Помоги проекту - поделись книгой:
Владислав Былинский
Француз и Дао
Ого, целая делегация! Проходите, падайте где хотите. Открывайте, наливайте.
Малыш, что ж ты в проходе застрял? Втискивайся, браток. К косяку не прислоняйся: дверь с петель соскочит. Косяк -- дело ненадёжное. Возьми вот креслице, придвинь, располагайся осторожненько. Ну ты и наеденный! Весомый человечище! Суомистические эманации, энергия единорога… Опасайся Меркурия в Весах, Артемиду стороной обходи, а пушку свою на подлокотник брось, на всякий случай. Она тебе не понадобится. Ежели что, ты меня одной левой по стене размажешь, правда?
Успокойся, малыш. Кресло расплющишь. Не бойся, я подневольного не трону.
Я вообще никого из вас не трону.
Вашу просьбу, судари, я уже обдумал. Жаль отказывать. Но отказать придется.
Не галдите, господа! Это невежливо и ни к чему. Ковырнуть меня вы не сумеете. Я нечувствителен к боли, равнодушен к ходу времени, холоден к страданиям других и буду жить вечно. Да вы и сами знаете.
Задавайте вопросы. Отвечу. Спешить нам некуда.
Почему меня Французом прозвали? А шарм? А профиль? А удаль амурная?
Вы правы. Ни при чём тут профиль, ни при чём прононс. По-французски я не лопочу, и ни одна собака на Сене меня не знает. Сена -- не Стикс.
Я, господа, калач тёртый. В контр-прогрессорстве лет двадцать. Ещё в застойные годы был инициализирован лаборантом Ильей с улицы Ньютона. Забавлялись нюханьем токов и верчением рюмок. Запах эфира с тех пор вовек при мне.
Начальную школу сенсорики прошёл я на системных посиделках в одной центровой хате. Хозяином там был дядюшка Вепрь Ыванов, сорокапятилетний интеллигент-валютчик. Он давал нам книги и заставлял искать в них смысл -- а нашедшего просил вернуть. Помню свои тщетные усилия выжать что-то осмысленное из книженции "Я и Оно"… На практических занятиях мы хором рычали "ом", входили в транс -- по очереди, совместно и кто с кем. Взывали к Матери Всеобщей, взглядом разгоняли облака. Усилием воли вклинивались в телепрограммы и превращали тараканов в окурки. Мелочь по скатерти гоняли, рамку дугой гнули, вещие зеркала чистым спиртом просветляли. Китайскую мудрость на ночь принимали, с утра дланью кирпичи плющили. И нагло улыбались Будде.
Вздор, конечно. Дилетанщина, мяуканье. Пена… И все-таки много, слишком уж много дряни выуживали из тёмных вод.
Итоги как нельзя соответствуют: вскоре кто-то на скамью угодил, кто-то в дурдоме стенки пинать стал, а кое-кто до сих пор пишет по ночам письма вечности.
Писатели, бр-р… астральные басмачи, нигде от них спасу нет…
Мне повезло: я продвинутым практиком заделался. Или, наоборот, задвинутым. Одно и то же состояние, но с разных сторон. Это, знаете, как любовь: поцелуются -- и ну ругаться, посмеются -- и в слёзы. Циклы, орбиты, качели судьбы. Так и у нас, продвинутых: сегодня на крыше, завтра по уши в желудях. Привыкаешь.
Мы, удачливые успели поймать момент. Кто успел -- наверху сидит, вокруг не глядит, деньгу куёт, хорошо живёт. Момент был как раз подходящий -- стабильный, многолетний момент: либо целителем становись, либо костоломом. Прочие поприща не престижны, за некоторыми грустными исключениями.
Удачливые сделали из хобби бизнес. Колдунами они работают, астрологами, целителями, а также мне подобными типами… по-моему, мне подобные типы -- наиболее достойные из всех. Не темнят, не водят лопухов по кругу, а честно пыхтят на грязной мозольной работёнке, о которой в книжке трудовой ни слова.
Нам за класс платят, за умение беседовать с могильными камнями и не испытывать неудобств даже в заколоченном гробу.
Ну и за риск, конечно.
Панове! Вы люди деловые и знаете цену времени. Доставайте блокноты, записывайте. Лекция будет долгой и проникновенной.
Началось всё как обычно: с Учения, Учителя и хмельного угара, без которого мудрость не в сладость. Учитель что надо был, мёд-пиво круто пил, парадоксами поддых бил, направлял куда надо пыл. Началось всё как положено: с откровений и споров, с рюмашечки, в которую капают снадобье, с одной на круг сигареты, с эфирных паров под чифирь смоляной вязкости, с масок на стенах и бледности на лицах. Сейчас, скорее всего, антураж другой, времена меняются, -- ну и что?
Помню я, всё помню! Светлое времечко романтического спиритизма, где ты ныне? Верили в астральные течения, в глас космоса, в окаменевшее дерьмо и талую воду. Пили сок кактуса, на Двурогую с крыш визжали, в быстрых горячих снах рушили девственность звезды Мицар. Но это, так сказать, декорации. Главным было -- себя самого изменить зачем-то.
Меня призывали раскрыть третий глаз -- у меня закрывались оба наличествующих. Пинали. Будили. В сотый раз по чакрам с оттяжкой стучали. На своём стояли: раскрой, пёс, растущий глаз! Я раскрывал: нате, злыдни! Пусть вам будет третий, пусть четвертый, пускай я стану стоглазым, как заколдованное чудо из забытого мифа. Прыгну во тьму и конкретно воспарю. Быть мне многоглазым, многоруким и многосильным, во славу Шивы!
Только -- извините! -- не нужно мне теорий ваших, уму непостижимых.
Люди добрые, прыгайте, да не заступайте! Есть все-таки рамки приличий. Все мы в школах учились, все дважды два зубрили. Не заставляйте, милые, искать в бинокуляр лунную атмосферу или до одури озвучивать слог "му". Условимся раз и навсегда: нет на Луне атмосферы! Не было, нет и вряд ли появится. Нагая, хладная каменюка. Ветром солнечным истрёпаны наряды. Космическая перхоть на коже. Таким образом, полноликая красавица, чья аура кажется привлекательной и пышной, ждёт нас вне физического мира. На нашем небе её нет. Та, которую видим над головой, -- дешевая перепечатка.
Впрочем, некоторые видят не то, что есть. То, что есть, им решительно не нравится. Но вам, любезные сеньоры, чужда подобная иррациональность. Вы люди реальные и не желаете знать, о чём толкуют эти лохи. Например, они утверждают, будто от впечатления до осмысления проходит ровно одна жизнь. Каждый раз им приходится рождаться заново и разучивать слова новой песни на старый лад, потому что короткий человеческий век заканчивается посреди припева. "Вещи имеют две стороны" -- вот и всё, что мы успеваем заметить. Абартурфыргу! -- восклицаем изумленно. Чёрт знает что восклицаем.
Джентльмены! Лоховатость ума человеческого -- не баг, а фича. Чтобы утолить инстинкт познания, мы ищем расширения Реальности -- но, найдя, не умеем их призвать.
Слов нужных не находим.
Заклинания ничего не значат. Всякая произносимая вслух чушь, даже если она несет отзвук надежды, так и пребудет чушью до тех пор, пока вы не сумеете организовать эти потрясающие звуки в тривиальные, но что-то значащие слова. Ваш личный взнос в мировое мычанье оценит священная небесная корова, и, коль повезет, навалит вам счастия в меру.
Не приписывайте магической силы звукам, словам или жестам! Звуки, слова и жесты -- подспорье. Костыли. Многие абсурдные ритуалы -- бытовые обряды, гадание, обсуждение доменных политик или мерзейшей правды дня, выявление истин посредством вопросов или, например, домашнее музицирование под фоно, настроение и лёгкую закусь -- не более чем способ заставить себя узнать свои желания и воплотить свою волю в ритуальном действии, бессмысленность которого подсказывает: действие может быть любым и отфонарным, главное -- выложиться. Ведь воля, согласно какому-то немцу с чудной фамилией, суть творящая материя. Но это и без немцев ясно. Это очевидно.
Волеизъявление -- не всегда краснобайство перед разомлевшими девочками с красными хищными когтями. Воля, судари мои, мегатонный тикающий заряд. Ею можно таких дел наколбасить, что потом и архангелам не расхлебать.
Учебники придется переписывать!
И после этого, к примеру, не девочки будут прикидываться перед вами тихими ангелочками, непонятливыми до интимности, а наоборот: вы сами, судари, в юбчонках да накладных ресничках начнете перед зеркалами губки красить и попкой вертеть… чем не пример? Вполне пример… Ну и смех у тебя, брательник! Таким бы смехом в новолуние на кладбище ужастики озвучивать. Да мёртвых жаль.
Не умеешь распорядиться волей -- вгони её в ритуал. Есть такие практики. Практики -- дело опасное, но от неверия и скуки очень помогает. Главное, чтобы гуртовщик… чтобы слепец-поводырь, взваливший на себя бремя обучения и воспитания нашего, нас не боялся, нами не питался и на подсознанку нам не давил.
Браток, а ты в глаза ему взгляни: как он смотрит на нас? Со скрытой мыслью нарисоваться таким-то и ещё более таким-то? Или просто и кротко, как агнец на пса рыкающего? Если есть там мерцание -- приглядись. У них, у настоящих, в зрачках гуляют золотые искры. Не увидишь -- а всё равно узнаешь! Тигр и глаз тигра; луна острым лезвием над восточным краем земли, против закатного сияния; морозное октябрьское утро, золотые дерева под солнцем. Все, что отражает изначальный свет, способно тебя понять, потому что оно и есть понимание. И тигр, и луна, и поднебесный лес. Понимание балуется золотыми искрами на глади моря. Золото держит цвет солнца; видя это, люди поклоняются благородному металлу; все последующие грехи -- оттого, что кланяешься зеркалу, а не лику, отраженному в нём.
Видеть в идоле бога -- одно, считать идола богом -- совсем третье.
Но, господа, о чем мы все-таки толкуем? Оставим звёзды звездочетам. Братишка, ты способен меня понять? Въезжаешь в тему? Короче: хочешь в мага перековаться? Кидай суеты мирские -- и босиком к гуру. Смирись заранее, что теперь ты ничто: болванка, которую нужно как следует отбить. Чем смиреннее к нему подъедешь, тем быстрее голеньким исходным нулём станешь и начнёшь форму принимать. Ибо пахать тебе с ним отныне и вовеки. Магия -- как дурь: приложишься -- не отпустит.
И никогда не поймешь до конца, ты ею заправляешь или наоборот: она тобой и наставником твоим вертит как хочет. В мистических реалиях с пониманием туговато.
Другое дело -- третий глаз. Это вам не мистика! Это изнутри, из ген.
Чертовски трудно с ним. Проблема не в том, чтобы окружающие на тебя не пялились: с этим нормально, умею я скрывать от посторонних кой-какие личные черты. Проблема -- не использовать его. Иногда, знаете, тянет.
Чересчур глазастые всегда несчастливы. Как и чересчур памятливые. Что ни говори, а память -- обыкновенный мусорщик: сгребает всякую дрянь в дурно пахнущую кучу. Прикроет листьями опавшими, камнями привалит. На переднем плане -- красивости, улыбочки, розы и мрамор. Но не суйся за ограду! Там черепа и змеи. Туда только слишком памятливые заходят. Босиком по грязи, по битому стеклу. На каждом шагу осколки, кучки срамные: увязнуть можно!
А с лишним глазом, дай ему волю, ещё хуже. Контрастный, жуткий мир. Обнаруживаешь на пустыре кровавый лес, трогаешь лепестки жестяных цветов, прячешься от слепящих молний, которые зовутся чувствами, и щёки горят от жара чужих грёз. И над всем, над светлым и над серым, вокруг и повсюду -- темнота, грязь, дурь и пакость. И сердце начинает биться о ребра, точно колокол.
К людям -- к другим людям! -- лучше и не приближаться. Сожгут и не заметят. А заметят -- не пощадят. А если и пощадят -- в спину дротик метнут.
Это хворь такая. Очковая болезнь. Что я получил? Колдовскую силу? Простые обряды -- бородавки зашептать, сердце надорванное заштопать или вредного чёртика из мозгов за хвост вытащить -- это да, могём. Только на кой такой кенарь приплетать сюда восточную премудрость? Полесские бабульки расправляются с подобными проблемами между делом, вернувшись с огорода, кабанчиков любименьких накормив. Судьбу предсказать? Да любая цыганка вмиг и до неприличных подробностей растолкует вам её выкрутасы. И возьмёт меньше.
Похоже, что гуру, наставник мой, плутоватый бессребреник, проницательный прохиндей, сознательно мешал все в одну кучу. Знахарские навыки -- и приёмы титулованных магов. Эффектные фокусы, пригодные для имиджа и только для имиджа -- и медиативные техники, незаметные, но безотказные. То, что для заработка полезно, и то, на чем сила стоит. И при этом не слишком заботился о цельности учения.
Между прочим, обычай молча сидеть, сонно дышать, таращиться на пламя свечи и ни о чём при этом не думать издревле знаком славянам. Дзен и йога славянина -- привычное состояние души, в которое впадаешь просто так, от мощи жизни. Не от этой ли привычки исходит наша неистребимая тяга к самокопанию? После первой мы не закусываем, а задумываемся. А после той, что уже лишняя, прозреваем вдруг.
Вероятно, он догадывался. Он понял, что обязан смешать высокое с низким, душу с глиной. Он хотел дать Голему небо. Возьми двадцатилетний саженец, влей в него знания и научи видеть -- вот и выйдет человечек. Такой как я. Хотя, конечно, могло бы и получше получиться, будь глина чище, а душа прямее. Вавилон строился из того, что под рукой оказалось.
Почему же меня Французом кличут? Не из-за рожи, как предполагают многие. Я ничего против франков-саксов не имею, напротив, уважаю и, за должное число условных единиц, записываю их на прием к Наполеону, однако виконтов в моём роду не было. Причина -- в моей приобретенной вавилонности, да простят мне боги столь жуткое определение. В привычках и, сами видите, европейском лоске. Лосканутый я немного: так надо для дела.
Деликатное дело -- общение с усопшими! Нужен навык, нужен выводок антител в крови. Осторожность и холодный ум. Наблюдай, верь глазам своим, но не приближайся! Замечтаешься -- вмиг истлеешь. Зазеваешься -- сам тенью станешь.
Незасохший человечек, угодив нечаянно под чёрное солнце, тут же расцветает пышными бутонами дурных снов. Вернулся, опомнился, вырвал, растоптал, освободился -- и успокоился. Но, между прочим, зря успокоился. Денек-другой -- вот и новые дурманные побеги зудят в глазницах. Снова на прополку… От такой жизни рассудок человечка переворачивается, хотения переиначиваются, -- можно ли теперь доверять подобному пижону? Ну а мы, парни от сохи, простые контактёры, если и того, то лишь малость того… в меру мы спятимши. Ровно настолько, чтобы в безумие своё одним глазом заглянуть и что нужно рассмотреть.
Да, судари, Вавилон -- не наш град! Гуру (и я вслед за ним) не употреблял крепких напитков. Восточная практика, устремлённая к воздушным и не слишком понятным вещам, отличается от нашей отсутствием спирта в крови. Но -- все мы люди! -- дозволялось пригубить немного красного вина. Натурального и обязательно с родословной. Гуру предостерегал от смешения стилей, по-разному ориентированных (при этом он, вероятно, полагал, что тибетские монахи и полесские ведьмаки принадлежат к единому направлению). Алкогольное остекленение и бдение духа над мельницей бытия разнятся более чем левитация сорвавшегося с моста забулдыги и невесомость гуляющего по волнам мастера дзен, -- учил он. Гуру прав, наверное. Он много знает.
Впоследствии я продолжал взятую генеральную линию на некрепленое красное -- почти натуральное, терпкое, с кислинкой, вино, пусть и без родословной, -- и братишки по умишку сперва дразнили меня Красным, а позже, ввиду явной моей аполитичности, приклеили кликуху Француз. С которой и живу на этом свете. Французы -- они с утра до ночи красным наливаются. Конец истории.
Итак, тренинг. Шарики по скатерти, рамка дугой. И что же? Месяц спустя вместо безмятежной мудрости и спокойной силы получил я, непонятно почему, изжогу и регулярные ночные видения убойной яркости. Почти еженощно долбили меня мощные и дикие впечатления. Ржавый автомат на битом стекле. Пьяная солдатня. На ветру радар.
Видения, в основном, оказывались сновидениями, поскольку по ночам я, в основном, сплю. Неожиданные картины, абсолютно мне чуждые, пугающие, бессвязные, но лишь потому бессвязные, что управлять их приходом я не умел, вторгались в память. Откуда взялись они?
– - Оттуда! С летающего блюда! -- ответил гуру. -- Ещё неделя, -- сказал он, -- ещё дней девять, и можно пытаться инициировать тебя. Вот что: займись-ка ты локальным сверхчувствием. Ты -- говорит -- всех нас за пояс заткнёшь в локальной сенсорике. Судя по темпам сдвигов твоих… Всё равно глобальную ты не вытянешь, так давай сразу по месту работать. Станем активно выявлять агентов всяких астральных, пришельцев негуманоидных и прочих нелегалов.
Смотрю я на него и печалюсь. У наставника и то крыша едет. А мы как? Мы же слабые, глупые. Долбанёмся совсем с чудесами нашими.
Но гуру и не думал уходить в непонятки.
– - Самое время погрузиться в этот бизнес, -- пояснил он. -- Сдаётся мне, что услуги такого рода станут популярными прямо на днях. Возникнет спрос, конкуренция. Пора готовить профессионалов. Сверхчувствие не должно попасть в грязные руки! -- внешне он был абсолютно серьёзен, но глаза мерцали, как Кастор и Поллукс в туманном морском небе.
– - Осмелюсь ли я, недостойный, задать вопрос, что это за зверь такой…
– - Осмелишься, думаю.
– - Ну и?
– - Как бы тебе… допустим, ты в толпе, и все что-то говорят, и всеобщий вздор вплывает в тебя; но ты нацелен на кого-то одного, и слышишь только его -- желания, мысли, внутренние знаки, в которых он поселился; более того, объект твоего внимания удаляется, уезжает, ты уже не можешь его слышать, а все-таки слышишь, потому что связь установлена и работает в дальнодействии…
Я изумился:
– - За десять дней? Сверхчувствие? Ну уж нет. Тут у нас полным-полно товарищей с высшим магическим, они на меня сверху вниз глядят, вот их и натаскивайте. А я слаб и грешен.
– - Молчи, пацан! -- вскричал Учитель. -- Верь мне! Дурачок, ты и сам не хуже. Глаз у тебя почти зрячий, дыхание почти поставлено. Конечно, лотос твой напоминает крик осла, из канала "даймай" доносятся стенания безвинно утопленных надежд, а когда белый журавль с твоей помощью раскрывает крылья, он рождает в воображении печальный образ новобранца, обделавшегося в строю. И морда у тебя вечно неадекватная, -- поморщился он, -- и взгляд у тебя харкающий. Не ученик предо мной, а ночная ваза, полная печали! Смирррна! -- по-армейски рявкнул гуру. -- Подобраться, втянуть анус, смотреть с почтением, урр-род!
Я автоматически подобрался, втянул что нужно, орлом глянул. Рефлекторно принял более-менее сносную позу, обозначив ею почтительное внимание, и спросил:
– - Если слух мой не обманывает меня, если мой кривой разум правильно отразил премудрые слова наставника, если я урод, ночная ваза и скотина неумытая, то на хрена мне ваше сверхчувствие? Обойдусь как-нибудь!
– - Конечно, ваза! Ведь предлагаю тебе настоящий дар, редчайший и бесценный! Невзирая на всю корявость твою! С божеским процентом! Экая ты вошь неблагодарная!
– - Я тревожусь, всё же, достоин ли, сумею ли…
Гуру вновь ликом просветлел. И продолжил назидание:
– - Ты ни к чему не пригоден, расхлябан и бестолков. Но, увы, выбирать мне не из кого. Только ты, один из всех, рождён для настоящего, классного сверхчувствия. Бестолков, дик и талантлив: идеальное сочетание свойств! -- заключил он.
Я не смел уйти. Уйду -- и останусь один на один с видениями.
Нет, нужно решать вопрос.
Я сказал, тщательно подбирая слова:
– - Простите, наставник, но я не уверен, что смогу подготовиться за десять дней к столь радикальной метаморфозе.
– - Так и есть. Не сможешь. Но это мелочи. Главное, чтобы нейрон струной звенел, чтобы подкорка бубном гремела! Только тогда будешь от души прикалываться, глядя на смешную жизнь и её очаровательные вывихи. Ты так всегда и делаешь, и это правильно. Пренебрегая мирской суетностью, отлавливая суть… я, кажется, уже излагал тебе историю пресветлого Омона, отловившего суть?
– - Наизусть шпарю! "А зачем Бог посадил меня в эту кастрюлю? -- спрашивал я. -- Не знаю, -- говорила старуха".
– - Совершенно верно. "Омон Ра" -- зерцало реальности. "Каждый из нас"… ммм… "имел там, в холодной чистой синеве, своё маленькое посольство"… Ещё почитай "Сказку о золотой рыбке", -- посоветовал мне этот удивительный тип. -- Если ты и её не поймешь, я тебя пристрелю.
– - Учитель, всё-таки вы не от мира сего, -- заметил я. -- Это произведение у нас в начальной школе изучают!
Но он, потеряв ко мне всякий интерес, потянулся к кому-то еще. Воспитательная пятиминутка закончилась.
Вот-вот, вы начали ощущать неповторимую ауру наших сумасшедших бдений. За ночь успеваешь ощутить себя кретином, гением, пеплом, алмазом, чудотворцем и протоплазмой…
Я, разумеется, ничего не смог. Пришел и отрапортовал: так мол и так, всю декаду мяса не ел и на сотрудниц не смотрел, надоело, пошли вы все туда-то и туда-то, а я пойду напьюсь, наконец. Гуру не возражал. Он повёл меня наверх, в келью свою, открытую только для посвященных. Открыл бар, и… и я узнал о существовании альтернативных миров.
Хотел бы я понимать математику! Эта колдовская наука, эта письменность китайская в каждом знаке таит мир. Гуру утверждал, что, при наличии природных склонностей, математик сумеет упаковать Вселенную в одну страничку формул. Раскрыв формулы, любой сможет проникнуть внутрь Зазеркалья. Это звучало довольно дико, но я привык верить наставнику. Впрочем, его точка зрения ничем не подтверждена, он сам предупредил меня о том. Мне оставалось только слушать и кивать. Наставника, как и судьбу, не выбирают.
Оказывается, существовал где-то математик, который прикоснулся к тайне.
– - Шевчук Сергей Романович, физик-теоретик. Занимается таймонами. Таймон -- квант физического времени.
– - Пощадите! -- взмолился я. -- Моя математика околела ещё в школе, когда я вздумал училку-матёмшу на свидание пригласить. Умнейшая была женщина! Какие ножки!
– - Я тебе не говорил, что ты законченный дебил? -- осведомился Учитель.
– - Знаю, знаю! Миллион раз слышал!
– - Мало того, что ты дебил, ты еще и кобель, -- сделал он умопомрачительный вывод. Мне, ослабшему от воздержания, просто смешно стало.
– - Я давно забыл, как выглядит женщина, свободная от приличий.
– - Кобель блудливый! У преподавателя не бывает ножек, уяснил?
– - Да что вы, -- растерянно сказал я, -- это же совсем другое. Светлое, незабываемое. Она рассказывала о дифференциалах и лопала мороженое, а я всё норовил к её руке прикоснуться. Я её Русалочкой называл… про себя, конечно, потому что робок был и боялся…
– - Русалкой? -- недоверчиво переспросил гуру.
– - Русалочкой. Это из сказки. Будь вы попроще, знали бы.
Поделиться книгой: