Помоги проекту - поделись книгой:
– Конечно, пользуется. Я же и говорю, что пользуется.
Юрка перекинул через плечо ласты. – Я считаю, – сказал он, – что в нашей школе больше никто и не пользовался таким успехом, как Галка. Вот, может, еще Боярчук.
– Боярчук… Люся? – встрепенулся Алик. – Да, да!..
– Нет! – торжественно заявил Димка. – Боярчук в счет не идет. Из нашей школы только Галка пользуется настоящим успехом. Боярчук ведь еще недоразвитая.
– В каком смысле? – Алик сел и уставился на Димку.
– В женском смысле, конечно. У Галки уже есть все, чтобы пользоваться настоящим успехом. А Боярчук, – Димка показал в воздухе, какая она, эта Боярчук. Плоская, мол.
Юрка захохотал:
– В этом смысле точно!
Галя переводила взгляд с одного на другого. Она была поражена. Ребята, ее друзья, впервые при ней вели такой разговор. В поезде они трепались о любви, но это же был обычный треп. А теперь они говорят так о ней! Ее друзья! А Димка даже с какой-то злобой. Подлец!
– И все-таки глаза у Люси… Боярчук удивительные, – сказал Алик.
– Глаза! – засмеялся Димка. – Ха-ха, глаза! Что ты будешь с глазами-то делать? С одними глазами успеха не завоюешь. Наша Галка глазами, думаешь, всех покоряет?
Галя вскочила и ударила Димку по щеке.
– Дурак, дурак, дурак! – Отбежала в сторону и упала на песок. – Все вы дураки и щенки!
Димка стоял, закрыв рукой щеку и глаз, и одним глазом смотрел на все вокруг. В этот миг берег, и лес, и люди выглядели, как десять лет назад, когда он захлебнулся в воде и на мгновение потерял сознание. После этого все казалось вот таким, неузнаваемым.
– Идиотка! – крикнул он первое, что пришло в голову. И сразу все стало на место. Галкина золотистая голова покачивалась за бугром. Плачет, что ли? Вот еще напасть с ней! А Алька-то какого черта смотрит, словно стервятник?
– Янсонс сигналит, – сказал Юрка, – пошли.
Алик с минуту смотрел им в спины, потом побежал и рванул Димку за плечо.
– Слушай, ты, ты! – пробормотал он. – Ты не прав насчет глаз! Глаза – зеркало души.
– Напиши это в стихах, – буркнул Димка.
– Не прикидывайся, Димка, что тебе наплевать на глаза.
– Отстань! Видишь, нам Янсонс сигналит.
– Да ладно вам, – сказал Юрка.
Они снова пошли к воде, но Димка обернулся. Бородатый черт смотрел им вслед. Теоретик! Любви нет. Удовлетворение половой потребности. А сам готов разреветься из-за глаз этой Боярчук.
– Слушай, Алька, скажи ей, что она права, – я дурак. И все мы дураки.
Скажи, чтоб не куксилась.
– И развези там киселя побольше, – добавил Юрка.
– Хорошо, вы дураки, – сказала Галя, – я это давно знала, но я не знала, что вы такие.
– Понимаешь, – Алик заглянул ей в глаза, – Димка стал какой-то странный. По-моему, он что-то затаил.
– Ты уверен? – воскликнула Галя. – По-твоему, он что-то затаил?
Она посмотрела в море. Там, довольно далеко от берега, стояло судно Янсонса. По мелководью к нему бежали Юрка и Димка. Устроили вокруг себя настоящее безобразие, тучи брызг поднимают. Вот стало трудно бежать. Идут.
Поплыли. Неужели Димка что-то затаил? Неужели это возможно?
– Я подозреваю, – сказал Алик, – я не хочу тебе говорить, это не по-товарищески, но мне кажется…
– Алька, можно тебя дернуть за бородку? Можно, а? Ну, миленький Алинька, можно разочек? Всего один разик?
– Хорошее судно у Янсонса, – сказал Димка, – и сам он дядька хороший.
– А что такое анималист? – спросил Юрка.
– По-моему, это что-то из зоотехники.
Янсонс сидел на корме своей голубой моторки. Издали, в курточке и восьмиугольной фуражке, он был похож на юношу. Моторка покачивалась на волнах. Голубые тени скользили по ее корпусу. Солнце отсвечивало вокруг в воде, вращалось маленькими волчками. Янсонс, загадочный анималист, сидел на корме и улыбался подплывающим ребятам из-за своей трубки.
«Cтучит и стучит. Какой смешной этот Алик!» – подумала Галя.
Она уже два раза выкупалась. Поиграла в волейбол с теми ребятами.
Ребята оказались рабочими с таллинского завода «Вольта». Они говорили по-русски с удивительно милым акцентом. А Алик все стучал на своей машинке.
«Все-таки он молодец!» – подумала Галя. Сценарист, беллетрист и поэт Александр Крамер за эти два часа написал уже один рассказ и три стихотворения; о трактористе, ко Дню Военно-Морского Флота и ко Дню физкультурника.
Мускулы-тусклыми! Железная рифма. Отхватят с руками. 48 строчек по 5 рублей – 240! Неплохо за два часа! Конечно, это халтура, но кто не халтурил? И Маяковский себя смирял, становясь на горло собственной песне.
Десять окурков валялись рядом с ним на песке. Закуривая новую сигарету, он поднял вверх свою бородку (паршивенькая, надо сказать, бороденка!) и поправил синий платок на шее.
«Ну, а теперь начну что-нибудь настоящее, для души. Каюта, Пахнет табаком. Шкипер спит. Волосы из ноздрей, как два маленьких взрыва.
Заскрежетало. Закручу психологический узел. Жена, любовница, 17-летний сын, драка в портовом кабачке. Напишу в манере сюрреализма и пошлю Феликсу Анохину на рецензию. Ему понравится. Главное – психический автоматизм, всегда говорит он. Телеграфный язык современной прозы. Сделаю настоящую модернягу».
Алик сунул окурок в песок и увидел великолепные остроносые туфли, медленно передвигающиеся по песку. Штаны тоже были стопроцентные, без манжет. Алик поднял голову выше и ахнул. Мимо него шел знаменитый сценарист и кинодеятель Иванов-Петров.
«На ловца и зверь бежит!» – сразу же подумал Алик.
Знаменитость отошла метров на десять и со слабым стоном повалилась на песок.
– Галка, видишь того человека? – горячо зашептал Алик.
– Шикарный дядечка, – равнодушно сказала Галя. Она лежала на животе, болтала ногами в воздухе и читала что-то по театру.
– Это же Иванов-Петров!
– Иванов да еще и Петров? Не может этого быть.
– Темная ты женщина! А еще актрисой собираешься стать!
Алик вскочил, подтянул шейный платок, пригладил волосы. Темная женщина Галка! Не знает Иванова-Петрова! Это же авангард нашего искусства! Пойду пожму руку старику. Мы ведь с ним немного знакомы. Болтали тогда о «Сладкой жизни». Он рассказывал о фестивале в Каннах, а я тогда сказал…
Алик сказал тогда, что, по его мнению, Феллини – экзистенциалист.
Правда, Иванов-Петров этого не услышал, потому что одновременно с Аликом заговорил режиссер Галанских. Иванова-Петрова окружала целая толпа маститых, и Алик бегал вокруг и вставал на цыпочки. Потом Алик снова сказал, что, по его мнению, Феллини – экзистенциалист, но тут заговорили один редактор и знаменитый оператор Пушечный. В третий раз до всех дошло. Все посмотрели на Алика и засмеялись, дубы, а Иванов-Петров, проходя к выходу, хлопнул его по плечу. Знакомство, конечно, шапочное, но почему не поприветствовать старика Иванова-Петрова? Ему, наверное, будет приятно здесь, в Эстонии, увидеть своих с «Мосфильма».
Алик пошел на сближение.
«Главное, не терять независимости!» – думал он. Прошел мимо.
Иванов-Петров лежал на спине. Алик влез по пояс в воду, окунулся, пошел обратно, небрежно хлопая ладонью по воде.
«Полная независимость», – думал он. Остановился над распростертым на песке телом и сказал громко:
– Ба, да это, кажется Иванов-Петров!
Сценарист вздрогнул, но глаза не открыл. Алик растерялся.
– Ба, да это кажется Иванов-Петров! – сказал потише. Сценарист открыл глаза.
– Привет! – сказал Алик и плюхнулся на песок рядом.
Иванов-Петров протянул ему руку.
– Давно здесь? – спросил Алик независимо, может быть, даже несколько покровительственно.
– Первый день.
– Творческая командировка? Или конференция?
– Да нет, брат, – виновато сказал Иванов-Петров, – жиры сгонять приехал. Засиделся. Думаю тут погулять, в теннис поиграть.
– Дело! – одобрительно сказал Алик.
– Ты меня прости, брат, – замялся кинодеятель, – память у меня что-то стала слабеть. Сорока еще нет, понимаешь ли, а вот… Ты в каком жанре трудишься?
– Почти во всех, – ответил Алик и с ужасом взглянул на Иванова-Петрова. – В основном сценарии. Думаю стать киносценаристом.
– Тяжело, – вздохнула знаменитость.
– Можно вам показать? – Алик независимо усмехнулся. – В порядке шефства посмотрите мои работы?
– Давай, брат, – снова вздохнул Иванов-Петров.
Юрка плыл под водой. Он дышал через трубку и смотрел вниз – песчаное и словно гофрированное дно. По дну скользила его тень, похожая на самолет.
Перед самым носом, блестя, точно металлическая пыль, прошла стайка мелюзги.
Внизу шмыгнула стайка мелочи покрупнее.
«Тюлька, – подумал Юрка. – Четыре рубля килограмм».
Дно было совершенно чистое: ни кустика, ни камушка. Черта с два подстрелишь на таком дне! Все равно, что охотиться в парке культуры. Тоже мне Янсонс, знаток природы, куда привез! Ага, кажется, начинается! Внизу появились валуны и лужайки темно-зеленого мха, потом пошли какие-то кустики.
Юрка посмотрел наверх. Там все сияло ярко и вызывающе. Здесь был другой, мягкий и вкрадчивый, мир. Юрка чувствовал все свое тело, легко проникшее в этот чужой мир. Он чувствовал себя гордым и мощным, как никогда, представителем воздуха и земли в этой иной стихии. Честно говоря, он ни разу в жизни не охотился под водой и, если уж совсем начистоту, впервые плавал с ластами и в маске. Но с детства он был страшно уверен в себе, считал, что любое дело ему по плечу. В пятом классе на уроке физкультуры он забрался на большой трамплин, как будто это было для него самое привычное дело. На баскетбольной площадке он чаще всех бросал по кольцу из любого положения. Он был самым высоким в классе, самым сильным, и он был кандидатом в сборную молодежную.
«Покупайте свежемороженую камбалу. Вкусно, питательно», – вспомнил Юрка плакат в магазине на их улице, когда увидел внизу несколько круглых и плоских рыб. Он нырнул, поднял ружье и выстрелил в самую крупную. Рыбы трепыхнулись и исчезли. Гарпун тоже пропал. А тут еще ахнул с моторки Димка.
Он нырнул до самого дна, толкнул Юрку в плечо и, выпуская пузырьки, вознесся вверх. Наловишь с ними рыбы, с этими типами, Янсонсом и Димкой! Но где же гарпун?
Димка лежал на спине. Волны поднимали его, и тогда слева он видел желто-зеленую полоску берега, а справа – силуэт танкера, волны опускали его, и тогда он оставался наедине с небом. Вдруг он вспомнил стихи. Виктор на юге часто повторял это:
Поделиться книгой: