее… – с улыбкой подхватила Ирина. – Что это вы, Николай Сергеевич, вздумали мне биографию Гучкова рассказывать? Неужто других тем не найдется, чтобы меня развлечь? Вот вы в этом году были в Париже? Что нового в моде? – не дожидаясь ответа, весело спросила она.

– Что же вы не пьете шампанского? – Ракелов растерянно посмотрел на ее бокал.

– Да вот, все пузырьки полопались с тоски от умных разговоров… А без них шампанское уже не в радость! – вздохнула она.

– И правда! – Ракелов улыбнулся. – Какая же радость от шампанского… – он выдержал паузу, – без умных разговоров.

Они рассмеялись.

"О! Похоже, он умеет играть со словами…" – с интересом отметила Ирина.

Возникшее оживление у входа заставило их отвлечься от разговора. В зал в окружении шумных кавалеров вплыла Софи Трояновская – рыжеволосая красавица в темно-зеленом платье, окинувшая гостей скучающим взглядом. В ее свите Ирина с удивлением заметила отца. Тот был необычайно весел. Неожиданно встав на колено перед Софи, Сергей Ильич раскинул руки. Музыка замолкла, словно кто-то, со стороны наблюдающий за происходящим, подал музыкантам незаметный знак.

– Душа моя, Софи, я хочу подарить вам свою любовь! Примите же мой дар! – не поверив своим ушам, услышала Ирина.

– Ах, Сергей Ильич, опять вы за свое. Оставьте с вашей любовью! – Софи легонько ударила его сложенным веером по плечу. – А впрочем… Положите ее туда. В угол. Будет время, я подумаю, что с ней делать! – рассмеялась она и, обойдя его, направилась к стоящим неподалеку гостям.

Лицо Ирины залилось краской. "Как удачно, что Николай Сергеевич стоит спиной и ничего не видит". Поспешно взяв Ракелова под руку, она отвела его в сторону, ближе к входу в бильярдную, откуда доносились обрывки фраз.

– "Распутин… Распутин… Все эти рассказы про "тибетские настойки" – вздор!.. Государь околдован каким-то внутренним бессилием!.. Ах, если бы он рассердился! Государыня билась бы в истерике, но пусть! Хуже будет, если в истерике забьется Россия!"

– Господи, что же это такое, Николай Сергеевич! – На лице Ирины появилось жалобное выражение. – Куда ни придешь, только и разговоров об этом Распутине. Будто тем других нет. Не кажется вам, что все это – словно мыльный пузырь? Больше пустых слов, чем реальных к тому оснований?

Ракелов в задумчивости потер пальцами переносицу:

– Я однажды видел Распутина. У него и впрямь есть сила. Да и можно ли осуждать царицу, если Старец для нее – последняя надежда спасти царевича? А ведь Александра Федоровна не только царица, но и мать. Мать, готовая на все ради спасения своего единственного сына, к тому же наследника престола!

Они не спеша двинулись вдоль гостиной.

– Вы хотите сказать, что у Распутина на самом деле есть некие способности?

– Есть, – Ракелов кивнул и развел руками. – Определенно есть! Присядем? – Он показал на небольшой обитый темно-зеленой кожей диван. – Князь Феликс Юсупов недавно в узком кругу рассказывал, как Старец лечил его от телесного недуга.

Ирина села, аккуратно расправив складки платья. Зачем она сегодня в синем? Надобно было надеть голубое – оно ей больше к лицу.

– И как же он, Распутин, лечил Юсупова? Говорите же, Николай Сергеевич, раз начали! – тихо, но настойчиво попросила Ирина, поправляя выбившуюся из-под шпильки прядь волос.

– Как лечил… По словам Юсупова, Старец велел ему лечь. Провел рукой по груди, шее, голове. Опустился на колени. Прочитал молитву. Затем поднялся и проделал какие-то пассы. И все это, – Ракелов медленно повернул голову к Ирине и встретился с ней взглядом, – неотрывно глядя в глаза… Вот так… Неотрывно…

Ирина, не отводя глаз, крепко сцепила пальцы.

– Смотрел… И не отводил взгляда… – еще тише повторил Ракелов красивым низким голосом.

– Вот так и… не отводил? – Ирина облизнула разом пересохшие губы. – А… Юсупов? Что чувствовал?

– Юсупов? – Ракелов отвел взгляд. – Говорит, что гипнотическая сила Старца действительно безгранична. И тем страшна.

Он взял с подноса, стоявшего на столике рядом, бокал минеральной воды и, сделав несколько глотков, принялся молча крутить его в руке.

– Ну, говорите же, Николай Сергеевич! Это так интересно! Что потом? – нетерпеливо потребовала Ирина, доставая из сумочки веер и обмахиваясь им. – Душно здесь, однако.

Ракелов покосился на приоткрытое окно. Тонкая занавеска колыхалась от сквозняка.

– Потом? – оживился он. – Оцепенение. Юсупов словно впал в полусон. Пытался говорить – язык не повиновался, тело онемело. Только глаза Распутина сверкали над ним, как два фосфоресцирующих луча. Словом, бедный Феликс!

– Юсупов – не бедный, к тому же такой красавец! – оживленно воскликнула Ирина.

– Однако, увы, женат! – Тень улыбки скользнула по лицу Ракелова.

– И впрямь – увы! – Ирина с веселым притворством вздохнула, обмахиваясь веером и украдкой оглядывая гостей.

– Ищите кого-то? – он перехватил ее взгляд.

– Леночку Трояновскую. Беспокоюсь, знаете ли. Как бы не попала под чье-нибудь дурное влияние.

– Ирина Сергеевна…

– Ирэн… – тихо поправила она.

– Так вот, милая Ирэн… – Ракелов осторожно прикоснулся к ее руке. – Как говорил один мой добрый знакомый, дурное влияние может оказать воздействие лишь на человека, в котором присутствуют соответствующие "элементы зла". Лица, обладающие твердым характером, чуждые эгоизму, совершенно недоступны таким попыткам.

– Кажется мне, эту мысль я от кого-то уже слышала… – рассеянно произнесла Ирина, поднимаясь с места. – Точно – слышала…

– Мир тесен, дорогая Ирэн. – Ракелов торопливо поднялся следом. – Вы даже не можете себе представить, как он тесен…

– Мы вам не помешали?

Рядом с ними, в сопровождении поклонников, неожиданно появилась Леночка Трояновская. На ней было розовое платье, и оттого она была похожа на нежный цветок, вокруг которого вьются, оттесняя друг друга, деловито жужжащие шмели. Леночка с интересом посмотрела на Ракелова и улыбнулась ему.

– Куда ты запропастилась? – Ирина придирчиво оглядела ее спутников. – Я весь вечер тебя высматриваю. Уж беспокоиться начала! Ты, часом, за это время еще никому не успела обещать свою руку?

– Нет!.. К сожалению. И знаешь почему? Просто не могу решить, которому из них! – Леночка рассмеялась, бросив взгляд на своих кавалеров. – Кстати, у меня новость. Благодари меня скорее. Хватит тебе затворницей сидеть! Я уговорила Сергея Ильича отпустить тебя пожить у нас. Он на удивление легко согласился. А у нас – дом большой, гости почти каждый вечер, скучать не дадим. Кстати, – она наклонилась к уху Ирины, – скажу по секрету: твой милый рара сдался Софи почти без боя! Вот так! А вы, Николай Сергеевич, – Леночка повернулась к Ракелову, – знайте: отныне эта краса-девица в нашем тереме жить будет. – Грянула музыка. Вальс Штрауса закружился по залу. – Все-все, я исчезаю! Хочу танцевать! – Подхватив под руки кавалеров, Леночка упорхнула за колонну.

– Ирэн… – Ей показалось, что голос Ракелова дрогнул. – Вы любите вальс?

Она подняла на него глаза:

– Люблю.

– Тогда… разрешите вас пригласить… – Он слегка прикоснулся к изгибу ее спины.

– Николай Сер…

– Ники… Пусть будет Ники. Кажется, вы мысленно так меня окрестили? – Он внимательно посмотрел на Ирину.

– Вы умеете читать мысли? – Она положила невесомую руку ему на плечо.

– Иногда, – он взял ее за руку. Его глаза блестели.

"Этот человек будет моим мужем", – вдруг с неожиданной ясностью поняла Ирина.

– Может быть, вас удивит то, что я сейчас скажу, – смущенно проговорил Ракелов, не двигаясь с места. – Никогда не думал, просто не представлял, что можно вот так, с одного взгляда… Мир рушится, а я счастлив!… И кто знает, – он нежно сжал ее пальцы, – может, Россия только для того и разлетается в клочья, чтобы мы обрели друг друга?..

5

Распутин, подойдя к зеркалу, одернул шелковую рубашку. Нечесаная борода. Маленькие, колючие глазки. Зато какова сила, струящаяся из них! Никто не может выдержать его взгляд. Может быть, только сейчас, в свои пятьдесят, он в полной мере обрел эту силу – силу власти над людьми. Приблизив лицо к зеркалу, пристально вгляделся в свое отражение. Мерзкое чувство. Несколько секунд – и чудится, будто отражение вглядывается в тебя. А никому это не дозволено. Никто не может вглядываться в него. Никто. Даже его собственное отражение. Он повернулся к зеркалу спиной.

Раздался осторожный стук в дверь. Слуга внес огромную корзину цветов с приколотой запиской. Распутин неторопливо развернул ее. "Вы – Бог! Вы привносите в души наши чувство покоя и уверенности. Молюсь за вас. Если вы исчезнете из нашей жизни – все будет потеряно. Берегите себя. А." Смял записку и бросил на ковер. Он и так знает, что – Бог… Усмехнулся…

И то, что все рухнет без него, тоже знает. Он так императрице вчера и сказал: "Если меня убьют, царевич умрет". Мама, видать, беспокоится. Полицейский пост у дома выставили.

Часы гулко пробили пять. Сейчас Феликс придет. Красавчик. Безо всякой насмешки – и впрямь хорош. Глаз радует. Сильный. Думает, не заметно, как противится гипнотическому влиянию. И чего противиться? Противься, не противься, все будет, как ему, Старцу, надобно. Усмехнулся. "Старец". В его-то пятьдесят! Да черт с ними, пусть зовут как хотят.

В столовой, куда он вошел, уже кипел самовар, на столе, освещенном большой бронзовой люстрой, стояло множество тарелок с бисквитами, пирожными, орехами и сластями, в стеклянных вазочках лоснилось варенье.

Резкий звонок телефона прервал его мысли. Распутин поморщился и нехотя взял трубку.

– Ну, здравствуй… Ну, чай пьем… Ну, гости у меня… Ах, душка, время-то больно тесно. Ну, пожалуй, приезжай… Нет, без него. С ним мне неча говорить… Нет, ближе к одиннадцати нельзя. Адресок-то знаешь? Я таперича на Гороховой, шестьдесят четвертый дом. С Аглицского прошпекта съехал, а телефончик-то, вишь, прежний – 646 46… Ну, прощай, пчелка моя.

– Одолели…– пробурчал он себе под нос. – Просют все, просют…

В дверях появился Феликс Юсупов – молодой мужчина с высоким лбом, мягкими, спокойными глазами, красивыми, словно нарисованными губами. "Аристократ". Распутину захотелось сплюнуть, но, бросив взгляд на Юсупова, он передумал и, раскинув руки, пошел навстречу гостю:

– Феликс! Рад, рад! Садись. К столу садись.

– Здравствуйте, Григорий Ефимович! Я к вам на сеанс, как договаривались. – Прямо держа спину, Юсупов опустился на стул напротив Распутина.

Старец вперился в него изучающим взглядом. "Что-то напряжен больно гость-то сегодня. С чего бы это?"

– Слышь, Феликс, а может, к черту чай, а? – Не дожидаясь ответа, обернулся к двери и крикнул: – Эй! Прошка! Вина неси! И быстро!

Через минуту в комнату, неслышно ступая, вошел рыжеволосый парень лет восемнадцати и, молча поставив на стол два графина с вином, быстро удалился. Распутин, снова бросив внимательный взгляд на Юсупова, наклонился, почти положив голову на белую скатерть, и сквозь графин с красным вином стал пристально рассматривать гостя. В тишине комнаты был слышен лишь мерный стук маятника. Красные тревожные блики света подрагивали на бледном лице Юсупова.

– Феликс… А Феликс… Смотри-ка… ты и я. А между нами… – Распутин замолк, еще приблизив лицо к графину, – кувшин… с кровью, – тихо произнес он. – Глянь, ежели я смотрю сквозь него – тебя в крови вижу. А ежели ты поглядишь… – Юсупов сидел неподвижно, только лицо стало чуть бледнее обычного. Старец распрямился. – Налить тебе ентого вина? – Гость неопределенно качнул головой. – Не хошь – как хошь. – Распутин отставил графин в сторону. – Тогда давай – мадеру! Она – ласковая! Люблю! – Налил в бокалы вино янтарного цвета и залпом опустошил свой. Юсупов, приподняв бокал, молча рассматривал его.

– Чевой-то не пьешь? Никак боишься чево? – по лицу Распутина скользнула усмешка. А ты – не боись. Со мной– ничего не боись. Вино – Богом дано для усиления души… – Он налил себе еще и, с удовольствием в несколько глотков выпив, причмокнул и откинулся на спинку стула. – Вино да травы… Они – от природы. Через них черпаю ту силу безмерную, которой меня наградил… Бог…

Юсупов пригубил вина.

– Мадера у вас, Григорий Ефимович, отменная. А… скажите, Государь и наследник эти ваши травы тоже принимают? – Неожиданно спросил он хозяина и аккуратно положил в рот кусочек шоколада.