Компьютер богов

Он нажал "ПРИВЕСТИ В ИСПОЛНЕНИЕ".

Он посмотрел вниз и увидел на полу небольшой белый мешочек с затянутой горловиной.

"Боже мой", - услышал он свой голос словно со стороны. "Боже мой. Господи Боже мой".

Он продолжал бы заклинать Господа еще в течение очень долгого времени, но компьютер внезапно стал издавать короткие гудки. В верхней части экрана замигало слово "ПЕРЕГРУЗКА".

Ричард выдернул шнур из сети и бросился из кабинета, словно все черти ада следовали за ним.

Но перед тем как оставить кабинет, он подобрал маленький мешочек и положил его себе в карман.

Он позвонил Нордоффу вечером, когда холодный ноябрьский ветер играл на расстроенной волынке стоящих за окнами деревьев. Группа, в которой играл Сет, внизу приканчивала мелодию Боба Сегера. Лина ушла в клуб поиграть в бинго.

"Эта штука работает?" - спросил Нордофф.

"Работает отлично", - сказал Ричард. Он сунул руку в карман и извлек монету. Она была тяжелой, тяжелее, чем часы фирмы "Ролекс". Суровый профиль орла был оттиснут на одной из сторон. Рядом были выбиты цифры: 1871. "Она делает такие вещи, в которые вы никогда не поверите".

"Почему же не поверю", - сказал Нордофф спокойно. Он был очень талантливым мальчиком и очень вас любил, мистер Хэгстром. Но будьте осторожны. Мальчик есть мальчик, талантлив он или нет, да и любовь может быть использована в дурных целях. Вы понимаете, о чем я?"

Ричард не понимал ничего. Он ощущал жар и лихорадку. В сегодняшней газете была указана цена золота - 514 долларов за унцию. Каждая монета весила в среднем четыре с половиной унции. В сумме это составляло двадцать семь тысяч семьсот пятьдесят шесть долларов. И это составляло лишь примерно четверть той суммы, которую он сможет выручить за эти монеты, если продаст их как монеты.

"Мистер Нордофф, вы можете приехать ко мне? Прямо сейчас? Этим вечером?"

"Нет", - ответил Нордофф. "Не думаю, что мне этого хочется, мистер Хэгстром. Мне кажется, это должно остаться между вами и Джоном".

"Но..."

"Только помните, что я сказал. Ради Бога, будьте осторожны". Раздался небольшой щелчок - это Нордофф повесил трубку.

Через полчаса он вновь сидел у себя в кабинете и смотрел на компьютер. Он прикоснулся к кнопке ВКЛ, но не спешил нажать ее. Когда Нордофф сказал это во второй раз, до Ричарда дошло. Ради Бога, будьте осторожны. Да. Он должен быть осторожным. С машиной, которая может сделать такое...

Как она это делает?

Он не мог это себе представить... но именно поэтому ему легче было примириться с этим. Он был преподавателем английского и отчасти писателем, и всю свою жизнь он не понимал, как работают вещи: проигрыватели, двигатели внутреннего сгорания, телефоны, телевизоры, устройство для спуска воды в его туалете. Его жизнь была историей понимания того, что надо делать, а не как это происходит. Случай с компьютером ничуть не выбивался из этого ряда. Разве что степенью непонимания.

Он включил компьютер. Как и в первый раз, на экране появились слова: "С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ДЯДЯ РИЧАРД! ДЖОН". Он нажал "ПРИВЕСТИ В ИСПОЛНЕНИЕ", и послание от его племянника исчезло.

Эта штука долго не проработает, - подумал он неожиданно. Он подумал, что Джон, должно быть, еще работал над ней, когда произошла катастрофа. Он был уверен, что у него еще есть время: в конце концов, день рождения дяди Ричарда был только через три недели...

Но время Джона вышло, и этот удивительный компьютер, обладающий способностью создавать новые вещи и уничтожать старые, вонял как перегревшийся трансформатор от игрушечной железной дороги и начинал дымить через несколько минут работы. Джон мог еще усовершенствовать его. Он был...

Уверен, что у него еще есть время?

Но ведь это неправда. Ведь это ужасная неправда. Ричард понял это. Спокойное, внимательное лицо Джона, его отрешенные глаза за толстыми стеклами очков... в них не было уверенности, никакой надежды на то, что времени еще предостаточно. Какое там слово пришло ему в голову сегодня? Обреченный? Это слово подходило Джону. Чувство обреченности было таким ощутимым, что иногда Ричарду хотелось обнять Джона, сказать ему, чтобы он немного взбодрился, что встречаются еще счастливые концовки и положительные герои не всегда умирают молодыми.

Потом он подумал о Роджере, швыряющем изо всей силы Волшебный Шар на дорожку. Он вновь услышал хруст и увидел волшебную жидкость, вытекающую из шара - обычную воду, разумеется. И этот образ смешался с видением убогого автофургона Роджера с надписью "ОПТОВЫЕ ПОСТАВКИ ХЭГСТРОМА", который падает с края пыльного, крошащегося утеса и расплющивает нос о землю со звуком столь же незначительным, как и сам Роджер. Он увидел - хотя и не хотел этого - лицо жены брата, превращающееся в месиво кровавого мяса и костей. Он увидел Джона, сгорающего в остове фургона. Джон кричал, и тело его медленно обугливалось.

Никакой уверенности, никакой надежды. Он всегда рождал ощущение необратимо бегущего времени. И в конце концов его предчувствия сбылись.

"Что все это значит?" - пробормотал Ричард, глядя на пустой экран.

Интересно, как бы Волшебный Шар ответил на этот вопрос? "СПРОСИ ПОПОЗЖЕ"? "ИСХОД НЕЯСЕН"? А, может быть, "РАЗУМЕЕТСЯ, ЭТО ТАК"?

Гул компьютера вновь становился громче, и в этот раз быстрее, чем в прошлый. Ричард уже чувствовал запах перегревающегося трансформатора.

Волшебная машина.

Компьютер богов.

Так? Именно это Джон собирался подарить своему дяде на день рождения? Научно- технический эквивалент волшебной лампы Алладина?

Он услышал, как с шумом распахнулась дверь на черное крыльцо. Раздались голоса Сета и его команды. Слишком громкие, слишком хриплые. Либо они были пьяны, либо накурились марихуаны.

"А где твой старик, Сет?" - услышал Ричард вопрос одного из них.

"Как обычно, валяет дурака в своем кабинете", - сказал Сет. "Я думаю, он..." Ветер унес продолжение его фразы, но не смог заглушить наглый всеобщий хохот.

Ричард прислушивался к ним, склонив голову немного набок. Неожиданно он напечатал:

МОЙ СЫН - СЕТ РОБЕРТ ХЭГСТРОМ.

Его палец завис над клавишей "СТЕРЕТЬ".

"Что ты делаешь?" - раздался вопль внутри его. "Неужели ты серьезно? Неужели ты собираешься убить своего собственного сына?"

"Ну, он, наверное, чем-нибудь там занимается", - сказал кто-то из них.

"Он редкостный мудак", - ответил Сет. "Спроси когда-нибудь у моей матери. Она тебе расскажет. Он..."

Я не буду убивать его. Я его просто... СОТРУ.

Его палец ударил по клавише.

Слова "МОЙ СЫН - СЕТ РОБЕРТ ХЭГСТРОМ" пропали с экрана.

Слова Сета, доносившиеся с улицы, оборвались в тот же миг.

Снаружи теперь не доносилось ни звука, только свист холодного ноябрьского ветра, мрачно предвещающего зиму.

Ричард выключил компьютер и вышел на улицу. Подъездная дорога была пуста. Ведущий гитарист группы ездил на нелепом и в чем-то зловещем микроавтобусе, на котором они обычно возили оборудование на свои не слишком-то частые концерты. Микроавтобуса не было. Возможно, он и ехал сейчас по какому-нибудь шоссе или был запаркован перед каким-нибудь грязным притоном. Где-то сейчас был и ведущий гитарист кажется, его звали Норм, и басист Дейви, у которого были пугающе пустые глаза и приколотое к мочке уха украшение из английских булавок, и барабанщик с выбитыми передними зубами. Все они были где-то, где-то, но не здесь, потому что здесь не было Сета. Здесь никогда не было Сета.

Сет был СТЕРТ.

"У меня нет сына", - пробормотал Ричард. Сколько раз приходилось читать ему эту мелодраматическую фразу в плохих романах? Сто раз? Двести? Ни разу она не показалась ему правдивой. Но теперь она была правдой. Истинной правдой.

Налетел порыв ветра, и Ричард вдруг согнулся пополам от жестокой судороги в желудке.

Когда судороги прошли, он вернулся в дом.

Как только он вошел, он сразу же заметил, что ветхие теннисные туфли Сета (у него было их четыре пары, но ни одну из них он не соглашался выбросить) исчезли из прихожей. Он подошел к деревянным перилам лестницы, ведущей на второй этаж, и провел по ним пальцем. В десятилетнем возрасте (уже будучи достаточно взрослым, чтобы понимать что к чему, но несмотря на это Лина не позволила его наказать) Сет вырезал свои инициалы на дереве перил, деньги на которые Ричард зарабатывал почти целое лето. Он зашпаклевал глубокие борозды и покрыл поврежденный участок лаком, но призрак букв по-прежнему остался.

Теперь и его не было.

Вверх по лестнице. Комната Сета. Она была чистой, аккуратно прибранной и имела нежилой вид. На ручке можно было бы сделать пометку: комната для гостей.

Вниз по лестнице. И здесь Ричард помедлил дольше всего. Спутанные клубки проводов исчезли. Исчезли усилители и микрофоны. Исчезли раскиданные повсюду детали от магнитофона, который Сет постоянно собирался починить (у него не было ни рук Джона, ни его внимания). Вместо этого на всей комнате лежал глубокий (нельзя сказать, чтобы более приятный) отпечаток личности Лины - тяжелая мебель с завитушками, слащавые бархатные гобелены (один с изображением Тайной Вечери, с Иисусом, выглядящим как Уэйн Ньютон, на другом был изображен олень на фоне заката на Аляске), пылающий ковер, яркий, как артериальная кровь. Не было ни малейшего признака того, что когда-то мальчик по имени Сет Хэгстром жил в этой комнате. В этой или в любой другой.

Ричард все еще стоял у подножья лестницы и смотрел вокруг, когда к дому подъехала машина.

Лина, - подумал он со внезапной вспышкой чувства вины. Это Лина вернулась из клуба. И что она скажет, когда увидит, что Сета больше нет? Что... Что...

Убийца! - услышал он ее крик. Ты убил моего мальчика!

Но он не убивал Сета.

"Я СТЕР его", - пробормотал он и пошел наверх, чтобы встретить ее в кухне.

Лина потолстела.

Когда она отправилась поиграть в бинго, в ней было около ста восьмидесяти фунтов. Женщина, вошедшая в кухню, весила фунтов триста, а, может быть, и больше. Чтобы пройти в дверь, ей пришлось слегка повернуться боком. Слоновьи бедра заходили под синтетическими колготками цвета перезрелых оливок. Ее кожа, еще три часа назад бывшая лишь слегка желтоватой, приобрела болезненную бледность. Хотя он и не был врачом, Роджеру показалось, что он читает на этой коже серьезную болезнь печени и порок сердца в начальной стадии. Ее глаза смотрели на Ричарда из-под тяжелых век с постоянным, неослабевающим презрением. В дряблой руке она держала огромную замороженную индейку. Она изгибалась и вертелась в своей целлофановой упаковке, словно тело самоубийцы.

"На что ты уставился, Ричард?" - спросила она.

На тебя, Лина. Я смотрю на тебя. Вот какой ты стала в мире, где у нас нет детей. Вот какой ты стала в мире, где не нашлось объекта для твоей любви. Вот как Лина выглядит в мире, где все поступает только внутрь и ничто не выходит наружу. На тебя, Лина. Вот на что я уставился. На тебя.

"На птицу, Лина", - выдавил он из себя наконец. "Одна из самых больших индеек, которую мне приходилось когда-нибудь видеть".

"Ну так что ты встал, как столб, идиот? Помоги же мне, черт возьми!"

Он взял индейку и положил ее на кухонный стол, чувствуя исходящие от нее волны бодрящего холода. Раздался деревянный стук.

"Не туда", - в нетерпении крикнула она и указала в сторону кладовой. "Положи в морозильную камеру. В холодильник она не поместится".

"Извини", - пробормотал он. Раньше у них не было морозильной камеры. Не было в том мире, в котором существовал Сет.

Он пошел с индейкой в кладовую, где под лампами дневного света стояла большая морозильная камера, похожая на белый гроб. Он положил индейку к другим замороженным трупам птиц и зверей, а потом вернулся в кухню. Лина достала из буфета банку шоколадного печенья, пропитанного арахисовым маслом, и методично поедала одну штуку за другой.

"Это была традиционная партия в бинго, которую мы обычно устраиваем на День Благодарения", - сказала она. "Но на этот раз мы провели ее на неделю раньше, потому что на следующей неделе отец Филлипс ляжет в больницу для операции по удалению желчного пузыря. Я выиграла комбинезон". Она улыбнулась. Коричневая смесь шоколада и арахисового масла стекала у нее с зубов.

"Лина", - спросил он. "Ты никогда не жалела о том, что у нас нет детей?"

Она посмотрела на него как на абсолютно сумасшедшего.

"На черта это мне интересно нужна маленькая обезьяна?" спросила она. Потом она поставила на место банку с печеньем, опустевшую примерно наполовину. "Я ложусь спать. Ты идешь или опять отправишься потеть над своей машинкой?"

"Я думаю пойти еще поработать", - сказал он, и голос его был удивительно спокоен. "Надолго я не задержусь".

"Эта штука работает?"

"Что..." Потом он понял, и в нем вновь вспыхнуло чувство вины. Она знала о компьютере. Ну разумеется, знала. Исчезновение Сета никак не повлияло на судьбу Роджера и того автофургона, на котором ехала его семья. "Нет-нет. Она даже не включается".

Она удовлетворенно кивнула. "Этот твой племянник. Вечно витал в облаках. Совсем как ты, Ричард. Если б ты не был таким остолопом, я бы подумала, что лет пятнадцать назад ты заправил свой член куда не следовало". Она хрипло и громко расхохоталась. У нее был смех циничной стареющей шлюхи. Он едва не набросился на нее. Затем он почувствовал, как на губах у него появляется улыбка, такая же белая и холодная, как морозильная камера, заместившая в этом мире Сета.

"Надолго я не задержусь", - повторил он. "Я только наберу несколько фраз".

"Почему тебе не написать рассказ, за который тебе вручили бы Нобелевскую премию, или что-нибудь еще в этом роде?" спросила она равнодушно. Доски пола заскрипели и забормотали, когда она направилась к лестнице. "Мы все еще должны окулисту за мои очки и пропустили срок уплаты очередного взноса за "Бетамакс". Почему бы тебе не раздобыть немного денег?"

"Не знаю, Лина", - сказал Ричард. "Но мне кажется сегодня вечером мне пришла в голову великолепная идея. Действительно, великолепная".

Она повернулась, чтобы взглянуть на него, собралась сказать что-нибудь саркастическое насчет того что ни одна из его великолепных идей не принесла им денег, но она все равно его не бросила и т.д., но потом передумала. Может быть, что-то в его улыбке отпугнуло ее. Она пошла наверх. Ричард стоял внизу и прислушивался к ее громовой поступи. Он почувствовал, что лоб его вспотел. Его подташнивало, но им владело радостное возбуждение.

Он повернулся и отправился в свой кабинет.

На этот раз, как только он нажал на кнопку, компьютер не стал ни гудеть, ни грохотать. Он издавал неровный, воющий звук. Почти сразу же появился запах перегревшегося трансформатора. Как только он нажал клавишу "ПРИВЕСТИ В ИСПОЛНЕНИЕ", стирая послание от своего племянника, из компьютера показались первый струйки дыма.

Очень мало времени, - подумал он. Нет, это неправда. Времени совсем нет. Джон знал об этом. Теперь знаю это и я.

Выбор сводился к следующему: либо вернуть Сета кнопкой вставки (он был уверен, что сможет это сделать также легко, как в случае с золотыми монетами), либо довести начатое до конца.

Запах становился все сильнее и тревожнее. Не позднее, чем через несколько секунд на экране замигает слово "ПЕРЕГРУЗКА".

Он напечатал:

МОЯ ЖЕНА - АДЕЛИНА МАБЕЛЬ УОРРЕН ХЭГСТРОМ.

Он нажал клавишу "СТЕРЕТЬ".

Он напечатал:

СО МНОЙ НИКТО НЕ ЖИВЕТ.

"ПЕРЕГРУЗКАПЕРЕГРУЗКАПЕРЕГРУЗКА", - замигала верхняя часть экрана.

Пожалуйста. Прошу тебя, дай мне закончить. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...

Из вентиляционных щелей в корпусе повалил густой серый дым. Он взглянул на блок памяти и увидел, что он тоже дымится... и там, за этим дымом он различил набухающий язык пламени.

Волшебный Шар, буду ли я здоров, богат или умен? Или я буду жить в одиночестве и убью себя от горя? Осталось ли еще хоть немного времени?

ПОКА НЕ МОГУ СКАЗАТЬ. СПРОСИ ЕЩЕ РАЗ ПОПОЗЖЕ.

Если только оно будет, это позже.

Он нажал клавишу вставки, и экран опустел, за исключением бешено пульсирующей надписи "ПЕРЕГРУЗКА".

Он напечатал:

КРОМЕ МОЕЙ ЖЕНЫ БЕЛИНДЫ И МОЕГО СЫНА ДЖОНАТАНА.