Потерянный континент

Под столом находилась также пара позеленевших и почти сгнивших военных сапог со шпорами. В них лежали человеческие кости ног. Между тоненькими косточками рук сохранилась древняя авторучка, которую, судя по всему, время не затронуло, а записная книжка в металлическом переплете прикрывала косточки указательного пальца.

Зрелище было ужасное и одновременно трагическое — последний обитатель великого Лондона.

Я поднял записную книжку. Листы ее подпортились и слиплись, только местами сохранились предложения и отдельные слова, которые еще можно было прочесть. Первое, что я смог прочесть где-то в середине книжечки:

— Его величество сегодня отбыл… е… чество попала … чера. Бог даст, она не умрет… я воен… губернатор Лон…

А дальше:

— Ужасно… сотни смертей сегодня… хуже, чем бомбард…

Ближе к концу я нашел следующее:

— я обещал его вел… н найдет меня здесь, когда вер… один.

Самый читаемый отрывок был на следующей странице:

— Слава Богу, мы выбили их. Не осталось ни одного … на английской земле: но какой ужасной ценой. Я старался убедить сэра Филиппа уговорить людей остаться. Но они обезумели от страха перед смертью и гнева на врага. Он рассказал мне, что в прибрежных городах все сидят на чемоданах… в ожидании, что их перевезут… Что же станет с Англией, если не останется никого, кто восстановит ее разрушенные города!

И последний кусок:

— …один. Только дикие звери… Лев рычит под окнами дворца. Думаю, люди больше напугались диких зверей, чем смерти. Но они все ушли, все, и куда? Насколько лучше будет на континенте? Все ушли — только я остался. Я обещал его величеству, что когда он вернется, то увидит, что я верен своему долгу: я буду ждать его. Боже, храни короля!

Вот и все. Храбрый и навеки безымянный офицер благородно умер на своем посту, храня верность своей стране и королю. Забрать его смогла только смерть.

Некоторые из отрывков были датированы. По некоторым буквам и цифрам, что можно было с трудом прочесть, я смог вычислить, что конец наступил где-то в августе 1937 года, да и То полной уверенности у меня нет.

Дневник, наконец-то, разъяснил одну из весьма занимавших мое воображение тайн, и я удивился, что не догадался сам об этом — откуда взялись в Англии африканские и азиатские животные.

За годы содержания в зоологических садах, они смогли приспособиться в Англии и к дикому образу жизни, на что, собственно, они и были природой рассчитаны, и получив свободу, начали усиленно размножаться, в отличие от содержащихся в неволе экзотических животных в Пан-Америке, которых становилось все меньше, пока в течение двадцать первого века они не вымерли совсем.

Дворец, если он им был, находился недалеко от Темзы. Комната, где мы были заточены, выходила на реку, и я решил бежать в этом направлении.

О том, чтобы пройти через дворец, не могло быть и речи, но снаружи львов могло и не быть. Стебли плюща, обвивающего окно, были толщиной в мою руку. Я знал, что нашу тяжесть они выдержат, и поскольку скрываясь здесь, мы ничего не выигрывали, то я решил воспользоваться плющом и идти вдоль реки по течению в направлении к катеру.

Естественно, присутствие девушки меня очень связывало. Но оставить ее я не мог, хотя понятия не имел, что делать с ней после того, как мы воссоединимся с моими компаньонами. Я был уверен, что она будет испытывать затруднение и замешательство, но она ведь абсолютно ясно дала мне понять, что никогда не вернется к своим, пока существует опасность стать женой Бакингема.

Я был ей обязан жизнью и, помимо всех других соображений; этого было достаточно. Кроме того, моя благодарность и честь требовали вынести все испытания ради нее. Тем более, она ведь была королевой Англии. Но самым могущественным аргументом в ее пользу было то, что она женщина — женщина в беде — и при этом молодая и очень красивая.

И хотя я тысячи раз мечтал, чтобы она вернулась в свой лагерь, я ни разу не дал ей этого понять, и даже наоборот, делал все, что в моих силах, чтобы услужить ей и уберечь ее. Теперь я все время благодарю Бога за это.

Слушая как львы бродят около закрытой двери, мы с Виктори подошли к окну. Я обрисовал ей свой план, и она уверила меня, что сможет спуститься по плющу без всякой помощи. Если честно, то на мой вопрос об этом она даже слегка улыбнулась.

Выбравшись наружу, я принялся спускаться и в нескольких футах от земли, оказавшись прямо напротив узкого окна, я был поражен звуком жуткого рыка у меня над ухом. Затем громадная когтистая лапа протянулась из отверстия, чтобы схватить меня и в оконном проеме я увидел львиную морду.

Отпустив плющ, я спрыгнул на землю, спасшись от львиной лапы из-за того, что он зацепил толстый побег плюща.

Тварь подняла жуткий шум, разбегаясь и бросаясь на широкий оконный выступ, вцепляясь клыками в камень в тщетной попытке достать меня. Но отверстие было слишком узко, а каменная кладка очень солидна.

Виктори продолжала свой спуск, но я попросил ее остановиться над окном, и когда лев появился вновь, я всадил ему в пасть пулю 33-го калибра. Виктори в ту же секунду скользнула вниз прямо мне в руки.

Рычанье обнаруживших нас зверей, результат моего выстрела — все это вызвало такой рев диких обитателей дворца, что трудно себе представить.

Я боялся, что вскоре разум или инстинкт подскажут им, что следует выйти из дворца, и они двинутся по нашим следам к реке. И действительно, не успели мы достичь ее, как лев обогнул угол строения, откуда мы только что убежали, и встал, озираясь, как бы в поисках нас.

Мы с Виктори припали к земле, прячась в кустах почти на берегу, когда к нему подошли и другие. Животные принялись нюхать землю, но,, к счастью, к нам они не приближались, видимо из-за того, что нас прикрывало окно.

Затем черногривый самец поднял голову, насторожив уши и сверкая глазами, и посмотрел прямо на куст, под которым мы лежали. Я готов был поклясться, что он обнаружил нас, и когда он сделал несколько коротких и торжественных шагов в нашу сторону, я поднял винтовку и прицелился. Но через мгновение, показавшееся нам вечностью, он отвернулся и уставился в другом направлении.

Я испустил вздох облегчения, то же сделала и Виктори. Я смог почувствовать, как трепещет ее тело, так как мы лежали прижавшись так тесно, что даже щеки соприкасались, когда мы смотрели в одну и ту же маленькую щелочку в листве.

Я повернулся к ней, чтобы ободряюще улыбнуться, поскольку лев не увидел нас. И когда я как раз поворачивался, она тоже обернулась ко мне, без сомнения с той же целью. Так или иначе, мы одновременно обернулись, и губы наши встретились. В глазах Виктори появилось удивление, и она отдернула голову в явном смущении.

Я же испытал самое странное ощущение за всю свою жизнь. Необычный трепет пронизал меня, закружилась голова. Это было что-то необъяснимое.

Будучи офицером и вращаясь в лучшем обществе нашей федерации, я естественно, видел много разных женщин. Вместе с другими я смеялся над утверждениями ученых о том, что современный человек в сравнении с мужчинами прошлых лет — холодное и бесстрастное существо, то есть над тем, что любовь как великая страсть больше не существует.

Не знаю, но теперь мне кажется, что они были более правы, чем нам казалось тогда, во всяком случае, если речь идет о современной женщине. Мне доводилось целовать многих женщин — молодых и красивых, средних лет и старых — часто не имея оснований их целовать, но никогда я не испытывал такой странной и в то же время восхитительной дрожи, что последовала за случайным прикосновением моих губ к губам Виктори.

Это явление заинтересовало меня, и мне страшно захотелось продолжить эксперимент. Но какая-то другая, новая и необъяснимая сила остановила меня. Впервые в жизни я почувствовал замешательство в присутствии женщины.

Что могло произойти дальше. Сказать не могу, потому что в этот момент великолепная дьяволица-львица, чьи глаза оказались зорче, чем у ее господина и повелителя, обнаружили нас. Она, рыча и скаля желтые клыки, рысью направилась к нашему укрытию:

Я секунду помедлил, надеясь, что ошибся и что она может свернуть в сторону. Но нет — она перешла на галоп, тогда я выстрелил, но пуля, хоть и попала ей в грудь, не остановила ее.

Взревев от боли и ярости, тварь буквально полетела на нас. Следом за ней шли остальные. Положение наше казалось безнадежным. Мы находились на обрыве над рекой. Дороги к бегству не было, и к тому же я знал, что даже мой современный автомат ничто перед лицом стольких диких зверей.

Оставаться на месте было просто самоубийством. Мы оба встали. Виктори смело встала рядом и я принял единственно возможное решение.

Схватив девушку за руку, я повернулся и в тот момент, когда львица ворвалась в противоположный конец зарослей кустарника, потащил Виктори за собой и прыгнул вместе с ней с края берега в воду.

Я не знал, любят ли львы воду, не знал я и то, умеет ли Виктори плавать, но перед лицом немедленной и ужасной смерти решил попытаться.

В этом месте поток бежал близко к берегу, так что мы тотчас же оказались на большой глубине и к моему глубокому удовлетворению, Виктори тотчас же всплыла наверх, выгребая сильными ударами рук, успокоив все мои страхи на ее счет.

Но облегчение длилось недолго. Львица, как я уже говорил, была сущим дьяволом. Она постояла, уставившись на нас, а затем как молния бросилась в реку и быстро поплыла за нами.

Виктори была впереди меня.

— Плыви на тот берег! — закричал я ей.

Мне пришлось плыть, загребая одной рукой и держа мое драгоценное оружие над головой, что очень мешало мне. Девушка видела, что я плыву много медленнее, чем она, и что львица бросилась в воду, и что же она сделала? Она повернула назад ко мне.

— Давай! — заорал я, — плыви на другой берег и спускайся вдоль по реке, пока не встретишь моих друзей. Скажи им, что я послал тебя и приказал, чтобы они защищали тебя. Давай! Давай!

Но она подождала, пока мы не сравнялись и я увидел, как она вытащила свой длинный нож и зажала его между зубами.

— Делай, как я велел! — рявкнул я, но Она покачала головой.

Львица стремительно догоняла нас. Она плыла молча, подбородком почти касаясь воды, изо рта ее текла кровь. Значит, легкие ее были задеты.

Она была уже почти рядом со мной. Я видел, что через мгновение она достанет меня передними лапами или схватит громадной пастью. Я чувствовал, что пришло мое время, но я собирался умереть в бою. Поэтому я повернулся, лег на воду, поднял винтовку над головой и стал ждать.

Виктори в порыве не менее свирепой смелости, чем преследовавшее нас бессловесное животное, плыла прямо ко мне. Все произошло так стремительно, что я даже не могу вспомнить по порядку калейдоскоп событий. Я знаю, что поднялся высоко в воде и зажав в руке винтовку, нанес чудовищный удар животному по голове, знаю, что видел Виктори со сверкающим лезвием в руке около зверя, что громадная лапа упала ей на плечо и что я камнем ушел под воду.

Я всплыл, все еще сжимая винтовку, и увидел, что на расстоянии руки львица бьется в агонии. Едва я выплыл, как зверь перевернулся, бешено заработал лапами и спустя миг пошел ко дну.

VI

Виктори нигде не было видно. На поверхности Темзы я был один. В этот короткий миг, как мне кажется, я испытал наибольшие душевные мучения, чем в течение всей богатой событиями жизни, и до и после. Всего несколько часов назад мне хотелось отделаться от нее, а теперь, когда ее не стало, я был готов отдать жизнь, чтобы вернуть ее назад.

Я медленно поплыл к тому месту, где она исчезла, надеясь, что может быть, она все же всплывет, и у меня будет возможность спасти ее. Только я повернул в этом направлении, как передо мной забурлила вода и голова ее показалась на поверхности. Я собрался подхватить ее, но счастливая улыбка осветила ее личико.

— Ты не умер! — закричала она. — Я искала тебя на дне. Я думала, что удар, что тебе достался от нее, лишил тебя сил, — и она оглянулась в поисках львицы.

— Ее нет? — спросила она.

— Подохла, — ответил я.

— Твой удар этой штукой, которую ты называешь винтовкой, оглушил ее, — объяснила она, — и тогда я подплыла к ней и вогнала свой нож ей в сердце.

Господи, что за девушка! Мне остается только предполагать, что могла бы в таких обстоятельствах сделать пан-американка. Конечно, им не приходится закаляться в борьбе с невзгодами и опасностями дикой первобытной жизни.

Вдоль того берега, что мы только что покинули, прогуливалось уже десятка два львов, рыча самым устрашающим образом. Вернуться мы не могли и потому поплыли к противоположному берегу. Я пловец сильный, и не сомневался в своих возможностях пересечь реку, но насчет Виктори уверенности у меня не было, поэтому я плыл прямо сзади нее, чтобы в случае необходимости оказать ей помощь.

Конечно, на противоположный берег она вышла не такой свеженькой, как когда только прыгнула в воду. Виктори — чудо. Каждый день приносил тому все новые доказательства. Меня поражали не только ее смелость и жизнеспособность. У нее была голова на прелестных плечах и достоинство! Да, она когда хотела, могла быть королевой!

Она рассказала мне, что на этом берегу львов гораздо меньше, но гораздо больше волков, весной собирающихся в огромные стаи. Теперь они где-то севернее, и нам нечего бояться, если мы и повстречаем нескольких.

Самой первой моей заботой было разобрать и высушить оружие, что оказалось довольно сложно, потому что на мне не было и нитки сухой. Но в конце концов солнце и бесконечное вытирание дали себя знать, хотя масла для смазывания у меня не было.

Мы поели диких ягод и какие-то корешки, что нашла Виктори, и пустились вновь вниз по реке, поглядывая, что творится на одном берегу и нет ли катера около другого; Я думал, что Делкарт, естественно лидер в мое отсутствие, может повести лодку вверх по реке в поисках меня.

В этот день ни катера, ни дичи мы не встретили, и ночь нам пришлось провести под звездами на пустой желудок. От диких зверей нас ничто не защищало, поэтому я большую часть ночи не спал, оставаясь начеку. Но нас никто не потревожил, хотя с другого берега доносился львиный рык, и один раз мне послышался звериный вой несколько севернее нас — должно быть, волчий.

Тем не менее, это была не слишком приятная ночь, и я твердо решил, что если нам доведется еще ночевать под открытым небом, то надо будет обеспечить какое-нибудь укрытие на случай нападения.

К утру я задремал, и солнце было уж довольно высоко, когда Виктори разбудила меня, легонько тряся за плечо.

— Антилопа! — шепнула она мне на ухо, а когда я поднял голову, показала в направлении вверх по реке. Встав на колени, я посмотрел туда и увидел самца, стоявшего на холмике ярдах в двухстах от нас. Между мной и животным было хорошее прикрытие, поэтому, хоть я и мог бы его достать и за двести ярдов, я все-таки решил подойти поближе, чтобы быть уверенным, что добуду мясо, в котором мы так нуждались.

Я преодолел уже около пятидесяти ярдов — животное продолжало мирно пастись — так что я решил подойти еще ярдов на пятьдесят. Вдруг животное подняло голову и посмотрело в направлении вверх по реке. Поведение его показывало, что оно насторожилось из-за чего-то, что мне видно не было.

Поняв, что оно может сорваться и умчаться, и тогда я его упущу, я вскинул винтовку. Но пока я это делал, животное подскочило и одновременно из-за холмика раздался звук выстрела.

На мгновение я обалдел. Если бы выстрел шел снизу по реке, то я бы решил непременно, что это кто-то из моих парней. Но кто бы мог выстрелить из огнестрельного оружия в диаметрально противоположном направлении, кроме нас с «Колдуотера»?

Виктори была сзади, и я махнул ей, чтобы она легла, как и я, за куст. Мы видели, что антилопа мертва, и ждали в укрытии, кто же явится за всей добычей.

Ждать пришлось недолго, и я увидел голову и плечи мужчины, склонившегося над холмиком. Радостно закричав, я вскочил: это был Делкарт.

Услышав звук моего голоса, Делкарт приподнял винтовку, готовясь отразить атаку врага, но через мгновение узнал меня и помчался нам навстречу. Следом за ним шел Снайдер. Они оба были удивлены, увидев меня на северном» берегу реки, но особенно их поразила моя спутница.

Я представил им Виктори, сказав, что она королева Англии. Сначала они подумали, что я шучу. Но когда я рассказал им о своих приключениях, и они поняли, что я искренен, то поверили мне.

Они рассказали, что когда я не вернулся с охоты, они последовали за мной вглубь берега и встретили людей из слоновьей страны и имели короткую и одностороннюю битву с ними. Потом они вернулись на катер с пленником, который и объяснил им, что я, должно быть, попал в плен к людям из львиной страны.

С пленником в качестве проводника они отправились в поисках меня вверх по реке, но медленно продвигались из-за непорядка с мотором, и в конце концов, после того, как стемнело, остановились на ночлег полумилей выше того места, где провели ночь мы с Виктори. Мимо нас они должны были пройти в темноте, и почему я не слышал шум винта, я не знаю. Может быть, правда, это было как раз тогда, когда львы на том берегу подняли совершенно оглушительный шум.

Взяв антилопу, мы все вместе вернулись на катер, где повстречались и с Тейлором; он был счастлив видеть меня живым, как и Делкарт. Что касается Снайдера, то честно сознаюсь, он особого энтузиазма по этому поводу не проявлял.

Тейлор нашел ингредиенты для нашего химического топлива, и именно процесс их дистилляции, а также неполадки в моторе и оказались причиной промедления в Поисках меня.

Пленник Делкарта и Снайдера был мощный парень из слоновьей страны. Не смотря на их уверения, он до сих пор не мог поверить, что его не убьют.

Он уверял нас, что его зовут Тридцать-шесть, а поскольку он едва мог сам досчитать до десяти, то я подумал, что он и понятия не имеет, что значит его имя. Быть может, оно перешло к нему от воинского номера его предка, служившего в английских войсках во время Великой Войны рядовым, а может быть, это был номер какого-то знаменитого полка, где этот предок служил.

Теперь, когда мы воссоединились, мы стали держать совет, чтобы определить, какого курса мы будем держаться в непосредственном будущем. Снайдер все еще был за то, чтобы вернуться в море и возвращаться в Пан-Америку, но более здравое суждение Делкарта и* Тейлора было: нам там не выжить и двух недель.

Столь же скверным вариантом было оставаться в Англии, где в таком случае нам предстояло быть под угрозой нападения диких зверей и людей одновременно. Я предложил пересечь Ла-Манш и удостовериться, не сможем ли мы там обнаружить более просвещенное и цивилизованное население. Я был уверен, что все-таки какие-то следы древней культуры и величия Европы должны оставаться. Может быть, Германия осталась хотя бы такой же, как в двадцатом веке, потому, что как и все пан-американцы, я полагал, что победу в Великой Войне одержали немцы.

Снайдер возражал против этого предложения. Он сказал, что и так скверно, что мы зашли так далеко. Он не хотел бы ухудшать положение, перебравшись на континент. Результатом этих высказываний было то, что я окончательно потерял терпение, и сказал ему, что он будет делать то, что я считаю лучшим, поскольку я намерен осуществлять командование в отряде, а они — мне подчиняться так же, как будто мы все еще на «Колдуотере» в Пан-Американских водах.

Делкарт и Тейлор тотчас же заверили меня, что они ни на секунду не предполагали ничего другого, и что они готовы следовать за мной и подчиняться мне так же, как по ту сторону тридцатого.

Снайдер не сказал ничего, но взгляд его был угрюм. И снова у меня, как и раньше, да и как значительно позже, возникло сожаление, что судьба распорядилась так неудачно, что он стал членом команды катера в тот памятный день, когда мы расстались с «Колдуотером».

Виктори, получившая право голоса на совете, была полностью за поездку на континент, или куда угодно, где она могла бы увидеть что-нибудь новое и испытать новые приключения.

— А потом мы можем вернуться в Велибританию, — сказала она, — и если Бакингем еще не умрет, мы сможем его поймать и убить, и тогда я смогу вернуться к своим, и мы все будем жить в мире и счастье.

Она говорила об убийстве Бакингема с таким же беспокойством, как говорят, например, о предполагаемом уничтожении овцы; она не была ни жестокой, ни мстительной. На самом деле, Виктори была очень милой и женственной женщиной. Но по ту сторону тридцатого человеческая жизнь немногого стоила — наследие тех кровавых дней, когда от восхода до заката тысячи погибали в окопах, когда их укладывали в тех же окопах и прикрывали грязью, когда немцы использовали их тела как дрова и жгли костры, когда уничтожали женщин, детей и стариков, а большие пассажирские суда торпедировали без всякого предупреждения.

Тридцать-шесть, поверив, что убивать мы его не собираемся, был так же счастлив сопровождать нас, как и Виктори.

Никаких приключений при переходе пролива не было, и монотонность путешествия оживлялась чисто детским восторгом Виктори и Тридцать-шесть от безопасного плавания и удаленности от суши.

Вся компания, за исключением, может быть только Снайдера, была в великолепном настроении, смеялась и шутила, или с интересом обсуждала, что нас ждет в будущем: что мы найдем на континенте и каковы его жители — варвары или цивилизованные люди.

Виктори попросила меня объяснить разницу между ними, а когда я попытался это сделать по возможности четко, она воскликнула с веселым смешком:

— Ой, значит, я варварка!

Я не смог удержаться от смеха, согласившись, что да, она варварка. Она не обиделась, приняв это за шутку. Но некоторое время спустя она глубоко задумалась и замолчала. Наконец, она взглянула на меня, сверкнув зубами в улыбке:

— Если бы ты взял эту штуку, что ты называешь «бритва» и срезал волосы с лица Тридцати-шесть, и поменялся одеждой с ним, то ты бы стал варваром, а Тридцать-шесть — цивилизованным человеком. Между вами разница только в оружии. Одень тебя в волчью шкуру, дай нож и копье и отправь в леса Велибритании — как бы тебе могла помочь твоя цивилизация?

Делкарт и Тейлор улыбнулись в ответ на ее слова, а Тридцать-шесть и Снайдер просто покатились со смеху. Тридцать-шесть своей реакцией меня не удивил, но Снайдер смеялся, по-моему, гораздо громче, чем того требовал повод. Вообще, как мне казалось, Снайдер пользовался любой возможностью, даже малейшей, чтобы продемонстрировать мне неповиновение, и я был намерен при первой же попытке по-настоящему нарушить дисциплину всерьез напомнить Снайдеру, что я все еще командир.