Пенсне для слепой курицы

— Нет, лучше лягу спать. Я рада, что ты вернулся.

В этом я не лукавила. Я действительно была рада, что он здесь и ворочается рядом, блаженно вздыхая во сне. Матвей обладал замечательной способностью засыпать мгновенно, едва коснувшись головой подушки. Всю ночь я обнимала его, как ребенок обнимает любимого мишку, когда родители уже погасили свет и закрыли дверь с другой стороны.

В субботу мы встали поздно. Вечером предстоял выход в свет, намечался день рождения одного певца, который он решил отметить в клубе «Триумфатор». Достойное место для человека, как молью, слегка побитого манией величия.

С чувством глубокого удовлетворения я надела платье. Ранее я с ним мысленно уже рассталась, как со слишком тесным вместилищем своего тела. Матвею нравилось, что жена хорошо выглядит. Я накрутила волосы и оставила их распущенными. Даже на шпильках я была ниже своего мужа.

В начале вечера Матвей не отходил от меня, представляя своим новым знакомым. Но вот появились музыканты, и на большом, выложенном мрамором кругу собрались желающие потанцевать. Музыка полилась тягучая и сладкая, словно сгущенка, и пары под нее медленно вертелись, прилипнув друг к другу.

На первый танец Матвей уступил меня известному телевизионщику. Работа в эфире свернула тому мозги, и он трещал без умолку, будто я была частью его телеаудитории. Было видно, что я ему нравлюсь. Может, я действительно выглядела неплохо. Но после вчерашней встречи с фээсбэшниками во мне образовалась невидимая взгляду червоточина, она разрушала меня незаметно, но неотвратимо.

Поверх мужского плеча я рассматривала людей, которые наполняли зал, и переводила глаза с одного лица на другое. И вдруг… Увидела Егора! Вчерашнего шофера и моего нынешнего связного. Я так сильно вздрогнула, что напугала своего партнера.

— Что такое? — удивился он. — Случилось что-то ужасное?

— Вспомнила страшный сон, — пробормотала я, а про себя подумала: «Какого черта он приперся? По выходным я не обязана встречаться с Горчаковым и доносить на него!» Выходит, за мной теперь постоянно следят? Просто так, на всякий случай, чтобы я не выкинула какой-нибудь фортель. Интересно, что я могу выкинуть? Выйти на сцену, отобрать у певца микрофон и рассказать благородному собранию о том, как вчера на собственной даче меня завербовала ФСБ?

Я снова подняла глаза и уперлась ненавидящим взглядом в Егора. Он же смотрел на меня так, словно я была просто пятном на стене. Дождавшись последних аккордов мелодии, я рассталась с телевизионщиком и поступью Командора направилась к Егору.

— Разрешите вас пригласить? — спросила я голосом, в котором напрочь отсутствовала томность.

Мерзкий тип даже не соизволил кивнуть. Я взяла его за руку и потащила в круг танцующих.

— Белый танец, — сказала я. — Дамы приглашают и поют.

И опустила руки на плечи Егора. На его лице появилось отвращение. Сегодня он выглядел совсем иначе, чем в момент нашей первой встречи: на нем был летний костюм фисташкового цвета, пара прядей на макушке обесцвечена, в правом ухе — маленькая круглая серьга. Я положила голову ему на плечо — это была бесшабашная храбрость из серии: «Эх, помирать, так с музыкой!»

Как только я это сделала, тут же почувствовала резкий рывок — Егор одним движением притянул меня к себе и прижал к своей груди так, что я едва не заорала.

— Никогда больше не афишируйте нашу связь, — сквозь зубы прошипел он мне в самое ухо, пощекотав его зловещими интонациями.

Я думала, что после этого он изо всех сил оттолкнет меня и я пролечу через весь зал, приземлившись на пятую точку. Вместо этого он снял мою руку со своего плеча, отвел ее вбок, сжал пальцы и в такт музыке начал точными сильными движениями бросать меня из стороны в сторону, ловить, поворачивать, прижимать к груди и фиксировать там на пару ударов сердца. «Черт побери! — ахнула я про себя. — Их там учат даже танцевать!»

Мне никогда не доводилось попадать в руки столь умелого партнера. Я была игрушкой в его руках и бессознательно подчинялась чужой воле. Наше сольное выступление закончилось тем, что он положил меня спиной на свое колено, потом легко поднял, повернул за плечи лицом к себе, наклонился и запечатлел на моих губах короткий стерильный поцелуй. При этом в его глазах ничего не отразилось. Вообще ничего. Пустыня Гоби после песчаной бури.

— В понедельник на Казанском, — шепнул он напоследок и быстрыми шагами направился в глубь зала.

Расступившаяся толпа танцующих весело зааплодировала. Я непроизвольно вытерла губы тыльной стороной ладони.

— Что это за мальчишка? — спросил подошедший Матвей и сунул мне в руку бокал с шампанским.

Он был недоволен тем, что на жену обратили внимание, а его в этот момент не оказалось рядом.

— Так, какой-то хлыщ… — неопределенно ответила я.

Мне с трудом удавалось сохранять хладнокровие.

— Танцевать с хорошим партнером — все равно что публично заниматься любовью, — сказал подошедший именинник.

Все афоризмы, которые он знал, были на одну тему. Волосы поп-идола, заплетенные в десятки косичек толщиной с мышиный хвост, разбудили мое воображение. Интересно, сколько времени он сидел в парикмахерской кресле, любуясь на себя в зеркало? Ох уж эти мужчины!

В конце вечера Матвея попросили сыграть на рояле. Он расцвел и, получив в свое распоряжение инструмент и всеобщее внимание, выдал чудесную романтическую мелодию, которую лично я никогда прежде не слышала. Мне она так понравилась, что на время я даже забыла о том червячке, что сидел внутри меня. Музыка уносила в чудесное никуда…

— Он классный парень, твой муж, — шепотом сказал мне на ухо незаметно подошедший сзади Егор. — Жаль, если с ним что-нибудь случится. Не правда ли?

Я резко обернулась, но моего мучителя уже не было. На сегодня он исчез окончательно, снова лишив меня покоя.

Все воскресенье я представляла себе, как буду шпионить за Горчаковым, и это приводило меня в отчаяние. «Почему я? Почему не Липа, например? А это отвратительное предписание забраться к шефу в постель!» Задание явно было с душком, но что же делать?

В понедельник я впервые за время работы на фирме изменила своим принципам и явилась на службу в открытом коротком платье. По моим личным стандартам, это почти что порнография.

Липа даже внимание не обратила на мой вид: все игрища, касавшиеся взаимоотношений полов, она стойко игнорировала. Если ее кто-нибудь не втягивал в спор, конечно. Тогда — берегись. Она могла вогнать в краску кого угодно.

Зато Горчаков, кажется, был слегка озадачен. Еще бы! Я вечно изображала из себя одуванчик, а тут вдруг голые плечи, длинные ноги — с ума сойти.

— Здравствуйте, э-э-э… — сказал он и, замешкавшись на пороге, тупо глядел на меня несколько долгих секунд.

Я в ответ мило улыбнулась и в унисон Липе пропела:

— Здра-а-авствуйте!

Горчаков был моей тайной любовью. Мечтой, причем изначально недосягаемой. Это было примерно то же самое, что влюбиться в какого-нибудь Тома Круза. Горчакова тоже нельзя потрогать руками, хотя каждый божий день я подходила к нему так близко, что чувствовала запах его туалетной воды. Он, конечно, не знал, как я к нему отношусь. Скажи ему кто-нибудь, что он возбуждает в своей исполнительной помощнице жаркие чувства, думаю, он просто не поверил бы.

Горчакову исполнилось тридцать лет. Метр восемьдесят два, приятное лицо со всеми атрибутами мужественности, каштановые волосы, потрясающе выразительные глаза. Короче, у него были все данные для того, чтобы покорять женщин. Но он покорил одну-единственную, свою жену. Ее именем он назвал фирму.

Я ни разу не видела Альбину Горчакову, но мне было достаточно короткого замечания Липы: она красавица, и ей всего двадцать один год. Поскольку их сыну Жене недавно исполнилось три, выходило, что брак для девушки был ранним, а любовь наверняка пылкой. Горчаков постоянно звонил ей по телефону со службы, интересовался, как дела. Заметьте — не она ему, а он ей. Вот что такое примерный семьянин! Я до слез завидовала этой женщине.

Раскрыв блокнот, я написала сверху число, потом цифру 1 и старательно вывела: «Пришел на службу в 10.00, скрылся в своем кабинете». Интересно, может ли эта информация навредить Горчакову? Через полчаса он вызвал меня к себе. Кто-то что-то напутал с последним договором. Пытаясь разобраться в бумажках, я наклонилась над сидящим в кресле шефом, начисто лишив его возможности избежать близости моего декольте.

В разгар нашего диалога в кабинет зашел заместитель Горчакова Степан Потоцкий. Этот сразу оценил мой вид, поцокал языком и, позабыв на время о делах, завел какой-то игривый разговор. Наконец Горчаков напомнил о себе сухим покашливанием, и я ретировалась. На сегодня достаточно. Я записала в свой блокнот еще пару пунктов, не забыв упомянуть визит Потоцкого и звонок шефа жене.

По мере приближения конца рабочего дня на душе у меня становилось все противнее. Одно дело — стучать на нелюбимого шефа, и совсем другое — на любимого мужчину. Листок из блокнота жег мне руки. Я сунула его в сумочку и медленно двинулась в сторону «Белорусской». Все во мне бунтовало против этой поездки. Ноги не шли, сделавшись пластилиновыми, горло пересохло, руки тряслись.

Я немного постояла перед входом в метро, потом плюнула и, достав из сумочки злосчастный листок, бросила его в урну. Отряхнув руки, словно от какой-то гадости, я отправилась гулять по дорогим магазинам. Когда фээсбэшники позвонят (а они позвонят обязательно!), я скажу, что передумала. Что просто не могу предавать своего шефа. Что для меня это настоящая пытка. Лучше уж я уволюсь.

Мысль об увольнении пугала. Уволиться — означает потерять из виду объект своего обожания. Ради чего я должна жертвовать личным счастьем?

Егор дал о себе знать в десять часов вечера. Я только вышла из душа и, включив фен, едва не прозевала телефонный звонок., — Ну? — спросил он, не считая нужным представляться. — Почему вас не было в условленном месте?

От его голоса все мои внутренности мгновенно сжались в комок. Туда же попал и язык. Я еле-еле вытащила его из общей кучи-малы и промямлила:

— Я подумала и посчитала это непорядочным. Ну… следить за своим начальником. Который мне как отец родной…

— Послушайте, девушка, — процедил Егор. — Кажется, вы в субботу плохо меня расслышали. Я кое-что сказал про вашего мужа. Ведь он вам дорог? Хотя бы как материальный источник существования?

— Зачем вы меня пугаете? — возмутилась я. — Это некрасиво!

Егор рассмеялся в трубку, как Фантомас в одноименном фильме — с отчетливыми раздельными «ха-ха-ха».

— Я вас не пугаю, а предупреждаю, — прошипел он. — А предупреждаю я всего один раз. Понятно?

Телефон посылал короткие гудки прямо в мой мозг, лихорадочно искавший способ избежать ловушки. Они угрожают. Матвей — самая близкая мишень. Еще у меня был младший брат в Смоленске, а у него, в свою очередь, умница-жена и двое очаровательных детишек. Я поняла: если что — дело дойдет и до них. Где же выход?

Вторник прошел гораздо хуже, чем понедельник. Несмотря на то, что я снова облачилась в свое старое платье, Горчаков поглядывал на меня с подозрением и разговаривал как-то странно, будто я только что перенесла мозговую горячку. Липа оставалась невозмутимой, словно факир в окружении восторженной публики.

— Жара действует на умственные способности мужчин, — сделала она вывод после того, как Горчаков вышел в приемную, молча постоял на пороге, стушевался и снова скрылся в своем кабинете.

— Мне кажется, его потрясло то, что вчера я пришла на работу полуголой, — честно призналась я.

— Так это ж было вчера. Думаешь, он настолько впечатлительный?

Я пожала плечами. И тут на моем столе зазвонил телефон. Это снова оказался Егор. Наверное, он решил начать психическую атаку.

— Марина Александровна? Надеюсь, вы сегодня придете?

— Нет, не приеду, — дрожащим голосом заявила я. — Я же вам все популярно изложила вчера.

— И не передумали? — с преувеличенным сожалением сказал он. — Наверное, я плохо все объяснил. Ну ничего, в следующий раз постараюсь сделать это более доходчиво.

Я положила трубку на рычаг, попав только с третьего раза. В горле у меня стоял ком, я готова была разреветься. Две слезинки повисли у меня на ресницах. В этот момент в поле моего зрения снова появился Горчаков.

— Что случилось? — тревожно спросил шеф, подходя к моему столу.

— Ничего, — пробормотала я. — Все в порядке.

— Я же вижу, что нет.

— Какой-то тип добивается от нее взаимности, — сказала со своего места Липа, нимало не смущаясь. — Наверняка чем-нибудь шантажирует. Я права, Мариша?

— А вы разве не замужем? — растерянно спросил шеф.

Липа фыркнула, собирая свой портфель, я предпочла просто кивнуть.

— И что ваш муж, он… м-м-м… никак не реагирует на ситуацию?

Липа жизнерадостно попрощалась с нами и вышла из офиса. Слезинки сорвались с ресниц и покатились по щекам, подгоняемые следующими.

— Он… Он ничего не знает, — пробормотала я, пытаясь остановить слезы.

Почему-то мне казалось, что, проявляя ко мне повышенное внимание, Горчаков как бы играет на руку фээсбэшникам.

— Я не могу вам чем-то помочь? — неуверенно спросил шеф.

— Нет, ну что вы, Сергей Алексеевич! Мне так неловко. Я сама разберусь. Но все равно спасибо за предложение.

Воспользовавшись тем, что рабочий день уже кончился, я стремглав выскочила из офиса и, зорко оглядевшись по сторонам, ринулась в сторону метро. Остановилась у газетного лотка, чтобы отдышаться. Люди спешили по своим делам, сосредоточенные и уставшие. Но мне почему-то казалось, что среди них обязательно есть некто, интересующийся моей персоной. Едва я об этом подумала, как ко мне подскочил щуплый парнишка лет четырнадцати.

— Марина Александровна? — громко спросил он. — Меня послали передать вам это.

Он подождал, пока я разверну протянутую бумажку. На ней был отпечатан номер телефона, абсолютно мне незнакомый.

— Вас просили сегодня после десяти позвонить до этому телефону и представиться. Просто назовите свою фамилию, и все. Обещаете?

«Они с ума сошли, — подумала я. — Вербуют детей». А вслух сказала:

— Обещаю.

Пацан в ту же секунду испарился, а я спрятала бумажку в одно из отделений кошелька. Шпионские страсти, черт побери! Удастся ли мне отделаться от этих типов? Поверят ли они, что я не разболтаю Горчакову о слежке? Ведь логично предположить, что, если я отказалась следить за ним, федералы поставят на это дело кого-то другого. Того же Потоцкого, к примеру. Почему нет? А я возьму и предупрежу шефа. Может быть, поэтому они продолжают нажимать на меня?

Я старалась гнать от себя плохие мысли. Едва пришла домой, как позвонил Матвей. Он был в хорошем настроении, передал мне по проводам тысячу поцелуев и пообещал вернуться не поздно.

— У тебя там все нормально? Ничего подозрительного? — не удержалась я от вопроса.

— В каком смысле — подозрительного? — засмеялся он. — Ты что, смотрела сериал про инопланетян?

Чтобы избавиться от плохих предчувствий, я занялась уборкой квартиры. Ничего не помогало — мысль о предстоящем звонке выводила меня из равновесия. Я разбила вазу и пролила на ковер воду. Стрелки на часах еле-еле двигались. Ровно в десять вечера я сняла трубку и, развернув бумажку, полученную конспиративным способом, набрала записанный номер.

К телефону долго никто не подходил. Потом женский голос, до омерзения визгливый, выкрикнул:

— Алло! Кто это? Кто говорит?!

Следуя указаниям, я четко выговорила: \ — Это Марина Александровна Заботина.

Женщина на том конце провода ахнула и, кажется, впала в истерику.

— Это его жена! — рыдая, прокричала она кому-то и, по всей видимости, швырнула трубку на стол.

Раздался звук удара обо что-то твердое, затем какое-то шуршание, шепот, и другой женский голос, более спокойный, произнес:

— Алло! Вы жена Матвея?

— Да, — сказала я, чувствуя, что все тело покрывается гусиной кожей.

— Как вы узнали, что он здесь?

— Как я узнала? — глупо переспросила я. Что я могла ей сказать?

— Вы уже в курсе случившегося?

— Нет, а что случилось? — Если бы мой голос сейчас слышал доктор, он прописал бы мне таблетки от ларингита. Я охрипла за одну секунду — Ваш муж… Как бы это сказать… Знаете, он умер.

— Умер?! Матвей? Вы шутите?!

Но я уже знала, что моя собеседница не шутит. Она еще что-то говорила, но я уже не слышала. Меня охватила странная слабость, исчезли все цвета, кроме белого — перед глазами завертелись белые мушки, словно снег, подхваченный ветром, белые стены надвигались на меня со всех сторон…

Кажется, и кричала. Кажется, кто-то стучал в дверь. Я, вероятно, открыла, потому что помню лицо своей соседки — искаженное неподдельной тревогой. Потом была машина, дорога, молодые небритые санитары с опухшими глазами — то ли от недосыпа, то ли с перепоя. Меня несли на носилках по бесконечным лестницам, и я тонула и выныривала из своего белого кошмара, пока наконец не пришла в себя в больничной палате.

Рядом со мной на тумбочке лежал огромный букет роз, а на стуле сидела серьезная Липа и держала меня за руку. Летнее солнце шествовало по небу медленно и важно, милостиво бросая свои лучи в открытое окно.