Потом я принялся за премьера Букиру. Бедняга Амбруаз всецело находился под влиянием большой группы военных советников едва ли не всех коммунистических стран. Советники эти, как я их описал, могли бы заставить застонать от зависти какого-нибудь режиссера, специализирующегося на фильмах ужасов, – это была какая-то компания монстров, грызущих по ночам человеческие кости. Они с утра до вечера заставляли Букиру учить наизусть труды Карла Маркса, строили аэродромы для своих ядерных бомбардировщиков, пытали не успевших покинуть страну западных дипломатов, а в свободное от этого время гонялись с автоматами за мирными гванеронцами, вынуждая их вступать в коммунистическую партию. Честное слово, получилось не хуже, чем в некоторых наших газетах. Я стал подумывать, не попытаться ли мне писать детективные романы – разве я бездарнее Флеминга?
Зато полковник Мтанга Мукиели, глава повстанцев, – да, это был парень что надо! Он обеими руками голосовал за развитие частного капитала, денационализацию промышленности и сотрудничество с транснациональными корпорациями, он хоть сейчас готов был установить дипломатические отношения с Преторией, он терпеть не мог обоих Кастро и всех сандинистов. Оставалось только жалеть, что его не существует, – такой парень чертовски пригодился бы нам в Африке, где мы, увы, не могли похвастать подобными приобретениями.
Назавтра с утра за мной приехала машина Райли и отвезла в какое-то здание. Там в огромном холле суетились репортеры, ездили взад-вперед телекамеры, устанавливали юпитеры, тянули провода, подключали микрофоны, а посередине восседал Тэд Райли и благожелательно улыбался этому сброду. Пока я занимал место позади таблички «подполк. Грэм», какой-то шустрый малый выскочил вперед и заорал:
– Тэд, каковы перспективы повстанческого движения?
– Расчешут всех, – сказал Тэд. Выдержки из стенограммы пресс-конференции.
– Ну, как? – весело спросил меня Райли, когда мы ехали в управление.
– Великолепно, – сказал я.
– Обыденно, – поправил он. – Я не сказал ничего нового, все это талдычили до меня, разве что применительно к другим странам и другим событиям.
– Но почему тебе пришло в голову припутать именно «Баксос»?
– Потому что именно ее ребятам первым пришло в голову отозвать меня в уголок, – он протянул мне чек. – Твоя доля, ровно половина. Курочка начинает нести золотые яички. По справедливости, следовало бы подбросить и резиденту.
– Куда ты его дел?
– Как и собирался, на нашу виллу в лесу, на «Игрек». Там у него есть все, что необходимо для плодотворной работы на благо нации, – вдоволь виски, смазливенькая горничная и парочка надежных сторожей. Что ты вздыхаешь?
– Я подумал, как обрадуется тетушка Эмилия, когда узнает, что Бэйб стал героем-резидентом.
– Я обязательно напишу ей теплое письмо, – заверил Райли. – Не будь ее наследства и ее Бэйба, мы с тобой продолжали бы тихо корпеть над скучными сводками. Да, кстати, собирайся. Тебе предстоит дальнее странствие. «За цыганской звездой кочевой на закат, где дрожат паруса и глаза глядят с бесприютной тоской в пламенеющие небеса…» Словом, в Гванеронию. Повезешь туда репортеров.
– Почему я?
– А какая разница? Не беспокойся, все уже подготовлено, спектакль мы им устроим на славу…
Проведенная под моим личным руководством операция «Репортер» прошла без всяких осложнений, оправдала все затраты и произвела наилучшее впечатление. Двадцать пять репортеров и телеоператоров погрузили в военно-транспортный самолет без окон. Время, достаточное для перелета через океан, он провел в воздухе, выписывая над страной гигантские восьмерки. После приземления журналистов погрузили в бронетранспортеры и миль десять везли по ухабистой немощеной дороге, петлявшей среди унылых голых холмов – ландшафт этот с таким же успехом мог принадлежать и Африке (впрочем, для пущего правдоподобия мы установили в нескольких местах у самого горизонта чучела жирафов и зебр). Время от времени по сторонам дороги взрывались небольшие заряды, а в одном месте взорам журналистов предстала пылающая деревня, безжалостно сожженная, как выяснилось, правительственными войсками.
Наконец бронетранспортеры остановились на вершине холма, и журналисты получили возможность любоваться захватывающим батальным зрелищем – внизу, в долине, рота повстанцев Фронта демократического движения штурмовала форт, занятый правительственными войсками. Выглядело это впечатляюще, шуму было много – строчили пулеметы, звонко частили автоматические пушки, возле самого холма взорвались два заранее заложенных фугаса, имитировавших шальные снаряды. Лязгал гусеницами и палил по наступающим правительственный танк. Под занавес над полем боя появился вертолет Фронта и сбросил напалмовые бомбы на форт, где стояли дистанционно управляемые пулеметы и лежали несколько позаимствованных в морге безродных, а потому невостребованных покойников, изображавших павших защитников прогнившего режима.
Репортеры были в восторге. После боя им была предоставлена возможность побеседовать с представителями обеих сражающихся сторон («правительственный» танк поджег изнутри его же экипаж, потом выскочил и сдался в плен). Пленные много и охотно рассказывали о тяготах своей службы, о палочной дисциплине, введенной коммунистическими советниками, о моральных терзаниях, которые они, пленные, испытывали, сражаясь против повстанцев, и в заключение поголовно выразили пламенное желание вступить в ряды Фронта и сражаться до победы.
Повстанцы тоже не подкачали. Не помню точно, сколько заплатили статистам, но авторы либретто и текста свои десять тысяч, безусловно, заслужили. Любо-дорого было слушать, как повстанцы демонстрируют в беседах с журналистами боевой дух, национальное самосознание, приверженность высоким идеалам западного мира и моральную стойкость.
Выжав из повстанцев все и запасшись сувенирами вроде гильз и пуговиц от мундиров, репортеры окончательно обнаглели и заявили о своем намерении совершить поездку по окрестностям, но такой вариант мы предусмотрели и отреагировали соответственно. Нажав в кармане кнопку рации, я отдал приказ правительственным войскам контратаковать. Вокруг холма вновь стали рваться «снаряды», у горизонта замаячили правительственные вертолеты, повстанцы изготовились к обороне, и их командир, поблагодарив репортеров за визит, категорически предложил им покинуть зону боевых действий.
Что касается полковника Мукиели, с которым, естественно, рвались побеседовать репортеры, то мы еще вчера объявили, что полковник дал обет – до взятия им столицы не принимать ни одного журналиста и не давать ни одного интервью.
– Вот так все и было, – сказал я.
– Превосходно, – сказал Райли. – Теперь есть двадцать пять человек, которые плюнут в морду любому, кто усомнится в реальности Гванеронии. И вскоре эти двадцать пять начнут пудрить мозги миллионам… Кстати, Мукиели выделено оружия на двадцать миллионов. Оно уже погружено на корабль, идущий в Африку, – правда, не в Гванеронию, но наши с тобой счета от этого не пострадают. Разумеется, все пополам. Здорово, Патрик, верно? В несколько дней стали миллионерами, палец о палец не ударив!
А секрет, что был зарыт у подножья пирамид, только в том и состоит, что подрядчик, хотя он уважал весьма закон, облегчил Хеопса на мильон!
– Черт побери, Патрик, это великолепно! Он вылез из-за стола и стал плясать джигу. Тоненько засвистел селектор.
– Генерал, к вам пытается прорваться какой-то тип, – раздался голос секретарши.
– Что за тип? – спросил я, ближе стоявший к столу.
– Понятия не имею, подполковник. Минутку… преподаватель географии на пенсии. Твердит, что пришел по срочному и важному делу. Как прикажете поступить?
– Пропустить немедленно, – быстро подсказал Райли.
– Пропустить, – машинально сказал я. – Тэд, ты его приглашал? Кто это?
– Понятия не имею.
– Самое время возиться с отставными географами.
– Ну да, – сказал Райли. – Самое время. В последние дни я вдруг страшно заинтересовался географией.
Через минуту в кабинете появился незваный гость – благообразный седой старичок, благородный отец из плохой мелодрамы.
– Прошу, – радушно приветствовал его Райли. – Садитесь. Я – генерал Райли, это – подполковник Грэм.
– Корбишли, – представился старичок, – учитель географии на пенсии, тридцать лет, знаете ли, отдал.
– Ну как же, – сказал Райли. – Благороднейшее занятие – приобщать юношество к познанию мира, верно, Патрик? Я как раз говорил Патрику, что сам когда-то мечтал стать учителем географии, честное слово, не получилось, жаль.
– Жаль, – сказал старичок. – Знай вы географию лучше, вы сразу поняли бы, как бессовестно вас дурачат.
– Что вы имеете в виду? – осведомился Райли бархатнейшим голосом.
– Я имею в виду Гванеронию, генерал. Может быть, это удивит вас, но ее не существует.
– То есть как это не существует? – раскрыл рот Райли с изумлением средневекового фанатика, которому вдруг заявили, что Земля, представьте себе, не плоская, а имеет форму шара.
– Ее нет, – сказал старичок. – Я не знаю, кто все это затеял и как ему удалось ввести в заблуждение прессу, правительство и разведку, но печальный факт остается фактом. Никакой Гванеронии не существует.
– Вы уверены?
– Генерал, я тридцать лет преподавал географию, она для меня все, я помню наизусть карты и списки городов, могу перечислить в алфавитном порядке все столицы мира… Страны с такими очертаниями нет ни на одной карте Африки. Нет таких городов, нет таких рек и такого озера. Нет и не было таких политических деятелей. Это грандиозная мистификация, афера века, и наш с вами гражданский долг – немедленно отыскать и разоблачить ее инициаторов. Мы с вами…
– Одну минуту, – вежливо перебил его Райли. – Прошу прощения, я приглашу еще одного человека, чье, присутствие, безусловно будет не лишним. Он с радостью вас выслушает.
Он встал и быстро вышел.
– Приятный человек, – сказал мне старичок. – Как быстро он оценил ситуацию!
– Да, – сказал я.
– Все же мне непонятно, как такое могло произойти.
– Сам теряюсь, – сказал я. – Вы с кем-нибудь делились своим открытием?
– Что вы! Я полагал своим гражданским долгом сначала поставить в известность тех, кто первым подвергся обману. Признаюсь, мне непонятно одно – с какой целью затеяно все это.
Дверь с грохотом распахнулась. Я примерно догадывался, что должно было произойти, но не думал, что они приедут так быстро.
Молниеносно, словно атакующие леопарды, двое верзил в белых халатах метнулись к мистеру Корбишли и подняли его из кресла. Когда его выносили из кабинета, на ходу запеленывая в смирительную рубашку, на его лице еще дотлевала счастливая улыбка выполнившего свой гражданский долг человека. В кабинет вернулся Райли в сопровождении молодого представительного врача.
– Буйный? – деловито осведомился врач.
– Кажется, нет, – сказал Райли.
– Что с ним?
– Маниакальный заскок, не знаю, как это называется по-латыни. Вы только представьте себе – вообразил бедняга, что никакой Гванеронии не существует. Учитель географии с тридцатилетним стажем.
– Ага! – сказал врач и энергично черкнул в блокноте. – Гванерония… ну да, это про нее сейчас столько пишут, что-то там опять коммунисты гадят, снова происки Москвы. Ну что ж, клиническая картина ясна. С отставными географами такое случается, знаете ли, иногда выдумывают несуществующие страны, иногда сомневаются в реальности существующих. Заурядный случай, классический синдром, – он произнес несколько длинных и красивых латинских терминов. – Обычно такие не буйствуют, мы поместим его в уютное тихое местечко, и ему там будет хорошо.
Мы выпили по стаканчику, он рассказал нам несколько интересных случаев с начавшими чудить учителями географии, мы рассказали ему свежие новости из Гванеронии, и он уехал.
– Однако, – сказал я.
– Ничего страшного, – беззаботно отмахнулся Райли. – Если разобраться, сплошная филантропия. Старому человеку обеспечили уход, уют и медицинскую помощь, бесплатную, заметь, освободили до конца жизни от забот о будущем. Пенсия у него наверняка была грошовая. Гуманно. Патрик, ты не читал завтрашних газет?
– Нет, разумеется.
– Могу рассказать, что произойдет завтра. Агентами разведслужбы Букиры злодейски, средь бела дня, на улице застрелен профессор Мтагари. Помнишь, за ним одно время наблюдал Бэйб? Дело в том, что профессор передал нам личное послание полковника Мукиели, и красные ему этого не простили. Мы скорбим об утрате. Может быть, Мукиели наградит его посмертно.
– Это еще зачем?
– Для вящей убедительности. Для колорита. Труп – весьма солидный аргумент. Нужно же нам подбрасывать дрова в огонь, как по-твоему?
– Ох, не нравится мне все это, – сказал я.
– Ты что? С каких это пор тебя заботит смерть африканца? Мало их отправилось к праотцам твоими трудами?
– Дело не в нем, – сказал я. – До сих пор была только глупая шутка, теперь еще и кровь. Получается, будто человека убивает фантом. Как в том итальянском фильме, помнишь? Там убийца стрелял с киноэкрана и уложил кого-то в зале.
– Позволь напомнить тебе, что вся история началась с твоего рапорта, – сказал он. – С твоего.
– Ладно, переживем, – сказал я. – Но все-таки мне не нравится, что людей убивают персонажи несуществующей драмы. С таким же успехом однажды и на нас могут начать охотиться по чьей-то прихоти несуществующие агенты.
– С нами такого никогда не случится.
– И все-таки мы выпустили джинна из бутылки, – сказал я. – От нас уже ничего не зависит, мы уже не в состоянии управлять событиями.
– С чего ты взял? Все возможные варианты будущих гванеронских событий мы с тобой просчитали вместе. Кстати, что там новенького?
– Повстанцы заняли какой-то город, – сказал я. – Важный в стратегическом отношении, можно планировать наступление на столицу… Я тебе сегодня больше не нужен? Знаешь, поеду-ка к Джейн, устал что-то…
Джейн
Ключ от ее двери у меня был. Каюсь, раза два я пользовался им, пытаясь застать врасплох соперника – мнимого, как потом выяснилось. Это было в те времена, когда я ее ревновал. Но однажды, неожиданно вломившись в ее квартиру и застав ее сладко спящей в полном одиночестве, я подумал: не следует, пользуясь на работе всеми мыслимыми достижениями современной науки и техники, за порогом своего учреждения уподобляться неандертальцу.
На это дело я бросил отборных специалистов, не ведавших, что творят. Операция под кодовым названием «Тадж-Махал» (идиотское название выдумал плохо соображавший с похмелья Кастер) длилась месяц и проходила в классическом стиле: миниатюрные микрофоны повисали на телефонных проводах, хитроумные телекамеры проникали сквозь задернутые шторы, лазерные лучи улавливали вибрацию оконных стекол, передавая содержание ведущихся там разговоров, сменявшие друг друга неприметные личности, пешие и моторизованные, неотступно следовали по пятам мисс Джейн Митчел.
Не будем уточнять, в какую сумму это вылилось, не стоит рыдать над перенесшим небольшое кровопускание секретным фондом – случалось, что в результате менее важных операций вылетали в трубу вдесятеро большие суммы. Главное, выяснилось, что, кроме некоего Патрика Грэма, других мужчин у вышеупомянутой мисс Д. М. не имеется. По-моему, это оправдывало все затраты.
Осуществлявший общее руководство «Тадж-Махалом» Моран быстро догадался, что к чему, но, разумеется, держал язык за зубами – не я первый использовал наши возможности в личных целях.
Я плюхнулся на тахту и включил телевизор. Загрохотало, загремело, на экране сквозь клубы дыма и пыли бежали, падали, вскакивали и снова бежали вооруженные люди, трещали очереди, взметались разрывы. Диктор молчал, но мне вся эта суета показалась знакомой, словно я сам был там.
Камера панорамировала на горящий танк. Проступая сквозь батальную сцену, из глубины экрана на зрителя надвигалась карта, похожая очертаниями на жирного морского конька, и это я кропотливо вычерчивал эту карту неделей ранее: Гванерония, страна, о которой знали все, страна, где наши африканские друзья пытались остановить коммунистическую экспансию, страна, где усердно и самоотверженно трудился на благо свободы и демократии наш героический Бэйб.
– К последним событиям в Гванеронии, – зачастил диктор. – Недавно группа ведущих репортеров крупнейших газет, телекомпаний и радио совершила туда поездку, побывав непосредственно в районе боевых действий. Судя по беседам с повстанцами и пленными солдатами правительственных войск, моральные качества и боевой дух солдат полковника Мтанга Мукиели – на высшем уровне. Подразделения Фронта демократического освобождения успешно продвигаются вперед на всех направлениях.