Помоги проекту - поделись книгой:
Хуснутдинов Андрей
Туника Таис Афинской
Сидя в кресле и поворачивая голову, как тяжелое прицельное устройство, Владимир наблюдал за летающей под потолком мухой. Он думал о том, что у этого счастливого насекомого есть своя цель в жизни — поесть, набить брюшко, чтобы назавтра также зюзкжать, изводить людей и напоминать им о философии. То есть у самого Владимира цели не было. Он дождался, пока муха села на подлокотник кресла, выпустила хоботок, и оглушил ее статьей о собаководстве. И вышел из квартиры.
Во дворе никого не было. Во дворе сушилось белье.
В небе летел самолет.
Попинав скамейку, Владимир придумал, что в доме нет хлеба, из чего следовало, что нужно идти в булочную и думать, что лучше — калачи, батоны или бублики.
Булочная находилась кварталов через двадцать, и это было хорошо. На пустой автобусной остановке сидел лысый старик и, придерживая локтем сетку с огурцами, читал газету. Сетку нюхала тонконосая шавка подозрительного экстерьера. Из соседнего двора вывернула белая "Волга" и, набирая скорость, помчалась по дымящемуся июльскому асфальту…
Девушку Владимир заметил не сразу — солнце в глаза било.
Девушка стояла прямо посреди дороги, то есть прямо на проезжей части, и издали Владимиру было пока ясно то, что она о чем-то думает. Думает так сосредоточенно, что не видит грузовика, выруливающего на эту полосу движения…
Он сделал еще несколько шагов и остановился.
Старик с шелестом перевернул страницу. Шавка зевнула…
Девушка не двигалась. Поза ее о чем-то напоминала Владимиру, о чем-то из романа про Таис Афинскую, в котором было также жарко, но главное были идеи, и идеи эти обладали такой силой, что заставляли забыть об окружающем… Дура, со злостью подумал Владимир.
Грузовик, выпустив облачко дыма, с озабоченным видом — с каким всегда ездят грузовики — помчался к девушке…
Что-то сжалось у Владимира в груди, и он даже забыл, что за черным стеклом кабины может сидеть кто-то разумный, кто-то такой же, как он, — его гипнотизировал бестолковый, слепой взгляд фар, устремленных на девушку… Прошло еще несколько секунд, и он понял, что грузовик не остановится. "Эй!" — крикнул он, но вместо ясного грудного звука из его рта вылетел жалкий хрип.
Старик поднял лицо и сложил газету. Шавка тявкнула…
Закашлявшись, Владимир помахал рукой. Расстояние между девушкой и бестолково таращившимися фарами над мощным бампером убывало с неумолимой, страшной быстротой.
— Дура! — неожиданно для себя рявкнул он — получилось, — и бросился на дорогу…
Рев многосильного двигателя втискивался между до-мов. На темно-зеленом пыльном капоте Владимир успел различить железную нашлепку со страшными буквами: "КрАЗ"…
— Дура!
Времени не было — почти не было. Девушка оглянулась и взвизгнула, Владимир сбил ее с ног, и оба покатились на газон между дорогой и тротуаром.
Мимо оглушительной стальной лавиной пронесся грузовик…
Владимир, точно авоську с битым стеклом, вытащил из-под себя левую руку — рука была странно легкая и в крови — и поджал колени…
Заскрипели тормоза…
Боль возникла вспышкой, ослепив на миг… Он охнул. Что-то нaдo было делать, и он лишь придумал подползти к дереву и потереться о него затылком.
"Раз-два, раз-два," — взялся он считать при этом, как будто делал пробежку… Чуть-чуть стало отпускать, но как-то странно, и он понял, что рука немеет… Отдышавшись и подняв глаза, увидел над собой вытянутые лоснящиеся шары лиц девушки и водителя.
— Ну что? — оскалившись, прогудел водитель, рыжий испуганный детина лет двадцати. — А?
Тут же, в телефонной будке, лысый старик вызывал скорую помощь и кричал кому-то, что — да, да, да…
Владимир покачал головой и перевел взгляд на девушку. Ее правильное, с зелеными глазами, лицо все никак не могло выделиться из шара, пульсировало, и моментами мерцающая пелена застилала его.
— Ну, гетера, — прошептал Владимир и вскрикнул, задев коленом пальцы руки. — Чер-р-рт…
Девушка приблизилась к нему, чтобы помочь, но в это же время детина протянул свои веснушчатые ручищи. Девушка, ойкнув, отскочила в сторону, и у Владимира не было времени напомнить детине о правилах хорошего тона — тот взял его за больную руку, и он потерял сознание.
Первое, что он увидел потом, был белый плафон.
Белый круглый плафон. На противоположной белой стене висел плакат с изображением красивой девушки в белом халате и чепчике.
Владимир лежал на больничной койке. Он вспомнил про гетеру и сказал: "А-а…" — Очнулся, — со вздохом произнесла медсестра.
— Где я? — глупо спросил Владимир. У него заплетался язык.
— На небе… — Медсестра опять вздохнула. — Фамилия.
— Кузнечиков. Гм.
— Серьезно?
— Серьезно…
Оглядев себя, Владимир увидел, что от кисти до самого плеча левая рука в гипсе. Что-то тяжелое, липкое лежало и на ключице.
Нестерпимо пахло медикаментами.
Записав возраст, адрес, группу крови и обидевшись из-за просьбы сообщить в институт, медсестра ушла…
Владимир подергал себя за ухо. Вокруг него стояли такие же больничные койки, на койках лежали одинаковые люди с перебинтованными головами, руками, ногами, эти люди потихоньку переговаривались между собой, даже хихикали, и постепенно ему стало невыносимо жаль своего молодого изуродованного тела.
Слезы навернулись сами собой, когда он еще раз оглядел руку и попытался увидеть ключицу. Снова возникла боль — теперь уже несильная и глухая.
И тут он увидел гетеру…
Он спросил у нее: — Ну и что?
Гетера не ответила.
— Как тебя зовут? — повысил голос Владимир. — Ты тут работаешь? Где твой халат?..
Гетера молчала, глядя на него с непонятной улыбкой.
— Что, оглохла? Да?
Палата наполнилась скрипом кроватных пружин, разговоры смолкли. На Владимира смотрели со всех сторон… Он хотел сказать что-то еще, — всем, но сдержался.
Открылась дверь, и в палату вошел милиционер.
Он неуверенно потоптался, потому что именно на него был устремлен возмущенный взгляд Владимира, и представился: — Младший лейтенант ГАИ Прутков…
— … Я по поводу недавнего происшествия, — пояснил он, снимая фуражку и усаживаясь на табурет рядом с Владимиром. — Вы не расстраивайтесь. Рука и ключица. Пройдет… Так вот. — Лицо его поскучнело, уменьшилось. — Сорок минут назад — я пока исхожу из показаний водителя — грузовик 17–06 БТР шел по улице Пушкина, на которую свернул с Дружбы Народов. Через квартал перед капотом автомобиля, движущегося со скоростью сорок пять километров в час, появляетесь вы… Это, собственно, все… Я ожидаю, что вы что-нибудь добавите к сказанному…
— Спросите у нее. — Владимир кивнул на гетеру.
Лейтенант обернулся и долго смотрел на плакат с девушкой в белом халате.
— У кого у нее? У…
— Нее! — Владимир выставил указательный палец…
— У нее, что ли? — Лейтенант показал на плакат.
— У не-е! — Владимир простер к гетере руку.
Лейтенант вздохнул.
— Хватит… Итак. — Он хрустнул фуражкой. — Как получилось, что вы оказались на дороге? Между прочим, вы нарушили правила, потому что пересекли проезжую часть в неположенном месте, и в случае неуважительной причины я буду вынужден наложить штраф…
— Что? — Владимир приподнялся на здоровом локте. — Ну вот она же!.. Иду спокойно по улице, за хлебом. А она — на дороге! Там самосвал, а этой хоть бы что. Стоит, и хоть бы что!.. Я кричу — самосвал! Ложись, кричу!.. То есть… Ну, в общем, ноль внимания… Побежал и из-под самого носа. Вот…
Лейтенант оглядывался то на плакат, то на Владимира, а когда тот кончил говорить, отвалившись на подушку, — подошел к двери и позвал медсестру…
— У него сотрясения мозга не было?.. — Вопрос прозвучал на всю палату.
— Кого! — крикнул Владимир. — Не было! Не верите — не надо.
Человек стоял на дороге. Женщина. Все.
Шер ше ля фам.
— Ричард Третий там не стоял?
— Плевать мне на вашего Ричарда.
— А мне на вашу женщину. Человек или есть или оставляет вещественные доказательства…
Владимир сладко ухмыльнулся, и выговорил по слогам: O-бя-затель-но!..
Лицо младшего лейтенанта Пруткова сделалось багровым.
— За оскорбление личности — ответите, — тихо пообещал он.
Сестра вежливо выпроводила его, и подошла к Владимиру.
— А за оскорбление вещественных доказательств — не сажают! — проорал Владимир… — Выпустите меня отсюда!
— Наблюдайте за моей рукой, — сказала сестра. Она поводила у него перед глазами пальцем. — Вы меня хорошо видите, голова не болит?. Сухость во рту… двоение в глазах…
— Двоение в глазах, — признался Владимир, и симулировал обморок.
Хмыкнув, сестра ушла, и гетера на цыпочках приблизилась к страдальцу. Приложив к губам палец, шепнула: — Сейчас принесу одежду… Тише.
Владимир недоуменно открыл рот, но гетера отчаянно замотала головой.
— Молчите., Она неслышно отворила дверь и скрылась в коридоре. Изогнутая пластмассовая ручка медленно вернулась в исходное положение С соседней Владимиру койки поднялась забинтованная голова и долго смотрела на закрытую дверь.
— Черт знает что…
А Владимир вдруг испугался мысли, что у него на самом деле сотрясение мозга.
"Дважды два, — собранно и строго подумал он. Четыре." И обернулся к соседу.
— Извините…
С койки опять поднялась забинтованная голова, повернулась глазной щелью на голос.
— Скажите, дважды… Арифметический корень из шестнадцати будет четыре?. Только не удивляйтесь,
— Десять! — Голова опустилась мимо подушки. Дурдом Двери открываются, арифметический корень…
Владимир поддакнул и стал смотреть на плакатную девушку.
Было душно. Под гипсом — на руке и груди — он чувствовал испарину. Мысли его путались. Он думал про водителя, грузовик, сетку с огурцами, про бублики и поведение гетеры, но никакой логической связи между всем этим не находил. Было душно, это он понимал, и еще он понимал, что хочет домой, в кресло, и чтобы муха летала под потолком…
И тут в коридоре раздался вопль, женский вопль, из того разряда женских воплей, что свидетельствуют о трупах и наведенном оружии.
Забинтованная голова застонала и покачала гирей, привязанной к левой ноге в коконе гипса.
— Психи…
Открылась дверь, и в палату вбежала испуганная гетера. Дверь тут же хлопнула от сквозняка.
— Сестра! — закричала голова. — Сестра!.. Это мучение, боже мой… Сестра!
В руках у гетеры были брюки, рубашка и кроссовки Владимира.
Она забросила это хозяйство ему под койку и отскочила в угол.
Секунду спустя в палату ворвалась медсестра в сопровождении двух уборщиц.
Забинтованная голова хныкала. Сестра ринулась к голове, а уборщицы, поводя швабрами с тяжелыми тряпками, точно это были штыки, внимательно оглядели больных. Одна подошла к окну и посмотрела в сад.
— Не может быть, — сказала медсестра, поднимаясь oT головы, клянчившей какой-то укол. — Третий этаж.
— Ага, — согласилась уборщица. — А кто ж это был-то?
Медсестра поглядела на свои руки.
Поделиться книгой: