Помоги проекту - поделись книгой:
— Дом сгорел, — прохрипел голос. Это была очень старая женщина. Красный свет слабо освещал ее лицо сморщенное, как сухая груша.
— А вы кто такая? — спросил Веланд. Нужно было идти, но что-то его удерживало.
— Я? — она минуту молчала. Набежал ветер и шевельнул седую, окрашенную розовым светом прядь. — Мать.
— Это был несчастный случай?
— Поджог, — ответила она спокойно, так спокойно, что Веланд испугался. Молчание затянулось.
— А нет здесь поблизости другого дома? Я приехал издалека, машина моя сломалась, не знаю окрестностей, — поспешно сказал Веланд.
— Там, — старуха показала направление, — но туда нельзя ходить. Это Жакоб Шарден.
— А кто такой Шарден?
Он должен был уйти, но стоял. Может, потому, что старуха смотрела ему в лицо. Голову она наклонила набок и смотрела снизу вверх так пристально, что Веланд опять почувствовал беспокойство. Ворот расстегнулся на ее груди. Она начала дрожать к тряслась все сильнее. Слезы блеснули в ее глазах, но это не был плач. Веланд оцепенел.
— Муравьи… — выдавила она, наконец.
— Что?!
— Он пасет…
— Что делает? — непослушными губами спросил Веланд.
— Муравьев. Пасет муравьев…
Веланд кашлянул, энергично поправил ремень мешка, кивнул старухе и сказал:
— Это там?
Он пошел, она ответила вслед:
— Там, за скалой Епископа.
Она снова затряслась, как бы сдерживая бурный кашель, и вышла из сарая, до пят укутанная одеялом. Веланд прошел уже несколько шагов и вдруг понял. Это был не кашель, а смех.
Он нервно оглянулся. Старуха все еще стояла на том же месте и смотрела ему вслед. Дрожь прошла у него по спине. Он почти побежал вперед.
IV
У дома была плоская, широкая крыша и темные окна. Приблизившись, Веланд заметил, что над стеной протянута мелкая стальная сетка. Доктор пошел вдоль стены. Удивительно: на четыре фута от нее трава не росла, как будто была выжжена. Мелкий щебень скрипел под ногами. Наконец, в густой тени показалось углубление. Это была калитка, напоминавшая шлюз канала: массивная дубовая плита, обитая жестью и плотно пригнанная к нише. Сбоку виднелся звонок. Веланд нажал его раз, другой, потом третий. Собака исступленно лаяла, но в доме было темно и тихо. Вдруг раздался голос:
— Кто там? Что надо?
В круглом застекленном отверстии блеснул глаз, как будто дверь ожила. Веланд кашлянул.
— Я путешественник, — сказал он поспешно, — машина моя сломалась и стоит на шоссе. Я пошел… не знал дороги… еле нашел постоялый двор, но там одни угли. Мне сказали, что вы тут живете и могли бы меня приютить на ночь…
Веланд боялся, не выдаст ли его акцент. Как же тут через дверь излагать прогрессивные взгляды? Но голос ответил:
— А вы одни?
— Совсем одни.
— А багаж у вас есть?
— Только вещевой мешок.
— Х-ха… «только мешок», — передразнил голос. Зрачок сузился, как острие булавки. — Только мешок, ничего себе. Мешок вы должны оставить снаружи.
Веланд сделал, как было сказано. Он был зол, потому что в боковом кармане мешка лежал портативный фотоаппарат.
Двери приоткрылись. Он увидел голову в старой фетровой шляпе, под шляпой — темное лицо с острым носом.
— Одну минуту, — остановил его хозяин. — А в карманах ничего лет?
— В карманах, — пробормотал Веланд, не ожидавший такого приема. — Ничего, только папиросы и бумажник…
— Ну, ну… — сказал тот и, наконец, впустил его. Дверь была толстая, как у сейфа. Хозяин запер ее. При звуке защелкивающегося замка Веланд весь внутренне подобрался. Начиналась игра.
Двор был бетонирован, ни следа травы, деревьев или другой растительности.
Окна наглухо закрыты ставнями. «Пригнано, как на подводной лодке, — подумал Веланд, — Ну да старику есть, что прятать от мира».
Из будки выскочил огромный пес.
— Лежать! — бросил хозяин и пошел к дому.
На нем был длинный суконный халат, на ногах резиновые туфли. Когда он открыл дверь, Веланд увидел, что в комнатах светло, — значит, профессор еще не спал. Это ставни закрывали окна. В воздухе носился едва уловимый запах каких-то химикалий. В кирпичном камине пылали дрова. Легкой сеткой пепла крошился вишневый жар. На стенах блестели сотни стеклянных трубок и цилиндров. Пол застилали плохо выделанные шкуры: жесткие, с торчащей космами шерстью. Самая большая, тигровая, лежала перед камином. В стеклянных глазах зверя мерцали медовые искры.
Профессор открыл шкафчик, вынул длинный белый хлеб и флягу. Наливая, вино в фарфоровые кружки, разрисованные цветами, он несколько раз посмотрел не столько на самого Веланда, сколько в его сторону, как бы проверяя что-то вокруг него. В конце концов эти взгляды начали беспокоить доктора. Он проследил за взглядом Шардена, но не заметил ничего подозрительного.
— Вы приезжий? — спросил, наконец, профессор, жестом приглашая к столу. Веланд поблагодарил и, намазывая маслом корку хлеба, ответил:
— Да, я ехал на машине из Парижа, но у меня сломался мотор.
— Вы выехали на week-end?.
— На рыбную ловлю, — ответил Веланд.
— Гм, наверное, на форель?
— Да. Шарден добродушно улыбнулся.
— А у вас есть опыт в этом великом искусстве? Простите, что я так бесцеремонно спрашиваю, — добавил он, — но все рыбаки — одна большая семья…
Веланд ответил веселой улыбкой.
— Я начинающий, — сказал он, — но некоторые успехи уже есть…
Веланд потягивал вино, наблюдая, как взлетают искры с рассыпавшихся поленьев. Смех подступал у него к горлу и щекотал гортань. Большое дело — Шарден! И вот он в «крепости», и француз угощает его снедью из своих кладовых!
Веланд стал очень общительным.
— Простите мое вторжение, но… я был так расстроен и голоден, — он улыбнулся, — что даже не представился. Прошу извинить. Моя фамилия Веланд, Дональд Веланд.
Он на мгновение остановился, ожидая вопроса: «Вы американец?». Ответ был готов, но вопроса не последовало.
Вместо этого хозяин, перегнувшись в кресле, подал ему руку и сказал:
— Я рад, что мог вам помочь. Мое имя Шарден.
— Шарден?! — воскликнул Веланд. — Не может быть? Шарден!
От волнения он даже встал.
— Профессор Шарден! Вот необыкновенный случай! И говори после этого, что в цивилизованном мире не бывает чудесных совпадений!
— Вы меня знаете? — спросил хозяин. Он смотрел на Веланда спокойно, как старуха на пожарище. На одно мгновение Веланд как бы повис в пустоте, не находя нужных слов, он начал жестикулировать, пытаясь руками выразить радость и удивление.
— Как же… я ведь биолог… И я работал… Правда, сейчас уже не работаю.
— Ах так? — сказал профессор.
— Мне неприятно об этом говорить, это личное, «семейное» дело, — он как бы силился пошутить, — но я не надписал декларацию лояльности. Я не коммунист, но дело касалось моих принципов. Это противоречит духу конституции. Может быть, я еще куда-нибудь устроюсь. А пока… я в черных списках… Но что же это я все о себе да о себе…
Веланд поднял голову. Взгляд его упал на стену. Среди узких, длинных, плотно запечатанных трубок светилась широкая банка.
— Прекрасная у вас тут коллекция.
Он подошел к стене. В банке, прикрепленной скобками к стеклянной пластинке, виднелись образцы гигантских термитов. Там был рабочий термит, не больше личинки майского жука, и несколько термитов-солдат — огромных, уродливых созданий.
— Вы так думаете? — Шарден встал и подошел к Веланду. — Вы знаете мою работу о термитах?
— Да. Не помню точно, она вышла лет шесть назад, правда?
— Да, тогда я вернулся из Африки…
Сказав это, он резко обернулся, подошел к двери, отворил ее настежь, заглянул в темный коридор и оставил се открытой. Он взял с бюро что-то розовое, резиновое — это был медицинский стетоскоп — и приложил его к стене, потом — ко всем вещам, стоявшим в комнате. Дольше всего он задержался у окна. Веланд следил за ним с глуповатым лицом. Наконец, Шарден бросил резиновые трубки на пол и закрыл глаза.
— Простите, — объяснил он, — нужно принять меры предосторожности…
Веланд, смущенный, поклонился. Он вспомнил, что старуха говорила что-то о муравьях. Что же? Ах да, что Шарден «пасет муравьев». Что значит «пасет»? Что это могло значить? Может, какое-нибудь местное выражение…
— Направляясь во Францию, вы хотели со мной увидеться?
— Нет. Я вообще об этом не думал, но даже и высказать не могу, как я рад этому случаю…
Он замолчал, взглянув в глаза Шардена, и тихо, но с чувством произнес:
— Ваше открытое письмо против бактериологической войны произвело на меня большое впечатление. Такие заявления сейчас очень нужны. Но, простите мою откровенность, то, что вы написали о наших ученых, по-моему, не совсем справедливо. Не надо обобщать. Есть еще у нас порядочные люди…
Он умолк. Не пора ли вспомнить о конференции энтомологов в Лос-Анжелосе? Нет, еще рановато. Шарден снял со стены большую банку.
— Вы знаете, что это? — спросил он.
Веланд, удивленный, замигал глазами. Что это могло значить? Шутка? Экзамен? Шарден сидел спокойно, ожидая ответа. Доктор посмотрел на банку и кашлянул…
— Это кажется, Termes bellicosus?
— Вы неплохой классификатор. Но… Вы знаете, что я делал в Африке?
— Нет…
Снова стало тихо. Тени прорезали глубокие борозды на щеках Шардена.
— Я шесть раз был в Бельгийском Конго. — Может, рассказать вам?
Профессор сложил руки на груди.
— Вы знаете, что такое джунгли? Откуда вам знать. Зеленая, шальная жизнь. Все — трепет, настороженность, движение. В пестрой гуще прожорливых созданий — умопомрачительные цветы, как взрывы красок, покрытые липкой паутиной, и насекомые — тысячи тысяч неизвестных видов. Не то, что у нас в Европе. Их не надо искать. Ночью вся палатка покрыта бабочками с ладонь величиной: упрямые, но слепые, они сотнями падают в огонь. По палатке ползают тени. Ветер доносит незнакомый звуки. Львы, шакалы… Но это еще ничего… Потом наступает слабость и лихорадка. Целым районом джунглей от шестого градуса южной широты управляет древняя семья вождей. За рекой несколько хижин из обожженной солнцем глины и соломы. Там и жил Нфо Туабе. Он не знал английского, откуда ему знать. У меня было два переводчика: один переводил мои слова на диалект побережья, а другой с диалекта на язык бушменов. Нфо Туабе нарисовал мне карту и обозначил на ней границы своих владений. Я спас его сына от сонной болезни. И вот за это…
Не открывая глаз, Шарден вынул из внутреннего кармана блокнот. Веланд увидел страницу, исчерченную красными чернилами, — какие-то запутанные линии.
— Трудно ориентироваться… Здесь джунгли кончаются, как срезанные ножом. Это — граница владений. Я спросил, что же за джунглями, там, дальше. Он не хотел об этом говорить ночью. Пришлось подождать дня. И вот тогда в этой зловонной конуре без окон… вы представить не можете, как там душно… сказал мне, что дальше начинаются муравьи. Белые муравьи, строящие огромные города. Их страна простирается на много километров. Рыжие муравьи воюют с белыми. Они приходят из джунглей гигантской живой рекой. Тогда слоны стадами покидают окрестности. Убегают тигры. Даже змеи. Из птиц остаются только сипы. Муравьи идут так неделю, иногда месяц. Днем и ночью. Ржавым живым потоком. Рыжие муравьи, уничтожив белых сторожей, входят в их город. Они никогда не возвращаются. Что с ними происходит — неизвестно. Но на другой год сквозь джунгли пробираются новые полчища. Так было при его отце, при деде и прадеде. Так было всегда.
Земля в городе белых муравьев очень плодородна. С давних времен люди пытались завладеть ею, огнем уничтожая гнезда термитов, чтобы расширить свои участки, но проигрывали в этой борьбе. Посевы погибали. Тогда они строили шалаши и деревянные изгороди. Но термиты добирались к ним по подземным коридорам и так подтачивали постройки изнутри, что от любого толчка они разваливались. Пробовали и глину. Но тогда вместо рабочих термитов появлялись «солдаты»… Термитники достигают восьми метров высоты. Даже сталь их не берет.
Безглазые мягкие, белые насекомые существуют три миллиона лет, не видя света. Вы знаете эксперимент Колленжера? А исследования Глосса? Белых муравьев изучал Пакард, Шмельц, Кливленд… Но никто из них даже не подозревал… не подозревал…
— Вы понимаете? — прошептал Шарден, придвигаясь к Веланду. — Я спас его сына и за это… О, это был мудрец! Он знал, как отблагодарить по-королевски. Седой, с лицом, как закопченная маска колдун сказал мне:
— Всю равнину на многие мили покрывают термитники — трудно между ними пробираться. Среди миллионов этих окаменевших гнезд, где клокочет слепая жизнь, есть необыкновенное — маленький черный кривой термитник. В нем хранится сердце муравьев.
Больше он ничего не сказал.
— И вы ему поверили?.. — прошептал Веланд.
— Я возвратился в Бом. Купил динамит, кирки, лопаты, заступы, снаряжение; баллоны с серой бикфордов шнур, маски, сетки — все лучшего качества. Две канистры авиационного бензина и целый арсенал всевозможных средств защиты от насекомых. Потом нанял одиннадцать носильщиков и поехал в джунгли. Мы пробирались в них тридцать девять дней. Вначале сбежал проводник, потом переводчик. Бросали вещи и исчезали. Утром, когда я просыпался, молчание, выпученные глаза, перепуганные лица и перешептывание за моей спиной.
Из джунглей мы вышли неожиданно. Внезапно этот дьявольский, душный, бурлящий водоворот листьев, лиан, пресмыкающихся, крикливых попугаев кончился. Куда только хватал глаз — равнина, желтая, как шкура старого льва. На ней конусы термитников.
Здесь мы провели ночь.
Поделиться книгой: