Королева в изгнании

Вошли в светлый просторный кабинет. Он разительно отличался от рабочего места следователя Зыкова: бежевая офисная мебель, большое, забранное белыми жалюзи, окно, компьютер…

— Неплохо живут, оказывается, следователи, — заметила Маша.

— Дешево цените, — доброжелательно откликнулся Илья Аркадьевич, — не следователи, а референты генерального прокурора республики. Точнее референт, потому что он один. И это — я. Да вы садитесь!

— А что такое «референт»?

— Помощник, советник, ну, и все такое…

— Понятно.

Внезапно, без всякой видимой на то причины, Маше почудилось во всем происходящем что-то неестественное… Какой-то опереточный елей…

Она села в удобное вращающееся кресло.

— Ну, и где вторая я?

Илья Аркадьевич сел за стол напротив нее.

— А вам не кажется, что логичнее будет сперва нам побеседовать вдвоем?

— Нет. Я, по-моему, ясно вам по телефону сказала.

— Хорошо, хорошо, — непринужденно улыбнулся Илья Аркадьевич. Но Маше почему-то показалось, что непринужденность эта дается ему с трудом. Только за ней ехать придется. Я сейчас дам команду, а пока — посидим, поболтаем…

— Сколько времени придется ждать?

— Минут сорок. Не много.

И ТУТ ЛЕГКОЕ ДОСЕЛЕ ОЩУЩЕНИЕ ОПАСНОСТИ, СЛОВНО ВЗОРВАВШИСЬ, ЗАПОЛНИЛО ЕЕ ВСЮ. Словно она оказалась в логове волка или в пещере, в полной темноте. Она порывисто встала.

— Проводите меня к выходу.

— Ну что вы, право, — вскочил вместе с ней Илья Аркадьевич. — Я пошутил. Очень уж хотелось побеседовать с вами наедине. Маша — здесь, сейчас ее приведут.

Скорее всего, где-то под столом была кнопка, потому что, не успел он закончить фразу, как дверь открылась, и на пороге возник молоденький старшина милиции.

— Володя, — явно не по уставу обратился к нему Илья Аркадьевич, сходи-ка за Марией.

Старшина нахмурился.

— А эта? — пробасил он, указывая на Машу.

— Иди, иди… Это — другая, — раздраженно повысил голос Илья Аркадьевич. — И быстрее! — И снова повернулся к собеседнице: — Совсем тут разболтались.

Маша сидела, нахохлившись, как воробей. Она ожидала любой провокации.

С минуту длилось тягостное молчание. Наконец, тишину прервали шаги, дверь вновь отварилась.

На пороге стояли двое.

3

Ощущение реальности на миг покинуло Машу.

Когда, у Гоги, она увидела газетную фотографию, она решила сначала, что это — или фотомонтаж (только не понятно, кому это было нужно), или результат каких-то невероятных событий (а к невероятному, благодаря своему дару, она была вполне подготовлена). Затем, посмотрев кассету, она утвердилась именно во втором мнении. И ей страстно захотелось разобраться, что же тут к чему. Ведь, в конце концов, ЦЕНТРОМ ЭТИХ СОБЫТИЙ БЫЛА ОНА!

Оказавшись в этом кабинете, ощутив неискренность в поведение его хозяина, она вновь заподозрила подделку. Но вот она видит своего двойника во плоти… И странное оцепенение охватило ее… Чего, собственно, она хочет от этой девочки? От СЕБЯ… Спросить: "Ты кто?" — она и без того знает ответ… Сказать: "Я хочу тебе помочь…" — но ведь она не может сделать больше чем… она. "Откуда ты взялась?" А если этот вопрос та, вторая, задаст раньше?!

Все эти, порождающие смущение, вопросы пронеслись в ее голове буквально в несколько мгновений. Пока «Маша-2» не приблизилась. Когда же та сделала это, все моментально встало на свои места. Словно ветер подул, и густой туман рассеялся. Это была НЕ ОНА!

Не так опущены уголки губ, нет характерной легкой асимметрии бровей… И самое главное, самое разительное: ЦВЕТ ГЛАЗ! ТОЧНЕЕ, ОТТЕНОК.

Да, похожа. А одежда и грим сделали это сходство почти идеальным. Для посторонних.

Маша даже удивилось, как такое простое решение сразу не пришло ей в голову. И ТЕПЕРЬ АБСОЛЮТНО ЯСНО, ЧТО ЦЕЛЬ ВСЕЙ ЭТОЙ ЗАТЕИ — ЗАМАНИТЬ ЕЕ В ЛОВУШКУ!

Моментально вскипевшая в ее душе ярость вылилась почему-то не на того, кто явно был главным устроителем этого постыдного балагана. И, то ли противоестественность происходящего, то ли — сила пережитого потрясения заставила Машу совершить абсолютно неожиданный для себя поступок. Она вскочила и, вскрикнув: "Дрянь!", ударила самозванку ладонью по лицу…

И тут же опомнилась, ощутив стыд за содеянное. А та, ссутулившись и закрыв лицо руками, зарыдала так, словно эти слезы копились уже много дней. Сквозь жалобные всхлипывания прорывалось:

— Не я… я не хотела… Они заставили!.. Они угрожали маме…

Маша обернулась к Берману.

— Немедленно объясните, что все это значит! — сдерживаясь сказала она и не узнала своего голоса.

События явно развивались не так, как планировал Илья Аркадьевич. Он волновался.

— Я все объясню, — подчеркнуто спокойно, с расстановкой, ответил он. — Я прошу только одного: не исчезайте. Уверяю, все делается единственно для вашего же блага. Я просто не мог изобрести другого способа найти вас. Пожалуйста, сядьте… — Его голос звучал все тверже, он вновь овладевал ситуацией. — И ты — сядь! — приказал он псевдо-Маше.

Та послушно опустилась в кресло, а Машу окатила новая волна ярости, вызванная презрительной, даже брезгливой интонацией, с которой была произнесена эта последняя его фраза. Вдруг она поняла, что она и ее двойник находятся, по-видимому, в очень схожих положениях. С той только разницей, что она-то, исчезнув, может в любой момент прекратить этот фарс…

Все эти камеры, кабинеты, коридоры… Уж если на нее они наводят такую тоску, что же тогда говорить о человеке незащищенном? И она дала себе обещание во что бы то ни стало вытащить отсюда эту бедную девочку, даже если их отношения и останутся натянутыми, даже если они не понравятся друг другу… В конце концов, не по своей, наверное, воле та втянута в происходящую катавасию, и она — Маша — по-своему виновна в ее неприятностях.

Обдумывая все это, она пропустила мимо ушей несколько фраз Бермана, и вникать начала лишь с середины произносимой фразы.

— …таким образом, вы подвергаетесь ежеминутной опасности быть расстрелянной без суда и следствия. И личный интерес генерального прокурора тут ничего не меняет. Мы же можем предложить вам очень и очень выгодные условия. Вы будете использовать ваш талант на благо нашей страны и при этом — щедро вознаграждаться. Законным, подчеркиваю, ЗАКОННЫМ образом.

Сделка. Опять сделка.

Маша встала.

— Как тебя звать? — спросила она девушку.

— Соня.

— Пошли отсюда, Соня.

Та испуганно переводила взгляд с Маши на Бермана.

— Но если я… они же могут все… Мама…

— Запомните, Илья Аркадьевич, — произнесла Маша с нажимом: — Если с головы ее матери упадет хоть волос… Если что-то случится с ней самой, вы об этом горько, очень горько пожалеете.

— Вы совершаете ошибку, — Илья Аркадьевич поднялся тоже. В голосе его звучала почти детская обида.

— Возможно, — с вызовом ответила Маша, повернулась и двинулась к двери, потянув Соню за рукав. Та послушно пошла за ней.

Щелчок снимаемого с предохранителя пистолета был знакомым ей звуком, и реакция не раз выручала ее.

Когда пули пробили пластиковую обшивку двери и прогремело два выстрела, Маша уже лежала на полу.

Первым ее побуждением было — исчезнуть. Но что-то остановило ее от этого привычного шага — то ли упрямое желание победить этого опасного и умного противника ЕГО ЖЕ — обычным — способом, без «запрещенных» приемов, то ли сознание неравенства в положении между ней и Соней — теперь уже ее подопечной.

Мягко спружинив, она поднялась лицом к Берману. Ствол пистолета смотрел ей в грудь, и ничто не мешало референту генерального прокурора вновь нажать на спусковой крючок. Но страх уступил место какому-то странному отчаянному азарту.

— Стреляйте, — онемевшими от напряжения губами улыбнулась она. — Но учтите, это ваш последний шанс. Если я выживу… я растопчу вас как мокрицу. Только не так быстро. Вы будете умирать долго и страшно…

Лицо Ильи Аркадьевича исказили ненависть и страх. Но длилось это долю секунды. Он умел держать себя в руках. И он улыбнулся в ответ. Опустил пистолет.

— Мы еще встретимся?

Дверь с грохотом распахнулась, и Маша краем глаза увидела того самого молодого старшину, который привел Соню.

— Руки! — крикнул он боязливым звонким голосом. Но Берман, не отрывая взгляда от машиного лица, остановил его жестом.

— Мы еще встретимся? — настойчиво повторил он.

Почему-то она не ответила «нет». Все с этим человеком было не просто. Она ответила:

— Я помню ваш телефон.

— Вас проводят, — кивнул тот. — Больше сюрпризов не будет. ОБЕЩАЮ.

— Обойдемся без провожатых, — как-то обыденно, словно отделываясь от назойливого кавалера, ответила она.

— Вас без него не выпустят, — окончательно вернув самообладание, покачал головой он. — До встречи.

— Дайте мне пистолет, — шагнула она вперед и кивнула на старшину, — я ему на выходе отдам.

— Хорошо. Играем в светлую. — Илья Аркадьевич плавно и точно бросил пистолет ей, и она легко поймала его. — Только верните, это еще одна статья.

— Пока, — пробурчала она, не зная что ответить, и повернулась к старшине: — Пойдем что ли? Слышал, что начальник сказал?

— Дела-а-а!.. — протянул тот и поплелся вперед.

— …Куда едем? — спросил Гога, разворачивая машину.

Появлению Сони он не удивился. "Я пока тебя ждал, сам до того, что это — двойник, додумался", — объяснил он, когда они садились.

— Куда тебе? — глянула Маша на Соню. — По пути поговорим или заедем куда-нибудь? Ты есть хочешь?

— Может, ко мне? — предложил Гога.

— Нет, — девушка немного смущалась, ей, видимо, не верилось, что ее злоключения окончились. — Мама с ума сходит. Только я далеко живу — в Репино.

— Где это?

— Я знаю, — заверил Гога. — Минут через сорок будем.

— Тогда — давай. Туда и поехали. По пути поболтаем.

…Поначалу, пока ехали по городу, разговор не клеился. Соня, иногда сразу, а иногда — подумав, отвечала на машины вопросы, но больше это походило на допрос, нежели на дружескую беседу.

Картина складывалась такая.

Однажды в школе (Соня учится в одиннадцатом классе) объявили, что завтра к ним придет съемочная группа какой-то киностудии, которая ищет девушку на главную роль в новом фильме. Все девчонки, само-собой, навалились на макияж и понаделали причесок. И действительно, назавтра к ним пришли трое: молодой испуганный мужчина, еще один — с фотокамерой и жеманная молодящаяся дама.

Разглядывая школьниц, дама изредка заглядывала в какой-то альбом, словно с чем-то сверяясь. Очень быстро, лишь обведя класс взглядом, она выбрала двоих — Соню и еще одну ее одноклассницу — и попросила их спуститься вниз, в спортзал. Остальные чуть не лопнули от зависти.

В спортзале уже сидело шестеро девчонок. Они бурно обсуждали маячившие перед ними грандиозные перспективы, гадали, будут ли из них выбирать одну или двоих, или вообще — возьмут всех отобранных. Соня обратила внимание, что все отобранные, в том числе и она, — одного роста и имеют примерно один — славянский — тип лица. И все — более или менее симпатичные.

Вскоре «киношники» появились с еще одной девчонкой, попросили всех встать, пройтись, сказать пару слов, фотограф при этом непрерывно щелкал аппаратом. Они записали адреса и телефоны девочек, сказали, что в течении двух дней обязательно позвонят тем из них, кто прошел первую пробу и, пояснив, что "у них сегодня еще две школы", торопливо исчезли.

Школу лихорадило. И, когда, назавтра, Соне позвонили и попросили подъехать по такому-то адресу, она даже никому не сказала об этом, чтобы, во-первых, не завидовали, во-вторых, не смеялись, если она не пройдет следующие пробы. К тому же молчали и остальные «отобранные», боясь признаться то ли как она — что позвонили, то ли — что НЕ позвонили.

Даже родителям она ничего не сказала (отец терпеть не может никаких разговоров о том, что она может стать кем-то другим, а не врачом, как у них в семье было решено уже давно). И, вместо того, чтобы отправиться в школу, она, никому не сказав ни слова, поехала в Ленинград.

Дойдя примерно до этой части повествования, Соня разговорилась, и Маше уже не приходилось вытягивать из нее в час по чайной ложке. Их машина к тому времени вышла на окраину.

— Я сначала удивилась, когда увидела, что по тому адресу — не киностудия или, скажем, театр, а прокуратура. Но потом подумала, мало ли что: может быть они детектив снимают? Или это какая-то новая маленькая студия, и они тут арендуют одну-две комнаты… Сейчас всякое бывает.

Захожу в фойе, смотрю, там еще три девчонки ждут, я, оказалось, последняя приехала. И мы четверо дико друг на друга похожи были. Разные, конечно, но — как сестры. Мы сразу с ними решили, что кино будет историческое, и надо, чтобы девушка на кого-то в копейку походила. Одна из них, Надя, по-моему, была старше всех, и она работала секретаршей в какой-то фирме. Две — студентки: музыкального училища и какого-то института, я не запомнила. И все — ленинградки, из пригорода я одна была, и я — самая младшая.

Мы только успели познакомиться, как появился Берман. Он сначала мне очень понравился.

— Мне тоже, — заметила Маша.

— Я подумала, что это, наверное, режиссер… Он провел нас в кабинет, а там уже сидит какой-то парень, весь в наколках… Да не в наколках дело. Он был в наручниках, а рядом с ним милиционер стоял. Мы только вошли, парень сразу вскочил и стал в меня пальцем тыкать: "Вот она, — кричит, бля буду!"

Гога только крякнул, но промолчал.

— Я так удивилась, что к чему? Даже подумала, может, это уже кино репетируют? Хотя парень такой… Ну, как бы… Он уж СЛИШКОМ на бандита похож: в тельняшке, рожа толстая, курчавый и — в наколках…

— Это Слон, — узнал Гога.

— Берман говорит: "Ты уверен?" А тот: "Она это, она! А остальные непохожи даже". Ну, вот и все. Парня увели, девчонок отпустили, он долго извинялся сначала… А я осталась. И все.