Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Трудная коррида - Юрий Яковлев на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Я молчал. Мог бы, конечно, сказать: "Нет у меня любви, тебе показалось". Должен был соврать, отвести мальчика от беды, от опасности. Но я молчал, хотя в самом молчании было что-то не очень-то честное.

- Как же нам быть? - спросил Генка, движимый великим непониманием. И сам ответил: - Мы будем любить ее вместе!

И тут я пришел в себя. Я схватил Генку за плечи и начал его трясти.

- Слушай, друг и товарищ, что мы с тобой, рехнулись? Какая еще любовь? Никакой любви! Нас было двое. Нас стало трое. Вот и все дела. Слышишь?

Но он не слышал моего голоса, моих увещеваний. Он слышал что-то совсем другое, свое, незыблемое и веселое. Веселое и печальное. Черное от печали. И зеленое от радости. В нем бушевала горячая волна, как поплавок подбрасывая сердце.

Все смешалось в доме Облонских... Земля и небо поменялись местами. День смешался с ночью, благо наступали белые ночи.

И невозможно было определить, где Генка, где я.

Мы любили Майю без соперничества, без надежды на победу одного над другим, не думая, что будет дальше. Любовь двух мужчин к одной женщине не успела повернуться к нам своей черной стороной, не произвела разрушительного действия на нашу дружбу.

Может быть, потому что я считал Генку мальчиком, как бы сыном, а он меня стариком, как бы отцом, никто из нас не признавал другого за соперника. И мы продолжали дружить как дружили.

А может быть, мы жили по законам той планеты, с которой пришел ко мне Гена, планеты, где уже нет ни корысти, ни подлости и где радость другого стоит собственной радости.

Но где-то в глубине души я понимал, что настанет час... Я боялся этого часа и всячески оттягивал его наступление. А Гена и не догадывался о нем, об этом часе.

Он тогда мечтал о походе на Кавказ. И в его разговоре все чаще звучали новые названия. Как новые ноты. Нальчик, Голубые озера, турбаза Чегем, Южный приют, Северный приют...

Он знал, что группу поведет Майя. Она будет рядом и при солнце и при звездах. Горы далеко отодвинут школу, хоть на время их уравняют. Он ждал этого равенства. Этого счастливого равенства.

Ну а я был не в счет! Он ждал от меня только хорошего!

Он все время рисовал на клочках бумаги корриду. Страшных быков и маленьких тореро.

Он бы дорого отдал, чтобы на глазах Майи выйти на арену и вонзить шпагу в холку самого свирепого быка.

А я смотрел на Гену, на его рисунки и вспоминал Кастилью. Черных бычков и осеннее, вполсилы, солнце.

Это только вблизи трава зеленая, а издалека она серо-синяя от тумана и от росы. Издалека бычки не шагают, а как бы плывут над этой травой, медленно и бесшумно. И не поймешь, щиплют ли они траву или пьют росу, собирают ее нежными бледно-розовыми ртами. А глаза у них навыкате - от какого-то прекрасного детского удивления.

И от этих бычков, плывущих - шагающих на своих негнущихся ножках с узлами на коленях, и от их глаз навыкате, полных прекрасного детского удивления, и от бледно-розовых ртов, которыми они не то щиплют травку, не то по зернышку собирают росу, и от коротких рожек - на память приходят детские стихи:

Идет бычок, качается,

Вздыхает на ходу.

Ой, доска кончается,

Сейчас я упаду!

Эти кастильские бычки еще не знают, что бывает, когда "доска кончается". Не задумываются. Не доходят до этого своей бычьей фантазией. Наверное, они вообще не думают о "конце доски", а мечтают о юных подругах, ибо эту мечту вложила в них сама природа.

Но я-то знал, что эти бычки выращиваются специально для корриды.

...Роса - кровь испанской земли, страдающей белокровием. А у бычков с кровью все в порядке, гемоглобин в норме, никакого белокровия - алая кровь. Вы в этом можете убедиться, если побываете в пласа де торос, на корриде.

8

В ожидании похода Гена с товарищами укатил на велосипедах куда-то далеко в сторону Карелии.

Но каждое утро он звонил в Ленинград. Справлялся, что слышно о походе. О походе ничего не было слышно. То директор колебался, то не хватало денег.

А Гена все звонил. И однажды ему ответила Майя Викторовна. Она дежурила в этот день по школе и сняла трубку.

- Гена? Где ты? Гена?

- Далеко и близко, - ответил он.

- Молодец! Хвалю за точность! Что поделываешь?

- Жду, - что-то прорвалось в нем, он заволновался. - Только и делаю, что жду. Может быть, я жду напрасно?

Его голос звучал издалека, и эта даль придавала его словам новое звучание. Даже смысл слов менялся. И Майя поняла это, расслышала, уловила полутона. И вдруг вспомнила странный разговор, который произошел у них с Геной как-то случайно, на улице.

Гена спросил:

- Майя Викторовна, вы верите в любовь?

- Верю, - ответила она.

- В мою любовь верите?

- Верю в твою любовь.

- Как хорошо, что вы верите в мою любовь! - обрадовался Гена, негромко обрадовался. - По-моему, самое страшное, когда не верят... в любовь... Тогда и жить не надо, правда?

Она посмотрела ему в глаза. Так внимательно посмотрела и ответила:

- Правда.

Она не сразу ответила "правда". Помедлила. Может быть, и не поняла, что это было признанием в любви к ней.

Но тогда в ее отношении к Гене произошел какой-то сдвиг. Гена предстал перед ней в другом свете. Старая щербатая стена - великая школьная стена - дала трещину.

Никто этого не заметил. И в первую очередь этого не заметил сам Гена.

- Гена! - сказала Майя Викторовна по телефону. - С походом все в порядке. Возвращайся.

- Ура! - крикнул Гена в трубку, и все, кто был на почте, переглянулись. - Сейчас же двинусь в путь. Ждите!

Он требовал, чтобы она ждала. И она ответила:

- Хорошо! Буду ждать.

Она отвечала, и каждое ее слово - обычные слова "буду", "хорошо", "ждать" - звучало для Гены музыкой, расцвечивалось удивительными красками и увеличивалось в своем значении. И это уже были не простые слова, а слова-гиганты, слова-созвездия, составленные не из букв, а из звезд.

В то же утро Гена выкатил велосипед.

Велосипед - орудие свободы и независимости. Стоит только пожелать, и он помчит тебя куда угодно и когда угодно. Для велосипедиста не существует расписаний, ему не нужны рельсы, горючее, не нужны над головой провода.

- Ребята, я поехал, - сказал Гена. - Послезавтра выезд на Кавказ. Так что я поехал, ребята!

И ребята сказали:

- Валяй! Мы тебя понимаем.

Они стояли в одних трусах, по щиколотку в песке, перемешанном с длинными сосновыми иглами, а он растирал на лбу челку и смотрел на них виновато. Будь его воля, забрал бы всех с собой.

- Пошел!

Это было его последнее слово. Он оттолкнулся, как от берега, занес ногу и очутился в седле.

Он ехал час, ехал два, три... И с каждым часом ему было все труднее. Он дурел от усталости. Его вместе с машиной качало из стороны в сторону. Пекло солнце. Выжигало лоб, щеки, глаза. В глазах вспыхивали и гасли огненные диски. Ноги, усталые, гудящие ноги, как бы стали частью велосипеда и качали, качали... Вверх, вниз. Вместе с Генкой велосипед превратился в вечный двигатель.

Генка сгорбился. Глаза потухли. Велосипед медленно полз по дороге. Гена засыпал. И вдруг глаза юноши закрылись - тяжелые веки опустились и уже не поднялись. Он спал. А ноги работали, и велосипед продолжал двигаться. Спящий велосипедист - он мог врезаться во встречную машину, мог слететь с высокого откоса и разбиться о гладкие неподъемные валуны. Но он держался. Двигался как лунатик по кромке крыши.

И вдруг шоссе свернуло вправо, а спящий велосипедист продолжал двигаться вперед. Только вперед! Он съехал с асфальта и зарылся в песок, перемешанный с сосновыми иголками.

Над ним стояло четкое, как чертеж, звездное небо. Звезды пульсировали: то усиливали накал, то ослабевали. И Генке казалось, что он вообще оторвался от земли и катит на своей безотказной машине по небу, между звезд. И все работает, работает ногами. Он просыпался от падения и снова засыпал. Ему казалось, что он не спит, а едет. И во сне он то подтягивал коленки, то выпрямлял ноги. Вечный двигатель уже не работал, а конвульсировал, затихал, заканчивал свою вечность.

На рассвете Генка снова сел в седло.

Гена стоял перед Майей серый от пыли, с воспаленными глазами и сухим пылающим ртом. Его глаза устало смотрели откуда-то из глубины.

- Гена? Откуда ты такой? - спросила Майя.

- Какой такой? Из Ладейного Поля.

- Где ты спал этой ночью?

- Я не спал. Я пилил на велосипеде. Один раз уснул за рулем. Всадник без головы!

Он еще пытался шутить.

- Я боялся опоздать... А денег у меня не было... Потом я упал в кювет. И велосипед сломался. А мне ничего - я упал в песок. Поспал немного. Потом уже рассвело, и я понес велосипед на плече - "Старый осел молодого несет". Потом меня подобрал трейлер, который вез в Ленинград бульдозер.

Она взяла его за руку. Ввела в комнату. Усадила на диван. Села рядом.

- Зачем ты все это сделал?

- Боялся опоздать. Спешил к вам.

- Ко мне?

И тут нечеловеческая усталость сморила Гену. Он как-то стал клониться набок. Прижался к спинке дивана. Глаза закрылись, губы едва заметно вздрагивали, словно силились что-то выговорить, но не могли, только вздрагивали. Он продолжал свой отчаянный пробег, и над ним шумели сосны, а по обочине дороги, наполовину закрытые песком, белели лобастые валуны детища ледникового периода.

- Спящий велосипедист, - прошептала Майя и коснулась ладонью его горящего лба.

Майя впервые так близко увидела Гену. Вблизи он показался ей несколько угловатым, грубым. Черты лица оказались крупнее, а губы, обожженные солнцем и горячим дыханием, были лишены юношеской нежности. И вместе с тем во всем его облике было что-то родное, родственное. И Майя сидела рядом, не отрывая глаз от спящего юноши. Она испытывала к нему странное, необъяснимое влечение и все силилась разобраться, что же это за влечение? То ли тяга к брату, которого у нее никогда не было, то ли к сыну, о котором мечтала. А может быть, совсем иное человеческое чувство нахлынуло к Майе от близости спящего велосипедиста.

И она тайно, как девчонка, стала ближе наклоняться к нему. Слепящая сила притягивала ее к юноше. У нее перехватило дыхание.

И какое-то время он, спящий, дышал за них за двоих, за себя и за Майю.

И вдруг она губами коснулась его губ. И он перестал дышать. Он открыл глаза. Он увидел ее. Так близко, как никогда еще не видел. Но у него не хватило сил потянуться к ней, подняться, захлебнуться от нечаянной радости. Ему показалось, что он ранен, а она сестра милосердия. И приближается она затем, чтобы губами, как мама в детстве, коснуться лба и определить, есть ли жар.

Он почувствовал радостное успокоение. И закрыл глаза.

И снова помчался по Вселенной на своем бешеном велосипеде, разбрасывая попадающие под колеса звезды, и кричал: на весь мир, на всю Галактику, на все существующие галактики!

- Я люблю, люблю, люблю!

Любовь накапливалась в нем, как в туче накапливается заряд грозы. Она заполняла его и уже лилась через край. И он, задыхаясь от своей не по росту огромной любви, смеялся, и звезды проносились над его ухом, посвистывая, как посвистывают пули, только нежно и весело. Сердце его билось и прыгало, как поплавок на сильной волне. Взлетало на гребень и ухало в пропасть...

Взлетел на велосипеде в небо, полюбил учительницу спящий велосипедист.

9

Как-то, еще до прихода лета, директор Пирогов пригласил к себе Генину маму.

- Здравствуйте. Садитесь. Как бы вам лучше сказать... - Он не знал, как лучше сказать, и сказал первое, что пришло в голову:

- Вы не замечали, что от Гены пахнет бензином?

- Не-ет, - мама удивленно подняла глаза.

Он встал, сжал ладонями крест-накрест локти и сказал:

- У нас новая учительница математики. Гена вам рассказывал?

- Он о ней хорошо отзывался, - был ответ. - А при чем здесь бензин?

- Хорошо отзывался. - Директор сглотнул слюну. - Он с ней на мотоцикле катается. Я намедни шел по улице... Мчат!

- Вы боитесь, что они могут разбиться? - спросила мама.

Директор посмотрел на нее как на дурочку.

- Да, боюсь. Она совсем молоденькая. Прямо из вуза. Как вы не понимаете?

- Понимаю, - торопливо сказала мама, - я поговорю с Геной. Предупрежу его.

Директор молчал.



Поделиться книгой:

На главную
Назад