— Конечно незачем, — согласился Яманатка, — если все за чем стоим тебе домой «оттарабанят».
— То-то! — усмехнулся Огма.
Но тут взвился Рекидал-Дак.
— Да что же это такое!!! — завопил он.
Яманатка, не зная, что конкретно он имеет ввиду, промолчал. А Огме вообще было на все «с кисточкой», ему и так заранее уже было «положено».
— Нет, что твориться?!! — не унимался Рекидал-Дак и вдруг выпалил, даже сконцентрировавшись от собственной наглости. — Когда я подошел, этого с плакатом, тут вообще не было…
И все посмотрели на Шипе-Топека.
— Н-да! — сказал Огма.
— Ты посмотри какой… А с виду такой тихоня! — поддержал его Яманатка.
— Может дадим ему разок по шее, и пусть идет себе?.. — спросил Рекидал-Дак, понимая, что терять ему уже нечего.
— Можно и по шее, — согласился Яманатка.
— По рукам надо, — вспылил Огма, — чтобы другим не повадно было!
— Можно и по рукам, — не возражал Яманатка, а потом подумал и радостно подытожил, — а лучше — и по шее, и по рукам!
И Шипе-Топека, с дружным и доброжелательным криком: «Ходят тут всякие!!!» — спихнули с холма.
Некоторое время он еще двигался по инерции, пока не налетел на корни Говорливого дерева Брысь.
— Ну вот, — сочувственно сказало дерево Брысь, — я же говорило, что нужно было написать более крупными буквами.
И действительно, слова «взаимовежливость и культуру общения» под призывом «Даешь!!!» можно было разобрать, только если очень внимательно приглядишься.
— Говорило… говорило… тоже мне… радиоточка! — бурчал Шипе-Топек, залезая на излюбленное место — под корни Говорливого дерева Брысь. — Дать бы тебе по шее или по рукам, чтобы говорить под руки перестало…
А про себя Шипе-Топек подумал:
«И все-таки плюрализм мнений — великая сила!»
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЛЕТО
4. ТВОРЕЦ
«Стояло жаркое лето, но оно стояло не долго, вскоре ему стоять надоело и оно ушло. Наступила осень…»
Шипе-Топек погрыз ноготь седьмого пальца на левой ноге и задумался:
— Интересно, на что она могла наступить?
Шипе-Топек вновь с ожесточением погрыз ноготь седьмого пальца на левой ноге, но уже с помощью другой головы и отложил в сторону уголек, а исписанный лист добавил к пачке таких же листов, ранее принадлежавших кустарнику семейства «Макулатурник неистребимый», а ныне ему — Шипе-Топеку обыкновенному.
Впрочем… Это еще как посмотреть. Если честно взглянуть на себя со стороны…
Шипе-Топек честно взглянул на себя со стороны, а потом не менее честно с другой (естественно посредством второй головы) и почти уже пришел к очень неординарному выводу, но все испортило Говорливое дерево Брысь.
— Ты чего это там притих? — подозрительно спросило дерево Брысь и пошевелило корнями.
— Эй, поаккуратней там! — сердито крикнул Шипе-Топек, на которого сверху посыпались увесистые комья земли.
Под корнями дерева Брысь в принципе было уютно, только само дерево было уж очень беспокойным.
— Творю я!!! — поспешно выпалил Шипе-Топек, чтобы успокоить нервное дерево, но добился совершенно противоположного.
— Я и само знаю, что ТВОРИШЬ, — рассерженно буркнуло дерево, — только не разберу ЧТО?
И дерево попыталось поддеть Шипе-Топека корнем.
— Оставь меня в покое! — пискнул Шипе-Топек и поспешно выскочил наружу, прихватив с собой драгоценные листки «Макулатурника неистребимого». — Нет в этом мире места для истинного таланта!
— Ишь ты! — возмутилось дерево, — ему уже и мир наш не нравиться!
Шипе-Топек, зная коварный нрав дерева, отбежал подальше и с независимым видом объявил:
— Нет пророка в своем Отечестве!
— Че-во? — развязно спросило дерево Брысь, чтобы скрыть собственную растерянность и, собственное же, невежество.
— Да что с тобой разговаривать, — расхрабрился недосягаемый Шипе-Топек. — Буратино, оно Буратино и есть!
Дерево в бессилии поскребло корнями землю и мрачно процедило:
— Мы с тобой еще побеседуем на эту тему… когда вернешься.
— И не надейся! — совсем разошелся Шипе-Топек, — меня ждет Большое Будущее.
— Очень большое, — злорадно поддакнуло дерево.
— И даже больше! — не обращая внимания на иронию, уверенно сказал Шипе-Топек и насвистывая в два голоса пошел куда глаза глядят.
Дерево посмотрело в ту сторону куда удалился Шипе-Топек. Сверху видно было далеко, но никакого будущего видно не было. Дерево пожало ветвями и проворчало:
— Вечно эти интеллектуалы напридумывают всякого, а ты потом расхлебывай. И тебе же за это еще и по шее…
«Потом пришла зима, а осень уйти не успела. Да теперь наверное и не могла, не уронив собственного достоинства. А ронять его, скорей всего, не имела ни малейшего желания.»
Шипе-Топек поставил точку и посмотрел вначале сам на себя, развернув головы лицом к лицу, а потом на пухлую стопку исписанных листков «Макулатурника неистребимого».
— Талант! — сказала правая голова Шипе-Топека.
— А как же, — подтвердила левая голова.
— Братья Стругацкие! — подобострастно поддакнули где-то совсем рядом.
Шипе-Топек скосил один глаз направо, второй налево, третьим глянул вперед, а четвертым попытался посмотреть назад. Увидеть никого не увидел, но ветер донес запах репеллента.
— Я всегда удивлялся, как можно творить с соавтором… — льстиво прошелестел Рекидал-Дак, оставаясь невидимым, но явственно обоняемым. Это же и гонорар придется поделить поровну!
— Не поровну, а согласно трудовому участию! — неожиданно твердо возразила правая голова Шипе-Топека.
— Как это не поровну?! — возмутилась обескуражено левая голова, никак не ожидавшая такого предательства.
— А что же ты думал? — заняла непримиримую жизненную позицию правая голова. — Уже давно пора переходить к нормальным рыночным отношениям.
— Куда это ты собрался? — спросил Яманатка, как всегда вовремя оказавшийся в гуще событий.
— В Большую Литературу! — гордо объявил Шипе-Топек и снисходительно усмехнулся.
— Как же, ждут там тебя!!! — прокричало невидимое издалека Говорливое дерево Брысь.
— Что же ты можешь ей дать? — не обращая внимания на неэстетичные выкрики оскорбленного дерева, сурово спросил Яманатка, как-будто сам уже отдал Большой Литературе как минимум полжизни. — Или ты намерен только брать гонорары?
— Ну почему гонорары… — обиделся Шипе-Топек, — гонорары тоже. Но я могу и кое-что предложить! Свою самобытность, например.
Яманатка скептически окинул фигуру Шипе-Топека беглым взглядом, но понял, что самобытности у него не отнимешь и выбросил главный козырь:
— А ну прочти что-нибудь из себя?!
— Пожалуйста, — сказал Шипе-Топек, пошелестел исписанными листками «Макулатурника неистребимого» и встал в позу.
— Стоп! — сказал Яманатка, — я сяду, вдруг ты у нас такой талантливый, что я не устою.
— Ты бы лучше лег, — посоветовал Шипе-Топек, сменил позу и начал:
— Каждый волен выбирать свой Путь. Свой Путь по Древу Судьбы. И только сам Выбравший в ответе: приведет ли этот путь к Высокой и Желанной Кроне или уведет в сторону по надломленной и засохшей ветви.
— Гениально! — прошептал Рекидал-Дак, который даже пахнуть стал меньше.
— Мура!!! — со знанием дела сказал Яманатка.
— Тогда пойдем к Огме, — не выдержал Шипе-Топек, — он нас рассудит!
— Хорошо, — злорадно откликнулся Яманатка, — ты сам захотел, смотри еще пожалеешь.
Шипе-Топек тут же пожалел, но было уже поздно — слово не воробей, и он решил, что пожалеет себя еще раз, но чуть позже…
Огма был настроен благодушно. Приближалось новолуние, и он должен был родиться заново, как птица феникс, но только не из пепла, а прямо так как есть.
— Знаю, знаю… — добродушно проворчал великий телепат и телекинезер. — Шипе-Топеку опять неймется…
— Он несомненно Самородок! — осторожно намекнул Рекидал-Дак, стараясь наладить с Огмой хоть какие-нибудь отношения.
— Самородок это — я! — скромно парировал Огма, и с ним нельзя было не согласиться, так как в ближайшее новолуние он собирался подтвердить этот тезис в очередной раз.
— Что у нас не может отыскаться еще один самородок? — неожиданно вступился за Шипе-Топека Яманатка, которого однако больше беспокоило реноме горячолюбимого пятимерного мира.
— Ну-ну! — скептично покачал своей псевдоголовой Огма, и Рекидал-Дак невольно посочувствовал Яманатке.
— Ну может не у нас в пятимерном, может в Ином Мире? — попытался загладить свою оплошность Яманатка.
— Ну-ну! — сказал Огма с подтекстом, и подтекст был таким, что Яманатка окончательно смешался и невольно посочувствовал Рекидал-Даку.
— О чем вы можете спорить, если совершенно не знаете моего творчества? — не выдержал Шипе-Топек, о котором в пылу дискуссии определенно все позабыли.
— Ничто не ново под луной кроме меня, — сказал Огма, рискуя спровоцировать новые прения.
— И все-таки, он — талант! — подлил масла в огонь Рекидал-Дак.
— А я в два счета докажу, что рожденный ползать творить не может! разъярился уязвленный Огма. — А ну, изобрази что-нибудь для примера.
Шипе-Топек сначала надулся, а потом махнул на все хвостом и сердито продекламировал:
— Мрак! — сказал Яманатка подобострастно взирая на Огму.
— А по-моему, достаточно свежо, — робко вставил Рекидал-Дак.
— Очень свежо! — саркастически подтвердил Огма. — Так и дует из каждой строчки. Да и вообще — полный отрыв от действительности. Вот когда он у меня отыщет хотя бы один парус…
— Это образное выражение, — вяло возразил Шипе-Топек, чувствуя, что ветер явно не в его пользу.
— Чушь! — отрезал Огма. — К тому же совершенно не понятно, что хотел сказать автор.
— Я что хотел, то и сказал, — мрачно сказал Шипе-Топек.
— Значит надо было взглянуть на проблему шире или глубже, а может под другим углом и обязательно проследить социальные корни…
— Я видел только корни Говорливого дерева Брысь, — растерянно прошептал Шипе-Топек, — но специально за ними не следил.
— Вот видишь! С корнями у тебя явно не все в порядке.
— С какими корнями? Нет у меня никаких корней! — беспомощно залепетал Шипе-Топек.
— Это и плохо!!! Талант без корней это… как интеллигент без шляпы! — Огма зевнул и победно добавил, — вот когда я был в Ином Мире…
— Кстати, — перебил его Шипе-Топек, — в Ином Мире и не такое печатают.
— Правильно. Чтобы тебя «печатали», надо жить в Ином Мире или хотя бы побывать там и вернуться с неизгладимыми впечатлениями. — Огма снова зевнул и невозмутимо закончил. — Как я, например. А лучше вообще родиться заново, но перед этим на некоторое время умереть.