Питер Пэн в Кенсингтонском Саду

Волшебный народец все же попытался поприветствовать девочку – юный король залез к ней на плечо и зачитал длинную речь, но она не услышала ни слова. Тогда феи и эльфы освободили Мейми от снега, но вскоре ее снова замело. Тут они встревожились не на шутку. Все поняли, что человечьему ребенку угрожает страшная опасность – замерзнуть насмерть! Эльфы предприняли героическую попытку отнести девочку в защищенное место, но – увы! – она была слишком тяжелой даже для непобедимой армии Ее Величества. И вот уже некоторые дамы начали печально сморкаться в свои платочки, как вдруг купидонам пришла в головы гениальная идея:

– Постройте вокруг нее домик!

И, конечно, именно теперь всем стало ясно, что это – как раз то, что каждый из них имел в виду, и, более того, это – единственное, что спасет несчастного ребенка от неминуемой гибели! Моментально сотня эльфов-дровосеков оседлала ветки ближайших деревьев, архитекторы забегали вокруг Мейми, снимая мерки, тут же у ее ног была расчищена стройплощадка, семьдесят пять каменщиков притащили камень для фундамента, и Королева торжественно заложила его. Словно в волшебном сне вокруг Мейми выросли строительные леса, ночной Сад огласился стуком топоров, визгом пил и рокотом отбойных молотков. Вы бы не успели и глазом моргнуть, как чудесный домик был готов, крыша покрыта черепицей, окна застеклены…

Получился он как раз по размеру Мейми. Одна ее рука была откинута во сне, но это ничуть не смутило строителей. Более того, это дало феям и эльфам прекрасную возможность пристроить к домику веранду с цветными окошками, прикрыв заодно и руку от непогоды. Правда, окошки в домике были размером с картинку в детской книжке, а дверь – меньше форточки в человеческом доме. Маленькие существа бурно радовались собственной сообразительности. Не в силах остановиться, они добавляли к домику новые и новые детали.

Двое юных и прекрасных, как рыцари в Энциклопедии, эльфов залезли на крышу и приладили там трубу.

– Боюсь, что это все, – грустно сказал один из них.

– Ну нет, – возразили двое других эльфов. Они в свою очередь забрались на крышу и запустили в трубу дымок. – Вот теперь закончено, – сказали они.

– Не совсем, – заметил светлячок. – Если девочка проснется, то испугается темноты. Я буду ее ночником.

– Минуточку, – окликнул его иностранный эльф, китайский купец, – я приготовлю вам исключительно душистое ламповое масло.

Теперь, увы, дело было сделано.

Впрочем, нет! Подождите!

– Как можно было забыть о колокольчике у двери? – возмутился литейщик. И он навесил звонкий латунный колокольчик. Жестянщик навинтил у порога скребок для обуви. Пожилая фея, завсегдатай благотворительных базаров, принесла полосатый коврик для ног. Бочары прикатили кадку для дождевой воды. Художники расписали ее веселыми красками. Ну теперь уж точно все.

– Как же – все! Как может быть «все», я вас спрашиваю? – негодующе вопрошал водопроводчик, – Ведь еще не подведена горячая и холодная вода! – И он подключил воду.

Подошла бригада садовников с семенами, саженцами, луковицами и клубнями. С лопатами, лейками, газонокосилками и покрытием для теплиц. И вот справа от террасы раскинулся цветник, а слева – огород. Не прошло и пяти минут, как все буйно расцвело.

О! Теперь волшебный домик был чарующе прекрасен! И тут всем стало ясно, что дело подошло к концу. Феи стали неохотно расходиться. Они вспомнили, что бал не закончен, и это их немного утешило. Последней уходила – угадайте кто? – конечно, Брауни, Юная Герцогиня. Она отстала на секундочку от своего влюбленного мужа, взлетела на крышу и спустила вниз по дымоходу самый чудесный сон для Мейми.

Всю ночь удивительный домик простоял в Кенсинг-тонском Саду, охраняя покой Мейми. Она досмотрела волшебный сон и проснулась от робкого стука. Это новорожденное утро стучалось в ее окно. Потом она опять провалилась в сладкий сон и сквозь дрему позвала: «Тони!» Поскольку Тони не отозвался, она резко села, упершись головой в крышу, и домик открылся, как коробка с рождественским подарком. Каково же было изумление Мейми, когда она увидела Кенсингтонский Сад, занесенный снегом! Он ни капельки не был похож на ее детскую. Он не был похож на детскую в такой степени, что девочка усомнилась, что она – это на самом деле она. Мейми ущипнула себя за щеку и взвизгнула от боли. Сомнений не оставалось – это была она, собственной персоной. Но как же она очутилась в таком восхитительном месте? Мейми перешагнула через стену и обернулась. И наконец-то разглядела свой ночной приют.

– Боже, какое чудо!

Возможно, человеческий голос испугал домик, а может быть, он понял, что его задача выполнена, только, пока Мейми восторгалась им, домик стал уменьшаться. Он съеживался так медленно, что Мейми сначала этого не заметила. Но вдруг она поняла, что домик явно маловат для нее. Он по-прежнему был целехонек, только размером не больше собачьей конуры. Потом окошки, труба на крыше, бочка под водосточной трубой, а также сад с огородом еще чуть-чуть уменьшились… И вот уже домик не больше коробки из-под торта! А снег продолжает наступать на него с четырех сторон. Хотя еще слышен звон колокольчика на ветру и розы цветут под окном, но свет светлячка уже меркнет в предутренней мгле.

– Домик, миленький, не исчезай! – заплакала Мейми. Она упала на колени, потому что теперь домик был не больше катушки для ниток. Но едва Мейми протянула к нему ладошки, сугробы зимнего Кенсингтонского Сада сомкнулись. Вокруг не было ничего, кроме гладкого, не тронутого следами снежного покрывала.

Мейми с досады принялась топать ножками (она знала, что это недопустимое поведение, но ведь рядом не было никого, кто мог бы НЕ ДОПУСТИТЬ!). Потом она уткнулась лицом в ладони и горько заплакала. Поскольку горе ее было БЕЗМЕРНО, то и плакать она собиралась как минимум ВЕЧНОСТЬ. Но вдруг она услышала чей-то сочувственный голосок:

– Не плачь, маленький человечек, не надо…

Она обернулась. Слезы, которые она намеревалась лить вечно, мгновенно высохли. Перед ней стоял прекрасный маленький мальчик, глаза у него были странные и ясные, как звезды. Кудри нежные и спутанные, как ветви ветел на ветру. Руки у него были в цыпках. Мейми видела этого мальчика первый раз в жизни, но знала его всегда.

Это был Питер Пен.

Глава 6. Питер Пэн и его волшебный резвоногий козлик

Конечно, Мейми слегка растерялась. И даже чуточку испугалась. Ее, в общем-то, легко понять.

Но Питер Пэн не знал, что такое страх.

– Я надеюсь, вы хорошо провели сегодняшнюю ночь? – любезно поинтересовался он. Впрочем, в этом он нисколько не сомневался, ибо феи уже успели ему все уши прожужжать про свой замечательный домик.

– Спасибо, – не уступила ему в вежливости Мейми, – мне было очень уютно и тепло, а вот ты… – она поглядела на голенького Питера и поежилась, – ты, наверное, умираешь от холода?

«Холод» было одно из тех слов, которые Питер начисто позабыл. Поэтому он ответил уклончиво:

– Я думаю, что нет, хотя могу и ошибаться. Видите ли, мое образование оставляет желать лучшего. Собственно говоря, я ведь даже не мальчик, в строгом смысле этого слова. Соломон говорит, что я – Ни то Ни се, типичный представитель Серединки-Наполовинку…

– Так вот, оказывается, как это называется, – задумчиво произнесла Мейми.

– Не подумайте только, что это мое имя, – поторопился объяснить он, зовут меня Питер Пэн.

– Да, конечно, – согласилась она, – я знаю это. Кто же этого не знает?

Вы себе даже представить не можете, как приятно было Питеру, что люди по Ту Сторону Ворот знают о нем. Это так понравилось нашему Серединке-Наполовинку, что Мейми пришлось битый час расписывать, КАК и ЧТО ИМЕННО знают люди о Питере Пэне. Все это время они сидели на поваленном дереве, причем Питер старательно очистил от снега место для Мейми, а сам плюхнулся прямо в сугроб. Бедняжка Мейми! Она дрожала от одного вида Питера.

– Давай обнимемся, тебе сразу станет теплее, – сказала Мейми.

– А как это?

Мейми показала, и Питер не без удовольствия последовал ее совету. Так они и сидели посреди притихшего, предутреннего Сада – крепко обнявшись и мило болтая. Питер нашел, что люди действительно много о нем знают, но увы! – их сведения несколько устарели. Они были, как минимум, столетней давности! Например, люди не знали, что Питер летал к своей маме, а та отгородилась от него. Тем не менее, рассказывать об этом Мейми он не стал, потому что до сих пор еще чувствовал себя уязвленным.

– Все ли знают, что я играю в человеческие игры, почти совсем как настоящий мальчик? – раздуваясь от гордости, спросил Питер.

Но когда он поведал Мейми, КАК ИМЕННО он это делает – как запускает обруч в Круглый пруд, как играет в прятки, что делает с ведерком, – Мейми ПРОСТО УЖАСНУЛАСЬ!

– Все правила, по которым ты играешь, ну ни капельки не похожи на настоящие, – вытаращив глаза, прошептала она. – Настоящие мальчики играют совсем по-другому!

Несчастный Питер издал короткий горестный стон и разразился бурными слезами. Мейми почувствовала себя не только гадкой, заносчивой и невоспитанной девочкой, но еще и совершенно несчастной. Она протянула всхлипывающему Питеру свой носовой платок. Слезы его тут же высохли, и он начал с неподдельным интересом изучать занятную вещицу. Тогда Мейми показала ему, как этим пользоваться, промокнув по очереди оба своих глаза. «Теперь ты», – подбодрила она Питера. Но вместо того, чтобы вытереть свои глаза, Питер осторожно утер глаза Мейми, а она сделала вид, что именно это и имела в виду.

Умирая от жалости к Питеру, девочка решилась на самую большую жертву. Она некоторое время ковыряла носком ботинка снег, потом, чтобы скрыть смущение, откашлялась и произнесла:

– Если хочешь, я могу подарить тебе поцелуй.

Питер когда-то знал, что такое «поцелуй», но он уже очень давно позабыл, что означает это чудесное слово. Поэтому, вежливо сказав «спасибо», он протянул руку, думая, что она собралась что-то туда положить. И вот тут-то Мейми слукавила – не потому, что побоялась обидеть Питера, а просто постеснялась сказать ему правду. С прелестной, свойственной лишь женщинам хитринкой, она вручила Питеру наперсток, по странной случайности оказавшийся у нее в кармане: «Вот он, поцелуй».

Милый несмышленыш! Он принял эту уловку за чистую монету, и по сей день носит на пальчике наперсток, хотя трудно представить себе существо, которому эта вещь была бы нужна меньше, чем ему.

Вы, конечно, понимаете, что хотя Питер и оставался маленьким мальчиком, на самом деле мимо пронеслось много времени. И я осмелюсь предположить, что младенец, заменивший Питера его маме, давным-давно стал джентльменом и носит усы.

Но вы не думайте, что одинокий, вечно маленький Питер заслуживал только жалости! Нет, во многом он был достоин восхищения. Мейми, например, очень скоро это поняла. Ее глаза засияли от восторга, когда он поведал о своих похождениях. Особое же впечатление на нее произвел рассказ о героическом плавании в дроздином гнезде между Островом и Садом.

– Как романтично! – воскликнула Мейми.

К сожалению, порой очень трудно бывает прийти к взаимопониманию. Питер Пэн и этого слова тоже не знал. Он понурил голову, решив, что девочка его осуждает или даже – о ужас! – презирает за столь жалкое суденышко.

– Я полагаю, твой Тони так никогда бы не сделал? – застенчиво поинтересовался он.

– Никогда! НИ-КОГ-ДА! – убежденно заявила Мейми. – Он бы просто струсил!

– Что значит «струсил»? – с интересом спросил Питер. Он решил, что это очень приятное и похвальное занятие. – Я надеюсь, ты научишь меня «трусить»?

– Я уверена, что никто и никогда не сможет научить тебя этому, – с обожанием ответила Мейми. Но Питер подумал, что она окончательно уверилась в его тупости.

Девочка рассказала Питеру о Тони и о своих проказах по ночам, которых так боялся ее братишка, но Питер совсем запутался в незнакомых словах и сказал с завистью:

– О! Как бы я хотел стать таким же отважным мальчиком, как Тони!

Это вывело Мейми из себя:

– Да ты в двадцать тысяч раз отважней Тони, дуралей ты этакий! Разве трудно понять – ТЫ САМЫЙ ХРАБРЫЙ МАЛЬЧИШКА НА СВЕТЕ!!!

Питер долго и недоверчиво смотрел на девочку, а когда наконец понял, ЧТО она сказала, издал радостный боевой клич.

– …И если хочешь, – потупив глаза, добавила Мейми, – ты можешь подарить мне поцелуй…

Питер начал неохотно стягивать с пальца наперсток. Он решил, что Мейми передумала расставаться со столь ценной вещицей.

– О нет! Я совсем не это имела в виду, я имела в виду не… поцелуй. Я хотела сказать – наперсток. Подари мне наперсток!

– А это еще что такое? – опешил Питер.

– Вот что это такое, – Мейми набрала побольше воздуха и чмокнула Питера в щеку.

– Хм… Да я с огромным удовольствием подарю тебе наперсток, – расплылся в улыбке Питер и осторожно поцеловал Мейми. И тут блестящая идея пришла ему в голову:

– Знаешь что, Мейми, а давай с тобой поженимся!

Вам это может показаться странным, но точно такое же предложение было готово сорваться с губ Мейми.

– Да я бы с удовольствием, – ответила она, – только хватит ли нам двоим места в твоей лодочке?

– Хватит. Если мы покрепче обнимемся…

Послушай, Питер, – сказала Мейми, когда они направлялись к берегу (причем произнесла таким тоном, который, по ее мнению, должен быть у невесты – то есть несколько жеманно и капризно), – а как ко мне отнесутся твои птицы?

Питер горячо заверил свою драгоценную Мейми, что птицы будут от нее без ума, хотя и не был в этом абсолютно уверен. Впрочем, зимой на Острове было совсем немного птиц.

– Конечно, они захотят, чтобы ты им подарила вот это… – вымолвил Питер с замиранием сердца и погладил мех на ее воротничке.

– Ах! Какой ужас!.. – у Мейми не хватило даже специального «невестиного» голоса, чтобы выразить негодование.

– Видишь ли, – попытался Питер защитить своих друзей, – им все время приходится думать о гнездах.

– Они… Они не посмеют! Тронуть! Мои! Меха! – «невестин» голос Мейми сорвался на противный девчачий визг. Она раздраженно топнула ножкой.

– Нет, конечно, нет, – согласился Питер, поглаживая ее воротничок. Глаза его при этом как-то странно блестели. – Мейми, знаешь, почему я полюбил тебя? – восхищенно спросил он. – Потому что ты похожа на прелестное гнездышко!

– Ты сейчас рассуждаешь точь-в-точь, как твои драгоценные птицы, а не как мальчик, причем собравшийся обзавестись собственной семьей, – несколько сварливо заметила Мейми.

Питер и впрямь сейчас походил на несчастного нахохлившегося птенца.

– …Кроме всего, ты ведь и есть только «Серединка-Наполовинку „…

Н-да-а-а… Какую глупую игру затеяла наша Мейми Маннеринг! Ей совсем не идет эта дурацкая роль. А Питер! Видели бы вы, как он расстроился. К счастью, „невестин“ голос скоро опротивел и самой Мейми. А как только она увидела, до чего довела Питера, то постаралась тотчас исправить ситуацию.

– Питер! Не принимай мои слова близко к сердцу. По правде, я так не думаю. Наоборот, я считаю, что это замечательно – быть сразу и тем, и другим!

– Мейми, правда? Ну так я приглашаю тебя стать „и тем и другим“, пойдем же, – умоляюще прошептал Питер, и они отправились к лодке, потому что все ближе и ближе подступало время Открытия Ворот.

– Ты ни капельки, ни капельки не похожа на гнездо, – горячо уверил он Мейми.

– Да брось, Питер, это же такая мелочь, – великодушно отмахнулась девочка, – И хоть я не собираюсь отдавать птицам свои меха на гнезда, лукаво добавила она, – но я разрешу им высиживать яйца у меня в воротнике.

От этой идеи Мейми ужасно развеселилась и даже захлопала в ладоши.

– Представляешь, как будет замечательно: у меня вокруг шеи, как бусы, на беличьем меху будут лежать чудесные крапчатые яички!..

…Но когда они почти дошли до Серпантина, по лицу Мейми пробежала странная тень. Она вдруг пробормотала:

– Я, конечно, буду часто-часто навещать свою мамочку. Ведь это вовсе не значит, что я распрощалась с ней навсегда, этого просто быть не может. Это НЕВОЗМОЖНО!!!

– Конечно, дорогая Мейми, – успокоил ее Питер. – Ты непременно станешь ее навещать… – Хотя в глубине души он был уверен, что именно это и НЕВОЗМОЖНО. Он бы не стал скрывать от нее правду, если бы любил ее хоть вот на сто-о-леч-ко меньше. Он очень боялся ее потерять. Питер не был трусом, это всем известно. Просто он чувствовал, что не сможет прожить без Мейми ни одной минуты.

„Она забудет со временем свою маму и будет счастлива только со мной“, убеждал себя Питер, все быстрее и быстрее увлекая за собой по тропинке ненаглядную невесту.

Как только Мейми увидела гнездо, привязанное к прибрежному камышу, она забыла обо всем на свете и принялась пританцовывать от восторга рядом с лодочкой. Но вот она устала от потока собственных восторженных признаний и… опять вспомнила о маме. Голос ее задрожал:

– Ты сможешь жить спокойно, Питер, зная, как болит моя душа? Ведь я никогда не буду счастливой, если не смогу навещать мамочку, как только соскучусь. Пообещай мне, Питер, что будешь отпускать меня к ней!

Он пообещал. Но почему-то не выдержал ее взгляда и отвел глаза.

– Да навещай, сколько влезет, – буркнул он, – если ты и впрямь веришь, что твоя мамочка без тебя не обойдется…

– Моя мама всегда будет ждать меня!.. – отчаянно крикнула Мейми, и лицо ее смертельно побледнело.

– Если только не загородится железными ставнями, – горько съязвил Питер.