Помоги проекту - поделись книгой:
- В бой, так в бой!.. Нечего!..
Прапорщик Морозов крутил папиросу за папиросой. Скучал тоже... Я вышел с ним на вокзал, где, составив винтовки, расположилась 5-я рота.
- Забавно, ребята!..- рассказывал Синюхаев собравшимся вокруг него солдатам.- Штаб она, понимаете, ищет... Какой тебе, старая, штаб?.. А она: главный!.. Да по делу какому? За часами я, служивые!.. Забавно! - Он засмеялся и, сняв малиновую дроздовскую фуражку, стал о колени стряхивать с нее пыль.
- Идемте, ребята! Сейчас старуха к батальонному пошла. У батальонного часы требовать хочет. Давай часы, и никаких гвоздей! К генералам, говорит, пойду! К главным.
- Что? Ну, конечно спятила!..
- И никто не знает, какие часы, да откуда...
- Олимпиада Ивановна! - узнали мы, но пойти к ней не успели.
- В ружье!
Вдоль красных от вечернего солнца рельсов шли роты. Впереди рот вырастал бугорок. Две березки на нем обрисовывались все яснее и яснее...
- Ре-же! - командовал поручик Ауэ...
Разбив красных за Белопольем, дроздовцы пошли на северо-восток - к станции Кореново. Дроздовская бригада уже развернулась в Дроздовскую дивизию, причем 2-й офицерский полк был переименован в 1-й стрелковый имени генерала Дроздовского, а 4-й - во 2-й. Команду над вновь сформированным 3-м полком принял полковник Манштейн,- "безрукий черт",- в храбрости своей мало отличавшийся от Туркула. Он не отличался от него и жестокостью, о которой, впрочем, заговорили еще задолго до неудач. Так, однажды, зайдя с отрядом из нескольких человек в тыл красных под Ворожбой, сам, своею же единственной рукой, он отвинтил рельсы, остановив таким образом несколько отступающих красных эшелонов. Среди взятого в плен красного комсостава был и полковник старой службы.
- Ах, ты, твою мать!.. Дослужился, твою мать!..- повторял полковник Манштеин, ввинчивая ствол нагана в плотно сжатые зубы пленного.- Военспецом называешься! А ну, глотай!
* * *
Перейдя около Кореново линию железной дороги, 1-й Дроздовский полк вновь встретил упорное сопротивление красных, которые бросили в бой матросские части. В первый раз за время моей службы в полку дроздовцам пришлось окопаться.
...Всплыло утро. Над узкой, как Стоход, Снакостью клубился туман. Мы только что отбили третью за ночь атаку матросов. У меня вышел табак, и, пользуясь затишьем, я заполз в окопчик прапорщика Морозова.
- Что ты скажешь? - спросил я, слюнявя цигарку.
- Хорошо дерутся...
- Нет, я не о том!.. Я о Манштейне... Но Морозов не успел ответить. К окопчику подползал рядовой 1-го взвода Степун.
- Господин прапорщик, прикурить разрешите? Прапорщик Морозов протянул ему огонек.
- Разрешите, господин прапорщик, спросить?..
- Что, брат?
- Разрешите узнать, правда ли, что Козлов уже казаками занят?
- Да, взят... Генералом Мамонтовым. Степун вздохнул.
- Что это ты? А?
- Моя деревня под Козловом будет...
- Ну?
- Да вот боюсь я, как бы не грабили они,- казаки-то наши...
Вдоль окопчиков полз Филатов. Раздавал патроны.
- Меньше, братва, стреляй. Бери в плен, Манштейну товар доставляй...
Туман за окопами редел.
* * *
Над Снакостью - перед окопами - туман рассеялся только в полдень.
Опять - густо, цепь за цепью,- наступали матросы. Без перебежек, не ложась, шли они по открытой, плоской равнине. Нами был пристрелян каждый кустик, и ближе как на шестьсот шагов матросы подойти не могли. Но редела и наша окопавшаяся цепь.
Наблюдая за стрельбой своего взвода, я приподнялся из-за окопчика.
- Свечников, головы не прятать! - закричал я, заметив, что Свечников стреляет не целясь, уйдя с головою за бруствер и журавлем колодца выставив вверх винтовку.
- Свечников! Свечнико-ов!
Но Свечников еще глубже ушел под бруствер.
"Ну, я его!" Я вскочил и пошел к его окопчику.
- Ложись, ложись! - закричал мне прапорщик Морозов.
Но было уже поздно. Меня подбросило и с новой силой ударило о землю. Кажется, я вскрикнул.
Минуту я пролежал тихо, следя, как из правой ноги густым потоком струилась боль. Портянка в сапоге намокала. "Надо встать. Добьет..." Но встать я не мог - раненая нога вновь тянула к земле.
- ...А ну, здоровой подсобите... Так!.. Здоровой ногой!..
Нартов волочил меня в кустарник... За кустарником поднял и, обняв за плечи, повел на перевязочный пункт.
Над бузиной около дороги метались воробьи. Тощая собака в канаве трепала какой-то длинный окровавленный бинт. С заборов сползало солнце.
Я прыгал на одной ноге, правым плечом навалившись на левое Нартова.
* * *
- Не страшно, господин прапорщик! - сказал фельдшер, наскоро сделав мне перевязку.- Ранение междукостное... Ну, трогай! - Он положил мне под голову мой надвое распоротый сапог и махнул рукой, подзывая следующую, еще не нагруженную подводу. Наша тронулась.
- Прощай, Нартов! Спасибо!
Некоторое время Нартов шел рядом с нами.
- Ну, иди в бой... С богом!..
Подвода пошла быстрее. Раненые застонали.
* * *
...Кажется, мы уже подъезжали к вокзалу. Глаза мои были закрыты. Палило солнце.
- Да говорят, не налезай! Пошла вон! - отгонял кого-то возница.
- Мне про генерала, служивые, узнать бы... про главного...
Я открыл глаза.
За подводой, перегнувшись к нам, шла черная от загара и пыли Олимпиада Ивановна...
ЭВАКОЗАБОТЫ
Поезд шел, раскачиваясь...
В Сумах наши три санитарные теплушки включили в состав пассажирского.
- Негодяи! К самому хвосту,- негодяи,- прицепили! Ну и трясет! ворчал раненный в плечо поручик Бронич.- И солому сменить ленятся... Эй, санитары!
- Господи! Бог ты мой!.. Го-спо-ди!..- Молодой солдат-кавалерист, раненный в живот, шаркал по полу разжатыми ладонями.- Санитар, испить бы!.. Са-ни-тар!..
- Санитар, эй! - подхватил кто-то.
- Санитар!
- Сестра!
- Сволочи!..
В теплушке, кроме раненых, никого не было.
* * *
...Над крышей гремел ветер. Когда на каких-то маленьких станциях поезд останавливался, за черной щелью наших дверей гудели телеграфные провода. Но вот провода загудели с обеих сторон теплушки.
Мы приближались к Харькову.
В Харькове мы подъехали к пассажирскому вокзалу.
- Испить бы, о го-спо-ди, и-испить!..
- Вот подожди, разгружать будут.
Я подполз к тяжелой двери. Окровавленный и грязный солдат-марковец помог мне раздвинуть ее, и я выглянул на перрон.
Из соседних вагонов выходили пассажиры. Сейчас же за нашей дверью рыхлая, со всех сторон закругленная дама взасос целовала какую-то плоскую девицу в шляпке с васильками. Мимо них, потряхивая коробкой конфет, пробежал высокий седой мужчина в английском пальто нараспашку. Два толстяка в пенсне подзывали пальцами носильщика.
- Господа! Позовите врача. Господа, да послушайте!.. К теплушке никто не подошел.
- Э, вы там - с чемоданами! Тыловое сало!.. Наконец вагоны рвануло.
* * *
- Это же - это же - это же, черт - черт знает, что такое!.. Маневрируют!.. Ой, трясет!.. Доктор! Это же черт... ой, доктор!..
Поручик Бронич схватился за ключицы, качнулся вперед, но вагоны опять рвануло, и он повалился спиной на солому. Солдат-марковец стоял на коленях. Тоже раскачиваясь, пытался держать перевязанную руку на весу.
- А для ча страдать и маяться? Для ча это, коль они по справедливости не поступают?..- ворчал он глухо.- Буржуев, как водится, повыпускали, а на разгрузку опосля только, мать их в тринадцать гробов чертову дюжину!
- Го-спо-ди, испить бы!.. О, господи-и-и! ...Поезд разбивали. Наши теплушки подбрасывало и толкало.
- Ах, так! - вдруг не выдержал поручик Бронич.- Так?..- И, выхватив наган, он стал стрелять в потолок теплушки - раз! раз! раз!
- Доктор-р-р!..
Когда на вокзале Харьков-Товарная нас, наконец, стали разгружать, солдат-кавалерист уже не просил пить. На носилки его не положили. Взвалили на плечи.
"Мертвый!.."
* * *
По разгрузке работали санитары-студенты. Нога моя ныла. Мне казалось брезент носилок пропитан кровью, и я закрыл глаза.
- Да вы ли это? Какая встреча!..
С повязкой Красного Креста вокруг рукава надо мной стоял Девине. Я взглянул на него, удивленный:
- Вы?
- А как же! Работаю. Как же! - быстро заговорил он.- Искупаю, так сказать, вину перед родиной. А вас и не узнать, господи!.. Ваш дядя... Да я сейчас же...
- И вас не узнать! - перебил его я.- Толстеете? - Ну, ничего, ничего... искупайте!.. Видно, впрок вам идет...
Желая казаться обиженным, Девине заморгал глазами.
Потом нас понесли.
Над освещенной фонарями площадью летали клочья грязных бумаг. Какой-то мальчишка свистел, засунув в рот два пальца.
Город жил своей жизнью.
В палате распределительного пункта пахло потом и гноем.
Я лежал на одной койке с поручиком Броничем. Свободных мест не было.
К вечеру привезли новых раненых, тоже дроздовцев, но 2-го полка, изрубленных шашками червонных казаков, прорвавшихся к нам в тыл под Суджей.
Поделиться книгой: