— Может, какое-нибудь быстро распадающееся радиоактивное вещество? Или жёсткое излучение?
— Жёсткое излучение в смертельных дозах оставляет следы: гематомы, петехии, изменения в картине крови. Здесь таких изменений нет. И не существует в природе такого радиоактивного вещества, смертельная доза которого могла бы через восемь лет бесследно исчезнуть из организма. Здешний уровень радиоактивности ниже земного. Эти люди не соприкасались ни с каким видом радиации. За это я могу поручиться.
— Но ведь убило же их что-то! — повысил голос Баллмин.
Мак Минн молчал. Нигрен тихо сказал ему что-то. Биохимик кивнул и вышел, обходя ряды сидящих. Нигрен тоже сошёл с возвышения и уселся на прежнее своё место.
— Дела выглядят не блестяще, — сказал астрогатор. — Во всяком случае, от биологов нам помощи ждать нечего. Кто-нибудь хочет высказаться?
— Да.
Встал Сарнер, физик-атомник.
— Объяснение гибели «Кондора» находится в нём самом, — сказал он и посмотрел на всех своими глазами дальнозоркой птицы; при чёрных волосах глаза у него были светлые, чуть ли не белые. — То есть оно там имеется, но мы пока не можем его заметить и расшифровать. Хаос в помещениях, нетронутые запасы, положение и размещение трупов, повреждения вещей и аппаратуры — всё это что-то означает…
— Если вам больше нечего сказать… — неодобрительно бросил Гаарб.
— Терпение. Мы оказались в потёмках. Приходится искать какой-то путь. Пока мы знаем очень мало. У меня такое впечатление, что нам просто не хватает мужества припомнить некоторые вещи, замеченные нами на «Кондоре». Поэтому мы так упорно возвращаемся к гипотезе отравления и вызванного им массового помешательства. Однако в своих собственных интересах — и ради тех, на «Кондоре», — мы должны изучить безоговорочно все факты. Прошу, а вернее категорически предлагаю, чтобы каждый из нас рассказал тут же, сейчас, о том, что больше всего потрясло его на «Кондоре». О чём он никому не сказал. О чём подумал, что нужно это забыть.
Сарнер сел. Роган после недолгой внутренней борьбы рассказал о тех кусках мыла, которые заметил в туалете.
Потом встал Гралев: под грудами изодранных карт и книг всюду были засохшие экскременты.
Ещё кто-то рассказал о консервной банке с отпечатками зубов — будто пытались разгрызть металл. Гаарба особенно поразили каракули в бортовом журнале и упоминание о «мушках». Он не ограничился этим:
— Допустим, что из этого тектонического разлома в «городе» вырвалась волна ядовитого газа и ветер принёс её к ракете. Если вследствие неосторожности люк остался приоткрытым…
— Приоткрыт был только наружный люк, коллега Гаарб. Об этом говорит песок в барокамере. Внутренний был закрыт.
— Его могли закрыть потом, когда уже начали ощущать отравляющее действие газа…
— Но ведь это невозможно, Гаарб. Внутренний люк не откроется, пока наружный открыт. Они открываются попеременно, это исключает всякую неосторожность или небрежность…
— Но одно не подлежит сомнению — это случилось внезапно. Массовое помешательство… Я уж не говорю о том, что случаи психоза бывают во время полёта, в пустоте, а не на планетах, да ещё буквально через несколько часов после посадки. А массовое помешательство, охватившее весь экипаж, могло быть только результатом отравления…
— Или того, что они впали в детство, — проговорил Сарнер.
— Как? Что вы говорите? — Гаарб, казалось, остолбенел. — Или это… шутка?
— Я в такой ситуации не стал бы шутить. Я сказал о впадании в детство потому, что никто об этом не говорил. Однако эта пачкотня в бортжурнале, эти изодранные книги, звёздные атласы, эти с трудом нацарапанные буквы… ну, вы же их видели!
— Но что это значит? — спросил Нигрен. — Вы думаете, что всё это — определённое заболевание?
— Нет. Такого, кажется, и не существует. Верно, доктор?
— Наверняка нет.
Снова наступило молчание. Астрогатор колебался.
— Это может толкнуть нас на неверный путь. Результаты некротических прослушиваний всегда неопределенны. Но я уж и не знаю, может ли нам теперь что-нибудь ещё больше навредить… Доктор Сакс…
Нейрофизиолог описал изображение, полученное из мозга человека в гибернаторе, и, конечно, сказал о слогах, оставшихся в его слуховой памяти. Это вызвало прямо-таки бурю вопросов; их перекрёстным огнём задело и Рогана, поскольку он тоже принимал участие в эксперименте. Но всё это ни к чему не привело.
— Эти чёрные крапинки ассоциируются с «мушками»… — сказал Гаарб. — Постойте-ка. А может, причины смерти были разные? Допустим, на экипаж напали какие-то ядовитые насекомые — в конце концов, невозможно обнаружить следы мелких укусов на мумифицированной коже. А тот, кого нашли в гибернаторе, просто постарался укрыться от этих насекомых, чтобы избегнуть судьбы товарищей… и замёрз.
— Но откуда у него взялась амнезия перед смертью?
— Это потеря памяти, да? А это удалось совершенно точно установить?
— Постольку, поскольку вообще можно считать точными некроптические исследования.
— Так что же вы скажете о гипотезе насчёт насекомых?
— По этому вопросу пускай выскажется Лауда.
Лауда был главным палеобиологом корабля; он стоял, ожидая, пока все утихомирятся.
— Мы не случайно вообще не говорили о так называемых «мушках». Каждый, кто хоть немного ориентируется в биологии, знает, что никакие организмы не могут существовать вне определённого биотопа, то есть доминирующего комплекса, который образует среда и все существующие в ней виды живого. Так обстоит во всём исследованном космосе. Жизнь либо создаёт громадное разнообразие форм, либо вообще не возникает. Насекомые не могли появиться без одновременного развития наземных растений, других организмов, беспозвоночных и так далее. Я вам не буду излагать общую теорию эволюции — думаю, достаточно будет заверить вас, что это невозможно. Нет тут никаких ядовитых мух и никаких иных членистоногих — насекомых, многоножек либо паукообразных. И никаких родственных им форм.
— Но нельзя же утверждать это с такой уверенностью! — закричал Баллмин.
— Будь вы моим учеником, Баллмин, не попали бы вы на этот корабль, потому что провалились бы у меня на экзамене, — невозмутимо произнёс палеобиолог, и все невольно усмехнулись. — Не знаю, как у вас насчёт планетологии, а по эволюционной биологии — неудовлетворительно!
— Получается типичная распря специалистов… стоит ли время на это тратить? — шепнул кто-то за спиной у Рогана.
— Но ведь, может быть, эти насекомые не здешнего происхождения! — упорствовал Баллмин. — Может, их привезли откуда-нибудь…
— Откуда?
— С планет Новой.
Тут заговорили все вместе. Не сразу удалось водворить спокойствие.
— Коллеги! — сказал Сарнер. — Я знаю, откуда позаимствовал свою идею Баллмин. Из рассказа Гралева о лирянах.
— Что поделаешь — не отрицаю авторства, — бросил физик.
— Отлично. Допустим, что на такую роскошь, как правдоподобные гипотезы, нам уже нечего рассчитывать. Что нам нужны гипотезы сумасшедшие. Пускай даже так. Коллеги-биологи! Допустим, какой-то корабль с планет Новой привёз сюда тамошних насекомых. Могли бы они приспособиться к местным условиям?
— Если гипотеза должна быть сумасшедшей, то могли бы, — со своего места ответил Лауда. — Но даже сумасшедшая гипотеза должна объяснять всё.
— То есть?
— То есть она должна объяснить, что изъело всю наружную оболочку «Кондора» и вдобавок до такой степени, что, как мне говорили инженеры, корабль вообще не сможет лететь, пока его не отремонтируют весьма основательно. Или, может, вы думаете, что какие-то насекомые приспособились к потреблению молибденового сплава? Это одно из самых твёрдых веществ во всём космосе. Коллега Петерсен, чем можно пробрать такую оболочку?
— Если она соответствует кондициям, то, собственно, ничем, — ответил заместитель главного инженера. — Можно её слегка надсверлить алмазами, но на это потребуется чуть ли не тонна свёрл и тысяча часов времени. Уж скорее кислотами. Но кислотами неорганическими, и они должны были бы действовать при температуре самое меньшее две тысячи градусов и при участии соответствующих катализаторов.
— А что, по-вашему, изъело броню «Кондора»?
— Понятия не имею. Он бы мог так выглядеть, если б сидел в кислотной ванне при соответствующем нагреве. Но как это было сделано без плазменных дуг и без катализаторов, этого я себе не могу представить.
— Вот вам и ваши «мушки», коллега Баллмин! — сказал Лауда.
— Думаю, что нет смысла продолжать дискуссию, — заговорил долго молчавший астрогатор. — Может, рано было её начинать. Ничего нам не остаётся, кроме как проводить исследования. Разделимся на три группы. Одна займётся руинами, другая — «Кондором», а третья совершит несколько вылазок в глубь западной пустыни. Это максимум возможного, потому что, если даже пустят в ход некоторые механизмы «Кондора», я не могу снять с охраны «Непобедимого» больше чем четырнадцать энергоботов, а третья степень по-прежнему необходима…
Первый
Гнетущая, скользкая чернота окружала его отовсюду. Он задыхался. Отчаянно силился оттолкнуть словно бы невесомые обвивающие его спирали, проваливался всё глубже, с криком, завязшим в раздутом горле, напрасно искал оружие. Он был наг и беспомощен, в последний раз напряг все силы, чтобы крикнуть…
Оглушающий звон вырвал его из сна. Роган вскочил с койки, сознавая лишь одно — что его окружает тьма, в которой неумолчно звенит сигнал тревоги. Это уже не был кошмарный сон. Роган включил свет, натянул комбинезон и побежал к лифту. На всех ярусах у дверей лифтов толпились люди. Отовсюду неслись протяжные звуки сигналов, красные надписи «Тревога!» пылали на стенах…
Роган вбежал в рулевую рубку. Астрогатор, аккуратно одетый, словно днём, стоял у центрального экрана.
— Я уже отменил тревогу, — спокойно сказал он. — Это только дождь, Роган, но вы посмотрите. Очень красивое зрелище.
Действительно, экран, на котором видна была верхняя часть ночного неба, сверкал бесчисленными искрами разрядов. Капли дождя, падая с высоты, ударялись о невидимую преграду силового поля, накрывающую «Непобедимый», словно гигантская опрокинутая чаша, и, мгновенно превращаясь в микроскопические огненные взрывы, озаряли всё вокруг мерцающим светом, похожим на стократно усиленное северное сияние.
— Надо бы получше запрограммировать автоматы… — тихо сказал Роган, совсем уже очнувшись; спать ему расхотелось. — Придётся мне сказать Тернеру, чтобы он не включал аннигиляцию. А то какая-нибудь горстка песка, принесённая ветром, станет будить нас среди ночи…
— Допустим, что это была пробная тревога. Вроде манёвров, — возразил астрогатор, который, по-видимому, был в неожиданно хорошем настроении. — Сейчас четыре. Можете вернуться к себе, Роган.
— Правду говоря, неохота. Может, вы?
— Я уже выспался. Мне хватает четырёх часов. После шестнадцати лет в космосе ритм сна и бодрствования уже не имеет ничего общего с прежним земным ритмом. Я раздумывал над тем, как получше застраховать исследовательские группы. Это ведь довольно хлопотно — тащить всюду энергоботы и развёртывать силовые прикрытия. Что вы об этом думаете?
— Можно выдать людям индивидуальные эмиттеры. Но этим тоже всего не решишь. Человек в силовом пузыре ни к чему притронуться не может… Ну, вы знаете, как это бывает. А если слишком сократишь радиус силовой защиты, так и сам рискуешь обгореть. Я уж такое видал.
— Я даже и о том думал, чтобы не пускать людей и пользоваться роботами с дистанционным управлением, — признался астрогатор. — Однако это годится на несколько часов, на один день, а похоже, что мы тут пробудем подольше…
— Так что вы собираетесь делать?
— Каждая группа будет иметь исходную базу прикрытую силовым полем, но отдельные исследователи должны получить известную свободу действий. Иначе мы так основательно защитим себя от несчастных случаев, что ничего не выясним. Необходимое условие таково: за каждым, кто работает вне силового поля, идёт защищённый человек, который наблюдает за его действиями. Не исчезать с глаз — это первое правило на Регис III.
— Куда вы меня назначите?
— Вы хотели бы работать на «Кондоре»?.. Вижу, что нет. Ладно. Остаётся город либо пустыня. Можете выбирать.
— Я выбираю город. Мне всё кажется, что тайна скрыта именно там…
— Возможно. Значит, завтра — собственно, сегодня: ведь уже светает — вы берёте свою вчерашнюю команду. Я вам добавлю ещё пару арктанов. Ручных лазеров тоже стоит прихватить немного: у меня такое впечатление, что
— Что «это»?
— Если б я знал… Да! И кухню тоже возьмите, чтобы совершенно от нас не зависеть и в случае надобности работать без постоянной доставки с корабля…
Красное, почти не греющее солнце уходило за черту горизонта. Тени гротескных строений удлинялись и сливались. Ветер всё перегонял с места на место песчаные волны среди металлических пирамид. Роган сидел на крыше тяжёлого вездехода и в бинокль смотрел на Гралева и Хена, которые за границей силового поля рылись у подножия черноватого «пчелиного сота». Ремень, на котором висел ручной лазер, наминал шею. Роган передвинул его как можно дальше назад, не отводя глаз от товарищей. Плазменная горелка в руке Хена сверкала, как маленький ослепительный бриллиант. Внутри вездехода послышался ритмически повторяющийся сигнал вызова, но Роган даже головы не повернул. Он слышал, как водитель отвечает базе.
— Навигатор! Приказ командира! Мы должны немедленно возвращаться! — возбуждённо крикнул Ярг, высовывая голову из люка башенки.
— Возвращаться? Почему?
— Не знаю. Они всё время повторяют сигнал немедленного возвращения и четыре раза ЭВ.
— ЭВ?! Ох, все кости у меня одеревенели! Это означает, что нужно поторопиться. Дай мне сюда микрофон и зажги сигнальные огни.
Через десять минут все работавшие вне поля сидели в машинах. Роган повёл свою маленькую колонну с максимальной быстротой, какая была возможна на холмистой местности. Бланк, выполнявший сейчас при нём обязанности связиста, вдруг протянул ему наушники. Роган спустился вниз, в металлическое нутро, пахнущее нагретым пластиком, и, сидя под ветерком из вентилятора, шевелившим ему волосы, слушал, как группа Галлахера, работающая в западной пустыне, обменивается сигналами с «Непобедимым». Похоже было, что надвигается буря. Барометры уже с утра показывали, что давление падает, но лишь сейчас из-за горизонта выползли тёмно-синие плоские тучи. Над ними небо было чистое. На нехватку атмосферных помех жаловаться не приходилось — в наушниках так трещало, что связь шла только морзянкой. Роган ловил группы условных сигналов. Включился он слишком поздно и не мог понять, о чём идёт речь. Понял только, что группа Галлахера тоже полным ходом возвращается на базу, а на корабле объявлена готовность, и всех врачей вызвали на посты.
— Медицинская готовность, — сказал он Баллмину и Гралеву, которые выжидающе глядели на него. — Какой-нибудь несчастный случай. Но, наверно, ничего особенного. Может, обвал случился, кого-нибудь засыпало…
Он говорил так потому, что люди Галлахера должны были заняться геологическими раскопками в месте, установленном предварительной разведкой. По правде говоря, сам он не верил, что произошёл просто обыкновенный несчастный случай во время работы.
От базы их отделяло всего шесть километров, но группа Галлахера, видимо, двинулась к базе несколько раньше: в тот момент, когда показался тёмный вертикальный силуэт корабля, они пересекли совершенно свежие следы гусениц, а при таком ветре следы исчезли бы меньше чем за полчаса. Они приблизились к внешней границе поля и начали сигналить, чтобы открыли проход. Пришлось невероятно долго ждать, прежде чем им ответили. Наконец вспыхнули условные огни, и колонна вошла в зону силового поля.
Группа с «Кондора» была уже здесь. Значит, это её впустили перед ними, а не геологов Галлахера. Стояли вездеходы — одни у пандуса, другие — поперёк дороги, беспорядок был полнейший, бегали люди, по колени увязая в песке, автоматы поблёскивали фонариками. Уже смеркалось. С минуту Роган не мог разобраться в этом хаосе. Вдруг в высоте вспыхнул слепяще белый световой столб. Большой прожектор сделал «Непобедимого» похожим на гигантский морской маяк. Он выискал далеко в пустыне колонну огоньков, колыхавшихся то вверх, то вниз, то в стороны, будто приближалась какая-то флотилия. Снова засверкали огни, указывая проход в силовом поле. Машины ещё не успели остановиться, а сидевшие в них люди Галлахера уже спрыгивали в песок, от пандуса катился на колёсах другой прожектор, сквозь ряды сгрудившихся машин шла группа людей, окружая носилки, на которых кто-то лежал.
Роган растолкал стоявших перед ним в тот момент, когда носилки проносили мимо него, — и остолбенел. В первое мгновение он ещё думал, что действительно произошёл несчастный случай, но у человека на носилках были связаны руки и ноги.
Дёргаясь всем телом так, что скрипели верёвки, которыми он был связан, и широко раскрыв рот, человек издавал какой-то странный скулящий вой. Группа с носилками ушла вперёд, продвигаясь в световом пятне прожектора, а до Рогана, стоящего в темноте, всё ещё доносилось это нечеловеческое скулящее завывание. Белое пятно света с двигающимися в нём фигурками людей уменьшалось, поднимаясь по пандусу: остановилось на широко зияющем отверстии грузового люка. Роган начал допытываться, что случилось, но кругом были люди из группы «Кондора», которые знали не больше его самого.
Прошло немало времени, прежде чем Роган опомнился и навёл хоть некоторый порядок. Вереница машин пошла вверх по пандусу, осветился лифт, толпа, теснящаяся возле него, стала таять; наконец и Роган одним из последних поднялся вверх, вместе с тяжело навьюченными арктанами, спокойствие которых казалось ему коварнейшей насмешкой.
Внутри ракеты протяжно звенели информаторы и внутренние телефоны, на стенах ещё горели сигналы, вызывающие врачей по тревоге, но вскоре они погасли. Коридоры постепенно пустели, часть экипажа спускалась вниз, в кают-компанию. Роган слышал разговоры и шаги в коридорах; какой-то опоздавший арктан тяжело шагал, направляясь к отсеку роботов. Наконец все разошлись, а Роган стоял один, будто парализованный, словно утратив надежду понять, что происходит, и уверившись, что никакого объяснения этому нет и быть не может.
— Роган!
Роган вздрогнул. Этот окрик привёл его в себя. Перед ним стоял Гаарб.
— Это вы? Гаарб… вы видели? Кто это был?
— Кертелен.
— Что?! Это невозможно…
— Я видел его почти до самого конца…
— До какого конца?
— Я был с ним вместе, — неестественно спокойно произнёс Гаарб.
— Исследовательская группа в пустыне?.. — еле выговорил Роган.
— Да.
— И что же с ним случилось?
— Галлахер избрал это место на основании сейсмических зондирований… Мы попали в лабиринт неглубоких извилистых ущелий, — медленно говорил Гаарб, словно не к нему обращаясь, а просто силясь припомнить очерёдность событий. — Там мягкие породы органического происхождения, изрытые водой, масса гротов, пещер… вездеходы пришлось оставить наверху… Мы шли, держась вместе, было нас одиннадцать человек. Феррометры показывали наличие железа в большом количестве; мы его искали. Кертелен думал, что там где-то запрятаны какие-то машины.