Помоги проекту - поделись книгой:
Автор неизвестен
Окассен и Николетта
1
2
Граф Бугар Валенский[1] вел с графом Гареном Бокерским[2] ужасную, жестокую, смертоносную войну, каждый божий день появлялся он у городских стен, у ворот и застав с сотней рыцарей и десятью тысячами конных и пеших воинов: все вокруг предавали они огню и мечу – опустошали земли, убивали жителей.
Граф Гарен Бокерский был стар и слаб, и миновало его время. Был у него сын, единственный наследник, а больше ни сына, ни дочери. Я опишу вам его. Звался он Окассеном.[3] Приветлив он был, и высок, и прекрасен: изящные ноги и все тело и руки, белокурые кудри,[4] живые и веселые глаза, светлое, тонкое лицо, прямой, красивый нос. Словом, так хорош, что не было в нем никакого недостатка.
Но был он настолько покорен всевластной любовью, что не желал стать рыцарем, взяться за оружие, сражаться на турнирах, – делать все положенное. Отец и мать говорили ему:
– Сын, возьмись же за оружие, и садись на коня, и защищай свою землю, и помогай своим людям. Если они тебя увидят рядом с собой, они будут храбрее защищать и себя, и свои владения, и твою землю, и мою.
– К чему теперь говорить об этом, отец? – отвечает Окассен. – Пусть господь будет глух ко всем моим мольбам, если я стану рыцарем, и сяду на коня, и ринусь в бой или в стычку, и буду поражать рыцарей и они меня, прежде чем вы дадите мне в жены Николетту, нежную мою подругу, которую я так люблю.
– Сын мой, – говорит ему отец, – ты просишь невозможного. Забудь о Николетте! Ведь она пленница, привезенная из чужой земли, – виконт[5] нашего города купил ее у сарацин, и привез в этот город, и воспитал ее, и окрестил, и сделал приемной дочерью, а скоро даст он ей молодого мужа, честно зарабатывающего свой хлеб. Здесь тебе нечего делать, а если хочешь жениться, я дам тебе в жены дочь короля или графа. Нет во Франции столь знатного человека, чтобы не отдать тебе своей дочери, лишь бы ты захотел.
– Ах, отец, – отвечает Окассен, – разве не заслуживает Николетта, моя нежная подруга, самой высокой чести в мире? Да будь она хоть императрицей Константинопольской или Германской, королевой Франции или Англии, и этого мало – так она благородна, изящна, приветлива и одарена всеми достоинствами.
3
4
Видит граф Гарен Бокерский, что никак не отвлечь сына от любви к Николетте, и отправляется к виконту города, своему вассалу, и так говорит ему:
– Господин виконт, уберите отсюда Николетту, вашу приемную дочь! Да будет проклята земля, откуда она вывезена в нашу страну! Ведь из-за нее теряю я Окассена. Он не хочет ни стать рыцарем, ни исполнять ничего, что ему положено. Так знайте, будь на то моя воля, я бы сжег Николетту на костре, да и вам бы несдобровать.
– Господин мой, – отвечает ему виконт, – мне самому не нравится, что сын ваш ходит сюда и разговаривает с ней. Я купил ее, и воспитал, и окрестил, и сделал приемной дочерью. На этих днях дам ей молодого мужа, который будет честно зарабатывать свой хлеб. Сыну вашему, Окассену, нечего будет делать здесь. Но если такова ваша воля, то я отошлю ее в далекую страну, где он ее никогда уже не увидит.
– Так попомните, – отвечает ему граф Гарен. – Иначе может с вами случиться большая беда.
Они расстались. А виконт был очень богат, и в саду стоял у него роскошный дворец. В светелку на самом верху виконт приказал посадить Николетту, а с нею – старушку для компании и беседы, и еще велел отнести туда хлеба, и мяса, и вина, и всего, что может понадобиться. Затем приказал запечатать дверь, чтобы не было ни входа, ни выхода, так что осталось лишь окошечко в сад, очень маленькое, в которое проникало немного свежего воздуха.
5
6
Как вы уже слыхали и поняли, Николетта была упрятана в светелку. По всей земле и по всей стране пошли шум и молва, что Николетта погибла. Одни говорили, будто она бежала из страны, а другие говорили, будто граф Гарен Бокерский приказал умертвить ее. Если кто-нибудь и радовался этому, то Окассену не было весело, поэтому он отправился к виконту города и так сказал ему:
– Господин виконт, что вы сделали с Николеттой, моей нежной подругой, которую я люблю больше всего на свете? Похитили вы ее у меня, украли! Знайте же, если я умру от этого, месть падет на вас, и это будет вполне справедливо. Ведь это вы меня убили своими руками, ибо отняли у меня то, что я любил больше всего на свете.
– Прекрасный господин, – отвечал виконт, – не говорите так! Николетта – пленница, я привез ее из чужой страны, купив за деньги у сарацин, и воспитал ее, и крестил, и сделал своей приемной дочерью, и выкормил, и дам ей вскоре молодого мужа, который будет честно зарабатывать свой хлеб. Что вам от нее надо? Возьмите себе в жены дочь короля или графа. И подумайте, чего вы добьетесь, если сделаете ее своей наложницей? Мало будет вам радости, ибо до конца жизни тело ваше будет опоганено, а душа ваша низвергнется в ад: никогда не попасть вам в рай!
– Не нужен мне рай! Я туда не стремлюсь, лишь бы была со мной Николетта, моя нежная подруга, которую я так люблю. Я скажу вам сейчас, кто попадает в рай. Старые попы, и дряхлые калеки, и убогие, что дни и ночи ползают перед алтарями и криптами,[8] и те, кто едва прикрыт лохмотьями или жалкими монашескими одеяниями, а то и вовсе ходит голый и босый, и те, кто умирает от голода, жажды, холода и нищеты. Эти все отправляются в рай; с ними мне делать нечего. А вот в ад я хочу, ибо в ад уходят прилежные ученые, доблестные рыцари, павшие на турнирах и в грозных сражениях, и славные воины, и благородные люди. С ними мне будет хорошо. Прекрасные обходительные дамы, имевшие двух или трех возлюбленных, кроме своего мужа, и золото, и серебро, и драгоценные, пышные меха, тоже уходят в ад, идут туда арфисты, и жонглеры, и короли. Вот с ними хочу я быть, но сейчас отдайте мне Николетту, мою нежную подругу.
– Напрасно говорите вы так, – сказал виконт, – ведь вы никогда не увидите ее. А если бы вы поговорили с ней и ваш отец узнал об этом, он сжег бы на костре и меня и ее, да и вы сами могли бы тоже опасаться за себя.
– Горе мне! – сказал Окассен и в печали пошел прочь.
7
8
Пока Окассен сидит у себя в спальне и тоскует о Николетте, своей подруге, граф Бугар Валенский не перестает воевать. Он собирает своих воинов, пеших и конных, и идет на замок, чтобы осадить его. Тогда поднимаются крики и шум, рыцари и воины берутся за оружие и спешат к воротам и стенам на защиту замка, а горожане всходят на выступы стен и бросают оттуда камни и острые копья.
Осада становилась все сильней и жесточе, и тогда граф Гарен Бокерский пришел в покой, где Окассен печалился и тосковал по Николетте, своей подруге, которую он так любил.
– Сын мой! – сказал граф, – сколь ты жалок и несчастен, если можешь смотреть, как осаждают твой замок, самый лучший и крепкий из замков. Знай, если ты лишиться его, то останешься без наследства. Сын, возьмись за оружие, и садись на коня, и защищай свою землю, и помогай своим людям, – иди в бой! Пускай ты даже никого не сразишь и никто не сразит тебя, но люди, увидев тебя рядом, будут доблестно защищать свое добро, и свою жизнь, и землю твою и мою. Ты такой большой и сильный – исполняй свой долг!
– Отец, – сказал Окассен, – к чему вы это говорите? Пусть господь будет глух ко всем моим мольбам, если я стану рыцарем, и сяду на коня, и ринусь в бой, если буду поражать рыцарей, а они – меня, прежде чем вы дадите мне в жены Николетту, нежную мою подругу, которую я так люблю.
– Сын мой, – сказал отец, – ты просишь невозможного. Я предпочту лучше быть разоренным и лишиться того, что имею, чем видеть ее твоей женой, твоей супругой.
Он повернулся. И когда Окассен увидел, что отец уходит, он позвал его.
– Отец, вернитесь, – сказал Окассен, – я хочу предложить вам доброе соглашение.
Какое, милый сын?
– Я возьму оружие и пойду в бой, но с условием: если господь вернет меня живым и невредимым, вы позволите мне повидать Николетту, мою нежную подругу, перекинуться с нею двумя-тремя словами и хоть один раз поцеловать ее.
– Согласен, – ответил отец.
Он дал ему обещание, и Окассен возрадовался.
9
10
Окассен, облаченный в доспехи, поскакал на своем коне, как вы уже слыхали и поняли. Боже! Как красил его щит у груди, и шлем на голове, и перевязь меча на левом боку! Юноша был высок, силен, красив, строен, конь под ним был быстр и проворен, и рыцарь направил его прямо в ворота. Но уж не думаете ли вы, что он хотел угнать быков, коров или коз или сразиться с врагами? Ничуть не бывало! Ни о чем подобном он и не помышлял: так погружен он был в мысли о Николетте, своей нежной подруге, что забыл о поводьях и о том, что ему надлежало делать. Конь же, почувствовав шпоры, понес его в битву и устремился в самую гущу врагов. Они протянули к нему со всех сторон руки, схватили его, отняли щит и копье, и потащили его, застигнутого врасплох, и по дороге уже обсуждали, какой смерти его предать. И Окассен услышал их речи.
– Иисусе сладчайший! – воскликнул он. – Ведь это мои смертельные враги уводят меня, чтобы отрубить голову! Но если отрубят мне голову, то не смогу я говорить с Николеттой, моей нежной подругой, которую так люблю. Однако есть еще у меня хороший меч, и сижу я на добром скакуне, успевшем отдохнуть. Так буду же защищаться из любви к милой, и если только бог меня любит, то поможет мне, а не им!
Юноша был силен и высок, и конь, на котором он сидел, был резв. И Окассен взялся за меч и стал наносить удары направо и налево, и разрубал он шлемы и забрала, руки и плечи, и растеклась вокруг него лужа крови, подобно той, какая бывает вокруг дикого кабана, когда собаки нападут на него в лесу. Так он убил десять рыцарей и семерых ранил. Стремительно вырвался он тогда из битвы и галопом понесся назад с мечом в руке.
Граф Бугар Валенский слыхал, что собираются повесить Окассена, его врага, он подъехал поближе, и Окассен тотчас узнал его. Он занес меч и ударил графа по шлему так, что вдавил в голову. Граф был оглушен и свалился на землю. Окассен протянул руку, поднял его, взял за забрало и повел к своему отцу.
– Отец, – сказал Окассен, – вот ваш враг, который долго воевал с вами и причинил столько вреда! Ведь двадцать лет длилась эта война, которую не мог никто завершить.
– Славный сын, – сказал отец, – вот такими подвигами отличаться бы тебе с детства, а не думать о пустяках.
– Отец, – сказал Окассен, – не читайте мне проповедей, а исполните наше условие.
– А? Какое условие, славный сын?
– Ого, отец! Вы его забыли? Клянусь головой, уж кто-кто, а я его не хочу забывать; ведь оно глубоко в моем сердце. Разве вы не обещали, когда я взялся за оружие и пошел в бой, что, если господь меня вернет живым и невредимым, вы мне дадите видеться с Николеттой, моей нежной подругой, и я смогу перемолвиться с ней двумя-тремя словами и поцеловать ее хоть один раз. Это обещали вы мне, и я хочу, чтобы вы сдержали слово.
– Я? – сказал отец. – Да не поможет мне бог, если я сдержу такое обещание. Если бы твоя Николетта была здесь, я бы сжег ее на костре, да и тебе бы не поздоровилось.
– Это ваше последнее слово? – спросил Окассен.
– Да поможет мне господь, – отвечал отец.
– Поистине, – сказал Окассен, – мне весьма тягостно, что человек в вашем возрасте лжет. Граф Валенский, я взял вас в плен?
– Разумеется, господин мой, – ответил граф.
– Дайте мне вашу руку, – продолжал Окассен.
– Охотно, господин мой.
Он подал ему руку.
– Поклянитесь мне, – сказал Окассен, – что сколько бы вы ни жили, не пройдет ни одного дня, чтобы вы не оскорбляли моего отца и не посягали на его жизнь и имущество.
– Ради бога, господин мой, – сказал граф, – не издевайтесь надо мною, но назначьте мне выкуп. Я дам вам все, что вы потребуете, будь это золото и серебро, скакуны или простые лошади, разные драгоценные меха, собаки или птицы.
– Как? – сказал Окассен. – Вы не хотите признать, что вы – мой пленник!
– Хочу, господин мой, – сказал граф Бугар.
– Да накажет меня господь, если я не сниму с вас голову, – воскликнул Окассен, – раз вы отказываетесь дать клятву.
– Ради бога, – сказал граф, – я поклянусь во всем, что вам угодно.
Тогда Окассен посадил его на коня, сам сел на другого и проводил графа до места, где тот был в безопасности.
11
12
Окассена заключили в темницу, как вы уже слышали и поняли, а Николетту заперли в светелке. Это было в мае, когда дни стоят жаркие, длинные и светлые, а ночи – тихие и ясные. Однажды ночью, лежа в своей постели, увидела Николетта, как ярко светит луна в оконце и услышала, как поет соловей в саду, и вспомнила об Окассене, друге своем, которого так любила. Она стала думать о графе Гарене Бокерском, который смертельно ненавидел ее, и решила, что не останется больше здесь: ведь если бы кто-нибудь донес на нее и граф Гарен узнал о ней, то предал бы ее злейшей смерти. Она прислушалась: оставленная с ней старушка спала. Николетта встала, надела платье из прекрасного шелка, взяла с постели покрывала и холщовые простыни, связала их, скрутила из них веревку, такую длинную, какую только могла, прикрепила ее к подоконнику и спустилась по ней в сад. Приподняв одежды одной рукой спереди, а другой сзади, пошла она по саду, прямо по росистой траве.
У нее были светлые кудри, живые, веселые глаза, тонкое лицо, прямой красивый нос, алые губки, подобные вишне или розе в летнюю пору, белые мелкие зубы. Упругие маленькие груди приподымали ее одежду, как два волошских орешка. Стан был строен, и обнять его можно было двумя ладонями. Маргаритки, кланявшиеся ее стопам, когда она проходила мимо, казались темными по сравнению с ее ногами – так была она белоснежна. Она подошла к калитке, открыла ее и пошла по улицам Бокера. Она старалась идти в тени, потому что луна светила слишком ярко. Долго Николетта бродила, пока не подошла к башне, где находился ее друг. Башня эта местами дала трещины, и она, спрятавшись за колонну, закутанная в свой плащ, прижала голову к щели ветхой и древней башни и услышала, как рыдал там Окассен, как страшно скорбел он и тосковал о подруге, которую он так любил. И, наслушавшись, она заговорила:
13
14
Когда Окассен услыхал слова Николетты о том, что она хочет уехать в другую страну, он страшно опечалился.
– Прекрасная, нежная подруга, – сказал он, – нет, вы не уедете, иначе я умру. Первый, кто вас увидит и кто только сможет, сейчас же схватит вас и положит на свою постель и сделает вас своей наложницей. А после того, как вы разделите ложе не со мной, а с другим человеком, не думайте, что я буду ждать, пока попадется мне нож – нанести себе удар в сердце и умереть. Нет же, я вовсе не стану дожидаться этого, но при первом удобном случае, лишь я увижу каменную стену или серый камень, я так сильно ударюсь головой, что глаза мои выскочат и вытекут мозги. Лучше мне умереть такой страшной смертью, чем услышать, что вы разделили чужое ложе.
– Ах, – сказала она, – я не могу поверить, что вы меня так любите, как вы говорите, но я вас люблю еще больше!
– О прекрасная, нежная подруга! – воскликнул Окассен, – не может быть, чтобы вы любили меня даже так же, как я вас. Женщина не может так любить мужчину, как мужчина женщину. Ведь любовь женщины в ее очах, и в кончиках грудей, и в ступнях ног, а любовь мужчины покоится в сердце, и уйти оттуда она не может.
Пока Окассен и Николетта беседовали между собой, городская стража с обнаженными мечами под плащом прошла вдоль по улице. А дело было в том, что граф Гарен приказал воинам убить Николетту, если они смогут схватить ее. И страж, находившийся на башне, видел их и слыхал, как они говорили о Николетте и собирались убить ее.
– Боже! – воскликнул он, – как жаль будет прекрасную девицу, если они убьют ее. Было бы очень добрым делом, если бы я незаметно для воинов посоветовал ей остерегаться их. Ведь если они ее убьют, умрет господин мой Окассен, а это будет очень горько.
15
16
Поделиться книгой: