Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Земля, позабытая временем - Эдгар Райс Берроуз на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

- К тому же, - заключил он, - Ольсон наверняка сказал нарочно, чтобы самому съесть все бифштексы.

За столом мы обсуждали планы на будущее, но все эти разговоры носили чисто теоретический характер: мы пока имели слишком мало информации. Если вся эта страна населена такими или похожими чудовищами, то оставаться долгое время здесь невозможно, так что мы решили продолжать исследование ровно столько, сколько нужно, чтобы найти свежую воду и запастись мясом и фруктами, а затем вернуться тем же путем через туннель под скалами в открытое море.

И вот, наконец, мы улеглись на наши узкие койки с надеждой в душе, счастливые и умиротворенные, с полными желудками и проснулись наутро отдохнувшими и с зарядом оптимизма. Нам неожиданно легко удалось отчалить как мы позже узнали, ящеры выходят на охоту ближе к полудню. С полудня до полуночи они проявляют наибольшую активность, а с рассвета примерно до девяти часов утра - наименьшую. По правде говоря, за все то время, что мы готовились к отплытию, мы не увидели ни одного из них, но я все-таки предусмотрительно приказал занять свои места орудийному расчету на случай возможного нападения. Я надеялся, хотя и без полной уверенности, что снаряды смогут отпугнуть чудовищ. Деревья были усеяны обезьянами всех размеров и расцветок, а один раз нам показалось, что из глубины чащи за нами наблюдает какая-то человекоподобная фигура.

Вскоре после того как мы возобновили наше движение вверх по течению, справа по борту, с южной стороны, показалось устье одного из притоков нашей реки, и почти сразу за ним мы наткнулись на большой остров, пяти или шести миль в длину, а на пятидесятой примерно миле еще на один приток, более крупный, текущий с северо-запада; направление движения основного русла к этому времени изменилось с юго-западного на северо-восточное. Поверхность воды была свободна от пресмыкающихся, да и растительность по берегам стала, другой более редкой. Эвкалипты и акации перемежались с древовидными папоротниками, как будто две разные геологические формации наложились одна на другую. Трава стала менее пышной, хотя отдельные островки цветов пестрели среди зеленого ковра. Животных заметно поубавилось.

Шестью или семью милями дальше река значительно расширилась; перед нами открылось огромное водное пространство, судя по всему - внутреннее море, поскольку береговая линия стала недоступна взгляду. Окружающие нас воды были полны жизни. Попадались и рептилии в небольшом количестве, но в основном вода кишела мириадами рыб.

Вода внутреннего моря была очень теплой, почти горячей; горяча и удушлива была атмосфера над поверхностью моря.

Казалось странным, что за неприступными стенами Капроны плавали айсберги и дул обжигающий холодом южный ветер. Здесь же только легкий теплый и влажный ветерок овевал эти полные жизни воды. Мало-помалу мы начали освобождаться от лишней одежды, оставив на себе лишь самый минимум для соблюдения приличий. Причем нельзя сказать, что тепло исходило от солнца, скорее это было тепло водяной бани.

Мы продвигались вдоль северо-западного берега внутреннего моря, постоянно делая промеры. Море оказалось глубоким, дно его было каменистым и постепенно понижалось по направлению к центру; когда же я попробовал измерить глубину на большом удалении от берега, дна достичь не удалось. Через попадавшиеся на берегу прогалины можно было разглядеть отдаленную скалистую гряду, почти столь же неприступную с виду, как и та, что окружала Капрону с океанской стороны. У меня есть теория, что в далеком прошлом Капрона представляла собой гигантскую гору - возможно, самую большую в мире, - и что в результате вулканического катаклизма вершина горы взорвалась, образовав огромный кратер. Затем, с течением времени, весь массив постепенно опустился на дно моря, оставив на поверхности лишь вершину разрушенной взрывом горы. Окружающие Капрону кольцом скалы, центральное море-озеро, горячие ручьи, питающие его, - все указывало на высокую вероятность подобной гипотезы, да и животный и растительный мир служили веским доказательством материкового происхождения Капроны.

В продолжение нашего плавания вдоль берега лесные заросли перемежались открытыми пространствами, на которых мы видели пасущихся животных. Через подзорную трубу я разглядел большого красного оленя, несколько видов антилоп, стадо травоядных, напоминающих лошадь, а однажды увидел косматую тушу, более всего схожую с бизоном чудовищных размеров. В изобилии здесь было и дичи. Похоже, участь погибнуть от голода нам не угрожала. Однако, завидев нас, животные на берегу тут же умчались прочь, увлекая за собой и тех, что паслись дальше от воды, пока все они не скрылись в мареве отдаленного леса. Лишь гигантский косматый бык остался на месте. Нагнув голову, он следил за нами, пока мы проплывали мимо, а затем продолжил свою "трапезу".

Примерно в двадцати милях от истока реки мы наткнулись на невысокую цепь утесов из песчаника, отражающих своей структурой геологическое строение Капроны и служащих подтверждением моей теории катаклизма, взорвавшего в отдаленном прошлом эту землю. По выходам на поверхность можно было наблюдать, как перемешались в результате взрыва различные геологические слои. Вдоль этих утесов мы плыли на протяжении десяти миль, пока не достигли широкого пролива, ведущего в еще одно озеро. Поскольку нам была необходима питьевая вода, нельзя было упускать возможности исследовать даже самую незначительную часть берега, так что, промерив глубину и убедившись в проходимости пролива, я направил нашу субмарину между скал по обеим сторонам протоки, и мы оказались в исключительно удобной и радующей глаз каждого настоящего моряка гавани, пригодной для стоянки на глубине почти у самого берега.

Пока мы плыли вдоль берегов бухты, двое из немцев снова заметили на берегу человека или человекоподобное существо, следившее за нами из небольшой рощицы ярдах в ста от воды. Вскоре после этого мы увидели небольшой ручей, впадающий в бухту. Это был первый ручей, обнаруженный нами с момента выхода из реки в озеро, и я решил сделать, в нем пробу воды. Для высадки необходимо было подвести подводную лодку как можно ближе к берегу, поскольку и в этих водах, хотя и в меньших количествах, встречались хищные ящеры. Я приказал забрать в танки воды для погружения примерно на один фут и направил судно самым малым ходом прямо на берег, рассчитывая, в случае касания донного грунта, на имеющийся запас подъемной силы; но ничего этого не потребовалось, нос лодки мягко вошел в прибрежные камыши, а корма осталась на плаву.

Мои ребята все были вооружены винтовками и пистолетами, с достаточным количеством патронов у каждого. Я направил на берег одного из германцев с причальным тросом и двух человек наших для прикрытия, поскольку недолгое пребывание на Капроне, или Каспаке - так, как позже мы узнали, называется эта страна, - научило нас каждую секунду остерегаться внезапной опасности. Но вот причальный трос обмотан вокруг дерева и опущен кормовой якорь.

Как только бош со своей охраной возвратился на борт, я отдал распоряжение всему экипажу, включая и фон Шенворца, подняться на палубу. В своем обращении к ним я разъяснил, что настало время прийти к определенной договоренности, которая позволила бы избавиться от разделения на пленных и победителей. Действительно, в нашем положении само существование и выживание во враждебной среде зависело от общих усилий, мы попали в новый мир, настолько удаленный от причин и следствий мировой войны, как если бы нас разделяли с прежней жизнью миллионы миль и миллионы лет.

- Нет никакой причины переносить все наши расовые и политические распри на почву Капроны, - настаивал я. - Немцы могут перебить всех англичан на борту или наоборот, но это не окажет ни малейшего влияния на исход даже самой незначительной стычки на Западном фронте или на мнение обывателя в любой из враждующих или нейтральных стран. Таким образом, я ставлю вопрос ребром: должны ли мы все забыть прежнюю вражду и действовать сообща или оставаться разделенными на два лагеря и тем самым наполовину понизить налги возможности на выживание, а может быть, и вообще потерять надежду на спасение? Могу еще добавить, если вы этого еще не осознали, что шансов увидеть снова родные края у нас и так не больше одного из тысячи. Правда, теперь с провизией и водой проблем больше нет, мы вполне способны обеспечить ими корабль на длительное плавание, но у нас почти не осталось горючего, а без него мы не сможем добраться до океана, так как только субмарина способна пройти через туннель в стене скал. Так что же вы решите? - С этими словами я повернулся к фон Шенворцу.

Он поглядел на меня в своей обычной недоверчивой манере и осведомился, каким будет статус немцев в том варианте, если мы сумеем найти путь спасения "У-33". Я ответил, что если мы все дружно будем трудиться. Для достижения этой цели, мы сможем покинуть Капрону равными в правах. Кроме того, я внес предложение, при успешной, хотя и маловероятной, нашей операции спасения, направить подлодку в один из нейтральных портов и отдать себя в распоряжение властей. В этом случае мы, по всей вероятности, будем интернированы до конца войны. К моему удивлению, он согласился принять мои условия, так что мы могли теперь рассчитывать на поддержку германцев в общем деле.

Я поблагодарил его, а затем опросил одного за другим всех остальных членов его команды. Каждый из них дал слово соблюдать соглашение, которое я предложил. Было решено, в общих интересах, сохранить военную дисциплину и организацию: я - командир, Брэдли и Ольсон - заместители, фон Шенворц - мой третий заместитель и командир немецкой группы. Мы, четверо, составляли военный совет и суд для разбора и наказания виновных в нарушении дисциплины и устава, вплоть до смертной казни.

После этого я приказал раздать германцам оружие и боеприпасы, Брэдли и пять человек экипажа остались караулить корабль, а все остальные сошли на берег. Первое, что мы сделали, это взяли пробу воды из ручья. К нашей радости, она оказалась вкусной, чистой и холодной. В этом ручье никаких опасных ящеров не водилось, потому что, как я позже узнал, при температуре ниже 70° по Фаренгейту они теряют активность и впадают в спячку. Холодной воды они не любят и стараются держаться от нее подальше. Зато здесь водилась замечательная форель, была масса удобных для купания мест; вдоль ручья росли деревья, напоминавшие наши - ясень, бук, дуб, вероятно, благодаря более низкой температуре воды, питающей их корни, и подходящей температуре воздуха.

Наполнив первым делом все емкости "У-33" чистой питьевой водой, мы Ольсон, фон Шенворц и я в сопровождении еще двоих англичан и двоих немцев отправились поохотиться и разведать близлежащие окрестности. Десять человек вместе с Лиз остались караулить судно. Сначала я хотел оставить и Ноба, но он убежал, догнал нас и был настолько доволен собой, что у меня не хватило духу отослать его обратно. Около пяти миль вдоль ручья мы шли по красивейшей местности, пока не достигли его истока. Среди нагромождения каменных глыб на небольшой поляне из земли било не меньше двух десятков родников с ледяной водой. К северу от поляны на высоту от пятидесяти до семидесяти пяти футов поднималась гряда утесов из песчаника. Высокие деревья, росшие у подножия, почти полностью скрывали ее от нашего взора. К западу простиралась безлесная равнина, там-то мы и встретили нашу первую добычу - большого красного оленя. Он пасся в стороне, вблизи акациевой рощи, и не видел нас. Дав знак молчать и велев всем лечь на землю, я осторожно пополз к животному, сопровождаемый Уайтли. Мы приблизились к оленю почти на сотню ярдов, когда тот вдруг поднял увенчанную рогами голову и насторожил уши. Мы оба выстрелили одновременно и с радостью увидели, что добыча поражена и не двигается. Подбежав к оленю, чтобы добить его ножом в случае необходимости, мы вдруг встали как вкопанные. Уайтли поглядел на меня, а я на Уайтли, а затем оба снова устремили взгляд на убитое животное.

- Чтоб мне провалиться! - произнес он. - Что это за птица, сэр?

- Похоже, Уайтли, здесь кто-то что-то напутал, - сказал я, - какой-то из подручных Господа, отвечающий за сотворение слонов, оказался временно отвечающим за сотворение ящериц.

- Что это вы такое говорите, сэр, - отозвался Уайтли, - уж не кощунствуете ли вы?

- Не более, чем эта тварь, которая жрет нашу добычу, - ответил я.

Как бы этот зверь ни назывался, он завладел нашим оленем и пожирал его, отрывая огромные куски и глотая их не прожевывая. Существо это представляло собой гигантскую ящерицу по меньшей мере десяти футов высотой, с длинным мощным хвостом, равным по длине туловищу, могучими задними и короткими передними лапами. Когда оно выскочило из рощи, манера передвижения его больше всего напоминала кенгуру, который использует для этого задние лапы и хвост. При остановке чудовище как бы сидело на хвосте. Голова была удлиненной и толстой, с тупым рылом, пасть начиналась аж за уровнем глаз и была усеяна длинными острыми зубами. Чешуйчатое тело было покрыто черными и желтыми пятнами неправильной формы около фута в диаметре. Пятна эти были окаймлены красными полосками примерно в дюйм шириной. Брюхо и нижняя часть живота были зеленовато-белого цвета.

- А не шлепнуть ли нам эту птицу, сэр, - предложил Уайтли.

Я приказал ему приготовиться и стрелять по команде: он - в сердце, я - в позвоночник.

Наши выстрелы прозвучали одновременно. Зверюга подняла голову, огляделась, увидела нас, издала душераздирающее шипение, перешедшее в вопль, и бросилась на нас.

- Полундра, Уайтли, - завопил я, повернулся и бросился наутек.

Мы находились примерно в четверти мили от остальных, но они должны были видеть нас, хотя и лежали в густой траве. Почувствовав неладное, они, все как один, вскочили на ноги и бросились навстречу нам. Впереди несся Ноб. Чудовище быстро догоняло нас, когда Ноб, метеором пролетев мимо меня, бросился прямо на ужасного ящера. Я пытался остановить его, но он не обратил на мою команду ни малейшего внимания, а я, в свою очередь, не мог позволить Нобу принести себя в жертву. Я повернулся к чудовищу лицом. Оно, впрочем, проявило к моему эрделю существенно большее внимание, чем к нам и к нашим ружьям. Зверь остановился при виде рычащего Ноба и попытался схватить его, Ноб, однако, был слишком быстр для сравнительно неповоротливого гиганта и легко увернулся от своего противника. Забежав сбоку, он вцепился в хвост, допустив тем самым ошибку, которая очень дорого ему обошлась. Внутри этого органа таились мышцы титанической силы, энергия десятка мощных катапульт, чем и не преминул воспользоваться его обладатель. От одного единственного взмаха бедняга угодил в самую акациевую рощицу, из которой выскочил ящер перед тем, как наброситься на нашу добычу. Взмах хвоста оказался последним движением чудовища - жизнь оставила его.

Минуту спустя к нам подбежали Ольсон, фон Шенворц, все остальные и мы с опаской приблизились к распростертой туше. Ящер был мертв; мы убедились, что пуля Уайтли пробила ему сердце, а моя перебила позвоночник.

- Так почему же, черт побери, он сразу не подох? - воскликнул я.

- А потому, - ответил фон Шенворц менторским тоном, - что для животного такого размера и со столь примитивной нервной системой требуется определенное время, чтобы факт его смерти дошел до мозга и отпечатался в нем. Ящер умер, когда в него попали ваши пули, но несколько секунд или даже целую минуту он об этом не знал. Если я не ошибаюсь, это верхнеюрский аллозавр, чьи останки были найдены в центральном Вайоминге, пригороде Нью-Йорка.

Выслушав фон Шенворца, я стал звать Ноба и собирался уже было отправиться на его поиски. По правде говоря, я сильно опасался обнаружить его среди акаций покалеченным или мертвым, но в этот момент он появился среди деревьев с прижатыми к голове ушами, поджатым хвостом, виновато изгибаясь всем телом, целый и невредимый, если не считать нескольких царапин, являя своим видом образец смирения и раскаяния.

Подобрав остатки красного оленя, мы отправились обратно. По дороге Ольсон, фон Шенворц и я обсуждали наши насущные проблемы и решили, что первым делом нам необходим постоянный лагерь на берегу. Внутренние помещения подводной лодки, как каждый может легко себе представить, одно из самых неудобных и неприятных для обитания мест, тем более, что жаркий климат и теплая вода делали пребывание в них почти непереносимыми.

Глава VI

Наше неспешное продвижение по направлению к судну и обсуждение всех этих проблем было прервано громким и легко узнаваемым звуком разрыва снаряда.

- Пушка "У-33"! - воскликнул фон Шенворц.

- Что бы это значило? - поинтересовался Ольсон.

- Боюсь, что у них неприятности, - ответил я, - и нам надо поспешить на помощь. Бросьте это мясо, - обратился я к людям, тащившим оленя, - и за мной!

Мы бегом пустились по направлению к бухте. Пробежав более полумили и не слыша никаких сигналов с корабля, мы постепенно перешли на быстрый шаг; сказывалась усталость и отсутствие тренировки. Тяжело дыша и отдуваясь, мы продвигались вперед, пока, не доходя примерно мили до гавани, не увидели зрелище, заставившее нас застыть на месте. Мы пробирались сквозь более густой, чем обычно в этих краях, лес, как вдруг оказались на большой поляне, в центре которой собралась группа существ, один вид которых заставил бы остановиться самого бесстрашного человека. Эта группа или, вернее, стадо состояло из пяти сотен человекоподобных. Здесь среди человекообразных обезьян были и гориллы этих я определил без труда. Но были другие виды, которых я затруднялся отнести к одной из двух групп - обезьянам или человеку. Некоторые из них походили на тот труп, который мы нашли на маленьком пляже под скалой. Другие принадлежали к менее развитому типу, более близкому к обезьянам по внешнему виду, наконец, третьи имели поразительное сходство с человеком, будучи прямоходящими, не столь волосатыми и с развитыми кистями рук.

Среди всей этой толпы особенно выделялся один, очевидно вождь, по виду близко напоминавший так называемого кроманьонского человека, известного по раскопкам во Франции. Такой же мощный короткий торс, огромная голова с выдвинутой вперед челюстью, покатый лоб, сгорбленная спина, руки короче ног, ноги короче, чем у современного человека, и полусогнутые в коленях. Это существо и еще несколько других, явно низшего, чем предводитель, типа, держали в руках тяжелые дубины, остальные были вооружены лишь тем, чем одарила их природа - клыками и могучими мускулами. Все они были самцами, все обнажены, даже на самых развитых не было никаких украшений. Завидев нас, антропоиды оскалили клыки и с рычанием повернулись в нашу сторону. Я не хотел стрелять без крайней необходимости и попытался обойти их, но когда вожак-кроманьонец разгадал мое намерение, он, очевидно, приписал его трусости и с яростным криком бросился на нас, размахивая дубиной над головой. Другие антропоиды ринулись вслед за ним. Под угрозой быть опрокинутыми и растоптанными я отдал команду стрелять. Первый же залп уложил шестерых, включая вожака. Остальные, помедлив, рассыпались и попрятались в лесу, причем часть из них укрылась в ветвях, а часть - среди деревьев на земле. Фон Шенворц и я обратили внимание, что по крайней мере двое из более развитых человекоподобных забрались на деревья с не уступающей обезьянам ловкостью, в то время как часть представителей этого типа нашла себе убежище на земле вместе с гориллами.

Осмотр тел показал, что пятеро наших противников убиты наповал, а шестой вожак - только контужен. Пуля, пройдя по касательной к его голове, только оглушила его. Мы решили взять его с собой в лагерь. С помощью ремней нам удалось связать ему за спиной руки и приспособить на шею поводок прежде, чем он пришел в себя. Затем мы вернулись за брошенной олениной, но оказалось, что она исчезла с того места, где мы ее оставили.

На обратном пути я с Уайтли шел примерно в ста ярдах впереди в надежде подстрелить что-нибудь съедобное, поскольку все мы чувствовали себя разочарованными и обкраденными. Продвигались мы очень осторожно, и, не имея рядом такой большой компании, были вознаграждены, подстрелив двух больших антилоп не далее, чем в полумиле от гавани. Таким образом, наш отряд с добычей и пленником возвратился к стоянке в хорошем настроении. К северу от места прикола на берегу мы обнаружили около двадцати трупов человекообразных из встреченной нами стаи, которые пытались атаковать Брэдли в наше отсутствие.

Мы решили, что преподали этим обезьянам неплохой урок на будущее, но расслабляться было нельзя ни на секунду - слишком много неизвестных опасностей ожидало нас в этом новом мире.

На следующий день мы принялись за сооружение лагеря. Полночи Брэдли, Ольсон, фон Шенворц и я просидели, обсуждая его будущее устройство. Часть людей мы поставили рубить лес, выбрав для этой цели произраставшую поблизости джарру, чья твердая, хорошо сохраняющяяся древесина вполне подходила для наших целей. Часть людей стояла на страже, меняясь каждый час, с обеденным перерывом в полдень. За эту работу отвечал Ольсон, а мы с Брэдли, фон Шенворцем и мисс Ларю занимались разметкой стен и будущих строений. Закончив разметку, мы присоединились к плотникам, помогая обрабатывать и ошкуривать срубленные стволы. Один только фон Шенворц не составил нам компании. Будучи прусским офицером и дворянином, он не мог опуститься до грубой физической работы в присутствии своих подчиненных, а я не чувствовал себя вправе заставлять его ведь в конце концов все мы работали добровольно. Он провел остаток дня, выстругивая тросточку из ветки джарры и беседуя с мисс Ларю, которая соизволила несколько смягчить свое отношение к барону. К закату у нас уже накопилось достаточно много бревен, обработанных и готовых для завтрашнего строительства. Дикари больше не появлялись, и лишь однажды животный мир Капроны напомнил о своем существовании, когда кошмарная тварь спикировала на лагерь с неба, но быстро ретировалась под градом пуль. Это существо представляло собой, по-видимому, какую-то разновидность птеродактиля и выглядело очень внушительно вследствие своих размеров и свирепого вида. Тогда же произошел еще один инцидент, оставивший у меня на душе более скверный осадок, чем нападение доисторического ящера. Двое лесорубов, оба из германской команды, обрубали сучья со срубленного дерева. Фон Шенворц к этому времени закончил свою тросточку, и мы с ним как раз проходили близ этих немцев. Один их них отбросил в сторону только что обрубленную ветку и нечаянно попал в лицо фон Шенворцу. Ветка не могла причинить ему сколько-нибудь серьезного вреда на лице не осталось даже царапины, тем не менее он страшно рассвирепел и громко скомандовал: "Смирно!" Матрос немедленно выпрямился, повернулся к своему командиру лицом, щелкнул каблуками и отдал честь.

- Свинья! - заорал барон и ударил парня по лицу, перебив ему при этом нос. Я схватил фон Шенворца за руку, прежде чем он успел повторить свой удар; в ответ он замахнулся своей тростью с намерением ударить и меня, но еще до того, как она успела опуститься, я прижал дуло своего револьвера к брюху барона. Должно быть, он прочел в моих глазах, что мне доставит огромное удовольствие спустить курок, воспользовавшись этим предлогом. Фон Шенворц, как и все подобные ему, был в душе трусом, поэтому он опустил занесенную для удара руку и повернулся, собираясь уйти. Я удержал его и перед лицом всех его людей объявил, что подобные действия больше не повторятся ни один человек не будет подвергаться наказанию или побоям иначе, как по приговору суда и согласно тем законам, которые мы приняли. Все это время провинившийся матрос продолжал стоять по стойке "смирно", и по выражению его лица я так и не сумел понять, что ему больше по душе - полученный удар или мое вмешательство в устав кайзеровской армии. Он так и не пошевелился, пока я не приказал ему вернуться на судно и заняться разбитым носом. Только тогда он отдал честь, повернулся и строевым шагом отправился на корабль.

Незадолго до сумерек мы отплыли на середину бухты и бросили якорь в ярдах ста от берега. Я чувствовал, что в таком положении мы будем в максимальной безопасности. Кроме того, я назначил людей в ночные вахты, а старшим поставил Ольсона, приказав ему принести с собой на палубу одеяла, чтобы перехватить хоть немного сна. За ужином мы отведали жареную антилопу и салат из зелени, которую наш кок сумел нарвать близ ручья. За ужином фон Шенворц был угрюм и неразговорчив.

После трапезы все, кроме барона, собрались на палубе посмотреть на окрестности и на ночную жизнь Капроны. Впрочем, посмотреть - это не совсем точно, скорее послушать. Со стороны большого озера до нас доносились шипение и крики бесчисленных тварей. Над нами раздавалось хлопанье гигантских крыльев, а с берега неслись звуки ночных джунглей, влажных тропических лесов палеозоя и мезозоя, когда-то покрывавших всю Землю. Голоса доисторических тварей, однако, перемежались с более близкими к нашему времени - рыком пантеры и льва, воем волков и еще каким-то громогласным рычанием, незнакомым нам и принадлежавшим, как мы потом выяснили, самому страшному из хищников этой "гостеприимной" страны.

Постепенно, один за другим, все разошлись по каютам, и мы остались на палубе вдвоем с мисс Ларю. Она была молчалива, хотя и удостаивала меня ответом на мои вопросы. Мне показалось, что чувствует она себя неважно, и я спросил ее об этом.

- Да, - ответила она, - мне как-то не по себе и больше всего от жестокости и несправедливости всего окружающего. Я ощущаю себя такой маленькой и слабой, беспомощной песчинкой перед лицом всей этой многообразной жизни, этого всеобщего пожирания, дикости и безжалостности. Никогда прежде я не представляла себе, что жизнь может быть такой дешевой и ненужной, как здесь. Жизнь кажется мне просто злой шуткой. Ты либо смешон, либо страшен, в зависимости от того, сильнее или слабее ты своего противника, и по большей части ты просто никому, кроме себя самого, не нужен. Ты маленькая смешная марионетка, дергающаяся на ниточке от колыбели до могилы. Наша беда в том, что мы слишком серьезно сами себя воспринимаем, впрочем, Капрона быстро вылечит нас от этого заблуждения. - Она умолкла и рассмеялась.

- Какую замечательную философскую систему вы придумали, - сказал я. - Как великолепно соответствует она порывам человеческой души, как наполняет, удовлетворяет, облагораживает. Каких чудесных высот могла бы достичь человеческая раса, если бы первый автор подобной концепции сумел донести ее до всех людей и сохранить до нынешних времен.

- Я не люблю иронии, - сказала она, - она свидетельствует о низменной натуре.

- А какую, интересно, натуру вы предполагаете у "маленькой смешной марионетки, дергающейся на ниточке от колыбели до могилы"? - поинтересовался я. - Да и какое все это имеет значение, что вы любите и что не любите. Ведь никому до вас нет дела и вы не должны воспринимать себя серьезно.

Она с улыбкой взглянула на меня:

- Вся беда в том, что мне очень страшно, тревожно и одиноко.

В этих ее словах прозвучало что-то похожее на рыдание. Впервые она так разговаривала со мной. Непроизвольно я накрыл своей рукой ее руку, лежащую на поручне.

- Я знаю, что мы в трудном положении, - сказал я, - но не надо думать, что вы одна. Здесь... здесь есть... один... один человек, который все для вас сделает, - закончил я, запинаясь.

Она не убрала своей руки и со слезами на глазах посмотрела мне в лицо, и в ее взгляде я прочитал невысказанную благодарность за сочувствие. Затем она отвернулась и вздохнула. Очевидно, ее новоиспеченная философия дала трещину, поскольку она явно начинала воспринимать себя серьезно. Больше всего на свете мне хотелось обнять ее и поведать о своей любви; я уже убрал было свою руку с поручня и собирался привлечь ее к себе, но в этот самый момент на палубе появился Ольсон со своими одеялами.

На следующее утро мы принялись за строительство. Все шло прекрасно. Наш пленный кроманьонец вначале доставлял немало хлопот; нам приходилось держать его в кандалах и на цепи, так как он пытался бросаться на тех, кто к нему подходил, но со временем он присмирел, и мы попробовали выяснить, умеет ли он говорить. Лиз проводила с ним много времени, разговаривая и пытаясь приручить, но ее попытки оставались безуспешными.

Завершение построек заняло у нас около трех недель. Наконец лагерь был готов. Он располагался на берегу холодного ручья в двух милях от гавани.

Мы несколько изменили свои первоначальные планы, когда дошли до сооружения ограды. Дело в том, что мы обнаружили поблизости сильно выветрившуюся и полуосыпавшуюся скалу и в нашем распоряжении оказалось более чем достаточное количество плоских обломков. Сложенная из камня стена, окружающая все наши постройки, имела форму квадрата с башнями по углам, что позволяло вести при необходимости перекрестный огонь при нападении на любую из сторон форта. Стена имела в высоту пятнадцать футов, толщину у основания - три фута, наверху полтора.

С момента нашей стычки фон Шенворц ни разу не заговорил со мной, если не считать, так сказать, официальных обращений. Короче, мы с ним находились в состоянии вооруженного нейтралитета, что, впрочем, устраивало меня на все сто.

Вот уже неделю я продолжаю работу над этими записями о наших удивительных приключениях. Заранее прошу извинения за мелкие неточности, в основном хронологического характера, но обилие впечатлений поневоле способствует их появлению. Однако все эти неточности мелкие и особого влияния на мое повествование оказать не могут. Пробежав глазами последние несколько страниц моего дневника, я обнаружил, что забыл упомянуть тот факт, что Лиз все-таки удалось установить речевой контакт с "кроманьонцем". Речь его, конечно, очень скудна и примитивна, но тем не менее это разговорная речь. Имя нашего пленника - Ам или Аам, как он нам сообщил, а вся страна называется Каспак. Когда мы спросили его, как далеко она простирается, в ответ он обвел руками вокруг своей головы, обозначая, по-видимому, этим жестом всю вселенную. Сейчас он ведет себя спокойно, и мы собираемся освободить его, так как он заверял нас, что не позволит своим сородичам причинить нам вред. Нас он называет галу и заявляет, что в скором времени тоже станет галу. Этот момент мне не совсем понятен. Ам говорит, что на севере от нас живет много галу, и, как только он превратится, тоже отправится жить с ними.

Вчера Ам ходил с нами на охоту. Наши ружья и та легкость, с какой мы поражали из них оленей и антилоп, произвели на него огромное впечатление. Все это время мы питались съедобными фруктами, овощами, травами, в основном указанными нам Амом, а дважды в неделю охотились. Часть добываемого мяса мы вялили и складывали про запас на всякий непредвиденный случай, скорее даже не вялили, а коптили. Кроме того, нам удалось собрать большое количество зерна двух разновидностей диких злаков, произрастающих в округе. Один из этих злаков представлял собой гигантскую кукурузу - могучее растение, часто пятидесяти или шестидесяти футов высотой, с початками размером с человека и зернами величиной с кулак. Нам даже пришлось выстроить вторую кладовую, так велики оказались собранные запасы.

3 сентября 1916 г. Ровно три месяца назад пущенная с "У-33" торпеда отправила меня в необычайное путешествие, приведшее нас сюда, в Каспак, с мирной палубы американского лайнера. Мы начинаем потихоньку обживаться на новом месте; никто уже, похоже, не верит, что нам суждено когда-нибудь вернуться в привычный мир. Уверения Ама, что в Каспаке обитают такие же, как мы, разожгли всеобщее любопытство. На прошлой неделе я отправил на разведку несколько человек под началом Брэдли. Ам, которого мы освободили, отправился вместе с ними. Они прошли миль двадцать пять на запад, встретив на пути множество хищных зверей и ящеров и немало человекообразных, которых Ам отсылал прочь. Вот рапорт Брэдли об этой экспедиции:

"День первый. Прошли пятнадцать миль. Разбили лагерь на берегу большой реки, текущей на юг. Дичи в изобилии. Видели несколько новых видов животных, ранее не встречавшихся. Перед самым привалом подверглись нападению огромного волосатого носорога, которого Плессер уложил точным выстрелом. На ужин ели бифштексы из носорога. Ам назвал это животное Атисом. С момента выхода из лагеря до прибытия к месту ночлега шло почти непрерывное сражение. Мозг человека просто не в состоянии охватить все то изобилие хищного зверья в этом затерянном мире, ну и, конечно, еще большее изобилие животных, служащих добычей для хищников.

День второй. Прошли около десяти миль до подножья скал. Пробрались сквозь густые джунгли, растущие вблизи. Наблюдали стадо из человекообразных и более низких по развитию обезьян, причем один из моих людей клялся, что видел среди них белого человека. Сначала они собирались было атаковать нас, но залп из ружей быстро заставил их изменить свои намерения.

Мы взобрались на скалы так высоко, как смог ли; ближе к вершине они абсолютно перпендикулярны и нет ни единой зацепки, ни малейшего выступа для дальнейшего продвижения. Все были разочарованы, так как надеялись увидеть и привлечь внимание какого-нибудь проходящего судна. Кроме того, наша попытка подъема позволила твердо установить тот факт, хотя это вряд ли пригодится нам, что кратер был некогда целиком заполнен водой.

Обратный путь занял два дня и был столь же полон приключений. Мы все начинаем привыкать к ним. Приключения и опасности становятся чем-то обыденным. Пострадавших и заболевших нет".

Я не раз улыбнулся, читая рапорт Брэдли. За эти четыре дня он, без сомнения, пережил больше приключений, чем, скажем, африканский охотник на крупного зверя за всю жизнь, и, тем не менее, описал все это в нескольких строчках. Все верно, мы начали привыкать к приключениям. Не проходило еще ни одного дня без того, чтобы одному или нескольким из нас не угрожала смертельная опасность. Ам научил нас кое-каким хитростям, оказавшимся полезными и позволившим экономить боеприпасы, которые лучше было поберечь для охоты или на самый крайний случай. Теперь мы прячемся под деревьями, если нападет птеродактиль, и скрываемся на них от наземных хищников; кроме того, мы не стреляем по динозаврам, если в запасе нет по крайней мере пары минут, в течение которых можно избежать контакта, - даже пораженные в голову, сердце или позвоночник они сразу не умирают. Попадание же в любую другую часть тела более чем бесполезно: они этого просто не замечают.

7 сентября 1916 г. Со времени моей последней записи произошло немало событий. Брэдли снова отправился в экспедицию к окружающей Капрону стене скал. Он предполагает отсутствовать несколько недель и собирается двигаться вдоль ее основания в поисках подходящего для подъема места. С собой он взял Синклера, Брейди, Джеймса и Типпета. Ам исчез. Его нет уже три дня, но самое удивительное происшествие - это открытие фон Шенворцем и Ольсоном нефтяного источника во время охоты в пятнадцати милях от нас за песчаниковыми холмами. Ольсон рассказал, что там бьет нефтяной гейзер, а фон Шенворц начал подготовку оборудования для очистки нефти. Если это ему удастся, мы получим возможность покинуть Каспак и вернуться в цивилизованный мир. Я даже боюсь поверить этому. Все мы просто на седьмом небе. Дай Бог, чтобы нас не постигло разочарование.

Несколько раз я хотел заговорить с Лиз о своих чувствах к ней, но не осмелился.

Глава VII

На следующий день я сопровождал Ольсона и фон Шенворца в походе к нефтяному гейзеру. Лиз отправилась с нами. Мы захватили с собой массу оборудования, с помощью которого фон Шенворц собирался на месте сделать примитивную установку для перегонки нефти. Мы прошли на "У-33" миль десять или двенадцать вдоль берегов и бросили якорь близ устья нефтяного ручья, впадающего в море, - у меня язык не поворачивается иначе называть это гигантское внутреннее озеро. Здесь мы высадились и прошли еще миль пять по суше до маленького озера, целиком состоящего из нефти, в центре которого бил нефтяной фонтан.

Здесь, у озера, мы помогли фон Шенворцу собрать его аппарат. Эта работа отняла у нас пару дней. Когда все было в порядке и установка заработала, мы возвратились в наш форт, названный "Динозавром", так как я уже начал беспокоиться о том, что Брэдли может вернуться в наше отсутствие. Ольсон, Уайтли, Уилсон, мисс Ларю и я остались в лагере, а фон Шенворц со своей германской командой отправился на подводной лодке обратно к перегонной установке. На следующий день Плессер и с ним еще двое германцев прибыли в лагерь за боеприпасами. По словам Плессера, на них напали дикари, и пришлось истратить много патронов. Кроме того, он попросил разрешения забрать часть вяленого мяса и зерна, объяснив, что они так заняты перегонкой нефти, что на охоту просто нет времени. Я позволил ему забрать все требуемое. Даже тени подозрения не шевельнулось в этот момент в моем мозгу. Германцы возвратились к месторождению, а мы продолжали вести обычную лагерную жизнь.

Дня три не происходило ничего особенного. Брэдли еще не вернулся, от фон Шенворца тоже не было вестей. По вечерам мы с Лиз обычно поднимались в одну из угловых башен и вслушивались в звуки ночной жизни кошмарных веков далекого прошлого. Как-то раз прямо под нами раздался рев саблезубого тигра, и Лиз в испуге прижалась ко мне. Ощутив ее так близко, я почувствовал, как сдерживаемая мною любовь захватывает меня, сокрушая все барьеры скромности и приличий; я обнял ее и покрыл поцелуями ее лицо и губы. Она не попыталась вырваться из моих объятий, вместо этого ее милые руки, скользнув вверх, обняли меня и привлекли мое лицо еще ближе к ней.

- Так вы любите меня, Лиз! - вскричал я. Я почувствовал утвердительный кивок ее головки, прижимающейся к моей груди.

- Скажите мне, Лиз, - умоляюще попросил я, - скажите мне словами, любите ли вы меня?

- Я люблю вас больше всего на свете, - тихо и нежно прозвучал ее ответ.

Сердце мое наполнилось невообразимым счастьем; оно наполняется им каждый раз, когда я вспоминаю эти драгоценные слова, это счастье я буду испытывать до самой смерти. Мое сердце всегда и везде, согреваемое огнем любви, будет биться для той, кто сказал мне: "Я люблю вас больше всего на свете".

Мы долго еще сидели в ту ночь на скамеечке, сооруженной для часового и не занятой, так как пока не было необходимости ставить часовых на всех четырех башнях, и довольствовались одним. В эти часы мы узнали друг друга лучше, чем за все прошедшие с нашей первой встречи месяцы. Она рассказала мне, что полюбила меня с первого взгляда и что никогда не любила фон Шенворца, а их помолвка состоялась по желанию ее родных из чисто деловых соображений.

Это был счастливейший вечер в моей жизни; не думаю, что мне когда-нибудь придется пережить большее блаженство, но все, даже счастье, когда-нибудь кончается. Мы спустились вниз, я проводил Лиз до дверей ее хижины. Там она поцеловала меня, пожелала доброй ночи, а затем вошла в дверь и закрыла ее за собой.

Я отправился к себе и при свете примитивной свечи, которые мы изготавливали из жира убитых животных, долго сидел, еще и еще раз переживая события этого вечера. В конце концов я лег спать и видел счастливые сны.

Когда я проснулся, был день. Уилсон, бывший за повара, поднялся рано и что-то стряпал на кухне. Остальные еще спали. Я встал и, сопровождаемый Нобом, отправился к ручью. Следуя установившимся правилам, я взял с собой и ружье и револьвер, но во время купания меня никто не потревожил, если не считать крупной гиены, множество которых обитало в пещерах песчаниковых холмов к северу от лагеря. Эти зверюги очень свирепы и достигают больших размеров. Мой экземпляр набросился на Ноба, которого горький опыт на Капроне, кажется, сумел научить тому, что осторожность - лучшая часть храбрости. Результатом этого нападения стало то, что мой песик кинулся в воду вслед за мной, предварительно издав устрашающий рык, произведший на гиену эффект, равнозначный тому, какой производит нежная улыбка на разгневанного слона. Пришлось подстрелить этого хищника, и пока я одевался, Ноб успел позавтракать; надо сказать, что ему пришлось по вкусу сырое мясо, к которому он успел привыкнуть во время наших многочисленных охотничьих экспедиций, где ему всегда перепадал лакомый кусочек.

Уайтли и Ольсон были уже на ногах и одеты, когда мы вернулись. Все вместе мы уселись завтракать. Было странно, что Лиз, всегда встававшая раньше всех, еще не проснулась. Забеспокоившись, не заболела ли она, я около девяти часов подошел к ее двери и постучал. Ответа не было. Тогда я повернул ручку и вошел. Постель ее хранила следы сна, одежда лежала там, где она ее оставила, раздеваясь перед сном прошлой ночью, а вот самой Лиз не было. Сказать, что меня охватил "безумный страх за нее - это слишком мягко. Понимая в глубине души, что ее нет в лагере, я тем не менее обшарил каждый квадратный дюйм территории и всех строений, но ничего не обнаружил.

Первую находку удалось сделать Уайтли - это был отпечаток огромной, похожей на человеческую, ступни в грязи близ ручья и следы борьбы. Когда же я обнаружил за стеной форта крошечный носовой платок, стало совершенно ясно, что Лиз похищена. Один из полулюдей-полуобезьян забрался в форт и утащил ее. В то же время, пока я стоял, потрясенный происшедшим, со стороны озера послышался нарастающий ревущий звук. Мы все невольно подняли вверх головы и, секундой позже, последовал сильный взрыв, сваливший нас на землю. Поднявшись на ноги мы увидели, что большая часть западной стены разрушена. Первым от шока оправился Ольсон и сразу же высказал единственно правильное предположение о природе случившегося:

- Снаряд! - воскликнул он. - Здесь, в Каспаке, снаряды имеются только на "У-33". Эти грязные боши обстреливают форт. Вперед! Схватив ружье, он бросился бежать по направлению к озеру. Мы последовали за ним. До озера было больше двух миль, но мы ни разу не остановились, пока не увидели гавань. Самой лодки еще не было видно - мешали песчаниковые холмы. По-прежнему не останавливаясь, мы обогнули бухту справа, взобрались на холм и, наконец, увидели перед собой полную панораму озера. Вдали на пути к реке, по которой мы попали в озеро, виднелась субмарина, изрыгающая из трубы клубы черного дыма. Фон Шенворц преуспел в перегонке нефти! Негодяй нарушил все свои клятвы и бросил нас на произвол судьбы. Он даже обстрелял на прощание форт.

Ольсон, Уайтли, Уилсон и я стояли на вершине холма, безмолвно глядя друг на друга. Такое вероломство казалось невероятным, нам не хотелось верить собственным глазам; лишь разрушенная стена форта окончательно убедила нас в случившемся, когда мы, наконец, вернулись обратно.

Сначала мы предположили, что похищение Лиз - дело фон Шенворца. От него вполне можно было ожидать подобной подлости. Однако следы у ручья заставили нас отбросить эту гипотезу. Было очевидно, что Лиз похитил один из населявших Капрону человекоподобных.

Я немедленно стал собираться на поиски Лиз. Ольсон, Уайтли и Уилсон предлагали мне свою помощь, но я наотрез отказался; скоро должен был вернуться Брэдли и покидать форт в данной ситуации не следовало.

Глава VIII

Расставание было невеселым. Молча пожал я руку каждому из троих остающихся. Даже бедняга Ноб выглядел уныло, когда, выйдя из ворот лагеря, мы пустились по хорошо сохранившемуся следу похитителя. Ни разу не оглянулся я на форт "Динозавр"; ни разу больше не видел я его и, по всей вероятности, никогда больше не увижу снова. Следы вели на северо-запад, пока не достигли оконечности холмов к северу от лагеря, где похититель пошел по хорошо утоптанной тропинке строго на север, в направлении, почти не исследованном нами до этого момента. Это была красивая, довольно ровная местность. Лишь изредка попадались холмы все того же песчаника, да небольшие рощицы, сменяемые открытыми равнинами и лужайками, на которых паслись бесчисленные стада травоядных - красный олень, буйвол, масса разновидностей антилопы, лошади различных видов, размером от крупной собаки до гигантского першерона. Все эти животные мирно соседствовали друг с другом, и даже наше с Нобом появление не вызывало особого волнения. Нам просто уступали дорогу, наблюдали за нами, пока мы проходили мимо, а затем возобновляли свое прерванное занятие.

Тропа привела нас прямо к опушке леса; еще издали я заметил что-то белое, резко выделяющееся на общем фоне. Когда я нагнулся, оказалось, что это обрывок муслина, часть оборки женского платья. Я понял, что это Лиз подает мне знак, что ее несли именно этой дорогой. Этот клочок материи оторван от одной из нижних юбок, которые Лиз использовала как ночные рубашки вместо оставшихся на потопленном лайнере. С нежностью прижав к губам этот кусочек материи, я с удвоенной энергией бросился вперед. Лиз был жива, и я был на верном пути.

В тот день я прошел не меньше двадцати миль; я был достаточно закален и натренирован за время многочисленных охотничьих и исследовательских экспедиций, так что долгие переходы давались мне без особого труда. Десяток раз в этот день моя жизнь подвергалась опасности при нападении ужасных тварей как с суши, так и с воздуха. Правда, не могу не отметить, что чем дальше к северу я продвигался, тем реже встречались крупные ящеры, а более мелкие хищники, наоборот, становились все более многочисленнее.

Время от времени мне попадались еще клочки муслина, что придавало мне дополнительную уверенность, так как нередко я начинал сомневаться в правильности выбранного направления, особенно в местах развилок или пересечения с другими тропами. Ближе к вечеру я вышел к южной оконечности гряды холмов, более высоких, чем встреченные мною ранее, и приближаясь к ним, почуял запах дыма. Что бы это значило? На мой взгляд это могло быть только одно: вблизи находятся люди, причем более высокого уровня развития, чем "кроманьонец" Ам. Кстати говоря, я не раз задумывался над тем, не Ам ли похитил мою Лиз.

Соблюдая все предосторожности, я обогнул гряду в том месте, где она прерывалась резким разломом, как будто чья-то могучая рука вырвала из земли целую скалу и отшвырнула ее в сторону. Еще не совсем стемнело, и пробираясь по краю холма, я увидел в некотором отдалении пламя большого костра, вокруг которого собралось множество людей. Сделав знак Нобу не шуметь, чему он повиновался беспрекословно, на своей шкуре испытав необходимость слушаться в условиях Каспака, я пополз вперед, пользуясь малейшим естественным прикрытием, пока, наконец, не смог из-за кустов отчетливо разглядеть фигуры собравшихся у костра. Это были люди, хотя еще и не совсем такие, как мы с вами. Я бы сказал, что на шкале эволюции они стояли несколько выше, чем Ам, занимая, вероятно, промежуточное положение между неандертальцем и тем, что называется расой Гримальди. Форма головы была явно негроидной, хотя цвет кожи - белый. Большая часть туловища и конечностей была покрыта волосами, а манера держаться и двигаться во многом напоминала обезьян, хотя и в меньшей степени, чем у Ама. Держались они более прямо, а вот руки были существенно длиннее, чем у неандертальца. Наблюдая за ними, я отметил, что они обладают речью, знают огонь и имеют, помимо деревянных дубин, как у Ама, примитивные каменные топоры. Хотя они и стояли достаточно низко по уровню развития, все же это был шаг вперед по сравнению с тем, что мы видели прежде.

Но главное, что приковало мое внимание, - это фигура девушки, облаченной в тонкую муслиновую рубашку, едва доходившей ей до колен и довольно сильно изодранную, особенно в нижней ее части. Это была Лиз, живая и, как я успел заметить, невредимая. Здоровенный детина с толстыми губами и выдающейся челюстью стоял рядом с ней. Он громко о чем-то говорил и размахивал руками. Я был достаточно близко, чтобы слышать его речь, схожую с речью Ама, хотя и более разнообразную - многих слов я не понимал. Однако я сумел уловить общий смысл его разглагольствований, суть которых состояла в том, что именно он нашел и захватил эту галу, что она принадлежит ему, а если кто-то в этом сомневается, пусть выходит с ним биться. Судя по всему, а в дальнейшем оказалось, что так оно и было, я оказался свидетелем весьма примитивной свадебной церемонии. Собравшиеся члены племени смотрели и слушали говорившего с какой-то тупой покорностью, что не удивительно - ведь он был с виду самым могучим из всех присутствующих. Похоже, что никто не собирался оспаривать его права, когда он заявил, а вернее, проревел тоном, не допускающим возражений: "Я Tea, это моя женщина. Кто хочет ее сильнее, чем Tea?"

- Я хочу, - произнес я на языке Ама и выступил вперед, в пространство, освещаемое пламенем костра. Лиз испустила радостный крик и бросилась ко мне, но Tea схватил ее за руку и оттащил назад,



Поделиться книгой:

На главную
Назад