Музыка, звучащая в крови

Он расстегнул халат и сбросил его на пол. Все тело у него было расчерчено белыми пересекающимися линиями. На спине вдоль позвоночника эти линии уже начали образовывать твердый гребень.

– Боже правый! – вырвалось у меня.

– Еще немного – и мне уже нельзя будет появляться нигде, кроме лаборатории. В таком виде невозможно бывать на людях. А в больнице, как я говорил, просто не поймут, что со мной делать.

– Но ты… Ты же можешь переговорить с ними, сказать, чтобы они действовали не так быстро, – предложил я, понимая, что произношу весьма странные вещи.

– Да, могу. Но они не обязательно меня послушаются.

– Я думал, ты для них бог или нечто вроде этого.

– Те, кто подключился к моим нейронам, на самом деле не очень важные фигуры. Просто исследователи или что-то в этом духе. Они знают о моем существовании, знают, кто я такой, но это не означает, что они убедили тех, кто стоит на верхних ступенях иерархической лестницы.

– У них идут дебаты?

– Похоже на то. Однако все не так плохо, как тебе кажется. Если вновь откроют мою лабораторию, у меня будет и дом, и рабочее место. – Он выглянул в окно, словно высматривал кого-то внизу. – У меня больше никого нет. Кроме них. И они ничего не боятся, Эдвард. Никогда в жизни я не чувствовал ни с кем такого родства. – Снова блаженная улыбка. – Я в ответе за них. Я им как мать.

– Но ты же не знаешь, что они будут делать дальше.

Он покачал головой.

– В самом деле, Верджил. Ты говорил, что это цивилизация…

– Тысяча цивилизаций!

– Тем более. А цивилизации, как известно, нередко кончают плохо. Войны, загрязнение окружающей среды…

Я словно хватался за соломинку, пытаясь унять растущую панику. Мне явно не хватало опыта, компетенции, чтобы охватить происшедшее во всей его потрясающей грандиозности. То же самое относилось и к Верджилу. Когда дело касается глобальных проблем, менее проницательного и способного на зрелые решения человека даже представить себе трудно.

– Но рискую только я один.

– Ты не можешь знать этого наверняка. Боже, Верджил, посмотри, что они с тобой делают!

– Со мной! Только со мной! – выкрикнул он. – Ни с кем другим!

Я покачал головой и поднял руки, признавая свое поражение.

– Ладно. Ну откроет Бернард лабораторию, ты переселишься туда и превратишься в подопытную морскую свинку. А что дальше?

– Они не приносят мне вреда. Я сейчас больше, чем старый добрый Верджил Улэм. Я – целая галактика, черт побери! Сверхпрародитель!

– Ты, может быть, имеешь в виду сверхинкубатор?

Он пожал плечами, не желая ввязываться в спор.

Всего этого мне оказалось более чем достаточно. Выдумав какие-то нелепые оправдания, я распрощался с ним и ушел. Потом долго сидел в холле внизу, успокаивая нервы… Кто-то должен убедить его. Но кого Верджил послушает? Он виделся с Бернардом…

И того, похоже, история Верджила не только убедила, но еще и очень заинтересовала. Люди типа Бернарда обычно не подталкивают верджилов улэмов этого мира к необдуманным действиям – за исключением тех случаев, когда чувствуют, что ситуацию можно обернуть себе на пользу.

Всего лишь догадка, но я решил попробовать. Подошел к уличному телефону, воткнул в щель кредитную карточку и позвонил в «Генетрон».

– Будьте добры, разыщите, пожалуйста, доктора Майкла Бернарда, – обратился я к секретарше.

– Простите, кто его спрашивает?

– Это его секретарь из «Телефонного сервиса». Поступил крайне важный звонок, а его бипер, видимо, не работает.

После нескольких минут ожидания Бернард взял трубку:

– Кто вы такой, черт побери? У меня нет никакого секретаря в «Телефонном сервисе».

– Меня зовут Эдвард Миллиган. Я друг Верджила Улэма. Нам, похоже, нужно встретиться и кое-что обсудить.

Договорились о встрече на следующее утро. По дороге домой я пытался придумать себе какое-нибудь оправдание, чтобы не выходить на работу еще один день, потому что я совершенно не мог думать о медицине и пациентах, которые заслуживали гораздо большего внимания.

Я испытывал чувство вины, озабоченность, злость и страх.

В таком душевном состоянии меня и застала Гэйл. Я нацепил маску спокойствия, и мы вместе приготовили ужин. Потом, обнявшись, долго стояли у выходящего к заливу окна, глядя, как зажигаются в сумерках городские огни. Несколько скворцов из оставшихся на зиму еще прыгали по увядшей лужайке в последних отблесках дневного света, потом унеслись с налетевшим порывом ветра, от которого задрожали стекла.

– Что-то случилось, Эдвард? – мягко спросила Гэйл. – Ты сам расскажешь или будешь и дальше делать вид, что все нормально?

– Просто настроение неважное, – ответил я. – Нервы. Работа в больнице.

– О Боже, я поняла, – сказала она, садясь в кресло. – Ты решил развестись со мной и жениться на той женщине по фамилии Бейкер.

Миссис Бейкер, о которой я как-то рассказывал Гэйл, весила триста шестьдесят фунтов и догадалась, что она беременна, только на пятом месяце.

– Нет, – сказал я вяло.

– О, великое счастье! – провозгласила Гэйл, легко касаясь моего лба. – Но если вытягивать из тебя все клещами, можно сойти с ума.

– Видишь ли, я пока не могу об этом говорить, так что… – Я погладил ее по руке.

– Какие мы отвратительно серьезные, – сказала она, поднимаясь. – Я пойду приготовлю чай. Ты будешь?

Она обиделась, да я и сам мучался оттого, что никому не мог ничего рассказать. Хотя почему бы и не открыться ей? Мой старый друг превращается в галактику…

Вместо этого я убрал со стола. В ту ночь мне долго не удавалось заснуть. Я сидел в постели, положив подушку за спину, и глядел на Гэйл. Пытался разобраться, что из всего того, что знаю, реальность, а что домыслы.

«Я врач, – говорил я себе. – Профессия, связанная с наукой, техникой. И мне положено обладать иммунитетом к подобным футуристическим потрясениям».

Верджил Улэм превращается в галактику.

Как бы я себя чувствовал, если бы в меня пересадили триллион крошечных китайцев? Я улыбнулся в темноте и в тот же момент едва не вскрикнул: существа, обитавшие у Верджила внутри, были совсем чужими для нас, настолько чужими, что я или Верджил даже не могли рассчитывать на быстрое понимание. Может быть, мы вообще никогда их не поймем.

Однако это все домыслы, а я очень хорошо знал, что на самом деле относится к реальности. Спальня. Городские огни, просвечивающиеся сквозь тюлевые занавески. Спящая Гэйл. Это очень важно. Гэйл, спящая в постели.

Снова мне приснился тот самый сон. На этот раз город вошел через окно и набросился на Гэйл. Огромный, шипастый, ползучий, весь в огнях, он рычал что-то на непонятном языке, состоящем из автомобильных гудков, шума большой толпы и грохота строек. Я пытался бороться с ним, но он все-таки добрался до Гэйл… и превратился в поток мерцающих звезд, рассыпавшихся по постели, по всему, что нас окружало. Я резко проснулся и до самого рассвета больше не сомкнул глаз. Встал, оделся вместе с Гэйл и поцеловал ее перед уходом, ощутив сладострастную реальность доверчивых человеческих губ.

Затем отправился на встречу с Бернардом. В его распоряжение был отдан кабинет в одной из больших пригородных больниц. Я поднялся лифтом на шестой этаж и воочию убедился, что могут сделать известность и состояние.

Прекрасно обставленная комната, изящные гравюры на шелке, украшающие стенные панели из дерева, мебель из хромированного металла и стекла, кремового цвета ковер, китайская бронза, полированные шкафы и столы.

Бернард предложил мне чашку кофе. Я не стал отказываться. Он сел сбоку от письменного стола, я – напротив него с чашкой кофе во влажных ладонях. На нем был серый с иголочки костюм. Седые волосы и четкий профиль дополняли картину. В свои шестьдесят с лишним он здорово напоминал Леонардо Бернстайна.

– По поводу нашего общего знакомого… – начал Бернард. – Мистера Улэма. Блестящий ученый и, я не побоюсь этого слова, отважный.

– Он мой друг. И я обеспокоен тем, что с ним происходит.

Бернард остановил меня, подняв палец:

– Но этот отважный человек совершил безрассудный, идиотский поступок. Того, что с ним произошло, просто нельзя было допускать. Решиться на такой шаг его вынудили обстоятельства, но это, конечно, не оправдание. Однако что сделано, то сделано. Настолько я понимаю, он вам все рассказал.

Я кивнул:

– Он хочет вернуться в «Генетрон».

– Разумеется. Там все оборудование. И видимо, там же будет его дом, пока мы не разберемся с этой проблемой.

– Разберетесь… Как? И какой в этом прок? – Легкая головная боль мешала мне думать.

– О, я могу представить себе множество областей применения маленьких сверхплотных компьютеров на биологической основе. Право, это не так сложно. В «Генетроне» уже сделано несколько важных открытий, но тут совершенно новое перспективное направление.

– Что вы имеете в виду?

– Я не вправе обсуждать перспективы, – Бернард улыбнулся, – но это будет нечто совершенно революционное. И нам просто необходимо поместить мистера Улэма в лабораторные условия. Мы должны провести такие эксперименты на животных. Разумеется, придется начинать все с начала. Дело в том, что э-э-э… колонии Верджила нельзя перенести в другой организм: они базируются на его лейкоцитах. Поэтому нам нужно будет создать новые колонии, которые не будут вызывать в других организмах иммунную реакцию.

– Подобно инфекции? – спросил я.

– Думаю, можно допустить и такое сравнение. Но Верджил не инфицирован.

– Мои тесты показали, что это не так.

– Видимо, аппаратура среагировала на те участки информационных потоков, что плавают в его кровеносной системе. Как вы думаете?

– Я не знаю.

– Послушайте, я бы хотел, чтобы вы заглянули в нашу лабораторию, когда Верджил туда переберется. Ваш опыт может оказаться для нас полезным.

Нас. Значит, он с «Генетроном» заодно. В состоянии ли он сохранить объективность?

– Каков ваш собственный интерес во всем этом деле?

– Эдвард, я всегда держался на переднем крае своей науки. И не вижу причин, почему бы не поработать здесь. С моими знаниями функций головного мозга и нервной системы, после всех исследований по нейрофизиологии, что я провел…

– Вы могли бы помочь «Генетрону» избежать правительственного расследования, – сказал я.

– Весьма грубо. Слишком грубо и, кроме того, несправедливо.

– Возможно. Но я согласен. Я бы очень хотел побывать в лаборатории, когда Верджил туда переедет. Разумеется, если при всей моей грубости приглашение еще остается в силе.

Бернард посмотрел на меня острым взглядом. Он понимал: я не буду играть на его стороне, и на какое-то мгновение эти мысли совершенно отчетливо проступили у него на лице.

– Конечно.

Он поднялся и протянул мне руку. Ладонь у него была влажная. Хотя Бернард старался этого не показать, нервничал он не меньше моего.

Я вернулся домой и просидел там до полудня. Читал и пытался разобраться в своих мыслях. Прийти к какому-то выводу. В частности, решить, что все-таки составляет реальность и что я должен защищать.

Перемены человек может принимать только в определенных дозах. Нововведения – это хорошо, но понемногу и постепенно. Нельзя навязывать их силой. Каждый имеет право оставаться прежним, пока не решит, что готов.

Величайшее научное открытие после…

И Бернард будет навязывать его силой. «Генетрон» тоже. Мысли об этом казались невыносимыми. «Неолуддит», – обозвал я сам себя. Действительно, грязное обвинение.

Когда я нажал кнопку с номером квартиры Верджила на переговорной панели в холле высотного здания, он ответил почти сразу.

– Да, – сказал он возбужденно. – Поднимайся. Я в ванной. Дверь не заперта.

Я вошел в квартиру и двинулся по коридору к ванной. Верджил сидел в розовой воде, погрузившись до самого подбородка. Он рассеянно улыбнулся и всплеснул руками.

– Выглядит так, словно я перерезал себе вены, да? Не волнуйся. Все в порядке. «Генетрон» берет меня обратно. Бернард только что позвонил. – Верджил указал на отводной аппарат с интеркомом, установленный в ванной.

Я сел на крышку унитаза и сразу обратил внимание, что у шкафа с полотенцами на самом краю полки над раковиной стоит отражатель для загара с многочисленными лампочками для дневного света. Однако провод был выдернут из розетки.

– Ты в самом деле этого хочешь? – спросил я, опустив плечи.

– Пожалуй, да, – сказал Верджил. – Они смогут позаботиться обо мне лучше других. Так что я решил привести себя в порядок и сегодня вечером отправляюсь. Бернард заедет за мной на своем лимузине. Класс! Отныне у меня все будет по высшему классу.

Вода розоватого оттенка выглядела странно: это совсем не походило на растворенное мыло.

– Что это у тебя в воде – пенный шампунь? – спросил я, но спустя секунду догадался сам – и мне стало вдруг нехорошо: настолько очевидными и неизбежными были эти события.

– Нет, – сказал Верджил.

Это я уже знал.

– Нет, – повторил он, – это выделения через кожу. Мне не все рассказывают, но я думаю, что теперь они начали высылать разведчиков, первопроходцев. Астронавтов.

Он внимательно посмотрел на меня, и в его взгляде я не заметил даже тени озабоченности, скорее, просто любопытство: как, мол, я на это отреагирую. Подтверждение моей догадки, прозвучавшее в его словах, заставило меня внутренне сжаться, словно я готовился к удару. Прежде я совсем не думал о такой возможности, видимо, потому, что был занят другими аспектами проблемы.

– Это первый раз случилось? – спросил я.

– Да, – ответил он и рассмеялся. – Я все думаю, не выпустить ли этих чертенят в канализационную систему. Пусть узнают, каков на самом деле наш мир.

– Они же распространятся тогда по всему свету!

– Это точно.