Как принято во Франции

— Почему нет? — спросил Беддоуз, отдавая себе отчет в том, что нарушает данный себе и ранее свято соблюдаемый зарок никого ни о чем не просить. Почему мы не можем этого сделать?

— Потому что я не хочу.

— О, ветер дует в том направлении.

— Меняется в том направлении. Мы можем пообедать вместе. Втроем. Он очень милый человек. Он тебе понравится.

— В мой первый вечер в Париже никакой мужчина понравиться мне не может, — отрезал Беддоуз.

Они посидели в молчании. Беддоуз вспоминал, как Кристина, после его неожиданного звонка, всегда говорила ему: «Это, конечно, грех, но я его бортану. Встретимся в восемь». И он не мог заставить себя поверить ее последним словам, потому что смотрела она на него, как и раньше, прикасалась к его руке точно так же, как и раньше.

— Две месяца — долгий срок, — не так ли? — спросил Беддоуз. — Особенно в Париже?

— Нет, — ответила Кристина. — Недолгий. Ни в Париже, ни где-либо еще.

* * *

— Привет, Кристина, — к их столику подошел высокий, крепко сложенный, светловолосый, улыбающийся молодой мужчина, со шляпой в руке. Наклонился, поцеловал ее в лоб. — Кафе я нашел без труда.

Беддоуз поднялся.

— Джек, это Уолтер Беддоуз, — представила его Кристина. — Джон Хайслип. Доктор Хайслип.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Он хирург, — пояснила Кристина, когда Хайслип отдал шляпу и пальто подошедшему гардеробщику и сел рядом с ней. — В прошлом году его фотографию едва не опубликовали в «Лайфе». Что-то он такое проделал с почками. Через тридцать лет он будет безумно знаменитым.

Хайслип рассмеялся. Крупный, спокойный, уверенный в себе, похоже, в молодости спортсмен, выглядевший моложе своих лет. И Беддоузу хватило одного взгляда, чтобы понять, что Хайслип по уши влюблен в Кристину. Да тот и не пытался скрывать своих чувств.

— Что вы будете пить, доктор? — спросил Беддоуз.

— Пожалуйста, лимонад.

— Un citron presse[2], - бросил Беддоуз официанту, и с любопытством посмотрел на Кристину, но на и бровью не повела.

— Джек не пьет. Говорит, это печальная участь тех, кто зарабатывает на жизнь, разрезая других людей.

— Когда я выйду на пенсию, — радостно воскликнул Хайслип, — я буду пить, как извозчик, а руки у меня будут дрожать, как лист на ветру, — он повернулся к Беддоузу. Несомненно, ему с большим трудом удалось оторвать взгляд от Кристины. — Вы хорошо провели время в Египте?

— Так вам известно о моей поездке? — удивился Беддоуз.

— Мне сказала Кристина.

— Я дал клятву по возвращению в Париж месяц не говорить о Египте.

Хайслип рассмеялся. Смех непринужденный, лицо дружелюбное.

— Я вас понимаю. То же самое мне иной раз хочется сказать о больнице.

— И где эта больница? — полюбопытствовал Беддоуз.

— В Сиэтле, — ввернула Кристина.

— Давно вы здесь? — спросил Беддоуз, не обращая внимания на брошенный на него взгляд Кристины.

— Три недели, — Хайслип повернулся к Кристине. Его глаза светились любовью. — За три недели многое может произойти. Господи! — он похлопал Кристину по руке и опять рассмеялся. — Еще неделя, и снова в больницу.

— Вы приехали отдохнуть или по делу? — задал Беддоуз стандартный вопрос, без которого не обходился разговор двух американцев, встретившихся за границей.

— И так, и эдак. Меня попросили выступить на одном конгрессе, а заодно я решил побывать в нескольких больницах.

— И что вы думаете о французской медицине, раз уж получили возможность познакомиться с ней напрямую? — профессиональный навык сработал автоматически.

— Ну… — Хайслипу и на этот раз удалось оторваться от Кристины, — они работают не так, как мы. Больше доверяют интуиции. У них нет нашего оборудования, денег на исследования, вот им и приходится полагаться на метод проб и ошибок, — он улыбнулся. — Если вы вдруг заболеете, мистер Беддоуз, без колебания обращайтесь к ним за помощью. Здесь лечат ничуть не хуже, чем за океаном.

— Пока я на здоровье не жалуюсь, — вырвалось у Беддоуза, и он сразу понял, что сморозил глупость. И вообще, разговор этот ему определенно не нравился. Не из-за содержания, а потому, что хирург очень уж откровенно смотрел на Кристину. Пауза затягивалась, и Беддоуз вдруг понял, что в молчании они могут просидеть до скончания века. — Вы осмотрели здешние достопримечательности?

— Не в той мере, как хотелось бы. Только Париж. Мне бы очень хотелось в это время года поехать на юг. В то местечко, о котором постоянно говорит Кристина. Сен-Поль де Венс. Как я понимаю, это полная противоположность Сиэтлу, но при этом там есть водопровод и пристойное питание. Вы там бывали, не так ли, мистер Беддоуз?

— Бывал.

— Кристина мне говорила. О, благодарю вас, — он кивнул официанту, который поставил перед ним стакан лимонада.

Беддоуз смотрел на Кристину. Они провели там неделю, ранней осенью. Оставалось только гадать, что именно она рассказала доктору.

— Мы заглянем туда в следующий приезд.

— Понятно, — Беддоуз отметил «мы», но не понял, о ком идет речь. — Вы собираетесь в ближайшее время снова приехать во Францию?

— Через три года, — Хайслип осторожно достал из лимонада кубик льда и положил на блюдце. — Я думаю, каждые три года мне удастся вырываться из больницы на шесть летних недель. Летом люди меньше болеют, — он встал. Извините, но мне надо позвонить.

— Вниз и направо, — пояснила Кристина. — Женщина тебя соединит. Она понимает по-английски.

Хайслип рассмеялся.

— Кристина не доверяет моему французскому. Говорит, что с моим акцентом во Франции делать нечего, — уже двинулся к двери, остановился. — Я очень надеюсь, что вы пообедаете с нами, мистер Беддоуз.

— Дело в том, что у меня назначена одна встреча, — ответил тот. — Но я попытаюсь что-нибудь сделать.

— Хорошо, — Хайслип легонько коснулся плеча Кристины и твердым шагом покинул террасу.

* * *

Беддоуз наблюдал за ним, а в голове вертелась злобная мыслишка: «Внешне-то я куда интереснее, чем он». Потом повернулся к Кристине. Она рассеянно помешивала ложечкой остатки чая, разглядывая кружащиеся чаинки.

— Вот почему волосы стали длинными и естественного цвета.

— Вот почему, — Кристина не отрывала глаз от чаинок.

— И лак для ногтей.

— И лак для ногтей.

— И чай.

— И чай.

— И что ты рассказала ему о Сен-Поль де Венсе?

— Все.

— Перестань смотреть в эту чертову чашку.

Кристина медленно положил ложку, подняла голову. Ее глаза блестели, но губы не дрожали, пусть ей это далось и не без усилий.

— Что значит, все?

— Все.

— Почему?

— Потому что мне не нужно что-либо от него скрывать.

— Как давно ты его знаешь?

— Ты слышал. Три недели. Нью-йоркский приятель попросил его передать мне привет.

— И что ты собираешься с ним делать?

Кристина посмотрела ему в глаза.

— На следующей неделе я собираюсь выйти за него замуж и улететь в Сиэтл.

— И каждые три года ты будешь возвращаться сюда на шесть летних недель, потому что летом люди меньше болеют.

— Совершенно верно.

— И это нормально?

— Да.

— Не слышу уверенности в голосе.

— Только давай обойдемся без психоанализа, — резко бросила Кристина. Я этим сыта по горло.

— Официант! — позвал Беддоуз. — Принесите мне, пожалуйста, виски, — он перешел на английский, вдруг забыв, где находится. — А ты, ради Бога, выпей со мной.

— Еще чашку чая, — попросила Кристина.

— Да, мадам, — кивнул официант и отошел.

— Ты ответишь на мои вопросы? — спросил Беддоуз.

— Да.

— Я имею право на прямые вопросы?

— Да.

Беддоуз глубоко вдохнул, посмотрел в окно. Мимо проходил мужчина в пальто с поднятым воротником. Он читал газету и качал головой.

— Ладно, так что ты в нем нашла?

— Что я могу тебе на это ответить. Он — мягкий, добрый, приносящий много добра человек. Ты в этом убедился сам.

— Что еще?

— И он меня любит, — тихо добавила она. За все время их знакомства Беддоуз не слышал от нее этого слова. — Он меня любит, — бесцветным голосом повторила Кристина.

— Я это видел. Бесстыдно.

— Бесстыдно.

— Теперь позволь задать еще один вопрос. Ты хотела бы встать из-за этого стола и уйти со мной?

Кристина отодвинула чашку с блюдцем, задумчиво перевернула чашку.

— Да.

— Но не встанешь.

— Нет.

— Почему нет?

— Давай поговорим о чем-нибудь еще? — предложила Кристина. — Куда ты полетишь в следующий раз? В Кению? Бонн? Токио?

— Почему нет?

— Потому что я устала от таких, как ты, — отчеканила Кристина. — Я устала от корреспондентов, пилотов, перспективных чиновников. Я устала от всех этих талантливых молодых людей, которые все время куда-то улетают, чтобы сообщить всему миру о революции, заключить перемирие или умереть на войне. Я устала от аэропортов, устала провожать людей. Устала от того, что мне не разрешено плакать до взлета самолета. Устала от необходимости всегда и всюду приходить вовремя. Устала отвечать на телефонные звонки. Устала от избалованной, всезнающей международной тусовки. Устала обедать с людьми, которых кого-то любила, а теперь должна вежливо болтать с их греками. Устала от того, что меня передают из рук в руки. Устала любить людей больше, чем они любят меня. Я ответила на твой вопрос?

— Более-менее, — Беддоуз удивлялся, что сидящие за другими столиками не обращали на них ни малейшего внимания.

— Когда ты улетел в Египет, я приняла решение, — ровным голосом продолжила Кристина. — Я постояла у сетчатого забора, глядя как заправляют горючим эти громадные самолеты, вытерла слезы и решила. В следующий раз улечу я и кто-то другой будет стоять с разбитым сердцем.