Преступление в Медовом Раю

— Не надо, Рэд, — Мзия зябко поежилась.

— А что в них такого? — удивилась Ютта. — Форма жизни. В конце концов, среди наших тренировочных зверей большинство было пострашнее.

— Нас готовили к таким встречам, и мы были готовы к ним! — Эррера, казалось, убеждал самого себя.

— Все-таки я не был готов, — удрученно признался Том.

— Это все Медовый рай! Он нас расслабил, — подвел теоретическую базу офицер.

— А ведь мы были так близки к смерти в тот, первый раз, — поежилась Жаннет.

Всем стало не по себе при воспоминании о первой встрече в лесу с синими лебедями.

На следующий день Эррера и Малыш отправились на вездеходе на поиски летающих тварей. Вернулись они поздно вечером с тремя вмятинами на корпусе машины и мертвой птицей на крыше. Было ясно, что охота протекала не совсем гладко.

Десантники обступили вездеход, рассматривая свесившуюся голову и крыло чудовища. Антуан срезал палку и ею приподнимал и шевелил поверженного «дьявола».

Кожаные крылья, защищенные снаружи роговыми пластинками, с внутренней стороны были покрыты мелкими прыщиками, тесно, один к одному, выстилавшими всю поверхность.

— Орган пищеварения, я думаю, — сказал Алексей. — Смотрите, железы еще выделяют жидкость. По-видимому, что-то вроде желудочного сока.

— Да. Результат мы видели.

— А лап у нее четыре. — Антуан вывернул из-под груди чудовища короткую, но сильную лапу с шестью пальцами.

— Задние для хождения, они массивные, передние же имеют какие-то другие функции, вероятно охотничьи… Смотрите, — Алексей указал на срезанную часть клюва, из отверстия которого торчал белый костяной шип, — Этой штукой оно, скорее всего, и убивает! Каплю видите? Голубенькую каплю. Уверен, что это быстродействующий яд!

Десантники переглянулись. Лица были серьезны. Даже мертвой эта тварь внушала отвращение и страх.

— Налюбовались? — хмуро спросил Эррера. — Тогда в анализатор ее!

Он сел в машину, подъехал к биотрансформатору и сбросил тушу на поддон приемника. Стальной лист, похожий на гигантский кухонный противень, втянулся внутрь, задняя стенка закрылась, и машина тихонько загудела, время от времени подрагивая.

За ужином слушали скупой, чрезмерно краткий рассказ Эрреры об охоте.

— …Таким образом, я склонен считать, что они не лишены разума. После трех ударов перестали долбить вездеход, несколько раз меняли тактику. Да и удары были нацелены в людей, а не в машину…

— Они не могут быть разумными! — сказала Мзия, зябко поежившись.

— Почему? — спросил Сударушкин.

— Они… противные.

Все засмеялись.

— Да, — упрямо продолжала Мзия. — Они отвратительные! И убийцы! И способ питаться у них отвратительный.

— А ты ожидала встретить гуманоидов? — спросил Алексей. — Бронзовых мужчин и голубых женщин с огромными прекрасными глазами? А разумных кольчатых червей, например, ты бы не признала?

— Но они убийцы!

— А люди не убийцы? — вдруг вмешался Антуан. — Люди не едят мяса всего живого, что населяет Землю? — И жестко закончил: — Это не аргумент.

— Мне кажется, — вступила в разговор Ютта, — что нужно искать контакт. Только тогда мы сможем решить — разумные ли они. И если да, то насколько.

Все согласились.

— Мы тут дебатируем по поводу контактов, — подал голос командир отряда. — А что показал анализ, Алексей?

— Много чего, — Сударушкин был сдержан. — Это странное животное правильнее было бы окрестить гидрой. По типу организма оно близко к нашим кишечнополостным. Имеет две независимых пищеварительных системы. Одна — внутренняя, похожая на примитивную систему млекопитающего, вторая — внешняя, пищеварение производится с помощью выделения соков внутренней частью крыльев и брюшиной. — Он на минуту потерял вид докладчика-ученого и фальцетом сказал — А желудочные соки, ребята, способны разъедать легированную сталь!.. Самое интересное, что в той части туловища, где начинается шея, найден мозг. То есть развитый мозг. Машина сделала, что могла, для анализа, но животное мертво, и сведения получены ограниченные… И еще. Есть участок мозга, вроде бы как-то связанный с речью. Повторяю, «вроде бы» и «как-то».

— Мы ничего, кроме карканья, не слышали! — сказал Том.

— Не перебивай его, Томми!

— Нет, ничего, — отозвался Сударушкин. — Я, кажется, кончил… Да. Они яйцекладущие, и похоже, это была самка.

— Что ж, — задумчиво сказал Эррера. — Ты еще больше склонил меня к мысли, что необходимо выходить на контакт.

На следующее утро Эррера, Алексей и Антуан втащили в вездеход громоздкий лингвистор, проверили пистолеты и, попрощавшись с остальными, отправились на поиски.

Синих лебедей они увидели неожиданно. Существа мирно сидели на кустах, как при первом знакомстве. Шум моторов их не пугал, они вяло повернули головы и уставились на людей мутновато-зелеными глазами.

— Поставим лингвистор на крышу, а сами сядем в вездеход и микрофоны возьмем, — Антуан немного трусил, и это будило его изобретательскую мысль. — «ПП» выбросим поближе к ним!

Так и сделали. Под защитой пистолета Эррера отнес поближе к гидрам «ПП», как они называли приемопередатчики, и, пятясь, вернулся к вездеходу. Когда забрались в кабину, все трое были в поту.

— Теперь ждать, когда они насытятся! — сказал Алексей.

— Сколько ждать? Ведь мы не знаем…

— Сколько надо, Антуан. Ручаюсь тебе, они скоро кончат!

Действительно, примерно через полчаса настороженного и томительного ожидания они увидели, как одно из чудовищ слезло с куста. С бывшего куста, — на нем остались только наиболее толстые ветви, без коры и еще влажные… Зашевелились и остальные гидры. Глаза их засветились ярким изумрудно-зеленым светом. Эррере даже показалось, что в них теплится мысль.

— Включи сирену, Алексей! — сказал командир, не отрывая взгляда от синих лебедей. — Надо их расшевелить!

Завыла сирена.

Когда унылый рев кончился, Антуан начал вращать верньер, ловя частоту.

— Поймал! — крикнул он.

Теперь лингвистор передавал карканье и потрескивание. Он анализировал чужую речь, если это вообще была речь в человеческом понимании. Алексей и Эррера внимательно прислушивались, боясь пропустить начало контакта.

А лингвистор все трещал, не фильтруя и выдавая звуки без перевода. Карканье и треск, временами переходивший в подобие чириканья или щебетанья, резкого и неприятного… Антуан еще минут десять настраивал аппарат. В районе дециметровых волн и слабых электромагнитных, поочередно на тех и других, лампа светилась красноватым светом, но при совмещении обеих безнадежно гасла.

— Эта проклятая штука испортилась! — Эррера не был занят настройкой, поэтому его терпение лопнуло раньше.

— Не может быть, — самоуверенно возразил Антуан.

— Почему?

— Ну, как же! — вступился за лингвистор и Алексей. — Ее проверяли специалисты на Земле по всем диапазонам. А я уже здесь переводил со старофранцузского на современный. Великолепно получалось!

— А другие диапазоны? Почему ты думаешь, что все каналы целы? Почему вы оба думаете, что любой прибор, попавший в другие условия, перенесший посадку, транспортировку и так далее, остается целым и невредимым? Почему?

— Ты зря ко мне привязался со своими «почему». Я не знаю, цел ли он, хотя думаю…

— А проверить вы можете?

— Нет.

— Тогда поехали домой! Контакт ме состоялся!

Антуан и Алексей молча полезли из вездехода.

Пуйярд был настолько обескуражен неудачей, что даже забыл об опасности. Они сняли лингвистор, подтащили «ПП» и запихнули в кабину вездехода. Гидры сидели по-птичьи, глядя на них выпуклыми глазами. Они не кормились, но и не пытались напасть на людей.

На базу вернулись к ужину. Ели в молчании. Остававшиеся на базе десантники не тревожили командира расспросами. Дискуссию Эррера начал сам.

— Ну, видели? — спросил он товарищей. Тон был вызывающим.

— Видели, — спокойно кивнул Рэд, — Но мне показалось, что лебеди сидели, как зрители первого ряда в театре. Они смотрели и словно бы даже обменивались впечатлениями — неслышно для вас, да и для нас тоже!

— Они просто нажрались листьев и переваривали пищу, — презрительно сказал Том, — Бросьте приписывать им какой-то интеллект.

— Ты один раз напугался, Том, — сказал Сударушкин, — а теперь стыдишься своего страха. Брось, ведь мы все боялись. Попробуй быть объективнее!

Том вскочил, как ужаленный. Через три минуты стоял всеобщий гвалт, через десять все успокоились.

— Я не уверен, что эта штука цела. — Эррера показал на лингвистор. — Но не уверен и в том, что она испорчена!

— Что ж, — подытожила Жаннет Пуйярд. — Придется трансформироваться!

И всех зазнобило от отвращения.

После завтрака Мзия исследовала психическое и нервное состояние членов команды, потом Алексей исследовал ее. Все были в норме, хотя и волновались, причем больше всего были возбуждены остающиеся на базе Том и Алексей.

Спокойно, без оживления и обычных шуток, десантники обступили биотрансформатор.

— Срок — три дня, резерв — еще два! — сказал Алексей. — Время сбора-солнце в зените!

Все посмотрели на взошедшее солнце.

— А теперь… — Сударушкин многозначительно умолк.

Эррера выступил вперед, обернувшись, посмотрел на товарищей, как будто прощался с ними, и шагнул на площадку аппарата. Десантники застыли, только на сером лице Ютты дергалась невидимая жилка под глазом.

Эррера лежал на площадке ничком, как предписывала инструкция. Он лежал, не шевелясь, вытянув руки вперед. Прошло несколько минут, и обнаженное смуглое тело командира стало распухать, удлиняться, терять человеческие формы и цвет и вдруг, за пять-шесть секунд быстрого, почти неуловимого для глаза превращения, трансформировалось в упругий корпус голубого лебедя, сверкающий вороненой синевой.

Гидра каркнула и перетащила свое тело за край площадки, а затем неуклюже поползла к лесу. Там она распластала крылья по траве и затихла.

Один за другим подходили исследователи к платформе, один за другим превращались в ужас этой планеты. Они расслабленно подползали к краю платформы, плюхались на грунт, как набитые чем-то тяжелым мешки, и отползали ближе к лесу, под тень деревьев.

Наконец Сударушкин и Гаррисон остались одни.

— Старт! — крикнул Алексей и махнул рукой.

Синие лебеди сначала тяжело, потом легче и легче замахали кожаными крыльями и поднялись в воздух. Два круга над ракетой, и караван полетел на восток, ведомый неизвестным инстинктом, а может быть, и неизвестным разумом. С этого мгновенья известия о них можно было получить только по телевизорам: каждый десантник перед трансформацией надел на себя миниатюрную камеру. Но кто знал, долго ли прослужит аппаратура, когда оператор не имеет рук и не вполне владеет своими чувствами?

Том и Алексей долго глядели им вслед.

Подробности дальнейшей жизни разведчиков стали известны оставшимся со слов Эрреры.

«В первый момент после превращения состояние было, как всегда, паршивое. Я еле сполз с платформы, добрался до края луга. Сознание было еще человеческим, я понимал, что должен подождать остальных, но мной овладевало предчувствие опасности. Мое тело готовилось, помимо моего сознания, к бою, я знал — неизвестно как, но знал, — что камеры в носу, по обе стороны боевого шипа, полны яда. Очень хотелось есть. Это чувство голода, как я теперь понимаю, силы: о отличается от человеческого — голодным было все тело. Была слабость, и я сознавал, что эта слабость от голоде Я раскинул крылья, положил их на траву и почувствовал, что голод уменьшается, а слабость понемногу проходит. Только очень медленно. К этому времени мои товарищи-гидры собрались рядом со мной, они тоже были слабы, некоторые намного слабее меня. Я воспринимал их мысли: «Опасность неизвестно откуда… питаться, питаться…» Не «есть», а именно «питаться»… И самое приятное: «Я — человек»…

Довольно скоро мы во всем разобрались. Усваивали пищу крыльями и брюхом. Впитывать могли и прямо органику и неорганику почвы, но они усваиваются медленно и, условно, невкусны. Самое вкусное — трава, листья, плоды. Плоды можно есть ртом, и это приносит приятные вкусовые ощущения. Да и усваиваются они значительно быстрее.

Отлетев от ракеты на такое расстояние, что ощущение опасности почти полностью исчезло, мы сразу же сели — кто на плодовые кусты, кто на деревья — и начали их «усваивать». Кстати, быстрее всего усваиваются животные, однако их надо предварительно убить. Как это делается, вы знаете. Мы тоже знаем, но иначе. Изнутри. Убивать приятно, «усваивать» теплое животное вдвойне приятней. Вкусней, что ли. Мы знали вкус убийства, если так можно сказать…

Подкрепившись, мы лежали на земле, — кто свернул крылья, кто продолжал подпитываться из почвы. Но теперь, когда изнуряющий голод был заглушен, мы смогли разговаривать.

Да, разговаривать. Карканье, которое мы знали до нашей трансформации, это основная, несущая звуковая частота, даже часть ее. Она может передавать какую-то долю простейшей информации. Очень ограниченный круг сигналов. На эту частоту накладываются высокие и сверхвысокие частоты, неслышные для человека. Кроме того, звуковые частоты чередуются с сочетаниями электростатических полей, перемежаясь с ними на манер гласных и согласных человеческого языка. Вроде, но не совсем.

С новым способом передачи мыслей освоились как бы автоматически, нужно было только привыкнуть к «голосам» друг друга.

«Голоса» окрашены гораздо индивидуальнее, чем человеческие, и я быстро определил, где чей; по-моему, и у остальных осложнений с этим тоже не появилось.

Что меня больше всего поразило, так это возможность передачи наших мыслей их способом. Сложные, абстрактные понятия передавались без труда. Значит, информационный аппарат изначально был подготовлен к обмену сложной информацией. Но если они могут передавать и воспринимать мысли, значит, они сами мыслят. Значит, они разумные?

Это было неожиданное открытие!

Интересно, что я почти с самого начала заметил, как мы велики для гидр. То есть масштаб был тот же, но мы были крупными экземплярами. Все понимали, что это хорошо. И мы очень нравились друг другу. Никакого чувства отвращения, как перед стартом, например».

— Я даже влюблена была в синего лебедя по имени Эррера! — вмешалась в рассказ Ютта, ехидно улыбаясь.

«Да. Мы поняли, что человеческий разум лучше всего проявляется тогда, когда мы сыты, — продолжал Эррера, покосившись в сторону Ютты. — Во время голода инстинкты почти заглушали человеческие мысли. Впрочем, инстинкты не покидали нас окончательно в любое время. Например, мы «знали», что нам нужно лететь к горам, искать укрытие на ночь: ночной холод и возможный дождь были неприятны. Человеческие ли побуждения двигали нами или инстинкты, не берусь утверждать с точностью.