Марс, 1939 год

Шаров опять подошел к окошку бокса, раздвинул кем-то сдвинутые шторки. Нет, видимость стала еще хуже, совсем запотело окошко. Легкие, значит.

- До свидания, сударыни, - сказал он громко. Те хором пробормотали что-то неразборчивое. Что ж, была без радости любовь...

- Куда теперь? - Зарядин, похоже, набрался бодрости в обществе дам. К товарищу директора по науке?

- А вы сумеете найти его? - Шаров с сомнением посмотрел на переходы Научного корпуса. Двери и номера не все имели, а чтобы табличку какую роскошь, излишество.

- Разумеется. Я в Алозорьевске каждую щель знаю, - санитарный ответственный, похоже, не хвастал. Просто искренне заблуждался.

- Сколько же человек работают в научном корпусе?

- Семьдесят четыре, - Зарядин ответил сразу, без запинки. Таблица умножения на пять.

- А в Алозорьевске?

- Постоянный штат - две тысячи четыреста человек. Ну, еще, конечно, люди из рабочих поселков бывают, поселенцы...

- И много их, рабочих поселков?

- Вот этого не скажу. Не мой уровень. Про десяток слышал, а сколько всего... Тысяч шесть, приблизительно.

Ладно, ограничимся пока шестью тысячами четырьмястами подозреваемыми. Минус единица. Лицо, называющее гибель людей замором, вне подозрений. Пока.

Магистр Семеняко оказался за дверью номер четырнадцать.

- Вот, видите, пакость какая, - он показал Шарову баночку. - Наши медики дали. Руки болят. Кожа трескается, и заживать не хочет.

- Правда? - Шаров внимательнее посмотрел на руки магистра. Не хватает еще лишай подцепить.

- Нет, это не заразно, - Семеняко перехватил взгляд капитана. Наверное, из-за контакта с металлами.

- Какими металлами? - Шарову стало неловко. Хорош, нечего сказать. А еще докторский сын.

- Моя тема. Естественное перемещение. Удивительный феномен, знаете. Вот уран, например. Исчезает невесть куда, а на его место, опять же невесть откуда, перемещается свинец. И это безо всяких генераторов, молний, тихо и незаметно.

- Очень интересно, - покривил душой Шаров.

- Энергия, безусловно, расходуется, но внутренняя. Добраться до нее, извлечь, заставить работать - задача, достойная русской науки,- Семеняко обернулся на портрет Ломоносова, висевший над столом.

- Насчет науки, - Шаров решил, что одной речи за день достаточно. Какие работы ведутся здесь, в Алозорьевске?

- В основном, прикладные, связанные с освоением. В перспективе, когда мы получим статус отделения Академии, сможем заняться и фундаментальными вопросами, но сейчас от нас ждут практической отдачи, быстрой и эффективной.

- А поподробнее?

- Прежде всего, лаборатория Орсеневой...

- Это я знаю, - поспешно вставил Шаров.

- Биохимическая лаборатория, самая большая, двадцать человек. Переработка органики, построение полузамкнутого цикла. Питание переселенцев - вопрос вопросов. Затем - механики. Разработка коммуникаций, транспортники. Группа астрономов - три человека. Метеорологи, геологи. Моя группа. В общем, решаем сугубо практические задачи. На создание вечного двигателя, беспроволочного телеграфа и прочих утопий не отвлекаемся.

- Вы все перечислили?

- Остается лаборатория директора. Там, действительно, теоретики. Наблюдение за полями перемещения и создание единой теории поля. Два человека.

- Вы как будто скептически относитесь к этой проблеме?

- Помилуйте, разве я смею? Я всего-навсего магистр, а Кирилл Петрович Леонидов - академик, десять лет провел в Кембридже.

- Но разве теория поля не признана лженаучной? - Шаров вспомнил университетские семинары. "Вещество, вещество, и еще раз вещество!", ломоносовский завет.

- Директор вправе сам выбирать себе тему, - дипломатично ответил Семеняко.

- Вы поддерживаете связь со своими коллегами?

- Ну... - было ясно, что Семеняко задет. Словно калеке в лицо сказали, что он калека. - Мы получаем литературу - журналы, монографии... Сами посылаем статьи, без подписи, но все же...

- А личное общение? Ваши сотрудники, вы сами бываете на симпозиумах, съездах?

- В силу специфики нашего учреждения в настоящее время персональное участие в такого рода мероприятиях считается нецелесообразным, бесцветным, невыразительным голосом ответил Семеняко, но глаза кричали: Ублюдок! Поганый, сволочной ублюдок!

- Хорошо. Контакты с зарубежными учеными также отсутствуют?

- Год назад была английская делегация. Со станции Берда. Об этом много писали в Газете.

- Я помню. Встреча в Алозорьевске. Визит вежливости, не так ли?

- Прибыли два представителя марсианской станции Берд, познакомились с городом, посетили Научный корпус, провели совместный эксперимент определение напряженности поля перемещения, и в тот же день отбыли назад, - монотонно, механически, сообщал Семеняко. Говорящая машина к вашим услугам.- В непосредственном разговорном контакте в Научном корпусе были задействованы двое: директор Леонидов и я, в постановке эксперимента с российской стороны участвовали те же. Отчет о встрече передан в соответствующие инстанции, замечаний не последовало.

- Чего только в этих инстанциях не случается. А как, каким путем оказались здесь англичане?

- Сначала со станции Берд их переместили через Гринвич и релейную цепь в Пулково, а уж из Пулково - сюда. И возвращались они так же.

- А напрямую? Возможно перемещение напрямую?

- Исключено. Во-первых, станция Берд от нас в трехстах верст, понадобилось бы полдюжины ретрансляторов. И во-вторых, наши и Бердовские передатчики работают в зеркальном режиме - мы возвращаем на Землю ровно столько массы, сколько она посылает нам. Собственной мощности не хватит на посылку и кошки.

-"Сколько в одном месте прибудет, столько в другом тут же убавится" процитировал Шаров слова основоположника наук. Вернее, прочитал - они бронзовыми буквами выведены были под портретом Михайлы Васильевича.

- Совершенно верно.

- Насколько я помню, намечался ответный визит?

- Намечался. Но в настоящее время никакой подготовки не ведется.

- Да, да...- Шаров знал, почему. И каждый знал. Год назад Россия пыталась подружиться с Англией против Германии, но сейчас английская оттепель кончилась, вернулись морозы. Оймяконские.

- А письма? Вы...или академик Леонидов? Не обмениваетесь ли письмами с англичанами?- сказал, понимая, что несет чушь.

- Ну какие письма, капитан - вдруг озлился Семеняко. - Я из дому, от жены три года вестей не имею. Мы - и письма в Англию! Без права переписки, понимаете? Без права!

- Вы успокойтесь, - Шарову Семеняко не понравился с самого начала, но сейчас на мгновение стало жаль магистра. Жалельщик нашелся. Работу работай, тогда и жалеть времени не станет. Уяснил? Так точно, ваше-ство! Я страсть какой умный!

- Простите, - товарищ директора по науке взял себя в руки. - Что-то я не того наговорил.

- Ничего страшного. Значит, утечка сведений отсюда исключается?

- Во всяком случае я не представляю такой возможности. А что, имеет место?

- Имеет. Только это секрет.

- Понимаю... - Семеняко посмотрел на санитарного ответственного.

- Он допущен, - успокоил магистра Шаров. Бо-ольшой такой секрет, секрет на весь свет.

- Если вы хотите видеть академика...

- Хочу? Это моя обязанность, - все, что я делаю здесь - обязанность. Здесь и в любом ином месте.

- Тогда позвольте мне представить вас академику. Ваш провожатый... Академик иногда бывает резок.

- Я подожду вас в музее, - с готовностью согласился Зарядин. - Он здесь, рядышком, в фойе конференц-зала.

Академик Шарова не узнал. Еще бы. Сколько лет прошло - пятнадцать? Нет, двадцать один. Не люблю арифметику. Слишком точная наука.

- Пополнение? На укрепление научных сил?

- Нет, - поспешил представить Шарова магистр.

- А... Департамент... Наукой заинтересовались?

- У нас всем интересуются.

- Широкий профиль? Похвально, похвально. Может быть, просветите старика, а то бьюсь-бьюсь который год, а до сути добраться не могу.

- К вашим услугам. Если вопрос мне по силам.

- По силам, по силам. Вы ведь доки. Так вот: почему Луна не из чугуна?

А он шутник, академик. И даже фрондер - вместо обязательного портрета Ломоносова повесил англичанина.

- Интересуетесь? Это сэр Исаак Ньютон. Не последний человек в мире науки, поверьте.

- Нисколько не сомневаюсь.

Портрет был неплох. Настоящий портрет, не олеография. И смотрел сэр Исаак с грустью - вот и ему пришлось хлебнуть Марса. Не думал, не гадал, и надо же... От сумы, тюрьмы и Марса никогда не зарекайся. Действует атмосфера кабинета. Раньше, двадцать лет назад, попасть в лабораторию Леонидова было мечтой любого студента, легенды о Леонидовских пятницах ходили самые невероятные. Сбылась мечта. Как всегда, не так и не тогда.

- Ну, капитан, что в вашем департаменте насчет Луны решили?

- Луны? А зачем ее из чугуна делать? Непрактично. Тяжелой Луне никак нельзя быть, оторвется от хрустального свода, двойной ущерб: в небе дырка и на Земле что-нибудь раздавит. Да и чугуну столько не отлили, на целую Луну. На месяц разве, и то на самый узенький.

- Удовлетворительно. С двумя минусами за избыточность аргументов. Что на этот раз заинтересовало ваш департамент?

- А мы всем интересуемся, кто знает, что в жизни пригодится. Позавчера перемещением, вчера русином, завтра, может быть, свойствами урана, - Шаров заметил, как улыбнулся сконфужено Семеняко. Ничего, ничего, все может быть, и уран на что-нибудь да сгодится.

- Так чем могу служить?

- Пока не знаю, - честно ответил Шаров.

- Знать вопрос - все равно, что знать ответ, - назидательно произнес академик. - Может быть, вас интересует теория поля? Или наличие электрических разрядов в атмосфере Марса - мы тоже прикладной тематики не чураемся? Такой громоотвод соорудили, только сверкни где молния. Будете снаружи, обязательно полюбуйтесь.

- А что, есть молнии?

- Марсианские. По мощности - миллионные доли земных. Впрочем, все отчеты регулярно передаются по инстанциям.

- Пожалуй, я подумаю над вопросами. И тогда, может быть, снова побеспокою вас.

- Уж в этом я уверен, капитан, - академик даже не привстал со стула. Пренебрег. Ох, академик Леонидов, академик Леонидов...

Музей Научного корпуса оказался дюжиной стендов: защитный костюм покорителя, дыхательная маска покорителя, макет приемо-передатчиков материи Попова - Гамова, образцы полезных ископаемых, целый стенд отдан русину: химический состав, сравнительный анализ местных и земных (боливийских) образцов, макеты добывающих машин, схема рудника Русич, все очень познавательно. Но Зарядин предпочел стенды натуры: флора и фауна. Шаров тоже полюбопытствовал. Марсианский шакал напоминал карикатурного бульдога с огромной грудной клеткой и длинными зубами.

- Это он с виду грозный, - Зарядин показал на чучело. - А на деле, так видимость одна. Фунта четыре весит, массфунта. Одни легкие внутри, а кости - что прутики, гнутся. Зубов, правда, много, в три ряда.

Марсианские зайцы смотрелись почти как земные.

- Послушайте, Зарядин, сколько вам лет?

- С одна тысяча седьмого года. Тридцать два, если по земному считать.

- Проводите меня в Департамент. Кажется, у меня там есть кабинет.

ГЛАВА 4

Шаров запечатал пакет и протянул его Лукину:

- Это наш сегодняшний рапорт. Проследите, чтобы его переправили поскорее.

- Слушаюсь, камрад, - Лукин аккуратно спрятал пакет в планшет. Очередной сеанс перемещения совсем скоро, с ним и перешлю.

- И помните: вы отвечаете за сохранность документов. Здесь никто, повторяю, никто не вправе прикоснуться к пакету.

- Я лично вложу его в почтовый контейнер, - заверил подпоручик.

- Прекрасно. И тогда будем считать сегодняшний день завершенным. Отдыхайте. Жду вас завтра здесь - с самого утра. День будет сложным.

Подчиненный должен быть загружен, чтобы времени не оставалось на доносы. Урывками, на бегу, второпях разве донос напишешь? так, жалкую кляузу. Еще никто начальника за то, что подчиненных школил, не наказывал. А наоборот - сплошь и рядом. Он же, подчиненный, и наказывал. Как истинный патриот любимого мною отечества, считаю обязанностью своею довести до Вашего сведения, что...и т .д. и т. п. Доказывай потом - без права переписки.

В дверь постучали. Никак, Лукин обернулся? Или налетели на него шпионы и отбили пакет - шесть страниц рутины?