Ставка на мертвого жокея

— У меня машина. Я мог бы подбросить вас в город, мистер Барбер.

— О-о! — удивился Барбер. — Вы знаете, как меня зовут.

— Конечно, — ответил мужчина, улыбаясь. — Почему бы вам не подождать меня в баре? Мне надо еще получить по нескольким билетам.

— А я думал, вы проиграли, — с подозрительностью сказал Барбер.

— Только то, что поставил на номер три, — сказал человек и, достав билеты из другого кармана, помахал ими. — Но я всегда подстраховываюсь. Человек всегда должен думать, как ему подстраховаться. Так я увижу вас в баре?

— О'кей! — согласился Барбер и не потому, что надеялся получить от человека с зонтом какую-нибудь информацию о следующем заезде, а потому, что его подвезут домой. — Я буду там. Кстати, а как вас зовут?

— Смит, — ответил человек. — Берт Смит.

Барбер пошел в бар и заказал кофе, потом заменил его на бренди, сочтя, что после такого заезда кофе ему маловато. Он стоял в баре, сгорбившись над стойкой, и с горечью думал, что относится к категории людей, которые никогда не заботятся о том, как бы подстраховаться. «Смит, — думал он, Берт Смит — еще одна страховка. Интересно, сколько имен перебрал он, прежде чем остановиться на этом?»

Смит неслышно вошел в бар в своих щегольских туфлях и, улыбаясь, осторожно опустил руку на плечо Барбера.

— Мистер Барбер, — сказал он, — мне шепнули, что в седьмом заезде выиграет номер шесть.

— Мне всегда не везло на «шестерке», — ответил Барбер.

— Это всего лишь любезный слушок, — сказал Смит, — не бог весть что двадцать два к одному.

Барбер недоверчиво посмотрел на человека с зонтом. Интересно, подумал он, зачем это Смиту надо. «Какого черта, — выговаривал он себе, направляясь к окошку кассы, — мне всегда проигрывать?»

Он поставил пять тысяч франков на номер шесть и суеверно пробыл в баре все время заезда, попивая бренди. Номер шесть выиграл, обогнав всех на полпути, и, хотя ставки снизились, ему выплатили восемнадцать к Одному.

Барбер шел в сырых сумерках по брошенным газетам и вытоптанной траве, которая пахла деревней, и похлопывал себя по внутреннему карману, где приятным грузом лежала пачка в девятнадцать тысяч франков, а довольный маленький человек семенил рядом с ним.

У Берта Смита был «ситроен», и он вел его на большой скорости, ловко пробираясь между машинами, притормаживая, заезжая в крайний ряд далеко от светофора, чтобы при зеленом рвануть вперед.

— Вы часто играете на скачках, мистер Барбер? — спросил он, когда они миновали регулировщика в белой накидке, затерявшегося на блестевшей мостовой.

— Слишком часто, — ответил Барбер, наслаждаясь теплом машины, действием последнего бренди и приятной тяжестью в кармане.

— Вам нравится азартная игра?

— Кому же она не нравится?

— Многие не любят азартной игры, — сказал Смит, чуть не задев грузовик. — Мне жаль их.

— Жаль их? — Барбер с удивлением посмотрел на Смита. — Почему?

— Потому, — вкрадчиво улыбаясь, ответил Смит, — что в наше время наступает такой момент, когда человек сталкивается с необходимостью рисковать, и не только ради денег. И когда она приходит, а тебе это непривычно и не доставляет удовольствия, скорее всего ты проиграешь.

Дальше они ехали молча. Время от времени Барбер косился на это изнеженное, самоуверенное лицо, на которое падал свет от приборной доски. «Я не отказался бы посмотреть на его паспорт, — подумал Барбер, — на все те паспорта, какие у него были последние двадцать лет».

— Во время войны, например… — заговорил Смит.

— Да?

— Когда вы совершали боевой вылет, разве не случалось, что вам неожиданно приходилось принять важное решение в какую-то долю секунды? И если промедлить и не рискнуть, тогда — трах! — отняв руку от баранки, Смит плавно опустил ее, направив большой палец вниз. Он улыбнулся в сторону Барбера. — Наверное, вы один из тех молодых людей, которые не единожды смотрели смерти в глаза.

— Наверное, — ответил Барбер.

— Мне это нравится в американцах, — сказал Смит. — Такая черта делает их более похожими на европейцев.

— Откуда вам известно, что я был на войне? — спросил Барбер. Он впервые задал себе вопрос, по случайному ли совпадению Смит оказался рядом с ним на трибуне перед шестым заездом.

Смит заулыбался:

— Сколько вы пробыли в Париже? Полтора года?

— Шестнадцать месяцев, — ответил Барбер, удивляясь, откуда Смиту известно и это.

— Тут нет ничего сверхъестественного. Люди болтают в барах, на званых обедах. Одна девушка шепнет другой. Париж — большая деревня. Где мне вас высадить?

Барбер взглянул в окно, определяя, где они едут.

— Недалеко отсюда. Мой отель находится рядом с авеню Виктора Гюго. На машине туда не подъехать.

— О, да, — сказал Смит так, будто знал все отели.

— Если это не слишком навязчиво с моей стороны, — сказал Смит, — долго ли вы собираетесь пробыть в Европе?

— Все зависит…

— От чего?

— От удачи, — усмехнулся Барбер.

— У вас была хорошая работа в Америке? — спросил Смит, не спуская глаз с машины впереди.

— Через тридцать лет, вкалывая по десять часов в день, я стал бы третьим человеком в компании.

— Кошмар, — улыбнулся Смит. — А здесь вы нашли занятие поинтереснее?

— Временами, — ответил Барбер, начиная осознавать, что его экзаменуют.

— После войны трудно чем-либо заинтересоваться, — сказал Смит. — Война очень скучное занятие. Но когда она закончилась, обнаруживаешь, что мир еще скучнее. Это наихудшее последствие войны. Вы продолжаете летать?

— От случая к случаю.

Смит кивнул.

— Вы продлеваете права на управление самолетом?

— Да.

— Это разумно, — сказал Смит.

Он резко свернул к тротуару и остановился.

Барбер вышел из машины.

— Приехали, — сказал Смит. Улыбаясь, он протянул руку, и Барбер пожал ее. У Смита была пухлая рука, но в ней ощущалось железо.

— Спасибо за все, — сказал Барбер.

— Спасибо за компанию, мистер Барбер, — ответил Смит, задерживая его руку в своей и глядя на него из машины. — Было очень приятно. Надеюсь в скором времени вас увидеть. Возможно, мы принесем друг другу удачу.

— Наверняка, — усмехнувшись, сказал Барбер. — Я всегда дома для тех, кто выигрывает при ставках восемнадцать к одному.

Смит улыбался, не выпуская руку Барбера из своей.

— Возможно, что в ближайшие дни у нас будет даже нечто получше ставки восемнадцать к одному.

Он помахал ему, и Барбер захлопнул дверцу. Смит влился в поток автомашин, чуть было не вызвав столкновение двух малолитражек позади.

Чтобы объявиться снова, Смиту потребовались две недели. С самого начала Барбер знал: что-то назревает, но ждал терпеливо, любопытствуя и забавляясь, обедая в хороших ресторанах, где Смит считался завсегдатаем, посещая с ним художественные салоны, слушая его рассуждения об импрессионистах, посещая бега и чаще выигрывая, нежели проигрывая благодаря информации, которую Смит получал от людей с поджатыми губами, вертевшихся у касс. Барбер делал вид, что ему нравится этот умный человечек больше, чем на самом деле, а Смит, в свою очередь, — и Барбер знал это, — делал вид, что Барбер нравится ему больше, чем на самом деле. Это было своего рода завуалированное циничное обхаживание, в котором ни одна сторона еще не раскрыла свои карты. Только в отличие от обычных обхаживаний первые две недели Барбер не мог догадаться, что именно Смиту от него нужно.

И вот однажды, поздно ночью, после обильного ужина и хождений по ночным клубам, когда Смит казался непривычно молчаливым и поглощенным своими мыслями, они стояли перед отелем Смита, и тут он сделал свой ход. Была холодная ночь, на улице ни души, не считая проститутки с собакой, которая, проходя мимо, бросила на них безнадежный взгляд.

— Вы будете у себя в отеле завтра утром, Ллойд? — спросил Смит.

— Буду, — ответил Барбер. — А что?

— А что? — рассеянно повторил Смит, глядя вслед явно продрогшей женщине с пуделем, которая спускалась по безлюдной темной улице. — А что? — Смит некстати захихикал. — Мне хотелось бы вам что-то показать.

— Буду все утро дома, — ответил Барбер.

— Скажите, друг мой, — сказал Смит, касаясь рукой в перчатке рукава Барбера, — а вы не задумывались, почему я так часто встречался с вами последние две недели, щедро угощал хорошей едой и поил лучшим виски?

— Потому, что я очаровательный, интересный и развеселый парень, ответил Барбер, ухмыляясь. — А еще потому, что вам от меня что-то нужно.

Смит рассмеялся, на этот раз громче, и погладил рукав Барбера.

— А ведь вы не полный идиот, дружище, верно?

— Верно, не полный, — подтвердил Барбер.

— Скажите, дружище, — почти шепотом сказал Смит. — Вам не хотелось бы заработать двадцать пять тысяч долларов?

— Что? — спросил Барбер, будучи уверенным, что ослышался.

— Тс-сс, — сказал Смит, вдруг весело улыбнувшись. — Подумайте над этим. Увидимся утром. Спасибо, что меня проводили.

Он отпустил руку Барбера и направился к отелю.

— Смит! — позвал его Барбер.

Смит игриво прижал палец к губам.

— Тс-сс. Спокойной ночи. До утра.

Барбер проводил его взглядом до вращающихся стеклянных дверей, которые вели в просторный, залитый светом вестибюль, где не было ни души. Барбер шагнул было следом за ним, но остановился, поднял воротник и медленно пошел к своему отелю.

«Я так долго этого ждал, — подумал он, — что могу подождать и до утра».

На следующее утро Барбер еще лежал в постели, когда дверь отворилась. Шторы были задернуты, и пока Барбер дремал в темном номере, в его сонной голове сверлило: «Двадцать пять тысяч, двадцать пять тысяч…». Услышав, что дверь отворилась, он открыл глаза. В дверном проеме вырисовывалась плотная фигура мужчины невысокого роста, подсвеченная бледным светом из коридора.

— Кто тут? — спросил Барбер, продолжая лежать.

— Извините, Ллойд, — сказал Смит. — Спите, спите. Я зайду позже.

Барбер разом сел.

— Смит! — воскликнул он. — Входите.

— Мне неловко вас беспокоить…

— Входите, входите!

Барбер встал с кровати, пошел босиком к окну, раздвинул шторы и выглянул на улицу.

— Господи, что вы знаете, — сказал он, поеживаясь и прикрывая окно. Какое солнце! Закройте дверь.

Смит закрыл за собою дверь. На нем было серое твидовое пальто английского покроя и мягкая фетровая шляпа, а в руке он держал большой конверт из плотной бумаги. Он выглядел свежеотмытым, выбритым и давно проснувшимся.

Щурясь от яркого солнца, Барбер надел халат, мокасины и закурил.

— Извините, — сказал он, — я хочу умыться.

Он зашел за ширму, отгораживающую раковину и биде. Пока он тщательно умывал холодной водой лицо и смачивал волосы, он слышал, как Смит подошел к окну, мелодично напевая тенорком, не фальшивя, арию из оперы, которую Барбер наверняка слышал, но не мог припомнить названия. «Ко всему прочему, — подумал Барбер, причесываясь, не щадя волос, — держу пари, что этот сукин сын знает пятьдесят опер».

Барбер вышел из-за ширмы с почищенными зубами, причесанный, чувствуя себя свежее и не в столь невыгодном положении.

— Париж, — выглядывая в окно, сказал Смит. — Какой ординарный город! Какой фарс! — Он обернулся с улыбкой на лице. — Счастливец! Вы можете себе позволить смачивать волосы. — Он с грустью потрогал свои поредевшие волосы, тщательно приглаженные щеткой. — Каждый раз, когда я мою голову, волосы падают у меня, как листья с дерева. Сколько, вы сказали, вам лет?

— Тридцать, — сказал Барбер, зная, что Смит это прекрасно помнит.

— Что за возраст, — вздохнул Смит. — Какой момент чудесного равновесия. Достаточно в годах, чтобы знать, чего хочешь, и все же достаточно молод, чтобы быть ко всему готовым. — Он отошел от окна, сел и бросил плотный конверт на пол рядом со стулом. — Ко всему. — Он почти кокетливо поднял глаза на Барбера.

— Надеюсь, вы припоминаете наш разговор? — спросил Смит.

— Я припоминаю, что кто-то говорил мне что-то про двадцать пять тысяч долларов.

— Ага, значит, вы помните, — весело сказал Смит. — Ну и что?