Последняя загадка тунгусского метеорита

- Там тоже нет никакого села, - ответил тот. - Села уже давно нет.

Ветер усилился, и трава зашелестела. Индиец закрыл дверцы машины и указал рукой вверх по склону:

- Туда надо идти.

Склон поднимался к самому небу и был гораздо длиннее, чем выглядел от машины.

- Надо через гору - сказал индиец.

Склон становился то круче, то ровнее, но все никак не кончался. Спутники Сальвадора разошлись немного в стороны - так легче было идти по камням. Сальвадор посмотрел назад и увидел картину, знакомую по отчету Альтшуллера: пустая долина и неподвижный жучок машины внизу. Маленькие облака в небе рассеялись, и солнце засветило в полную силу. Только свет его здесь, на высоте, был слишком ярким, а воздух оставался прохладным. Монотонный ритм пути вызывал сонное состояние. Три человека шли под ослепительным светом звезды по белому озаренному склону на расстоянии, обходя камни, опустив головы и как бы задумавшись. Свет все больше походил на электросварку, в нем тонули очертания дальних гор, и бело-голубое сияние подбиралось к трем черным одиноком фигурам. Солнце разгоралось все ярче, и Сальвадор почувствовал, что растворяется в этом нестерпимо ярком свете. И он снова очутился в Перхушково.

86

Только вдали за полем виднелся лес, которого раньше не было. Сальвадор стоял на краю поля, над ним висели ветви старых берез. В этой роще обычно собирали грибы. Похоже, что начиналась осень, было мокро и прохладно. На том конце поля раньше была жиденькая лесополоса, по которой проходила дорога и где ездил автобус. Теперь там был виден лес, среди которого торчали острые деревянные крыши нескольких дач, над одной из которых возвышался тонкий шпиль или громоотвод. Сальвадор вышел из-под деревьев на поле и направился к лесу напрямик, застревая в мокрой траве. Лес начинал уже желтеть. Слева виднелось что-то вроде гор, очертания которых тонули в дождливом зеленоватом тумане. Надо было идти вперед через пустое поле. Сальвадор шел несколько минут, и знал, что идет правильно, что, может быть, цель достигнута и спешить некуда. Деревянная дача с громоотводом приближалась. Дача была новой, некрашеные стены дощатого домика с островерхой крышей еще не потемнели от времени, но были мокрыми от дождя или тумана. Сальвадор миновал загородку из жердей, какие бывают на лесных пастбищах, и увидел, что дом стоит среди высокой нетронутой травы, а дверь открыта.

87

Внутри сидели трое, и было много разных вещей. Люди сидели неподвижно в спокойных, непринужденных позах: слева мужчина лет тридцати в клетчатой рубашке, сжимающий в руке чашку с чаем или кофе, от которой шел легкий дымок; справа ближе ко входу другой, постарше; у дальнего края стола возле самого окна, выходящего в мокрый зеленый лес, черноволосая смуглая девушка почти без одежды. Она смотрела на Сальвадора в упор, и если во взгляде остальных было спокойствие и даже безразличие, то взгляд девушки был прямым и недовольным. Вся комната была заполнена вещами. Вещи эти были тоже какими-то спокойными, дождливыми и коричневыми, некоторые старинными, как потертые деревянные кресла, в которых сидели трое, некоторые - непонятными. Стол был покрыт старой зеленой тканью, на которой стояла квадратная хрустальная чернильница с серебряной крышкой, лежали перья, пожелтевшие бумаги и блестящие электронные часы. Там же был небольшой подносик, на котором располагался чайный прибор. Возле окна стоял фикус в деревянном ящике Слева высокий старый книжный шкаф, справа книжные полки, но там были в основном не книги (книги в старинных кожаных переплетах), а какие-то приборы, образцы минералов, сухие букеты, реторты, колбы и другие химические сосуды, кажется, даже пожелтевший череп. Некоторые вещи не помещались в шкафах, они стояли прямо на полу вдоль стен, доходя до самого входа. Дом был буквально завален хламом. Трое молча смотрели на Сальвадора. Наконец тот, что справа, спросил:

- Кто вы?

- Представитель, - ответил Сальвадор, чувствуя, что говорит правильно.

- Чем вы это докажете? - спросил сидящий справа.

Все оставались в тех же позах, не шевелясь и не отводя взгляда от Сальвадора. Сальвадор только теперь заметил, что рука его собеседника, спокойно лежащая на столе, держит что-то вроде длинной блестящей трубки с черной рукояткой. Девушка так же яростно и возмущенно смотрела на Сальвадора в упор, глаза ее блестели под мокрыми волосами. Сальвадор вынул из кармана талисман от покоя и подал его сидящему справа.

- Может быть, это подойдет?

Тот взял камень и не торопясь поднялся с кресла. Остальные все так же были неподвижны. Собеседник подошел ближе к Сальвадору и открыл дверцу какого-то прибора, стоящего на полу у самого входа. Прибор походил на высокотемпературную печь, в виде короткого круглого корпуса, горизонтально стоящего на ножках. Человек закрутил винты на толстой круглой дверце со стеклом, и сразу внутри прибора загудело, как при зажигании газа в духовке, и вспыхнуло оранжевое пламя. Потом гул неожиданно затих, и на стекле заслонки появилась картина. Сальвадор подошел ближе. Там была желто-коричневая степь с холмами на горизонте. Холмы были пологими и высокими, и трава на них качалась от ветра волнами, которые пробегали по подножиям холмов. В желтоватом небе светило мутное солнце. И вдруг Сальвадор увидел, что это не трава качается волнами от ветра, а стада каких-то огромных желтых животных проносятся по холмам и по равнине.

- Что это? - спросил Сальвадор.

- Архей, - ответил собеседник. - Этот камень очень, очень стар. Ему нельзя здесь быть, и, думаю, он вам больше не нужен.

- В сущности, мир непроходимо сложен, - вступил в разговор тот, что сидел слева с чашкой в руке. - И единственное, что помогает хоть как-то с ним сладить, это не мораль, не разум и не знание, а дипломатический протокол. Протокол не требует никакого обоснования, никакого объяснения, никакого усилия. Мы с вами можем поговорить, прежде, чем сформулируем наш ответ.

- Кто вы? - спросил Сальвадор.

- Здесь специальное оборудование, - ответил человек с чашкой. - Оно сделано для дипломатических контактов. Машина дает нам равные возможности видеть друг в друге то, что соответствует понятиям каждой из сторон. Вы видите людей, и это значит, что в нас есть то, что соответствует людям в вашем понимании. На самом деле мы имеем совсем другую форму и сущность, но среди прочего мы еще и люди. Так и вы. Если бы мы имели вид, скажем, цветных кругов, мы видели бы вас в виде такого же существа, а вы нас - в виде людей. В нас есть общее, значит, мы можем разговаривать. Скорее всего, у нас нет возможности видеть друг друга в истинном облике. Только с помощью машин.

- Протокол принят всеми? - спросил Сальвадор.

- Да. Это не обычный протокол, он не такой жесткий, как у ваших дипломатов, и он регулирует более широкую сферу отношений. Некоторые не хотят вступать в прямой контакт, как мы, но никто не враждебен дипломатам. Например, у вас на Земле одна из цивилизаций не вступает с нами в контакт, но, так сказать, иногда подыгрывает нам в нашей дипломатии. Это более могущественная цивилизация, чем наша, они свободны от власти причин и расстояний. Мы пока даже не преодолели световой барьер. Наши машины были привезены сюда на космическом корабле, с большим трудом.

- Еще одна цивилизация?

- По крайней мере еще две. С вашими людьми мы встречаемся уже тысячи лет.

- Почему тогда так сложно? Почему обрывается и не соблюдается последовательность, единая линия контакта?

- Вы не поняли. Мы не хотим управлять. Стороны остаются свободны в своих действиях - в рамках дипломатического протокола.

- Значит, все свободны только в этих рамках?

- Тем не менее протокол принят всеми.

Позы хозяев дома стали свободнее. Они продолжили прерванное появлением Сальвадора чаепитие, но ему чая никто не предложил. Девушка у окна все так же смотрела на Сальвадора в упор, но теперь она наклонила голову, и прядь волос упала ей на лоб. Сальвадор отчетливо увидел, что она красива.

- Я тоже хочу, - сказала она. - Но мы должны ответить.

- Но корабль возвращается с ответом!

- Нет, - ответила девушка у окна. - Там нет никого. Только бомба.

Этого Сальвадор не мог понять и замолчал, обдумывая сказанное.

- Зачем тогда эти разговоры? - спросил он наконец.

- Никто не говорит, что бомба должна взорваться, - пояснил человек, сидящий справа. - Просто с самого начала было решено, что здесь должен находиться космический корабль. А теперь здесь должна находиться еще и бомба.

- Для уничтожения людей? А вы и те, другие? Или вы не живые существа, а тоже машины? Бомба может уничтожить всю Землю?

- Все цивилизации. Всю эту... как вы ее называете... брамфатуру.

88

Собеседники опять застыли в спокойных, но слишком уж неподвижных позах. Комната, только что наполненная влажным осенним воздухом, на глазах теряла свежесть красок, и лес за окном походил теперь на театральную декорацию. Волосы девушки стали как будто нарисованными грубыми мазками густой масляной краски. Комната становилась меньше, наконец стала плоской и превратилась в картину - картину, выполненную в зеленовато-коричневых тонах, на которой было изображено трое спокойных людей среди уютного интеллигентского хлама. Какое-то мгновение картина представляла собой целый триптих: слева пустой пейзаж с лесом и дачами у горизонта, в центре комната, а справа тот же пейзаж, но с ярко горящей на громоотводе звездой электросварки. Потом картина покрылась сеткой трещин, краски стремительно поблекли, потускнели, и перед Сальвадором осталась только покрытая трещинами поверхность большого плоского камня, а сам Сальвадор стоял возле этого камня в какой-то яме среди каменных обломков. Дно ямы поднималось вверх, а большой камень уменьшался, и вот уже кругом был все тот же склон холма, а в стороне двое сидящих на земле людей.

89

И не было никакого оружия. Сальвадор стремительно и бесшумно лег на землю среди камней. Наверное, когда он шел по полю, то он шел и по этому склону, и теперь у него был шанс продолжить дипломатию отдельно от своих спутников. Он лежал, уткнувшись лицом в камни. Какой-то из этих камешков мог быть домом пришельцев. Теперь все было понятно. Каждый, попавший сюда, видел то, что готов увидеть, из того, что здесь есть. Какие-то монахи искали мудрости - и с ними вели ученые беседы. Советские жлобы доросли до космического корабля и получили его. Дальше был запущен механизм непонятной космической дипломатии. Странный галактический закон: привезли бомбу, и никто не возражает, а даже, как тот выразился, "подыгрывают". И покорность судьбе, выбравшей первого разгильдяя, прочитавшего журнал и позвонившего в редакцию. Нужно было немедленно попасть в монастырь Нанганарбат, и во что бы то ни стало найти конец той нити, которая кончалась человеком по имени Шин. Похоже, что особисты не заметили Сальвадора, и он стал отползать за перегиб холма, а потом вскочил и скрылся в лабиринте кустов и скал.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МОРЕ

90

Учитель уже проснулся и стоял у открытого окна. В комнате было холодно: наверное, окно было открыто всю ночь. Он был стар, любой старик в Европе закрыл бы окно - но не этот человек в льняной рубашке. Другой сидел на стуле, одетый в зеленый брезентовый комбинезон. Учитель пристально всматривался в горы и обернулся не сразу. Но, обернувшись, он начал разговор в несвойственной ему манере.

- У нас мало времени. Пятьдесят лет назад русская экспедиция нашла в горах базу пришельцев. Их люди улетели на космическом корабле. Наш агент был убит, другим агентом был я. Я не всегда был ученым. Сейчас корабль возвращается, в корабле какое-то оружие.

Это было совсем не в том стиле, в каком мы обычно разговаривали. Учитель был стар, но не глуп и не склонен к дешевым эффектам. Я молчал и внимательно смотрел на учителя и того, другого. Учитель изменился: обычно рассеянный взгляд его стал твердым, жесты быстрыми. Я привык, что возраст учителя трудно определить: ему можно было дать и двадцать лет, и семьдесят. На самом деле ему было больше девяноста лет. Он продолжал:

- Тайны гор содержатся не только в бумагах. Вы неплохой мастер игры в бисер, но сейчас вам придется участвовать в другой игре. Для этого я слишком стар. Это русский, который шел по следу. Вы вместе с ним должны сделать все, что сможете, а сейчас срочно уберите его отсюда, например, в Пакистан. Вы говорили, что служили в армии?

- Да. Правительство оплачивает мое обучение. Десантные войска флота.

- Внизу вас ждет машина. В ней много оружия и горючего.

Он повернулся боком к окну. Я сомневался. Странно, но меня убедила какая-то схожесть этих двоих: старика у окна с буграми мышц на прямой спине и сосредоточенного русского в зеленом комбинезоне, похожего на затравленного и готового прыгнуть зверя. Учитель произнес совсем уже несвойственным индийскому гуру издевательским тоном:

- Русский расскажет вам подробности. По-русски. Убирайтесь быстрее. К старым книгам мы вернемся потом.

Я не стал возвращаться к себе и оставил и магнитофон, и документы. Мне не понравились слишком частые взгляды в окно. И когда я это понял, опять почувствовал себя в старой тарелке: рядовой Людвиг Витгенштейн готов к выполнению задания. Только ехать пришлось без музыки.

91

Машина была подходящая: на плитах чистого маленького дворика у самых ворот стоял зеленый открытый джип. Никого вокруг не было - и ладно, меня не интересовало, кто занимается экипировкой. Внутри лежали два ручных пулемета, автоматы, гранаты и магазины. Похоже, что в монастыре держали целый арсенал. Двор, освещенный утренним солнцем, пересекали густые черные тени. Было тихо. Можно было ехать. Русского я посадил, вернее, уложил на заднее сиденье, чтобы его поменьше видели - неизвестно, кому он тут был знаком. Хорошо отрегулированный мотор работал бесшумно. И некоторое время я окончательно просыпался, обдуваемый холодным воздухом гор, с такой бесцеремонностью вытолкнутый из монастырских библиотек. Очень, очень резко пришлось просыпаться: вдали уже слышался звук мотора. Я знал, что скоро дорога выйдет с карниза на ровное место, где есть заросли кустарника - но пока наш джип был виден как на ладони со следующего витка серпантина. Еще каких-нибудь двести метров. Мы успели. Я как мог аккуратно свернул и заехал подальше за кусты и камни. Там было довольно ровно, но все-таки ехать было некуда, уйти можно было только пешком. Я взял один пулемет и, пригнувшись, вылез вместе с русским к кустам над дорогой. Русский без приглашения захватил автомат. На другой стороне ущелья из-за скал выезжали три зеленые грузовика, крытые брезентом. "Не стрелять" - сказал я русскому, и кажется, тот понял. Через некоторое время эти машины проехали мимо нас; позади брезент был завернут. Грузовики битком были набиты людьми неизвестной мне народности или касты, похожие на европейцев. Они сидели на лавках и подскакивали на ухабах, мотая плечами и головами, как резиновые куклы. Все они были какими-то худосочными, с белыми или, наоборот, красными лицами, и держали между колен автоматы Калашникова. Вся Азия наводнена этими дрянными автоматами. "Vagnky", - тихо с ненавистью проговорил русский. Машины проехали, но я остался лежать неподвижно, и русский тоже. Некоторое время было тихо: шум моторов заглушала стена, за которой начинался ведущий к монастырю карниз. Облаву надо было начинать гораздо дальше от монастыря, нам уже почти повезло. Потом на дороге появилась еще одна такая же машина, и мы решили больше не глазеть, а прижались к земле у самых корней. Эти тоже проехали мимо. Я подождал еще пять минут, и мы продолжили путь. Теперь нужно было как можно дальше уехать на машине, тем более что мне жалко было бросать такой арсенал. Русский утащил к себе на заднее сиденье второй пулемет, хотя я сомневался, что он умеет им пользоваться. Пока мы ехали, он внимательно его рассматривал, а потом наконец отложил, видимо, изучив и удовлетворившись. Мне было легче: моя подготовка предусматривала владение всеми видами оружия, кроме, может быть, самых экзотических. "What Your name?" - со скверным произношением спросил русский. Я назвал имя и фамилию, и русский весело рассмеялся. Может быть, он тоже был игроком в бисер? "True Liudwig Wittgenstеin" - с обидой произнес я. Не хватало еще показывать документы, хотя они все равно остались там. Русский тоже назвался, как-то длинно и непонятно. Я стал называть его по-французски: "Nicolas", и его это устроило. Кроме всего прочего, еще надо было где-то найти время и тихое место, чтобы поговорить! А сейчас говорить было некогда.

92

Мы отъехали уже далеко от монастыря и даже проехали два поселка. Было слишком рано, и нас мало кто мог видеть - но мог. Русский никак не хотел быть ниже бортиков и все время высовывался. В конце концов я решил: черт с ним, он может увидеть что-то, чего я сам бы не понял. Так и получилось. Мы выехали на развилку. Налево уходила хорошая асфальтовая дорога - на юг, в сторону Шимлы. Прямо - дорога на Лахор. По асфальту двигалась какая-то машина, и на перекрестке мы оказались совсем рядом. Русский был оригинален: он расстрелял содержимое этой машины в упор. Я даже затормозил, чтобы он мог полнее завершить процесс. Мне оставалось надеяться, что он не ошибся, тем более, что деревня была совсем недалеко. Впрочем, в этих горах привыкли к стрельбе. Русский с довольным видом заменил магазин - магазин на двести патронов - и поднял большой палец. Все-таки плохо, что он не знал английского языка. Дальше все шло тихо. На дороге стали появляться погонщики с козами и ослами, и даже автомобили. Я надеялся, что расстегнутая джинсовая куртка сойдет за военную форму. Зеленый комбинезон русского меня в этом смысле устраивал. Наконец мы въехали в довольно большое село, где было полно народу и стояло несколько машин и повозок. Я поставил машину в переулок возле какого-то бара и купил в этом баре еды. Дорога и площадь хорошо отсюда просматривались, а двое аппетитно завтракающих на виду у всех военных не привлекали внимание. Там я и попытался объясниться, и главное вроде понял. Теперь мне нужен был надежный контакт с ЦРУ, и для этого лучше всего было убраться из Индии. Чертовы горы, и оставшиеся в монастыре документы. Впрочем, брать их было бесполезно: там куча всяких других бумаг обо мне, рекомендации из университета, переписка, свидетели... Я был настроен решительно и готов был идти на прорыв границы - тем более с такой экипировкой.

93

Для этого надо было двигаться быстро. Каких-нибудь триста километров по прямой - но горы... И все же все было спокойно. Я про себя благодарил монахов - наверное, про этот автомобиль мало кто знал и ничего никому не сказал. Из бормотанья русского я понял, что в расстрелянной машине были идеологи всей операции - значит, руководить и стремиться к цели некому. Те, что ехали в монастырь, выполнят приказ и успокоятся, а нового приказа, скорее всего, никто не получит. Кроме пограничников и служб безопасности. Может быть, стоило переодеться? Но я решил, что нет - тогда будет слишком заметный контраст с военным джипом. Я даже вытащил наружу пулемет, и управлять машиной сразу стало легче. Я интуитивно чувствовал, что здесь мы проскочим. Горы становились ниже, и вот мы уже были на каменистой равнине. Несколько раз попадались другие военные машины, и от предчувствия пуль холодела даже моя джинсовая куртка. Но все обошлось. В одном из придорожных баров - даже не знаю, как их правильнее называть - нашлась туристическая карта. Не знаю, правда, каких туристов мог привлечь такой неспокойный район. И мы ехали уже по карте, как настоящие туристы. Русский, во всяком случае, усердно вертел головой по сторонам, хотя все, что нужно, он уже расстрелял. Я не знал, понимает ли он, что бесполезно думать о смерти. Я думал только о границе, и все больше убеждался, что без этой машины шансов у нас никаких нет. Американец совсем лишний в этом азиатском углу, тем более русский. К тому же, похоже, еще и дело у этого русского было срочным, и не стоило терять время. Но все-таки мы должны были остаться целыми. Я не думал, что граница окажется сложной. Все-таки это не граница с Россией. Но после шума должна была начаться погоня, причем как индийская, так и пакистанская, русская и еще непонятно какая.

94

Значит, не нужно было шума. В узком ущелье торчала какая-то будка с огородом. Как раз было много машин и повозок. Гораздо хуже, если бы здесь оказался оборудованный по всем правилам таможенный пункт - с большими зданиями, заграждениями, кондиционерами, машинами и прочей дрянью. А так все прошло тихо - просто мы вытащили на вид оба пулемета, да перед этим я набросил на плечи найденную в деревне рогожу. Пограничник даже не моргнул глазом, и даже не сразу пошел звонить, но я знал, что он это сделает. Дальнейшее зависело от качества туристской карты. И мы вовремя бросили машину недалеко от въезда в деревню - когда мы не торопясь шли по дороге обратно, к другой деревне, со стороны Пакистана над нами пролетел вертолет.

95

Теперь мы совсем походили на оборванцев. Роскошный комбинезон русского пришлось разделить на части и вымазать их в масле. Свою джинсовую куртку я выбросил, взяв взамен часть комбинезона, а русский остался в усердно драной рубашке. Все равно у нас было мало времени. Дело было немногим лучше, чем до границы. Только уменьшилась вероятность встречи с индийцами. Срочно был нужен какой-то надежный, лояльный и быстрый транспорт - и непонятно куда, может быть, до Исламабада. Где здесь есть американские войска или представители, об этом туристская карта молчала. Но лучше войска, представители могут быть разные. Впрочем, я послал к черту и войска, и представителей, внимательно осматривая каждого встретившегося человека. Надо было цепляться за любую соломинку. "Helikopter", - произнес русский. И он был прав. Вертолет не пролетал обратно, значит, есть вероятность, что он приземлился где-то здесь, например, возле той будки. И мы изо всех сил побежали вперед. Конечно, это было глупо, но не очень. Когда вертолет снова показался далеко впереди, русский уже лежал в пыли на дороге, а я стал изо всех сил вопить и махать руками.

96

Мне было нужно, чтобы вертолет сел. И это удалось. Для этого пришлось объясняться по-английски - больше я не хочу таких импровизаций. До сих пор мне и другим приходится расхлебывать последствия. Дело в том, что русских, видимо, не зря называют медведями, или ему придала силы безнадежность положения. И самое главное, они сделали ошибку: вдвоем вышли из вертолета, чтобы тащить русского. Я уже и не говорю, что их было только двое. Вообще, во всем этом путешествии была какая-то скользкая, мутная смесь гарантированной неудачи и непонятного везения. Я чувствовал себя скверно: неизвестно было, кого мы покалечили и насколько. Утешало то, что у приличных людей не должно было быть таких драных вертолетов. Он весь шатался и скрипел, как этажерка, и все-таки долетел, дотянул до большой речной долины, в которой виднелся аэродром, белые здания, огороженные бетонным забором, и самолет с надписью: "US air forces".

97

Это были действительно US air forces, иначе нам пришлось бы плохо. Было гораздо лучше сидеть целый месяц в подвале и дожидаться окончания проверок и каких-то других мероприятий. Подвал был мерзким, ночью ледяным, а днем жарким, но более надежного помещения здесь не нашлось. Не знаю, почему они сразу не отправили нас отсюда - может быть, в виде мести за посадку вертолета, может быть, боялись, что мы захватим и самолет тоже. Кстати, могли отправить еще дальше. Но вероятнее всего, с такой скоростью работала бюрократическая машина, и уж кто-кто, а русский должен был это понимать и не верещать, что у нас мало времени. Кроме того, я начал подозревать, что времени у нас сколько угодно, что события сами подождут этого русского. И мы сидели в этом подвале, до одурения играя в карты и изучая русско-английский язык. Мне приходилось видеть в зоопарке гризли, и русский больше всего походил на медведя, когда начинал угрожающим неразборчивым голосом говорить по-русски с персоналом. Потом они сказали, что им тоже пришло в голову сравнение с гризли: когда мы по очереди выходили по наклонной лестнице подвала под дулами автоматов. В этом подвале у меня сформировался прочный языковый стереотип: когда мне приходится (очень редко) иметь дело с русскими, я приобретаю озабоченный мрачный вид и начинаю гнусавым голосом произносить русские слова. Насколько я могу заметить, меня сразу принимают за своего, но другие говорят, что мой язык неадекватен.

98

Потом выяснилось, что мы остались живы только благодаря тем парням и их подвалу. Они наотрез отказались отдавать нас кому бы то ни было, кроме каких-то своих бывших начальников. Конечно, они понесли наказание, в том числе двое вертолетчиков. По крайней мере, народу они собрали много, и для нашей отправки понадобился целый транспортный самолет - тот самый, что стоял тогда на аэродроме. Среди сопровождающих был и мой бывший начальник. Всю дорогу он уговаривал меня бросить философию и вернуться на флот, а русский сидел в другом конце самолета и беседовал по-русски с человеком в штатском. Я смотрел через иллюминатор вниз, на последние уплывающие назад вершины, и думал о том, что большой разницы нет. С другой стороны, возвращаться мне почему-то казалось опасным, а защита индийских и даже тибетских богов - ненадежной. Было ли это тоже частью игры в бисер, или это только майя, иллюзия? Или, может, ну его на ...? Я чувствовал, что больше никогда не смогу заниматься старинными книгами так, как раньше и как другие до меня, просто превращая их в другие книги, с глянцевыми обложками, в шлягеры и манеры сопляков. Теперь я задавал себе не индийские, а русские вопросы, какими бы они ни казались бессмысленными. Я участвовал в этой истории до конца, но так и не понял, чем она закончилась.

99

За этот месяц они нашли следы возвращения. Конечно, главную роль сыграли радары флота. Воздух хранит много тайн, и большинство из них имеет отношение к математике, а не к реальным предметам. Я вспоминаю нашего корабельного локаторщика, его железную будку и экраны, как будто налитые дрожащей светящейся водой. Он показывал мне НЛО - неопознанные летающие объекты, которые локатор видит в гораздо большем количестве, чем человек глазами. Потом он, смеясь, объяснял мне, как сигнал искажается неоднородностями в атмосфере и неисправностями аппаратуры. Он говорил, что так ни разу и не видел настоящего НЛО, ни сам, ни с помощью радаров такого, которого он бы не мог опознать. И однажды никто из этих людей не смог опознать сигнал. С палубы были подняты самолеты - хорошо вооруженные самолеты с угловатыми короткими крыльями, с антеннами, с приборами инфракрасного видения. Они сбрасывались катапультой и уносились над морем к горизонту, а потом возвращались по одному, и пилоты рассказывали странные вещи: светящиеся шары уходили под воду, а радары не показывали ничего, и системы вооружения не срабатывали. Потом туда были отправлены корабли и большие самолеты, и несколько дней локаторщики сходили с ума, потому что чудеса не прекращались, даже несмотря на надводную, подводную и воздушную толкотню. Для нас выделили легкий катер - спецы, с которыми общался русский, сказали, что большее не имеет смысла. Они просили обеспечить только радиосвязь с авианосцем, на котором мы прибыли в подозрительный район.

100

Катер с шумом упал на воду, и мы с русским первыми спустились в него. Матрос наверху стоял в ожидании, а потом потребовал отдать концы. Остальные стояли у борта. "Только мы?" - спросил я. Ответа не последовало. Я и сам понимал, что техника сделает все, что она может - авианосец видел чуть ли не каждую рыбку в радиусе десятков километров, его оружие с гарантией уничтожало любую цель. И люди могли сделать только то, что они могли - непонятно, что. Начиналось волнение, в воздух летели брызги, и к тому же море затягивал редкий для этих мест туман. В тумане звук мотора казался совсем глухим, и скоро от авианосца осталась только огромная неясная тень, которая маячила сквозь туман еще долго - таким большим был корабль. Когда авианосец совсем скрылся, я опробовал радиосвязь. Несмотря на туман, она была отличной. Мы шли в точку, где радары заметили первую неопознанную цель. Радары и сейчас работали, заполняя туманное пространство невидимыми волнами, и ничего, кроме отметки на экранах от нашего катера, они не показывали. Мотор тихо ворчал, а мы сначала всматривались в туман, потом прекратили и уселись на мокрые сиденья. Становилось похоже, что мы пройдем насквозь этот туман, потом поездим тут еще в разных направлениях, а потом вернемся на борт, хорошо прогулявшись. Русский предложил снизить скорость. Я снизил ее до предела, с трудом удерживая катер, чтобы он не стал бортом к волне. "Помалу вперед", попросил русский. Ничего по-прежнему не было видно. Потом в тумане появилась длинная тень, лежащая поперек нашего курса, как будто черная кромка берега. Мы продолжали двигаться вперед, и вот перед нами очутилась старая, ржавая посудина - какая-то баржа со срезанными или развалившимися надстройками, корпус которой едва торчал над водой. Тумана вокруг стало меньше, и старое судно стало лучше видно. Я запросил авианосец. "Пусто", ответили мне. "А нас видите?" - "Вас видим". "Тут полно железа", возразил я, и там началась ругань. "Это и есть ваша галлюцинация?" спросил я русского, с отвращением глядя на склизкий ржавый корпус. "Вряд ли", - ответил тот. Мы приблизились к судну, и тут я заметил, что ошибся в оценке расстояния. Судно было очень большим, и теперь было видно, что это старинный военный корабль, правда, без орудий и только с остатками носовой надстройки. Труб тоже не было. "Что, и теперь не видите?" - спросил я. В ответ шли одни издевательства. Может быть, их локаторы не работали в таком густом тумане. Над нами возвышался изъеденный ржавчиной борт, весь в заклепках, и кое-где попадались черные разбитые иллюминаторы. "Ну что, посмотрим?" - спросил я русского. Тот молчал. Наконец попался какой-то свисающий сверху канат, больше похожий на мочалку, и я остановил катер под ней, а русский ухватился за конец руками и полез наверх.

101

Когда Сальвадор вскарабкался на борт старого корабля, туман почти рассеялся, и стала видна огромная пустая палуба. Она была неровной - то тут, то там торчали остатки оторванных или отрезанных чьей-то хозяйской рукой конструкций. Туман исчезал как-то странно, кусками. Над палубой его уже не было, а в стороне над водой он, наоборот, сгустился и стоял стеной. Сальвадор подошел к борту в том месте, где свисал конец, и катера внизу не увидел. Наверное, помощник отвел его подальше, чтобы не ударило волной. Сальвадор двинулся к носовой надстройке. Посудина походила на баржу, потому что посреди корпуса в палубе был большой проем, уходивший до самого дна, и внизу валялись обломки переборок и стальных швеллеров. Туман возле надстройки на глазах рассеивался. Он был здесь плотным и молочно-белым, и один его кусок улизнул из-под ног Сальвадора, изогнувшись и завернув за угол. Сальвадор проводил его взглядом и стал подниматься по мокрой лестнице, прижатой к стене надстройки. Наверху было что-то вроде мостика с уходящими вправо и влево балконами, в конце которых виднелись изуродованные пулеметные турели. Посреди стоял большой штурвал вроде тех, что рисуют в детских книжках, а рядом с ним две толстые вентиляционные (или переговорные?) трубы.

- На мостике, - утверждающим тоном послышалось из трубы.

- Капитан, - ответил Сальвадор.

Больше никто не вступал в переговоры. Сальвадор повернулся к палубе. Вниз вела широкая железная лестница, доходившая до самого дна огромной дырки в корпусе. Судно казалось выпотрошенным, от него осталась только скорлупа внешней обшивки. Сальвадор стал спускаться по лестнице, и увидел, что переговорные трубы срезаны прямо под железными листами мостика. Какая гадость. И где-то здесь бомба. Туман рассеялся, но воздух все равно был влажным, и откуда-то летели брызги. Сальвадор спустился вниз, на дно выпотрошенного корпуса, где среди луж валялись остатки железных конструкций. По бокам в стенах тянулись ряды выпуклых заслонок с поперечными закрутками, наподобие крышек сварочного газогенератора, кажется, они назывались "кингстоны". Сальвадор стал отворачивать винт ближайшей заслонки, потом она со звоном упала, но против ожидания оттуда не хлынул поток воды - в круглом отверстии болталась зеленоватая муть. Сальвадор методично отвернул все заслонки и стал снова подниматься по лестнице. На середине пути он оглянулся: дно посудины уже скрывалось в тумане, который вытекал из отверстий так же, как вытекает из трубы сжиженный газ. Сальвадор поднялся на мостик: что-то еще здесь надо было сделать. Он подошел к отполированному медному штурвалу и с облегчением увидел, что вместо румбов на него нанесены даты: 1897, 1905... Он поставил колесо против числа "1908" и пошел по балкону или пандусу в сторону ближайшей пулеметной турели. Балкон выступал за пределы корпуса, внизу плескалась уже приблизившаяся вода. Сальвадор залез на остатки турели и прыгнул в воду.

102

Холода воды он не боялся, и не только потому, что с детства любил реки, снег и леса. Вода была вещественной, мокрой, и могла разве что утопить. В ней по крайней мере не было лжи. Как они все достали со своей брехней, творчеством и свободой! Сальвадор, не оглядываясь, плыл к стене тумана, который вдруг размягчился и стал ближе, стал обыкновенным туманом. Вода не была чистой, на поверхности попадались щепки, огрызки и всякая дрянь. Сальвадор с отвращением смотрел на мусор и думал, что корабль на самом деле тоже мог быть куском яичной скорлупы. Но это не ложь, а только иллюзия. И Сальвадор решил досмотреть до конца. Он оглянулся назад. Сквозь туман еще был виден тонущий корабль, там шла последняя сцена спектакля. Посудина тонула, погрузившись в воду носом и задрав корму, развернувшись к Сальвадору боком. Где-то он уже видел эту жидкую носовую надстройку, эту огромную задницу. И вдруг он вспомнил: да это же крейсер "Аврора".

103

Сальвадор проснулся в своей комнате, на блестящей железной кровати в гостинице института Механизации. Начинался белый зимний день. Со двора уже доносились звон посуды и веселый запах мочи. Сальвадор взглянул на стол: никакого журнала там не было. И, пытаясь удержать обрывки стремительно исчезающего воспоминания, он так и не мог понять, происходило ли все на самом деле, или это только сон, вызванный наворотами вчерашней машинной игры.

КОММЕНТАРИИ

Автор этой книги впервые выступает на поприще литературы - и тяжелым шагом! Наум Сладкий больше известен как художник красками. Однако после этого он был вынужден покинуть Москву. Все равно, книжка написана в истинно далианском духе. Меня огорчает лишь то, что не все мои юные друзья живут в Москве, и поэтому не могут в должной мере насладиться московской спецификой. Наум Сладкий предоставил мне все права на распространение, комментирование и редактирование своей книги в землях к востоку от Польши, и я воспользовался этим правом. Предлагаемый комментарий будет способствовать возрастанию как наслаждения публики, так и раскупаемости тиража.

1

Казанский вокзал построен в 1913 году по проекту известного архитектора А.В.Щусева (1873-1949). Вокзал подвергался перестройкам и переделкам, современный вид он приобрел к 1949 году. Стиль Щусева - это, так сказать, романтическая стилизация русского узорочья XVII века, или, вернее, переходная стадия между XVII веком и Шпеером. Среди других известных произведений Щусева такие: храм-памятник на Куликовом поле (1913), церковь в Марфо-Мариинской обители на Б.Ордынке в Москве (1908-1912), Мавзолей Ленина, Москворецкий мост (1937), Институт истории партии при ЦК КП Грузии (1938), Ташкентский театр оперы и балета им.Алишера Навои (1940-1947). Вместе со Щусевым в Марфо-Мариинской обители работал М.В.Нестеров, а Казанский вокзал украшен внутри мозаиками знаменитого художника П.Д.Корина (1892-1967). Этот художник тоже всю жизнь разрабатывал темы старины и православия, и тоже романтизируя их обеих (или обоих - тьфу, нечисть!). Имя Корина для московской публики застойных времен стоит в одном ряду с именами Платонова, Олеши, Зощенко и других творцов, "сохранивших внутреннюю свободу, но чей голос умолк". Корин так и не смог начать какое-то свое главное в жизни полотно под названием "Русь уходящая". Полотно и сейчас можно видеть в доме-музее Корина: оно туго натянуто, но совершенно пустое. Залы вокзала очень высоки, вестибюль, где сохранились мозаики, застеклен, и оттуда видна площадь. В подземельях вокзала расположена станция метро "Комсомольская-кольцевая", тоже оформленная мозаиками Корина на темы героических эпизодов русской истории (цикл "Александр Невский", 1951-1952 г.)

Zeiss, по-видимому, отсылает читателя к великолепному вступлению к фильму "Горец". В фильме рассказывается про вождя повстанцев, сосланного на Землю с другой планеты (planet Zeiss).

Цейссовский бинокль есть (или был - тьфу, нечисть!) у Мандельштама:

....................................

Он глядит в бинокль прекрасный Цейса

Дорогой подарок Царь-Давида,

Замечает все морщинки гнейса,

Где сосна иль деревушка - гнида.

....................................

Я люблю военные бинокли

С ростовщическою силой зренья.

Две лишь в мире краски не поблекли:

В желтой - зависть, в красной - нетерпенье.

2

Чувствуется влияние В.Войновича ("Москва-2048"). Автор делает это специально, но остального - это что-то нового, и я теряюсь.