Сады Шахерезады

-Слова твои непонятны и ужасны, о Нур, Хранитель Харара, - воскликнул Даррк, у самых ног которого разверзлась бездна. И в эту пропасть обрушивался с детства знакомый и такой родной, вросший в его, Даррка, плоть Харар и вместе с ним в бездну заглядывал своими окнами дом Четвертого Хранителя Древнего Знания, и Иллоэ и маленький Рок тоже оказались на ее краю.

-Тише, Даррк, тише, - повелительно и вместе с тем с отеческой теплотой в голосе укорил его Нур. - И не надо имен. Никто не должен знать, что один из Старейших разгуливает по городу, как какой-то бродяга. Здесь даже стены имеют свое мнение насчет того, где должен обретаться Старейший, - едва заметно усмехнувшись, Нур натянул на голову капюшон и глубоко завесил им лицо. Теперь признать в этой целиком закутанной в бурый хламидон фигуре Старейшего можно было только по свисающей до пояса нечесаной бороде - но в Хараре еще не настолько хорошо знали детали облика последнего из призванных Хранителей.

-Так повелось с Древности, - продолжал Нур, - и никто не знает, было ли начало у этой войны со смертью, будет ли конец. Это отвоевывание жизни у смерти и забвения давно стало почтенной традицией Харара, хотя ее летопись ведут только пятеро. Видишь ли, мальчик мой, Харар жив лишь благодаря своим традициям. Мы, Хранители Харара, только следим за тем, чтобы ни одна из них не была нарушена, изменена или забыта. Семилетье Шебалу длит жизнь Харара до бесконечности, неохватной человеческим умом.

-Учитель - ведь ты позволишь себя так называть? - дозволь мне высказать дерзкую догадку, - пылко произнес все еще ничего не понимающий Даррк.

-Ну что ж, - выдохнул Нур, - говори. - Возможно, ты будешь прав в своей догадке. И даже в дерзости.

-Ты рисуешь узоры туманных словес, но никак не доберешься до главного. Мне страшно предположить, чем может оказаться это главное и каким образом оно касается моей ничтожной особы. Но не потому ли ты никак не решаешься сказать мне об этом, что оно - то, что тебе нужно сказать мне, - намного превосходит все мои ужасные предположения? Что же это такое, Учитель? - в отчаяньи взмолился Даррк.

-Ты не ошибся. И ты правильно подметил. Мне непросто говорить это тебе, - мрачно признался Нур.

Они вышли на одну из больших площадей Харара, где было много света и шума. Тут с самого рассвета и до ухода солнца во тьму толпился народ, шла бойкая торговля местным и привозным товаром, все, кому не лень, обменивались новостями, справлялись друг у друга о здоровье, сплетничали, злословили и радовались чьим-нибудь удачам. На закутанного с ног до головы Нура никто не обращал внимания, ему точно так же отирали бока в толпе, как и его не столь возвышенному судьбой спутнику.

Здесь было много неба, намного больше, чем на узких, петлявших вкривь и вкось улицах, и Нур наконец решился.

Он остановился, поискал что-то глазами в небе, почти у самого его края и ткнул пальцем в еле заметную черную точку. Несмотря на достойные года, старик сохранил глаза зрячими, на зависть даже тем, кто не живет на земле и трех десятков лет. Даррку пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть эту маковую росинку в бирюзе дневной купели солнца.

-Что это?

-Это - Шебалу. Тебе он должен быть известен под другим именем. Когда-то и я звал его этим другим именем - Горелое бревно. Эта презрительная кличка дана ему простолюдинами, не знающими истины. Теми, кто не ведает о безначальной и бесконечной войне Харара со своей смертью.

-Горелое бревно? - недоуменно переспросил Даррк, растирая ладонью лоб. - Да, я знаю о нем. Оно подходит к Харару раз в семь лет и через несколько дней убирается восвояси. И оно ни разу не подошло к городу так близко, чтобы можно было хорошо рассмотреть его.

-Его нельзя рассмотреть, потому что это и есть сама смерть. Смерть Харара и всех его плодородных земель. Смерть его жителей и памяти о вечном городе. Если его не остановить, скорая гибель ожидает всех нас.

-Но ведь ты сказал, что Шебалу - это избавление от смерти, а не смерть?! Учитель, я не понимаю тебя. Твоя мудрость слишком мудра для меня.

-В этом нет ничего непосильного для человеческого ума. - возразил Нур, опять ныряя в полусумрак какой-то на редкость неприютной улочки и утаскивая за собой Даррка, изнывающего от неведения. - У палки есть два конца. У Шебалу - у Горелого бревна - их тоже два. Смерть и Бессмертие. Чтобы ухватиться за первый, ничего не нужно делать. Наоборот - нужно только именно это "ничего". Чтобы поймать второй конец, надо...

-Что надо? - упавшим голосом спросил Даррк, почувствовавший в словах Нура скрытую опасность для самого себя. Не для кого-то, а именно для Четвертого Служителя из Хранилища Древнего Знания. Одного-единственного.

Нур вдруг остановился и, сдвинув капюшон с лица, цепко взглянул Даррку в глаза.

-Надо уйти одному, чтобы вырвать у смерти каплю вечности для всех. Шебалу нужен либо один, либо все и всё. Получив одного, он уйдет опять на семь лет. И так будет всегда. До тех пор, пока в Хараре не перестанут рождаться кайлэни - Те, Кто Уходит в никуда.

-И... я... - Даррку было бы легче, если бы это выговорил кто-нибудь другой, а не он сам.

-Да, - Нур понял его. - Ты - кайлэни. Шаддайнэ-Гилу указал на тебя. Поэтому я и пришел за тобой. Семь лет назад к Шебалу ушел другой. Я не знал его и ты тоже. В тот год Иллоэ родила Рока. Чтобы он мог жить дальше, чтобы в Хараре родились еще дети, ты должен уйти к Шебалу.

Даррк подавленно молчал, глядя себе под ноги. Нур не уговаривал его. Нур говорил, что так надо сделать. Так будет правильно. И без геройства. В молчании и безвестности. В тайне седобородого бессмертия Харара, которым гордятся харарцы, не ведая о войне, идущей у них под носом. И он, Даррк, тоже гордится.

Он понимал, что Нур прав. И еще - что смерти нет, как нет отдельных капель в реке, потому что смерть - это и есть - капля в неспешной реке Вечности. Капля, которой на самом деле нет. Даррк очень удивился этой мысли, как будто внушенной ему кем-то другим - настолько она была красива, полновесна и чужда всего суетного, быстротечного, капризного. Как звезды, живущие в ночном небе. Как город, что древнее самой древности. И как человек, уходящий в никуда, чтобы увести за собой смерть, которой нет.

И он решил, что пойдет туда и уведет с собой смерть своего сына и всего Харара с его тучными, плодородными землями.

-Я пойду к Шебалу, Нур, - твердо сказал Даррк.

-Я знал это, - просто и без прикрас ответил старик, а в глазах его застыло одобрение. - Этой ночью ты утратил не только часть имени, но и возможность выбирать и отказываться. И все-таки твое согласие - не пустой звук. Оно означает, что ты принимаешь свой путь таким, какой он есть. Это хорошо. Значит, незыблемость древней традиции не будет нарушена. Для смерти не будет лазейки. Ты истинный кайлэни, Даррк. Волею и щедростью Дающего Шаддайнэ-Гилу никогда не ошибается.

Дом Старейших, куда Нур привел помрачневшего и посерьезневшего Даррка, встретил их безмолвием и безлюдьем. Сложенное из больших, ровно обтесанных валунов древнее жилище Хранителей Харара снаружи казалось гигантским спящим броненосцем, свернувшимся в клубок. Внутри же массивные стены нависали над вошедшим, сдавливая смертного со всех сторон своей тысячевековой памятью, исходящей здесь отовсюду. Даррк ежился, против воли впитывая в себя, всей кожей и всем телом, отрешенно-сумрачное настроение этих стен. Он ожидал увидеть здесь во множестве яркие одежды и суровые лица Держателей Солнечного Щита Харара, бесшумно скользящих тенями слуг, томящихся в предчувствии зова Хранителей Гонцов и Посланцев, но Дом оказался пуст. Звуки шагов - его и Нура - гулко отдавались коротким эхом. Нур вел его вглубь дома сквозь вереницы комнат, затворенных дверями и совсем без дверей, через проемы и проходы, столь неожиданно для глаз появляющиеся на пути, что Даррку казалось, будто они проходят прямо сквозь стены. Дом был огромен, непрост и мудр в своем бесконечном безмолвии. Их путь в сердце жилища Хранителей был долгим и коротким одновременно. Даррк чувствовал, что они идут так уже целую вечность, но когда Нур остановил его перед дверью, он понял - эта вечность была всего лишь каплей самой себя. И сейчас начнется другой отсчет - новой капли вечности, именуемой жизнью Харара.

Нур вошел первым, напоследок утвердительно кивнув Даррку головой. Тот понял все без слов. С этого мига Нур переставал быть его проводником и Учителем. Теперь Даррк оставался один - сам по себе. Перед единым в четырех Мудрых Хранительством Харара.

Отсчитав десять ударов сердца, Даррк вошел внутрь. Большая, квадратная, почти пустая комната встретила его четырьмя парами внимательных глаз. Тяжелый, из черного дерева стол, также квадратный, окружали четыре высоких резных сиденья, называемых стульями, в шаге от каждого его угла. На стульях восседали Старейшие. Глаза Нура смотрели на него с простодушной улыбкой и теплотой во взгляде. Три других пары изучали Даррка оценивающе и с любопытством. В одной из этих пар он подметил огонек властного хитроумия - столь несвойственного, в представлении рядового харарца, Мудрости Старейших. Ведь мудрость кротка и смиренна, в ней самой - защита от полыхающего огня страстей человеческих. Но, быть может, мудрость - это совсем не то, чему привык доверять обыватель Харара? Как и седобородая, тысячевековая древность города держится совсем не на том, о чем привыкли думать и чем любят хвалиться харарцы...

Даррк ступил в широкую полосу света, падающего в комнату сверху, из одного из двух отверстий в потолке. Руки его прильнули к Малому Солнцу тела и сразу же ушли навстречу Старейшим, держа в ладонях невидимый и неосязаемый шар источника жизни.

-Да не будет мое Солнце лишним в вашем Доме, о Мудрейшие из Мудрейших, и да продлится ваш век до семи раз по семь рождений без умираний. Я пришел по вашему зову и жду решения своей судьбы, Хранители.

-Ты и есть Даррк, Четвертый Служитель из Хранилища Древнего Знания, ранее именуемый Даррэк? - спросил тот из Четверых, чей взгляд горел холодным умом властолюбия.

-Да, Старейший.

-И ты знаешь, что ты должен сделать? Знаешь, какой путь тебе предстоит?

-Да, Старейший, - Даррк опустил глаза в пол.

-И ты согласен по доброй воле оставить навсегда Харар, свою жену и дитя и уйти туда, откуда не возвращаются? Согласен с тем, что это твой путь и больше ничей? И с тем, что это правильный путь, устроенный волею и милостью благодатных и благословенных богов Харара, и что с него невозможно свернуть?

-Да, Старейший, - глухим голосом отвечал испытуемый.

-И у тебя нет никаких вопросов? - продолжал Хитромудрый, скорее поощряя Даррка к вопросам, нежели отвращая от них.

Даррк колебался лишь один миг.

-У меня есть вопросы, Старейший, но я не знаю, получу ли на них ответы.

Спрашивающий старец удовлетворенно покачал совершенно белой головой. Того же цвета борода, не такая длинная, как у Нура, и благообразно расчесанная, вторила его словам и движениям мелкими содроганиями.

-Ты - кайлэни. Ты можешь спрашивать и имеешь право на ответы, которые унесешь с собой в Никуда. Но прежде узнай наши имена, ибо безымянные ответы не приносят полноты удовлетворения. Меня ты можешь звать Урмаш. Это, выбеленный годами старец указал на короткобородого Хранителя, лишь с проседью в темных еще волосах и с какой-то сонной хмуростью в лице, Дэлур. А это Логан, - Урмаш протянул руку в направлении очень худого, казавшегося изможденным старика с реденькой желтоватой бородой и жидкими прядями волос на туго обтянутом кожей черепе. - Ну, а с почтенным Нуром тебя знакомить не надо, - закончил Урмаш.

Даррк непочтительно молчал, соображая, что же спрашивать, какой вопрос задать первым. В голове его клубилась путаница из беспощадных слов Нура, собственных незнакомых мыслей и грядущей неизвестности, пустотой вклинившейся в его ум, обычно заполненный простым и ясным содержанием, где все было разложено по своим местам и упорядочено, а теперь там все смешалось, все топорщилось и никак не укладывалось обратно. Образовавшийся же клин пустоты в голове все больше разбухал под давлением одной-единственной короткой мысли - о том, что непременно нужно идти туда... не знаю куда. Чтобы все стало опять так, как было раньше. Только уже без него, без Даррэка.

Стоя в молчании перед Старейшими, Даррк разглядывал большую, глубокую чашу на высокой ножке, стоящую на столе ровно по центру квадрата. Чаша была золотой и покрыта узором из черненого серебра. До половины ее заполнила вода, которая собиралась в сосуд редкими, крупными каплями, падающими с потолка, из маленького закругленного рожка. Назначение чаши и капели оставалось для Даррка загадкой.

-Что же ты молчишь, кайлэни-Даррк? - снова заговорил хитромудрый Урмаш, в нетерпении тряхнув бородой. - Мы не можем отвечать тебе, не ведая, что ты желаешь услышать от нас. Ведь кайлэни рисует свой путь в Никуда сам, и каким будет узор, зависит от того, что ты знаешь о Шебалу, и того, что ты захочешь о нем узнать. У каждого свой путь, он никогда не бывает один и тот же.

-Даже путь в Никуда? - Даррк дернул плечом, прогоняя минутную слабость.

-Особенно он. И прежде всего он, - проскрипел со своего места изможденный Логан, пристукнув об пол посохом, который держал обеими руками.

-Шебалу - что он такое? - спросил Даррк.

Урмаш покачал головой.

-Это слишком широкий вопрос. Никто не сможет на него ответить. Никто не уходил туда, кроме кайлэни. А они не возвращаются, чтобы рассказать.

-Они... - Даррк с усилием сглотнул. - Их ждала смерть?

-И этого никто не знает. Мы говорим, что они уходят в Никуда. Но как выглядит это Никуда, ты сможешь узнать только там.

-Как идти к Шебалу? Когда?

-Ты выйдешь на восходе третьего дня, как только первый луч солнца отделит Шебалу от ночной тьмы. И пойдешь прямо к нему. К тому времени он станет больше, чем сейчас. С собой ты не должен брать ничего, кроме воды. И твоя жена ничего не должна знать о том, куда ты идешь. Мы позаботимся о ней и твоем сыне и о том, чтобы они сохранили о тебе память. Это все, что мы можем сделать для тебя.

-Я понимаю. Так предначертано богами. Но объясни мне, Смотрящий на Солнце, благочтимый Урмаш, - смело начал Даррк, - то, чего я не понимаю. Шебалу - слуга Безликого, и Харар тысячу веков вырывает у Таннаби свое право на жизнь. Но ты сказал, что этот путь вечной войны со смертью устроен обоими великими богами. Моя голова не может вместить в себя твоих слов. Разве светлоликий Гилу не держит в своих руках начала всего, что есть на земле, разве пристало ему служить слугам Безликого, держащего у себя концы всего, что есть на земле? И разве не под силу Дающему разорвать этот круг Смерти и Бессмертия, кусающих друг друга за хвост? Разве не может Харар просто жить, не готовясь через каждое семилетье к смерти?

-Ты дерзок, Хранитель Древнего Знания, - спокойно ответил ему Урмаш. Но ты кайлэни. И я не могу судить тебя. Я могу лишь немного осветить твой путь... Лишь немного, - повторил старец, лукавым взором из-под мохнатых бровей впиваясь в лицо Даррка. - Ведь ты заглядывал в Древнее Знание, не так ли? Этого искуса не может избежать ни один Служитель из Хранилища.

Даррк, растерявшись от внезапности атаки, ответил не сразу.

-Древнее Знание хранится в неприкосновенности, - проговорил он заученные с детства слова. - Никто не смеет дотронуться до него. И оно само защищает себя от любопытства смертных.

-Как защищает? - Урмаш даже привстал со стула и вытянул шею в ожидании ответа.

-Как? - Дарк колебался в нерешительности. - Оно оставляет в руках смертного только свою оболочку - глиняные письмена. То, что они хранят в себе, просачивается сквозь пальцы, уходя от понимания.

-Так я и думал, - хитромудрый старец хлопнул в ладоши и испустил в бороду несколько довольных смешков. - Ты заглядывал в Древнее Знание, и даже кое-что вытащил оттуда. Но тебе нечего бояться, кайлэни, - добавил Урмаш, заметив мелькнувший на лица Даррка испуг. - Я не собираюсь тебя наказывать за своеволие и непочтительность к Древнему Знанию. Я лишь должен ответить на твои вопросы, Даррк. Ты засомневался в благодатности и могуществе великого Гилу. Ты оскорбил бога, обвинив в прислужничестве Безликому и в бессилии разорвать круг. Но что ты, Даррк, осквернивший Древнее Знание своим прикосновением и любопытством, можешь знать о Неразрывном и Безначальном?! Ужели невежественный Хранитель может вместить в свой ум ту истину, что разорвать нить Неразрывного не под силу ни Гилу, ни Таннаби, ни им обоим вместе? И что круг Смерти и Бессмертья, кусающих друг друга за хвост, пущен в движение не ими, и не им его останавливать? Да и подумал ли ты, кайлэни, что означает - разорвать этот круг? Не означает ли это, что тогда все - и люди, и земля, и боги, и небо окажутся там, куда уходят кайлэни, - в Нигде, Никуда и Никогда? - Урмаш запыхался, обличая невежественность Даррка, и резко, с гневом вытер тряпицей выступивший на лбу пот.

Даррк пристыженно переминался с ноги на ногу под прицелом четырех пар премудрых и укоризненных глаз.

-Поистине, мудрость твоя, светозарный Урмаш, бездона и безгранична, виновато и со смирением в дрожащем голосе выдавил он, уперев глаза в стол с чашей. - Ничтожный Хранитель Древнего Знания недостоин слышать твои речи и видеть твои благородные седины. Вели мне, Солнцеликий, удалиться с позором из этого Дома и предаться на улицах города раздумьям о собственном невежестве и ничтожествое.

-Если бы ты не был кайлэни, мы бы так и поступили, - с нарочито медлительным, а может быть, просто сонным достоинством проговорил короткобородый Дэлур и снова погрузился в свою хмурую спячку с открытыми глазами.

-Полно сокрушаться по сказанному, Даррк, - Урмаш сменил внезапный, как ливень, гнев на милость - щедрое солнце, выглянувшее из-за одинокой тучи. Но ты должен понимать, почему я был столь резок с тобой. Харар жив до сих пор только потому, что не меняется со времен Забытых Древних. Посмотри вокруг, кайлэни, вспомни свою, пусть и совсем недолгую, жизнь, - разве можешь ты назвать хоть одну вещь, которая хоть сколько-нибудь изменила бы своей сути и своему виду за все твои годы? И поверь, так было всегда и так будет всегда. Где ничего не меняется, там нет времени. И значит, Харар не умрет никогда. Ты же, не подумав, возжелал изменить порядок вещей, столкнуть всех нас в Хаос и безумие перемен, а значит, и скорую смерть. Ибо перемены никогда не ведут к лучшему и золотой век, уходя, сменяется кровавым. Вечность, в которой пребывает Харар, - лучшая защита от крови и потери разума, Даррк. Шебалу - часть, и достаточно большая часть этой защиты. Вот почему он необходим Харару. И вот почему благословенный Гилу дает городу таких, как ты,- кайлэни.

-Вечность... - измученно проговорил Даррк, обводя Старейших одного за другим долгим, бессильным взглядом. - Ничто не проходит бесследно. И вечность тоже...

Урмаш снова уронил в бороду усмешку.

-Вечность вообще не проходит. Но ты, я вижу, не так неразумен, как пытаешься уверить нас. Харар расплачивается за свою вечность Древним Знанием. Вот почему не пристало бы смертному Служителю его запускать туда свои любопытные очи.

Смущенное и несмелое раскаяние тенью легло на лицо Даррка, любопытные очи не отрывались от тростникового пола под ногами.

-Древнее Знание уходит он нас безвозвратно, - продолжал Урмаш, оставляя, как ты верно сказал, лишь свою оболочку. Боги забирают его у нас. Сейчас ты дерзнул вырвать из него неосмысленную крупицу, но скоро уже никто и этого не сможет получить. Человеческий ум мельчает и дробится, Даррк, ему уже не под силу вместить в себя даже каплю того, чем были богаты и сильны Древние Предки. Когда я говорил тебе, что в Хараре ничто не меняется, я покривил душой. Меняемся мы. Мы стареем, но не становимся от этого мудрее и богаче духом. Мы не умираем, но и не ...

Урмаш запнулся, насильно оборвав самого себя.

Даррк мысленно закончил его фразу, давясь внутренним ужасом: "...но и не живем". Простому смертному, пусть даже и кайлэни, лучше бы не слышать такого - Даррк ясно, как перед глазами, видел причину запинки Мудрого Урмаша.

-И это тоже плата Харара за свою вечность, - закончил Урмаш.

-Боги отнимают у нас Древнее Знание, - трепеща проговорил Даррк. - Как плату за бессмертие. Почему? Зачем они лишают его нас? Для чего им это?

-Воля богов бессловесна и неисповедима, - сурово сдвинув густые, как заросли белого мха, брови, ответил Урмаш. - Не смертным рассуждать о ней, оскорбляя неумными речами слух богов.

-Да, Мудрый, - снова смиренно потупясь, сказал Даррк. - Моя неразумная голова рождает дерзкие и пустые слова. Но не будь со мной столь суров, Хранитель, - взмолился он. - Тот Путь Утраты, который отныне стал моим, отнимает у меня и ясность мысли.

-Ты сам ее у себя отнимаешь, - узорчатый посох иссушенного годами и болезнью Логана опять со стуком воткнулся в пол.

-Кайлэни, - Урмаш со вздохом качнул головой. - Ты не понимаешь того, о чем говоришь. Ясности мысли у тебя нельзя отнять, потому что она к тебе еще не пришла.

-Так дай же мне ее, Урмаш, сын земли и неба, напоенный светом солнца и луны! - с жаром воскликнул Даррк, приложив ладони к груди. - И скажи, что являет собой эта золотая чаша на столе, куда каплет вода. Что значит сей сосуд в глазах Мудрых? Ответьте мне, о Хранители, ибо загадка эта смущает мой ум и тайна чаши терзает меня своей безымянностью.

Губы Урмаша едва-едва тронула довольная улыбка, приправленная хитринкой.

-Ты заговорил об этом. Я ждал этого. Я расскажу тебе, потому что это осветит твой путь и ясность мысли придет к тебе, приняв вид и образ наполненной доверху чаши без дна.

Даррк с жадностью впитывал в себя речи Урмаша, льющиеся теплым, упругим, соединяющим небо и землю дождем.

-Слышал ли ты, Даррк, слово дальнее, иноземельное, пришлое - "часы"?

-Нет, - ответил Даррк.

-Ну так знай же, что часами называется прибор, отмеряющий время, овладевающий его неудержимостью, откусывающий от него миги, обороты солнца, человеческие жизни, века бессмертия. Время - неохватный глазом и умом поток. Его нельзя удержать, но можно поделить на части и по отдельности укрощать их, растягивая или сжимая по желанию. В едином потоке нет отрезков, делений, нет капель - но в каждой капле уже заложено единство потока, единство его неукротимой воли. Капля - миг времени. Капля к капле уже поток. Тебе внятны мои слова, кайлэни?

-Да, Мудрый. Но ведь время - это не вечность. Ты сам говорил, что там, где нет времени, - там вечность. И Харар... к чему Харару время? К чему оно вам - Хранителям вечности Харара?

- Ты слишком спешишь, кайлэни, - неодобрительно отозвался Урмаш. - Это говорит мне о том, что время еще имеет большую власть над твоим умом. Ты не должен позволять ему разрывать себя на части... Харару время затем нужно, продолжил старец, чуть помедлив, - чтобы избавляться от него, размыкая его ритм. Видишь, капли падают одна за другой через равные доли времени. Целиком, до краев чаша заполняется за промежуток времени, называемый часом. Тогда я открываю ее дно, - Урмаш наклонился к столу и что-то сделал рукой у самого его края. Даррку показалось, что старец повернул какой-то крохотный рычажок, - и вода времени уходит.

Чаша начала быстро опустошаться с тихим журчанием и всхлипом напоследок. Урмаш снова дернул тот же рычажок. Капли с потолка продолжали падать, удерживая заданный кем-то ритм.

-Но можно и не сливать воду целиком, а установить такой размер щели в дне чаши, чтобы содержимое ее просачивалось тоже по капле. Сколько прибудет, столько и убудет, а чаща останется полной. А теперь попытайся увидеть в этом сосуде не чашу, а смертного. И час - вся его жизнь. Он впитывает в себя отпущенное ему время, и как только наполнится до краев приходит смерть.

-Но из человека его время слить, как воду из чаши, невозможно, - с полуулыбкой заметил Даррк.

-Верно. Только ведь мы говорим не о смертном, а о Хараре. Его время это те, кто живет в нем. Маленькие капли, составляющие жизнь великого города. Но мы знаем, как открыть дно этой чаши, - вкрадчиво произнес Урмаш.

-Шебалу? - ошеломленно вскрикнул Даррк.

-Именно, - почти промурлыкал по-кошачьи хитромудрый Урмаш. - Уходящие капли воды-времени - это кайлэни.

-А разве те, кто просто умирает, сам по себе, - они не просачиваются сквозь дно, освобождая место другим каплям? Почему именно кайлэни? В чем же тайна этого имени? - допытывался Даррк, тревожно вглядываясь в лукавое лицо Урмаша.

-В том, что только кайлэни дано разрывать ритм времени. Время - это всего лишь ритм перемен, Даррк. Все изменения в мире и в жизни происходят с установленным для них ритмом. Время разлито в мире - в ритме смены дней и ночей, масок Великого Сутки, круговоротов солнца, в ритме биения сердца и дыхания, рождений и умираний. Тот, кто уходит в Никуда, сбивает этот ритм, унося с собой каплю времени. Обычным смертным такое не под силу - они оставляют свое дыхание и свое время на земле. Поэтому Харару нужны кайлэни. Ты удовлетворен моими ответами, Даррк?

-Да, Мудрый, - кратко ответил Даррк. - Но скажи мне и другое. Ты говоришь, ритм сердца - ритм человеческого времени. Если бы у людей не было сердца, они жили бы вечно?

Урмаш усмехнулся самой своей загадочной усмешкой, пригладил бороду, затем сложил руки на груди. И только после этого заговорил:

-Счастлив тот, чей путь недолог, кайлэни-Даррк. Зачем людям жить вечно? Вечность Харара вокруг нас, но не в нас. Она как дом, который смертный строит на века. Прожить в нем он сможет недолго, но после него в доме останутся его дети, внуки и правнуки. И этот дом дает его обитателям покой, защищенность, силу, веру в жизнь. Вечность - это дом, Даррк, где тихо и покойно, где не грозят никакие беды и ненастья.

-Слова твои, о Всезнающий, светлы, подобно полдневному небу, и многомудры, подобно воле светлоликого Гилу. Они не оставили в моем уме вопросов и тревог. И теперь я могу покинуть вашу обитель, о Хранители вечности, со спокойным сердцем. Мой путь виден мне ясно. Его узор сплетен искусно и с великим тщанием, и его зов становится во мне все громче и сильнее. Я чувствую, как он оживает во мне и отбирает у меня все, что ранее было тем, кого называли Даррэк. И лишь пустое любопытство еще осталось от того, прежнего, который жил в моем теле. Кайлэни знает, кто он и зачем он. Но он не ведает, почему именно он. Без этого узор не полон - в нем нет замыкающего ключа. Как становятся кайлэни, ответьте, Хранители!

Четверо Старейших не спешили разбивать свое молчание. Дэлур, скосив глаза в сторону, все так же хмуро почесывал в бороде. Логан отрешенно застыл, уперев подбородок в посох. Нур с беспокойным интересом обегал взглядом всех троих. Урмаш задумчиво улыбался чему-то увиденному внутренним взором.