Кроуэлла это не удивило. Boт, значит, магазин, который имел в виду редактор, когда давал ему задание. Ерунда какая-то и чепуха.
Но тут он вспомнил про Стива Бишопа, толстяка, и про телохранителей с пистолетами. Когда в море шторм, любой порт хорош.
Кроуэлл достал из кармана небольшой блокнот, небрежно записал два-три названия — ерундовины, штучки-дрючки; всё равно Бишопу в этой толпе его не подстрелить. Стрелять-то у Бишопа, по совести говоря, право есть: как-никак он, Плут, пугает Бишопа разоблачением — трёхмерными цветными изображениями…
Кроуэлл боком пролез к полупрозрачной двери; будто водопад отгораживал посетителей от решённого в холодных — белом и голубом — тонах помещения. Кроуэллу стало немного зябко. Он сосчитал небольшие стеклянные шкафы (их оказалось семнадцать) и мертвенно-серыми, ничего не выражающими глазами начал рассматривать то, что в них стоит.
Из-за шкафчика голубого стекла появился вдруг лысый человечек, худой как скелет. Он был такой маленький, что Кроуэлл с трудом подавил в себе желание похлопать его по лысине. Казалось, эта лысина создана для того, чтобы по ней хлопать.
Квадратное лицо человечка было блекло-жёлтым, того особого оттенка желтизны, который приобретают выцветшие газеты.
— Слушаю вас, — сказал человечек.
— Привет, — негромко поздоровался Кроуэлл, раздумывая, что делать дальше. Теперь, когда он в магазине, что-то нужно говорить. — Я хотел бы купить… штуковину.
В голосе у Кроуэлла звучали те же грусть и усталость, какие были написаны на его лице.
— Великолепно, великолепно! — отозвался «Человечек» и потёр руки. — Не знаю почему, но по-настоящему заинтересовались вы первый. Другие просто стоят там, на улице снаружи и смеются. Так к делу: какого года штуковина вам нужна? И какой модели?
Ни того, ни другого Кроуэлл не знал. Он знал только, что испытывает замешательство, однако никто другой, глядя на его лицо, этого бы не заметил. Войдя, он сразу повёл себя так, будто собаку съел на этих делах. И теперь признаваться в своём невежестве — ему было совсем ни к чему. Он сделал вид, будто обдумывает ответ, и наконец сказал:
— Пожалуй, в самый раз подошла бы модель 1993 года. Не надо ничего сверхсовременного.
Владелец магазина заморгал.
— Ага! Я вижу, вы человек, который знает, что ему нужно. Сюда, пожалуйста.
И, мотнувшись в проход между шкафами, человечек остановился перед стеклом, за которым лежало что-то непонятное. Смахивало на кривошип, но одновременно напоминало кухонную полку; с металлического края свисало несколько серёжек, и на том же краю были жёстко закреплены три похожих на рога стержня и шесть диковинных механизмов, а наверху, из самой середины, торчал большой пучок чего-то, что более всего напоминало шнурки от ботинок.
Из горла Кроуэлла вырвался такой звук, будто он подавился пуговицей. Он посмотрел ещё раз. Ну что тут скажешь? Только одно: малыш совсем ненормальный. Но об этом, пожалуй, лучше помалкивать.
Что же касается крохотного хозяина лавки, то он был на вершине счастья: его глаза сияли, губы растянулись в самую приветливую улыбку, руки со сплетёнными пальцами были прижаты к груди, и он стоял, наклонившись вперёд, полный ожидания.
— Вам нравится?
Кроуэлл мрачно кивнул.
— Да, пожалуй. Годится. Я, правда, видел и получше.
— Получше?! — изумлённо воскликнул человечек и вытянулся во весь свой маленький рост. — Где видели? — потребовал он ответа. — Где?
Другой бы занервничал. Другой, но только не Кроуэлл. Он просто вытащил блокнот, начал в нём быстро писать и, не поднимая головы, ответил многозначительно:
— Кто-кто, а уж вы-то знаете где…
Он надеялся, что этого будет достаточно. И не ошибся.
— О! — Крохотный человечек захлебнулся от восторга. — Значит, вы тоже?.. Как приятно иметь дело со сведущим человеком! Как приятно!
Кроуэлл бросил взгляд на окно — посмотреть, что там, за толпой хихикающих зевак. И толстяк, и толстохранители, и чёрная машина исчезли. Охота приостановилась — пока.
Кроуэлл сунул блокнот в карман, положил руку на шкафчик, в котором была выставлена штуковина.
— Я очень спешу. Могу я взять это с собой? Деньги у меня дома, так что вместо первого взноса я могу вам дать кое-что в обмен. Согласны?
— Безусловно согласен!
— Замечательно.
Набравшись духу, Кроуэлл полез в карман своей серой блузы и извлёк оттуда маленькое металлическое устройство для чистки курительных трубок. Поломанное, погнутое, оно выглядело довольно необычно. — Пожалуйста. Барахлинка. Модель 1944 года.
— Какая же это барахлинка?
— Э-э… разве нет?
— Разумеется, нет!
— Разумеется, — осторожно повторил Кроуэлл.
— Это пустяковинка, — сказал, моргая, человечек. — И не целая, а только часть. Ну и шутник же вы, мистер…
— Кроуэлл. Мда… шутник. — Мда. Надеюсь, моя шутка не очень вас покоробила. Так меняемся? Я очень спешу.
— Конечно, конечно! Я поставлю вашу покупку на тележку, и мы подвезём её прямо к вашей машине.
Крохотный человек мгновенно выкатил откуда-то ручную тележку на маленьких колёсиках, и Кроуэлл оглянуться не успел, как штуковина оказалась на ней.
Хозяин помог докатить тележку до двери. У двери Кроуэлл остановил его:
— Минутку.
Чёрной машины нигде не было видно.
— Всё в порядке.
Понизив голос, человечек сказал:
— Помните только, мистер Кроуэлл: ни в коем случае не следует убивать этой штуковиной, кого ни попадя. Убивайте… с разбором. Да, только так — с разбором, взвесив хорошенько все «за» и «против». Не забудете, мистер Кроуэлл?
Кроуэлл проглотил непомерной величины ком, откуда-то взявшийся у него в горле.
— Не забуду, — ответил он.
Съехав на машине в туннель, он покатил по подземной магистрали из района Уилшира домой, в Брентвуд. Никто за ним не увязался. На этот счёт сомнений не было. — Но какие планы у Бишопа на ближайшие часы, он не знал. Не знал. И даже думать об этом не хотел. В этом мерзком мире всё шиворот-навыворот — честному человеку в нём не выжить. Что же до Бишопа, этого жирного слизняка, то…
Взгляд Кроуэлла упал на покупку рядом на сиденье, и его сотряс короткий и сухой, похожий на кашель смех.
— Значит, ты штуковина? — сказал ой. — Ха! Каждый зарабатывает на жизнь чем может. Бишоп пластиками, я — шантажом, а тот маленький придурок — своими ерундовинами и штучками-дрючками. И пожалуй, малышка этот ловчей нас всех.
Он свернул от ответвления подземной магистрали, по которому ехал, в боковой туннель, — выходивший на поверхность у самого его дома. — Поставив белого «жука» в гараж и оглядев парк вокруг, он со штуковиной в руках поднялся на свой этаж, набрал известное только ему сочетание цифр, открыл дверь, внёс штуковину, захлопнул дверь и поставил свою покупку на стол. Потом он налил себе бренди.
В дверь постучали, негромко и с расстановкой. Оттягивать бесполезно. Он пошёл к двери и открыл.
— Привет.
На пороге стоял толстяк. Лицо — как большой кусок варёного свиного сала, холодного и дряблого. Зелёных, в красных прожилках глаз почти не видно под тяжёлыми веками. Сигара во рту двигалась в такт словам.
— Рад, что застал тебя, Кроуэлл. Давно хотел с тобой встретиться.
Кроуэлл отступил, и толстяк вошёл в комнату. Сел, сложил на круглом животе руки и спросил:
— Ну так как?
Кроуэлл сглотнул слюну.
— Снимков у меня здесь нет, Бишоп.
Толстяк ничего на это не сказал. Медленно разомкнул руки, не спеша, словно за носовым платком, полез в карман, но вместо платка в руке у него оказался небольшой пистолет-парализатор. От голубой стали веяло холодом.
— Может, всё-таки подумаешь, Кроуэлл?
На печальном, бледном лице Кроуэлла проступил холодный пот, от этого оно стало ещё печальней. Шея будто налилась свинцом. Он попытался было включить свой мозг, но мозгу стало вдруг невыносимо жарко, мозг был скован цементом страха, безжалостного и внезапного. Внешне это никак не проявилось, однако в глазах у Кроуэлла Бишоп, пистолет, комната запрыгали вверх-вниз.
И тут в поле его зрения попала… штуковина. Бишоп передвинул на пистолете штифт предохранителя.
— Ну так куда стрелять? Могу в грудь, могу в голову. Говорят, если парализует мозг, умираешь скорее. Лично я предпочитаю целиться в сердце. Так куда?
— Не торопись, — небрежно сказал Кроуэлл.
Медленно-медленно он отступил назад. Сел, не забывая ни на миг о том, что палец Бишопа дрожит на спусковом крючке: стоит чуть нажать, и всё кончено, будешь благодарить за то, что получил доступ к величайшему изобретению нашего времени.
Огромное лицо Бишопа оставалось неподвижным. Только двигалась из стороны в сторону сигара.
— Брось, Кроуэлл. Нет времени болтать.
— Наоборот, куча времени, — спокойно возразил Кроуэлл. — У меня есть для тебя идеальное оружие. Хочешь верь, хочешь нет. Взгляни вон на ту машину на столе.
Голубея сталью, пистолет неподвижно смотрел на него. Бишоп скосил глаза на стол, снова вперил взгляд в Кроуэлла.
— Ну и что? — процедил он сквозь зубы.
— А то, что, если меня выслушаешь, ты станешь самым крупным воротилой в пластиковом бизнесе на всём Тихоокеанском побережье. Ведь тебе этого хочется, правда?
Глаза Бишопа открылись немного шире, сузились снова.
— Тянешь время?
— Послушай, Бишоп, я и сам понимаю, что деваться мне некуда. Потому и беру тебя в долю… в смысле этой моей проклятой штуковины. Всё никак не придумаю для неё названия.
Как перегревшаяся центрифуга отчаяния, работал мозг Кроуэлла, отбрасывая одну легковесную идею за другой. Но одна мысль упорствовала: тяни время, пока не появится возможность вырвать пистолет, морочь ему голову. Морочь, сколько сможешь. Ну, а теперь…
— Она… она убивает радиоволнами, — начал придумывать он. — Достаточно отдать ей приказ, и она убьёт, кого я только захочу. Никаких неприятностей. Никаких улик. Ничего вообще. Идеальное убийство, Бишоп. Тебе нравится?
Бишоп покачал головой.
— Ты налакался. Ну ладно, дело уже к вечеру, так что…
— Подожди, — перебил Кроуэлл, вдруг подавшись вперёд; в его серых глазах зажёгся огонёк. — Не шевелись, Бишоп. Ты под прицелом. Машина держит тебя на мушке. Прежде чем впустить тебя, я настроил её на определённую волну. Только пикни — и тебе конец!
Сигара выпала изо рта Бишопа на пол. Рука, державшая пистолет, дрогнула.
Наконец-то! Мускулы Кроуэлла свернулись в одну тугую пружину. Как стрелы полетели слова:
— Берегись, Бишоп! Машина, действуй! Убей Бишопа!
И Кроуэлл швырнул своё тело в сторону. Почувствовал, как отделяется от стула, увидел ошеломлённое лицо Бишопа. Отвлекающий манёвр удался. Пистолет выстрелил. Серебристый луч едва миновал ухо Кроуэлла и, шипя, расплескался по стене. Кроуэлл вытянул руки, чтобы схватить Бишопа, вырвать пистолет.
Но опоздал.
Бишоп был мёртв.
Штуковина опередила Кроуэлла.
У себя в спальне Кроуэлл выпил стаканчик. Потом ещё один. Теперь казалось, что желудок плавает в алкоголе. Но всё равно не удавалось забыть, как выглядел мёртвый Бишоп.
Надо ещё стаканчик пропустить. Он глянул на дверь и подумал: «Очень скоро, в ближайшие несколько минут, телохранители будут ломиться в квартиру, будут искать всего босса. Но… выйти в гостиную, снова увидеть Бишопа на полу, штуковину?» По спине Кроуэлла пробежала дрожь.
Ещё стаканчик, за ним другой, но по-прежнему ни в одном глазу, будто не выпил ни капли; и он начал собирать чемодан, складывать туда одежду. Он не знал, куда отправится, но знал, что отправится обязательно. Уже собрался выходить, когда звуком, похожим на удар гонга, прозвучал сигнал аудиофона.
— Да?
— Мистер Кроуэлл?
— Он самый.
— С вами говорят из «Лавки Чепуховин».
— А-а… как же, помню. Здравствуйте.
— Вы не заглянете в лавку ещё раз? И не захватите с собой штуковину? Боюсь, что вы понесли убыток в этой сделке. У меня появилась штуковина другой модели, гораздо лучшая.
Кроуэлл сглотнул слюну:
— Спасибо, эта работает прекрасно.
Он дал отбой и схватился за голову: ему показалось, что его мозг вот-вот соскользнёт к нему в ботинки. Он и не думал убивать. Всё в нём восставало против одной только мысли об убийстве. И от этого положение его ещё труднее. Эти вооружённые люди, телохранители, не остановятся, даже перед тем, чтобы…
Его нижняя челюсть немного выпятилась. Пусть приходят! На сей раз он не побежит. Нет, он останется в городе, будет себе спокойно передавать последние известия, словно ничего не произошло. Как ему всё это надоело! Пусть его убьют, ему всё равно. Он будет просто счастлив, когда они нацелят на него пистолеты.