Помоги проекту - поделись книгой:
На демонстрации Первого Мая я, действительно, нес маленькую фотографию вождя, обвитую лентами и колосьями.
Вождь усмехнулся и положил мне на темя тяжелую руку:
– Ты любишь сказки?
Я кивнул.
– Вам выпишут контрамарки на все спектакли Большого театра, – Сталин повернулся к Вольфу: – Вы иностранец, и вам должно быть интересно русское классическое искусство. Ленского поет Козловский. Советую посмотреть «Лебединое озеро», там танцует Лепешинская.
Сталин усмехнулся, словно вспомнил полет стройных ног танцовщицы, пыхнул трубкой, зажатой в коротковатой левой руке, и, разглядывая меня, спросил:
– Сколько тебе лет? Десять?
Я кивнул. От горького дыма щипало в носу, в глазах скопились слезы.
– Значит, ты уже пионер. А каждый пионер должен уметь хранить тайну.
Я судорожно отдал Сталину пионерский салют.
«Как он догадался, что я знаю его тайну? Родной...» Глотая слезы, я присягал ему в любви и беззаветной верности. Вольф казался мне слабым и жалким, я кожей чуял его липкий страх и холодный пот, стекающий между лопаток. Дверь в кабинет Сталина бесшумно закрылась.
А вдруг Вольф тайный шпион, недаром он прячет свастику от самого Сталина? Я должен был как можно скорее разрешить все сомнения.
Я огляделся. В зале было тихо и сонно. Алый бархатный свет лежал на низком письменном столе, на золотистых корешках старых книг. Я захлопнул трость, прокрался к дверям, встал на колени и приник к скважине, не соображая, чем рискую в эту минуту.
Шторы в кабинете Сталина были плотно задернуты. На столе тлела зеленая лампа, и бледное лицо Вольфа тонуло в тени. Сталин сидел за столом. Я жадно разглядывал его крепко посаженную голову, его знакомое до последних черточек солнечное лицо, дальнозоркий прищур мудрых, усталых глаз, отмечая новое: щербинки на носу и щеках, сивый цвет густых усов, низкий морщинистый лоб и короткую шею. Он сильно сутулился. Чирканье спички, покашливанье, дыханье казались небесным громом. Он заговорил, и я с обожанием и страхом слушал его, с одинаковым наслаждением вбирая долгие паузы и глуховатый, гортанный голос.
Я передаю тот давний разговор со всеми подробностями, ибо уверен, что кроме двух собеседников и мокрого от пота мальчишки, притаившегося за дверью, его никто не слышал, и в дюжине исторических анналов вы не найдете даже упоминания о приглашении в Кремль циркового факира Кинга с его ассистентом.
Попыхивая трубкой, Сталин угостил Вольфа папиросой из красивой черной с золотом коробки. И мой учитель неожиданно закурил, хотя ненавидел табак. Он поперхнулся и прикрыл рот рукой.
– Вы очень хорошо говорите по-русски, – Сталин словно ожидал ответа, хотя вопроса так и не задал.
– Я знаю семь языков и понимаю около двадцати, включая тибетский и письменность деванагари.
Я понял, что Сталину интересен разговор, и немного успокоился. Каждое слово он неспешно взвешивал на точных весах и добавлял промедление, чтобы было еще весомее. Они стояли рядом и были чем-то схожи. Оба невысокие, сдержанные в словах и жестах, в них обоих была сила, чарующая людей. Сталин не был «сыном сапожника», так же как Вольф не был «сыном садовника», у них обоих был тайный усыновитель.
– Гд е вы учились, товарищ Кинг?
– Не считая нескольких классов хедера при синагоге, я самоучка: когда заработал необходимые средства на обучение, то стал брать уроки философии и истории.
– Вы учились в хедере? Да вы не стесняйтесь! У нас половина политбюро училась в хедере. Я сам учился в семинарии, Ворошилов пел в церковном хоре, а наш уважаемый нарком Микоян готовился получить церковный приход. Если бы мы не избрали путь революционеров, кто знает, кем бы мы стали? Возможно, священниками...
Сталин умолк, усмехаясь своим воспоминаниям. Он позабыл о трубке, и она почти погасла в его ладони.
– Скажите, что больше всего поразило вас в нашей стране как иностранца? – внезапно спросил он у Вольфа.
Вероятно, этот вопрос он задавал всем, кто попадал в страну «оттуда».
– Вы позволите мне быть искренним? – смущенно спросил Вольф и замялся, не решаясь начать.
Сталин решил его ободрить:
– Искренность – редкая монета. Помню, еще в семинарии рассказывали такой анекдот: «Приходит послушник к настоятелю на исповедь и говорит:
– Отче, я неискренен!
– До какой степени, сын мой?
– Я неискренен, даже когда говорю, что я неискренен!»
Вольф хрипло рассмеялся.
– Говорите, товарищ Кинг, – подбодрил его Сталин. – Я вижу, что вы вполне искренни.
– Я приехал в Советскую Россию три с половиной года назад, – запинаясь начал Кинг. – Было начало января и градусник на Белорусском вокзале показывал тридцать восемь градусов мороза. Я ожидал встретить вымерший от холода город. О, это было похоже на чудо! Улицы кипели возбужденными людьми! На Красной площади около тридцати тысяч человек с плакатами в руках требовали наказать врагов народа, неких Зиновьева и Каменева. Там было множество женщин. В тот день они оставили детей, свои маленькие, пропахшие капустой кухни и гневно клеймили «наймитов империализма». Сын степей в волчьем малахае пел «Сказ о батыре Ежове». Мне объяснили, что это казахский акын Джамбул, а «батыр» на его языке означает великан. Позже я увидел Ежова: это был крошечный человечек с ярко-голубыми, как медный купорос, глазами.
Как вам удалось так быстро сплотить свой народ и внушить ему то, что вы хотели внушить? Это похоже на чудо! Большевики вернули античный идеал красоты и утвердили символику Атлантиды. Ваше метро – это преображенная преисподняя, ваши гербы и символы, архитектура ВДНХ – это возрожденный культ Митры, древнейшего божества плодородия и воинственной силы. Ваши марши и парады разбудили древних богов! Я сам даю массовые сеансы внушения и знаю несколько способов введения публики в состояние транса: сон с открытыми глазами, но то, что удалось вам...
– Вы хотите сказать, что советские люди спят с открытыми глазами?
– Конечно, нет! Русские – глубоко общинный народ, склонный к сопереживанию. В нем исторически сильна тяга к жесткому центру, к сильной руке. Достаточно направить его чувства в нужное русло, и...
Приоткрыв занавеску, Сталин смотрел во двор Кремля, где в это время шел развод караулов.
– Расскажите лучше о вашем варшавском пророчестве, – перебил он Вольфа, – ведь именно из-за него вы были вынуждены бежать из Германии.
– О, это будет непросто. Предсказание было дано мною в состоянии транса, при полном отключении от внешних впечатлений: звуков, красок и ощущений реальности. В такие минуты мне подносят черное зеркало, и я вижу контуры событий, словно за туманным стеклом.
– Вы не помните, что говорили?
– Почти... В зеркале я увидел горящую свастику и алую пентаграмму. Я понял это видение, как войну свастики и пентаграммы. Борьба символов есть тайная суть большинства войн и революций. Символ и число правят миром...
– Звезда – это СССР?
– Сейчас на свете две державы, увенчанные звездой. Звезда – знак погибшего материка Атлантиды. Преемственность символов – это язык, понятный лишь посвященным, это мистическая печать на судьбе страны. Под знаком Атлантиды родились США и Советская Россия: через них Атлантида доныне руководит земной историей. Эта могучая цивилизация погибла, но остались ее символы. В них живет ее душа. СССР – это Новая Атлантида, как ее описал Френсис Бэкон, даже ваша архитектурная эстетика подтверждает это. Символ Атлантиды – пятиконечная звезда-кристалл. Лучи, исходящие из одной точки, означают неподвижность кристалла, мертвый закон, диктат центра. Но жестокий разум, диктат и мертвая логика порождают безумие и хаос. Мудрость жизни – в многообразии форм, в цветущей сложности и внутренней свободе. Творчество сопротивляется мертвой симметрии.
Некогда Атлантида воевала с Гипербореей. Символ этой полярной страны – свастика. Колесо счастья на знаменах Гитлера – знак вечного движения; круг бытия, с неподвижной точкой полюса в центре. Двадцать тысячелетий назад звезда уже воевала со свастикой.
– Свастика,.. – задумчиво произнес Сталин. – Насколько мне известно, этот символ пришел из Индии. Но почему именно свастика?
– У фюрера есть свой Распутин, – ответил Кинг. – Придворный мистик и чародей Карл Мария Вилигут. Его фамилия переводится, как «Бог Воли» или «падший ангел». Его род был проклят папской буллой за то, что столетиями хранил таблички с загадочными тибетскими письменами. В Германии его даже считают «тайным королем». Герб Вилигутов содержит сразу две свастики. Точно такой знак был на знамени Чингисхана, позже у средневековых правителей Маньчжурии. Война звезды и свастики...
– Так вы уверены, что будет война? – перебил Кинга Сталин. – Разумеется, все, что вы скажете, останется между нами.
– Да, товарищ Сталин. Война начнется через неделю, 22 июня, около четырех часов утра.
– Это не новость! – было заметно, что вождь сердится. – Об этом кричат пьяные немецкие офицеры на улицах Данцига и оккупированной Лодзи. Я уже устал слышать эту дату. На ваших сеансах вы удивляете зрителей, но сегодня это вам не удалось!
– Да-да, товарищ Сталин, я знаю, что Гитлер не готов к войне. Ему не удалось заключить сепаратный мир с Англией, а воевать на два фронта опасно даже для хорошо вооруженной, вскормленной для войны Германии. Россия – северная страна, и лучшее время для начала боевых действий против СССР уже упущено, и каждый день и час в этом году играет против немцев. К тому же вы заключили взаимовыгодный договор о сотрудничестве, но...
Вольф застонал и выронил потухшую папиросу. Он судорожно растирал лоб, словно от жгучей боли:
– Поверьте мне, товарищ Сталин, я ясно вижу эту дату, как если бы смотрел на отрывной календарь в своей гримерке. В этой временно́й точке сходятся земные и небесные пути, и даже время здесь сжимается в тугой комок и начинает пульсировать.
– Не волнуйтесь, продолжайте, товарищ Кинг! – мягко приказал Сталин.
– Я еврей, и я мог бы стать раввином, но не стал. Но я успел узнать одну из тайн, которую под страшной клятвой передают в нашем кругу. Эта тайна заключена в существовании неких существ. В священных текстах их называют
Кинг замолк, судорожно хватая ртом воздух. У меня тоже перехватило дыхание.
– Вы сказали: «Мертвая голова»? – переспросил Сталин. – У Гитлера есть элитные подразделения «Мертвая голова». Это как-то связано с вашей теорией?
– Несомненно. Позвольте мне кое-что показать вам...
Резкая боль в правом ухе опрокинула меня навзничь.
Перстень выпал из разжавшейся ладони. Надо мной склонилось круглое одутловатое лицо. Плоские очки на мясистом носу отсвечивали закатным пламенем. Пухлые лиловые губы кривились, словно человек держал пальцами жабу. Левой рукой он поднял с пола перстень и, продолжая терзать меня, посмотрел сквозь камень на тонущее солнце.
– Камень, конечно, фальшивка,.. – он опустил перстень в карман галифе.
Распахнув дверь в кабинет Сталина, продолжая удерживать меня за ухо и подталкивая коленом, он повел меня в кабинет.
– Полюбуйтесь, этот бачо подслушивал под дверью! – повернувшись к Вольфу, он бросил: – Ваш?
– Это мой сын. Он помогает мне во время выступлений.
– Отпусти его, Лаврентий, – сказал Сталин, – мальчишка глух, как пень.
Усмехнувшись, мучитель выпустил мое ухо и брезгливо вытер пальцы платком. Я уже знал о заговоре «десятилетних». Мой возраст был вполне зрелым для «врага народа», и в ту минуту я и Кинг были на волосок от очень больших неприятностей.
– Все готово, вас ждут, – вальяжно напомнил Лаврентий.
– Пусть подождут. Распорядись, чтобы поставили кресло для меня, – ответил Сталин.
Мягко переставляя ноги в блестящих сапогах, мой мучитель вышел за дверь.
Вольф осторожно вынул трость из моих рук, взглядом приказывая мне выйти.
От ужаса и нервного напряжения я перестал соображать и уже без всяких предосторожностей вновь прильнул к глазку двери.
– Товарищ Сталин, я обладаю неким сокровищем... Оно могло бы служить вашей стране, простите, нашей стране. Когда я впервые увидел красные звезды на шпилях Кремля, я вспомнил легенду о башне Шамбалы, украшенной кристаллом Чантамани. От кремлевских стен должен исходить тот же свет – свет истины и справедливости...
Произошла заминка. Сталин настороженно взглянул на Вольфа. В замочную скважину было видно, как, спрятав трость за спину, Кинг раскрыл тайник и попытался нащупать перстень. Его лицо было скрыто от меня, но Сталин внезапно спросил:
– Вам плохо, товарищ Кинг?
– Нет-нет, все в порядке.
– Вы говорите о пользе, которую ваше искусство может принести трудящимся?
– Да-да конечно... Гипнозом может овладеть каждый, – потерянно произнес Вольф.
– Каждый? – насмешливо усомнился Сталин.
Вольф смутился. Справившись с собой, он продолжил уже более осторожно:
– Профессор Павлов связывает явление гипноза с подкоркой, памятью предков, но он прав только отчасти. Этот канал еще не начал работать в полную силу, но я полагаю, что лет через сто все человечество сделает шаг к всеведению и интуиции. Этот шаг с неизбежностью уничтожит перегородки и запреты, уничтожит монополию на
– Да, разум – самое дорогое, что есть у человека. И вы, наверное, уже убедились, сколь неразумно расходуют его силу враги Советской Власти. Мне иногда хочется, чтобы это были не враги, а дураки! Дураки! Но они не дураки и прекрасно понимают, что делают! – с раздражением выговаривал Сталин.
– На всякий случай я завещал содержимое моего черепа институту Мозга, его московскому отделению, и надеюсь на скорый прогресс науки в этой области. А если мне будет суждено разбрызгать свой «драгоценный килограмм» раньше времени, я приму и это, – тихо добавил Вольф, глядя в пол.
Сталин усмехнулся, ему понравилась покорность циркача-иностранца справедливым законам его державы:
– Вы смелый человек, товарищ Кинг. Не рискуйте самым дорогим, что у вас есть... А вы могли бы, к примеру, сейчас прочесть мои мысли?
Вольф побледнел и даже немного отшатнулся от Сталина.
– Нет, – выдавил он, – ваши мысли мне недоступны.
Позднее, перебирая в памяти подробности той беседы в Кремле, я убедился, что мой учитель успевал считывать мысли Сталина и вести разговор в неопасном для себя русле. Этот поединок двух гипнотизеров, из которых один играл в поддавки, мог бы стать вершиной этого жанра.
– Я слышал, что на ваших сеансах исчезают люди и предметы. А сделать невидимый самолет, танк или автомобиль, это возможно? – с едва сдерживаемым азартом спросил Сталин.
– Теоретически да, ибо человек видит то, что хочет видеть. Однако для эксперимента такого масштаба понадобятся усилия хорошо подготовленных людей, целой лаборатории!
– А если мы поручим вам такую лабораторию, подберем помощников?
– Нет-нет, товарищ Сталин. Я не готов к такому назначению.
– Ну что ж, благодарю вас, Кинг. А знаете, наши конструкторы уже создали
Сталин сделал странный жест согнутой и поднятой до плеча кистью руки, словно благословляя и отпуская Вольфа. Со стороны это было похоже на пионерский салют или на жест священника. Потом он нажал на кнопку вызова охраны.
На лестнице Кинг грозно взглянул на меня и прочитал в моих глазах все происшествие с перстнем.
– Не бойся. Я верну перстень, – пробормотал он у дверей кремлевской столовой, – но я уже никогда не смогу передать его Верховному...»
Я убрал рукопись и погасил свет. Было ощущение, что изнутри лба бодается упрямый бычок.
Воспоминания Тайбеле открывали одну из наиболее закрытых страниц в истории сталинизма, его магическую сторону. И оправленный в золото кристалл, мерцающий на моей руке, был связан с тайной магического социализма; империи странных символов и тайных знаков, никогда так и не озвученного культа Новой Атлантиды, избранницы Бога, отмеченной кровавыми стигматами алых звезд. Иллюзионист Вольф Кинг хотел передать «кристалл воли» из рук в руки по закону древних магов, но сама судьба воспротивилась этому. Внезапно я замерз. Ледяной холод полз по руке вверх, словно камень жадно вытягивал мое тепло. Постепенно он нагрелся и стал излучать ровный жар.
Глава 5 Между тигром и драконом
Но вино, чем слаще, тем хмельнее,
Дама, чем красивей, тем лукавей.
Поделиться книгой: