– Черт побери, Ричард! – вскричал адвокат. – Через три недели нас разведут, и ты это прекрасно знаешь! Это уже никак не назовешь нерушимыми супружескими узами. Но это ты, наверное, ей не объяснил, не так ли?
– Я упомянул, что семейная жизнь у тебя не сложилась, – промолвил Ричард.
– Не сложилась, – эхом откликнулся Марк. – Так ты называешь обломки моего брака! Черт бы тебя побрал, Ричард! Ну зачем она сдалась тебе? Ты, похоже, всерьез решил увести ее от меня.
– С какой стати? – Брови Тьернана вздернулись. – Ты ведь не серийный маньяк, который сначала овладевает женщиной, а затем убивает. – Он не повышал голоса, понимая, что так скорее заведет своего друга.
– Да, я не маньяк, – процедил Марк. – Как, впрочем, и ты.
– Откуда ты это знаешь?
Марк покачал головой.
– Зря ты так, Ричард. Забываешь, что я знаю тебя как облупленного. Куда лучше, чем кто-либо другой. Кэссиди понадобилась тебе для осуществления какого-то замысла, а отец ее с тобой заодно. Я хочу знать, Ричард, нет, я настаиваю, скажи наконец правду: для чего она тебе понадобилась?
– Я бы еще раз посоветовал тебе пораскинуть мозгами, но не уверен, что это приведет к чему-нибудь путному. Когда мне понадобится что-то от Кэсси, ты узнаешь об этом вторым – обещаю. После, разумеется, самой Кэсси, – любезно добавил он.
– Черт бы тебя побрал, Ричард, – ведь я люблю ее! – в отчаянии вскричал Марк.
– Как, уже? – изумился Тьернан. – Ну и прыткий же ты малый, Марк. Поскольку, как ты выразился, Кэсси тебе отказала, то сколько же раз вы виделись? Два, что ли? Только не говори, что влюбился в нее с первого взгляда.
– Ты просто глумишься надо мной! – взвился Марк. – Глумишься и злобствуешь.
– Кто – я? – изумился Тьернан. – Тогда извини. Младая любовь пробуждает в моей душе циника.
– При чем тут младая любовь, любовь с первого взгляда и прочая дребедень? – в отчаянии всплеснул руками Марк. – Я просто имел в виду, что зря ты впутываешь Кэссиди в свою игру. В свои темные делишки.
– Почему ты так уверен, что мои делишки непременно темные? – полюбопытствовал Тьернан. – По-моему, они вовсе даже невинные.
– Что тебе от нее надо?
– Если так уж хочешь знать, Марк, то я отвечу: не твое собачье дело! – С этими словами Тьернан резко повернулся и зашагал по коридору, но Марк выкрикнул ему вдогонку:
– Предупреждаю, Ричард, если ты задумал недоброе по отношению к ней, то я умываю руки. Тебе придется подыскивать себе другого адвоката. Пусть он с тобой помучается!
– Я рассчитываю на тебя, Марк, – проронил Тьернан, не оборачиваясь. Он уже удалился, а его прощальные слова, окрашенные неясной угрозой, еще висели в воздухе.
Тьернан направился прямиком к комнате Кэссиди. Оказавшись перед дверью и будучи уверен, что та заперта, он негромко постучал. Дважды – так стучала Мабри.
Через несколько мгновений дверь распахнулась, и перед ним предстала Кэсси – бледная, зареванная, убитая горем.
– Мабри… – начала было она, но тут узнала его, и голос ее оборвался.
Кэссиди попыталась было захлопнуть дверь перед его носом, но Ричард оказался проворнее; он просунул ногу между дверью и косяком, а затем, оттолкнув Кэсс плечом, решительно проник в спальню. Он прикрыл дверь и хотел было запереть ее на ключ, но затем, взглянув на Кэссиди и сообразив, что она уже на грани истерики и может завопить благим матом и позвать на помощь, отказался от своей затеи.
– Уйдите! – приказала она, не глядя на него.
Тогда Тьернан взял ее двумя пальцами за подбородок и приподнял ее голову, заставив посмотреть себе в глаза.
– Я ведь не знал, что они придут, – сказал он.
– Неужели? – переспросила Кэссиди, вложив в голос всю свою язвительность и недоверие.
– В противном случае я пригласил бы вас в отель.
Если Тьернан рассчитывал ее шокировать, то добился своего – щеки Кэссиди вмиг стали пунцовыми.
– Я бы никуда с вами не пошла, – заявила она.
– Возможно, – тихо промолвил он, склоняясь над ней. – Скажите, Кэссиди, но только ответьте правду: что случилось бы между нами, не вернись они так некстати домой?
– Я бы очухалась, – поспешно ответила Кэссиди. – Пришла в себя. Я уже давно перестала играть роль покорной и согласной на все жертвы, Ричард. Как ни старался мой отец, но я научилась уважать себя как личность.
– И вам совсем не свойственна импульсивность? Вы не знаете, что такое порыв души? Зов сердца? Влечение плоти? Неужто вам никогда не доводилось заглушать голос разума, прислушиваясь к велению сердца?
– Мое сердце тут ни при чем, – отрезала Кэссиди. – И говорим мы с вами вовсе не о любви, а о голом сексе. Я самая обычная женщина из плоти и костей, и мне свойственны все женские желания и недостатки. А вот вы, Ричард, – настоящий мастер своего дела. Маэстро.
– В каком смысле?
– Я имею в виду искусство соблазнять. Совращать женщину, дразнить ее, кружить голову. Приучать подчиняться вашей воле. Вы прекрасно изучили мои слабые стороны. Откуда у вас такой талант?
Ричард пожал плечами.
– Практика, – небрежно сказал он.
– Для вас ведь все это просто игра, да? – спросила Кэссиди. – Приятная забава? Легкая тренировка?
– Если честно, – сказал Тьернан, – то меня интересует не только ваша воля. Мне нужны еще ваши душа и тело.
Немного раньше Кэссиди шокировали бы эти его слова, однако теперь она отнеслась к ним как к должному. Лишь погрузила свой взгляд в его загадочные бездонные глаза, тогда как Тьернан приблизился к ней вплотную, настолько, что тела их соприкоснулись. Впрочем, Кэссиди – и Тьернан воздал ей должное – даже не попятилась.
– Оставьте меня в покое, Ричард, – тихо промолвила она. – Пожалуйста. Я вам не нужна и уж вряд ли могу представлять для вас серьезный вызов.
– Ошибаетесь, – прошептал Тьернан, легонько, словно гусиным перышком, прикасаясь к ее губам. И губы Кэссиди на мгновение помимо ее воли сами прижались к его устам. – Только ответьте мне на один вопрос, Кэссиди, и я отпущу вас. – Он нашептывал еле слышно, не отрывая взгляда от ее глаз, в которых застыло страдание.
– Хорошо, – выдавила она. Губы их были столь близко друг от друга, что даже легкое их трепетание походило на невольный поцелуй.
– Вам было приятно?
Внезапно подернутые поволокой глаза Кэссиди широко раскрылись и потемнели от гнева.
– Убирайтесь вон! – выкрикнула она.
Однако Тьернан не позволил ей вырваться, заключив в крепкие объятия.
– Тогда, может, я сам это выясню? – спросил он, стремительно опустив руку и крепко прижав к холмику под юбкой.
И вот тогда она его ударила. Наотмашь и сильно, отбив ладонь о его твердую скулу. Тьернан почувствовал жжение в поцарапанной кольцом щеке, и в следующий миг Кэссиди попятилась, насмерть перепуганная содеянным.
В первое мгновение в голове Тьернана промелькнула мысль – а не ударить ли в ответ? И ударил бы, не моргнув глазом, если бы это пошло на пользу задуманному им плану. Он вообще был готов на все ради его осуществления. И все же в глубине души бить Кэссиди ему не хотелось. Вот целовать, дразнить, затащить в постель – совсем иное дело. Но бить? Нет, только в самом крайнем случае.
– Любопытно все-таки, как легко подтолкнуть человека на жестокость, – промолвил он. – Легкая подначка, а вы уже даете волю рукам!
На глаза Кэссиди навернулись слезы.
– Так случилось и с вашей женой, да? – сдавленным голосом пробормотала она.
– Не знаю, – преспокойно ответил Тьернан. – Меня там не было.
Затем он повернулся, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
С минуту Кэссиди выжидала, нервно закусив губу. Она не слышала шагов в коридоре – Тьернан двигался бесшумно, как кошка, незримо, словно вампир. Досчитав до двадцати, Кэссиди подбежала к двери и заперла ее на ключ. Лишь тогда она заметила, что у нее дрожат колени, а ноги подгибаются. Проковыляв к кровати, она бросилась на нее, вся дрожа.
Ушибленная ладонь болела. Никогда прежде ей не приходилось бить человека. Даже в детстве, когда ее старший брат Колин доводил ее до белого каления, Кэссиди никогда не набрасывалась на него с кулаками. Шум и брань частых гостей в их доме она воспринимала на редкость болезненно.
А баталии, которые разыгрывали родители, просто убивали ее. Должно быть, уже тогда, в далеком детстве, она дала себе зарок никогда, ни при каких обстоятельствах не терять головы и не распускать руки.
И вот сорвалась. Ричард Тьернан вынудил ее нарушить священный обет. Опять он заставил ее потерять контроль над собой, причем сделал это намеренно, в этом Кэссиди была уверена. По какой-то неведомой ей причине он хотел определить крайние границы пределов ее терпения. Если, конечно, это не объяснялось более простыми причинами. Например, ошалев от скуки и не зная, куда девать переизбыток энергии, он пытался играть в кошки-мышки с единственной доступной в квартире жертвой.
Тьернан ставил эксперимент – как она поступит, если он поцелует ее снова. Как далеко она осмелится зайти в своем безрассудстве. А она, безмозглая идиотка, уже готова была уступить и отдаться ему. Господи, чем бы все это кончилось, не помешай приход Шона и остальных?
Впрочем, она прекрасно знала ответ на собственный вопрос. Она ведь сразу почувствовала, насколько возбужден Тьернан. Возможно, он и в самом деле дразнил ее, играя в непонятную игру, однако – и сомнений в этом не было – он и сам угодил в собственную ловушку.
Что ж, оставаться здесь опасно. Сколько раз она уже принимала это решение, однако затем неизменно шла на попятный. Больше этому не бывать! Она даже не станет укладывать вещи, никому ничего не скажет… Да, просто незаметно прокрадется к двери и даст деру. А одежду и прочие вещи ей потом пришлет Мабри. Шон обойдется без ее помощи – с тем, что она здесь делала, без труда справится начинающая секретарша.
Кэссиди посмотрелась в зеркало и ахнула от ужаса: растрепанные волосы торчали в разные стороны, как иглы дикобраза; помада размазалась на распухших губах и глаза заплаканные, с подтеками туши; расстегнутая шелковая блузка измята. Лифчик насквозь влажный от поцелуев! Вид удручающий…
Влажной была и она сама. Там. И Тьернан это знал. Он нарочно все это подстроил. Она может сгорать от стыда и ярости, но не в силах изменить свою человеческую природу. Женскую. Биологическую. Да, этот мужчина возбуждал ее. Она его хотела. Все ее нутро болело и ныло от желания. Хотя это и грозило обернуться полной катастрофой.
Дрожащими руками Кэссиди сняла блузку. Ей понадобилось несколько минут, чтобы переодеться. Влажное белье, блузка и юбка полетели в корзину для белья. Затем Кэссиди облачилась в спортивные брюки, свитер, а на ноги натянула старые кроссовки. Чтобы скрыть заплаканные глаза, пришлось надеть темные очки. Вот она и готова к тайному побегу. Да, она побежит, и будет бежать без остановки до самого Балтимора.
На цыпочках, затаив дыхание, она выбралась в пустынный коридор. Слава богу, вокруг ни души. Издалека доносились отголоски мужских голосов. Мерный рокот и псевдоирландский акцент Шона, тщательно завуалированные полутона Ричарда. Должно быть, и Марк с ними, черт бы его побрал! Как и всех прочих мужчин на свете.
До спасительной двери оставалась всего пара шагов, когда откуда ни возьмись появилась Мабри. Выглядела она бледной, понурой и какой-то отрешенной.
– Удираешь, Кэсси? – спросила она.
– Меня там дела ждут, – выпалила Кэссиди первое, что пришло ей в голову. – Ну а потом, можешь ли ты меня винить за трусость?
– Нет, конечно, – покачала головой Мабри. – И что – прямо сейчас?
– Да, хотелось бы. Пока никто меня не остановил.
– Что ж, твое право, – еле слышно промолвила Мабри.
На мгновение Кэссиди объял ужас: ей вдруг показалось, что Мабри, холодная и расчетливая Мабри, вот-вот заплачет. Даже разрыдается. Но в следующую секунду Мабри моргнула, привычно улыбнулась, и Кэссиди решила, что ей все это просто померещилось.
– Раз уж ты решила уехать, я, конечно, удерживать не стану, – сказала Мабри. – Но только, прежде чем ты сядешь в поезд, я хотела бы тебе кое-что сказать. Только давай уйдем отсюда, эта обстановка действует мне на нервы. Давай посидим где-нибудь и пропустим по рюмочке.
– Нет, только не это! – Кэссиди содрогнулась; вкус ирландского виски до сих пор ощущался у нее во рту вперемешку со вкусом Ричарда Тьернана.
– Тогда чайку попьем. Славного успокаивающего английского чайку с лепешками и земляничным джемом. А заодно и поболтаем.
– Про Шона, да? – устало спросила Кэссиди. – Надеюсь, ты не станешь вешать мне лапшу на уши насчет его очередных болячек? Он здоров как бык. Прекрасные губы Мабри едва заметно морщились.
– Речь идет уже не о болячках, моя милая, – сказала она. – Шон умирает.
Шон, настроение которого после третьей кряду порции виски с содовой было приподнятым, весело разглагольствовал. Тьернан сидел в кресле и, казалось, прислушивался к беззаботной болтовне писателя, однако мысли его были заняты Кэссиди. Она попытается задать стрекача, в этом нет сомнения. Но вот осмелится ли он ее удержать? Или бросится вдогонку, если Кэссиди все-таки сбежит?
Оба варианта развития событий представлялись не слишком вероятными. Возможно, Шон и в самом деле готов был пожертвовать собственной дочерью, но вот Мабри определенно на стороне Кэссиди. Если они объединятся против него, он окажется бессилен.
Единственная надежда Тьернана состояла в том, что они с Кэссиди зашли слишком далеко, у нее не хватит духа бежать. Она, конечно, очень хочет спастись, но раскинутые паучьи тенета слишком длинные и липкие, шансов вырваться на свободу остается мало. Если умом она понимала необходимость побега, то сердцем и душой уже принадлежала ему, Тьернану. Но вот что возмет верх?
– Да, черт побери, Мабри меня сегодня кастрирует, – с ухмылкой изрек Шон. – И видели бы вы, как вытянулась физиономия Беллингема, когда мы застали вас в холле! Мне казалось, глаза на лоб полезли. Хорошо еще, что я их понукал всю дорогу. Приди мы на несколько минут позже, и беднягу, наверное, удар хватил бы. Вот тогда вам бы точно пришлось подыскивать себе нового защитника.
– А почему вы вдруг решили вернуться домой? – бесстрастным тоном поинтересовался Тьернан. – Мне казалось, у вас была куча планов на этот вечер.
– Мне нездоровилось, – бойко ответил Шон. – Хватил лишку, должно быть, накануне вечером. Вдобавок не терпелось узнать, что вы затеваете с Кэсси. Откровенно говоря, я рассчитывал по возвращении застать вас с моей нескладехой уже в постели, однако вы почему-то подкачали. В общем, я в вас немного разочарован, приятель.
– Вот как?
– Да, хотя ночью я немного пораскинул мозгами и решил, что вам виднее. Просто у вас свой стиль. Между прочим, вы мне напоминаете меня самого в юные годы. – В голосе писателя появились горделивые нотки. – Черт побери, ни одна бабенка не могла мне отказать!
Ричард взглянул на хвастуна, и внезапно мысли его возвратились в уже далекое прошлое.
– Мы с вами совершенно разные, – сказал он.
– Чушь собачья! – выпалил Шон. – Еще минута, и вы разложили бы ее голую прямо на полу, а ведь моя Кэсс – настоящая святоша по сравнению со многими. В мать пошла, та тоже синим чулком была. Никому не давала.
– Мы, между прочим, о вашей дочери говорим, – напомнил Тьернан, – а не о дешевой уличной шлюхе.
– Вот как? – встрепенулся Шон. – А что, разве еще остались дешевые? – Он осушил свой стакан. – То есть вы хотите сказать, что уважаете ее? Так, что ли? – Он хмыкнул и махнул рукой. – Да ладно вам заливать, все равно не поверю. Надеюсь, вы не собирались жениться на ней и зажить честной жизнью? Вы почему-то не производите на меня впечатление надежного супруга.
Тьернан пытливо разглядывал собственные руки. Длинные крепкие пальцы. Ему ничего не стоило схватить старика за горло и сжимать его, пока ноги не перестанут дрыгаться в агонии. Одной мразью на свете меньше станет. А что, терять ему все равно нечего.
И вдруг, сам испугавшись этих мыслей, он встрепенулся и поднял голову. Да, как это просто, снова вернуться к этим мыслям. И еще проще претворить их в жизнь. Не удивительно, что преступность вокруг процветает.
– Эй, приятель, о чем это вы вдруг задумались? – осведомился Шон, пьяно покачиваясь. – Как будто призрак увидели.
Тьернан заставил себя улыбнуться.
– Увидел, Шон. Ваш.
Это потрясло старика.