Ирвин Шоу
ВЕК ЗДРАВОМЫСЛИЯ
Кошмар приснился ему только однажды — в декабре. Наутро он несколько секунд думал о нем, а потом забыл. Исчез из памяти до одного апрельского вечера, а потом вдруг вспомнился за десять минут до того, как заканчивалась посадка на его самолет. Всякий раз, поднимаясь на борт самолета, он испытывал легкую тревогу. Понимал, что рискует, пусть риск этот и небольшой, поскольку каждый полет мог закончиться его смертью. Он вручал свою жизнь во власть воздушных потоков, грозовых облаков, клапанов и крыльев, перед которой были бессильны мастерство пилота и услужливость стюардесс. Наверное, этот страх и заставил его вспомнить кошмар в тот самый момент, когда он прощался на галерее с женой и сестрой, глядя на поблескивающий сигнальными огнями самолет, застывший на летном поле.
В кошмаре умирала его сестра, Элизабет. Он шел за гробом до кладбища и, не проронив не слезинки, наблюдал, как гроб опускают в могилу, а потом возвращался домой. И происходило все это 14 мая. Точность и определенность даты придавала кошмару не свойственную сну реальность. Проснувшись, он безуспешно пытался понять, почему именно 14 мая, почему подсознание выбрало именно этот день, отстоящий от настоящего на добрые пять месяцев. В мае никто из его ближайших родственников не рождался, не отмечались никакие годовщины, да и с ним лично в этот месяц никогда ничего не происходило. Он сонно рассмеялся, легонько погладил Элис по голому плечу, встал и ушел на работу, окунулся в логичную и понятную атмосферу кульманов и чертежей, не рассказав о кошмаре ни тогда, ни потом, ни жене, ни кому-то еще.
И вот, посмеявшись над тем, как сонно и небрежно попрощалась с ним его пятилетняя дочь, когда он уходил из квартиры, поцеловавшись на прощание с Элизабет в шуме работающих самолетных двигателей, он вдруг вспомнил кошмар. Элизабет стояла перед ним, разрумянившаяся, здоровенькая, веселая, словно только что выиграла партию в теннис или заплыв в бассейне, и надо было очень сильно напрячься, чтобы представить ее лежащей в гробу.
— По возвращении привези мне Кэри Гранта, — Элизабет потерлась о его щеку.
— Разумеется, — ответил Рой.
— Оставляю вас, чтобы вы могли нежно попрощаться, — добавила Элизабет. — Элис, не забудь про главное. Накажи ему быть паинькой.
— Я его уже проинструктировала, — ответила Элис. — Никаких женщин. До обеда не больше трех «мартини». Дважды в неделю докладывать мне по телефону. Сесть в самолет и вернуться домой, как только работу будет закончена.
— Две недели, — напомнил Рой. — Клянусь, что вернусь через две недели.
— И не очень-то развлекайся, — Элис улыбалась, но в глазах стояли слезы. Так случалось всегда, когда он уезжал от нее, даже на один день в Вашингтон.
— Не буду. Обещаю работать, не поднимая головы.
— И правильно, — Элис рассмеялась. — Для того ты и едешь.
— Не везешь с собой телефонов подружек? — полюбопытствовала Элизабет.
— Нет, — в жизни Роя был период, до женитьбы на Элис, когда он активно ухлестывал за женщинами, а его приятели, возвращавшиеся из Европы с войны рассказывали всякие истории, по большей части выдуманные, о диких нравах Лондона и Парижа, поэтому жена и сестра считали Роя более ветреным и непостоянным, чем он был на самом деле. — Господи, какое это счастье, хотя бы на несколько дней выйти изпод контроля женского совета директоров.
Он и Элис направились к выходу из галереи.
— Береги себя, дорогой, — прошептала Элис.
— Не волнуйся, — он поцеловал жену.
— Как я это ненавижу, — Элис прижалась к нему. — Мы все время расстаемся. Это последний раз. Отныне, куда бы ты не собрался, я поеду с тобой.
— Хорошо, — Рой улыбнулся.
— Даже на стадион «Янки».
— Буду только рад, — еще несколько мгновений он обнимал ее, такую милую и родную, потом повернулся и направился к самолету. У трапа повернулся, помахал рукой. Элис и Элизабет ответили тем же, и он отметил, как же они похожи, стройные, светловолосые, даже руки у них двигались в унисон.
Он поднялся по трапу, через минуту-другую люк захлопнулся и самолет медленно покатился к началу взлетной полосы.
Через десять дней, позвонив из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, Рой сказал Элис, что ей придется прилететь на Западное побережье.
— Мансон говорит, что этот проект растягивается на шесть месяцев. Он обещает найти мне место для жилья, так что жду тебя с распростертыми объятьями.
— Спасибо, — ответила Элис. — Скажи Мансону, что мне хочется дать ему в зубы.
— Ничего не поделаешь, бэби. Бизнес превыше всего. Ты знаешь.
— Почему он не сказал тебе об этом до отлета? Тогда ты помог бы мне подготовить квартиру к отъезду и мы могли бы поехать вместе.
— Он сам об этом не знал, — терпеливо объяснил Рой. — В наши дни ситуация меняется очень быстро.
— Я все равно хочу дать ему в зубы.
— Имеешь право, — Рой улыбнулся. Приедешь и скажешь ему об этом сама. Когда тебя ждать? Завтра?
— Уж это ты должен знать, Рой. Я — не батальон. Ты не можешь сказать: «Гражданка Элис Гайнор, вам велено быть в трех тысячах миль отсюда завтра в четыре часа пополудни», — и ожидать, что так оно и будет.
— Хорошо, ты не батальон. Так когда?
Элис хихикнула.
— В голосе слышится нетерпение.
— Мне и не терпится.
— Это хорошо.
— Так когда?
— Значит, так… — Элис задумалась. — Мне надо забрать Салли из школы, отправить кое-какие вещи на хранение, сдать квартиру, забронировать билеты…
— Когда?
— Через две недели. Если будут билеты на самолет. Ты сможешь подождать?
— Нет.
— Я тоже, — они оба рассмеялись. — Ты там не очень-то развлекаешься?
Рой узнал тон и внутренне вздохнул.
— Отнюдь. Прихожу поздно, запираюсь в номере и читаю. Уже прочитал шесть книг и наполовину осилил мемуары генерала Маршалла.
— В один вечер ты не читал, — в голосе Элис слышалась обманчивая веселость.
— Понятно. Давай послушаем, что я делал в этот вечер.
— Моника во вторник прилетела из Калифорнии и сразу позвонила мне. Сказала, что видела тебя с красоткой в модном ресторане.
— Если бы существовала высшая справедливость, Монику бы сбросили на Бикини вместо водородной бомбы.
— Моника говорит, у нее длинные черные волосы.
— Она абсолютно права. У этой девушки длинные черные волосы.
— Не кричи. Я прекрасно тебя слышу.
— Но Моника забыла упомянуть, что девушка эта — жена Чарли Льюиса…
— Она сказала, что вы были вдвоем.
— Потому что Чарли Льюис находился в двадцати футах от нас, в мужском туалете.
— Ты уверен?
— Нет. Возможно, он был в женском.
— Может, тебе это кажется забавным, но, учитывая твое прошлое…
— Я готов поменяться моим прошлым с любым образцовым мужем, — оборвал ее Рой.
— Терпеть не могу, когда ты шутишь на эту темя, — голос Элис начал дрожать, и Рой тут же раскаялся в своей резкости.
— Послушай, бэби. Быстренько прилетай сюда. Как можно быстрее. Тогда мы не будем ссориться из-за ерунды.
— Извини, — голос Элис заметно смягчился. — Все дело в том, что последние годы мы слишком часто расставались. Вот я и веду себя глупо. Кто платит за звонок?
— Компания.
— Это хорошо, — Элис хохотнула. — Это кошмар, ссориться по телефону за собственные деньги. Ты меня любишь?
— Прилетай побыстрее.
— Ты намерен ответить на мой вопрос?
— Да.
— Отлично. Я тоже. До свидания, дорогой. До скорой встречи.
— Поцелуй за меня Салли.
— Обязательно. До свидания.
Рой положил трубку. Покачал головой, вспомнив перепалку. Улыбнулся, вспомнив окончание разговора. Поднялся со стула, подошел к настенному календарю, чтобы прикинуть, когда ему ждать жену и дочь.
Телеграмма пришла через три дня:
«ЗАБРОНИРОВАЛА МЕСТА НА ДВУХЧАСОВОЙ РЕЙС 14 МАЯ С ПРИБЫТИЕМ В БЕРБАНК В 10 УТРА ПО ТВОЕМУ ВРЕМЕНИ. ПОЖАЛУЙСТА ПОБРЕЙСЯ. ЛЮБЛЮ ЭЛИС».
Рой улыбался, перечитывая телеграмму, но потом вдруг почувствовал некое беспокойство, пусть и никак не мог понять, в чем причина. Весь день проходил с этим, невесть откуда взявшимся чувством тревоги, и лишь когда засыпал, его словно громом поразило. Сон сняло, как рукой, он вскочил, вновь схватил телеграмму. 14 мая. Не стал гасить лампу, закурил, сел на узкую кровать в безликом номере отеля и медленно, очень медленно, вернул себе контроль над нервами.
Суеверным он не был, даже не ходил в церковь и всегда смеялся над матерью, которая во всем, а уж особо во снах, находила пророчества и знамения. Элис тоже не была чужда суевериям. Если она хотела, чтобы какое-то событие произошло, никогда не говорила о нем, чтобы не спугнуть. Он не раз ее за это высмеивал. Во время войны, когда все газеты и журналы уверяли мир, что в окопах нет ни одного атеиста, он никогда не молился, даже в самые тяжелые и опасные моменты. И за всю свою взрослую жизнь ни единое его телодвижение не вызывалось суеверием или предчувствием. Он оглядел маленький, ярко освещенный, удобно обставленный номер двадцатого столетия и почувствовал себя круглым идиотом: он, инженер, здравомыслящий человек, вскакивает с кровати, словно на него плеснули холодной воды, из-за давнишнего кошмара, не имеющего ровно никакого отношения к реальной жизни.
Сон, конечно, был уж очень конкретный. Его сестра умерла 14 мая. Но сны никогда не трактовались в лоб, а Элизабет и Элис выглядели такими похожими… Они много времени проводили вместе, стали близкими подругами… Он достаточно знал о снах, чтобы понимать, что в том таинственном, малоизученном мире, где правит подсознание, жена вполне могла сойти за сестру, а сестра — за жену. И вот теперь выясняется, что его жена и дочь выбрали именно 14 мая для того, чтобы пролететь три тысячи миль над реками и горами из Нью-Йорка в Калифорнию.
Свет он погасил гораздо позже, так ничего и не решив, попытался уснуть. Смотрел в темный потолок, прислушивался к редкому шуршанию шин по асфальту: кто-то из припозднившихся автомобилистов спешил домой. «Для человека, который не верил в судьбу, — думал Рой, — полагал, что в мире все определяется причинно-следственной связью, пребывал в уверенности, что ни одно событие не является неизбежным и то, что произойдет завтра даже в следующую секунду, невозможно определить из-за множества возможных вариантов, чувствовал, что ни смерть человека, ни место его похорон не зафиксированы в пространственно-временном потоке, не сомневался, что не существует книги будущего, в которую уже все занесено, а человечество не получает намеки и предупреждения от сверхъестественного источника, это не самый удачный способ ночного времяпрепровождения. Все-таки он с проходил под лестницами, с улыбкой разбивал зеркала, не обращался к гадалке, чтобы та предсказала ему судьбу по ладони или будущее по картам». Рой чувствовал, что ведет себя неадекватно, но заснуть не мог.
Утром он позвонил в Нью-Йорк.
— Элис, я хочу, чтобы ты приехала поездом.
— А в чем дело? — спросила она.
— Я боюсь самолетов, — услышав от ответ ее веселый смех, упрямо повторил. — Я боюсь самолетов.
— Не говори глупостей. Этот самолет еще не потерпел ни одной аварии, и так будет и дальше.
— Даже если…
— И я не собираюсь три дня развлекать Салли в купе, — прервала его Элис. — Потом мне понадобится целое лето, чтобы прийти в себя.
— Пожалуйста, — не отступал Рой.
— На поезд билеты забронированы на месяц вперед, а квартира уже сдана в аренду. Что с тобой? — в голосе послышались подозрительные нотки.
— Ничего. Просто я боюсь самолетов.
— Святой Боже! — воскликнула Элис. — И это говорит человек, налетавший двести тысяч миль.
— Да. Поэтому я и тревожусь.
— Ты пьян? — спросила Элис.
— Элис, дорогая, — Рой вздохнул. — У нас одиннадцать утра.
— У тебя такой странный голос.
— Я не спал всю ночь, волновался.
— Тогда перестань волноваться. Увидимся четырнадцатого. С тобой действительно все в порядке?
— Да.
— Должна отметить, ты меня удивляешь.
— Извини.
Они поговорили еще несколько минут, не пойми о чем, и Рой положил трубку, подавленный, чувствуя свое поражение.
Позвонил через два дня, предпринял еще одну попытку.