Орел приземлился

Когда он приблизился, я увидел, что сделал что-то не так. Даже очень не так, потому что лицо священника побелело, и он затрясся от ярости.

— Как вы посмели двигать эту плиту? Кощунство — вот единственное слово, которым можно назвать ваши действия.

— Ладно, — сказал я. — Простите меня за это, но посмотрите, что я обнаружил под ней.

— Плевал я на то, что вы обнаружили под ней. Немедленно положите ее на место.

Теперь я начал раздражаться.

— Не глупите. Разве вы не понимаете, что здесь написано? Если вы не читаете по-немецки, позвольте, я вам скажу. «Здесь покоятся подполковник Курт Штайнер и 13 немецких парашютистов — свободных охотников, павших в бою 6 ноября 1943 г.». Неужели вы не находите это дьявольски интересным?

— Не особенно.

— Вы хотите сказать, что уже видели его раньше?

— Конечно нет. — Теперь в нем появилось что-то загнанное, в голосе прозвучало отчаяние, когда он добавил: — Будьте так любезны, положите плиту на место.

Я ни на мгновение не поверил ему и спросил:

— Кто был этот Штайнер? Что это было за дело?

— Я уже сказал вам, что не имею ни малейшего представления, — произнес он с еще более загнанным видом.

И тут я кое-что вспомнил.

— Вы ведь были здесь в 1943 году, правда? Вы же тогда получили этот приход. Так написано на доске в церкви.

Он взорвался:

— Говорю вам в последний раз, положите плиту на место!

— Нет, — возразил я, — боюсь, что сделать этого не смогу.

Странно, но, казалось, он взял себя в руки.

— Очень хорошо, — спокойно сказал священник. — Тогда вы очень меня обяжете, если немедленно удалитесь.

Похоже было, что спорить не о чем, учитывая его настроение, поэтому я подчинился.

— Хорошо, отец, если вы этого желаете.

Я дошел до дорожки, когда он крикнул мне вслед:

— И не возвращайтесь. Если вы вернетесь, я без малейшего колебания вызову местную полицию.

Я вышел через покойницкую, сел в «пежо» и уехал. Его угрозы не беспокоили меня. Я был слишком взволнован, слишком заинтригован. Все в Стадли Констабл казалось таинственным. Это было одно из мест, которое можно найти только в Норфолке, и больше нигде. Деревня, которую вы вдруг нечаянно находите, а потом так и не можете найти снова. И начинаете сомневаться, а существует ли она вообще.

Нельзя сказать, чтобы деревня была очень большой. Церковь, старый дом священника в саду за забором, пятнадцать или шестнадцать разного рода коттеджей, разбросанных вдоль реки, старая мельница с массивным колесом, деревенский паб «Стадли армс».

Я остановился на обочине дороги у реки, закурил и начал обдумывать все, что произошло. Отец Верекер лжет. Он видел этот камень прежде, знал его роль — в этом я был убежден. Если вдуматься, получается довольно забавная история. Я случайно приезжаю в Стадли Констабл в поисках Чарлза Гаскона. Но вместо его следов обнаруживаю куда более интригующее, настоящую тайну. Как же быть с ней? Вот в чем вопрос.

Решение явилось передо мной почти мгновенно в лице могильщика Лейкера Армсби, который вышел из узкого проулка между двумя коттеджами. Он был все еще залеплен грязью, на плечах все еще висел старый мешок. Армсби перешел дорогу и вошел в «Стадли армс». Я вышел из «пежо» и пошел за ним.

Судя по табличке над входом, паб держал некто Джордж Генри Уайльд. Я открыл дверь и оказался в коридоре с каменным полом и обшитыми панелями стенами. Дверь слева была открыта настежь, и оттуда доносился шум голосов и взрыв смеха.

В большой удобной комнате горел огонь в каминном очаге. Стойки не было, стояли несколько лавок с высокими спинками и два деревянных стола. В комнате находились шестеро или семеро посетителей отнюдь не молодого возраста. Я бы сказал, что их средний возраст был лет шестьдесят — обстоятельство, угнетающе часто встречающееся в наши дни в сельской местности. На вид все они были настоящими крестьянами: обветренные от постоянного пребывания на открытом воздухе лица, твидовые кепки, резиновые сапоги. Трое играли в домино, двое следили за игрой, один старик сидел у огня и тихо, как бы для себя, играл на губной гармошке. При моем появлении они подняли головы и оглядели меня с тем серьезным интересом, который тесно связанные между собой люди всегда проявляют к незнакомцам.

— Добрый день, — сказал я.

Трое посетителей приветливо кивнули мне, хотя у одного из них — огромного типа с черной с проседью бородой — вид был далеко не дружелюбный. Лейкер Армсби сидел за столом отдельно перед кружкой эля, усердно скатывая пальцами самокрутку. Он взял ее в рот, я подошел к нему и предложил огня.

— Привет.

Он безразлично посмотрел на меня, но когда узнал, лицо его прояснилось:

— А, это снова вы. Нашли отца Верекера?

Я кивнул.

— Еще выпьете?

— Не откажусь. — Он осушил свою кружку в два приема. — Пинта темного пойдет очень хорошо, Джорджи!

Я обернулся и увидел стоящего позади меня невысокого плотного мужчину в рубашке, без пиджака, по-видимому хозяина — Джорджа Уайльда. Он, похоже, был одного возраста с остальными и выглядел вполне обычно, если бы не одна особая примета. Когда-то ему выстрелили в лицо в упор. В своей жизни я видел достаточно огнестрельных ранений, чтобы, быть в этом уверенным. Пуля сорвала у него кожу с левой щеки, зацепив, видимо, кость. Ему еще повезло.

Он любезно улыбнулся:

— А вы, сэр?

Я сказал, что выпью большую рюмку водки с тоником, на что все фермеры, или кем они там были, с довольным видом посмотрели на меня. Но меня это не особенно обеспокоило, потому что водка — единственное спиртное, которое я могу пить, получая хоть какое-то удовольствие. Самокрутка Лейкера Армсби довольно быстро выкурилась, и я дал ему сигарету, которую он с готовностью принял. Выпивку принесли, и я пододвинул к нему его эль.

— Как давно вы могильщиком при церкви?

— Сорок один год.

Он осушил свою пинту. Я сказал:

— Выпейте еще одну и расскажите мне о Штайнере.

Губная гармошка резко замолкла, разговор замер. Старый Лейкер Армсби глядел на меня поверх кружки с тем же хитрым выражением лица, что и прежде.

— Штайнер? — спросил он. — Ну, Штайнер был…

Джордж Уайльд прервал его, собирая пустые кружки и вытирая стол тряпкой:

— Все, сэр, время, пожалуйста.

Я посмотрел на часы. Было два тридцать. Я запротестовал:

— У вас неверные часы. До закрытия еще полчаса.

Он взял мою рюмку водки и подал мне.

— Это свободное заведение, сэр, и в маленькой спокойной деревушке, вроде нашей, мы обычно поступаем, как хотим, и никого это не касается. Если я говорю, что закрываюсь в два тридцать, значит, в два тридцать. — Он дружелюбно улыбнулся: — На вашем месте я бы выпил, сэр.

В воздухе повисло такое напряжение, что его, казалось, можно было потрогать рукой. Все смотрели на меня, и лица их были жесткими, без выражения, глаза, как камни, а чернобородый великан придвинулся к концу стола и облокотился на него, грозно уставившись на меня.

— Вы слышали, — сказал он тихо, с угрозой в голосе. — А теперь выпейте, как пай-мальчик, и ступайте домой или где вы там живете.

Я не спорил, потому что атмосфера с каждой минутой накалялась. Не торопясь, я выпил водку с тоником, как будто этим что-то доказывая им или себе, и вышел.

Странно, но я не рассердился. Я был захвачен всем этим невероятным делом и конечно же слишком далеко зашел, чтобы отступить. Мне необходимо было получить ответы на ряд вопросов. И вдруг мне стало ясно, как их получить.

Я сел в машину, переехал через мост, выехал из деревни мимо церкви и дома священника в направлении Блэкни. В нескольких сотнях ярдов от церкви я съехал на колею, оставил там машину и вернулся пешком, захватив с собой маленький фотоаппарат, лежавший в отделении для перчаток.

Я не боялся. В конце концов, со мной уже был случай, ставший потом известным, когда меня выдворила из отеля «Европа» в Белфасте и отвезла в аэропорт вооруженная группа, которая предложила ради моего же здоровья сесть в ближайший самолет и никогда не возвращаться. Но я возвращался, и не раз, и даже написал об этом книгу.

Когда я вернулся на кладбище, камень в честь Штайнера и его людей был точно в том же положении, в котором я его оставил. Я еще раз проверил надпись, чтобы убедиться, что не выставляю себя на посмешище, сделал несколько снимков в разных ракурсах, затем поспешил к церкви и вошел в нее.

В нижней своей части колокольня отделялась занавеской. Я зашел за нее. На перекладине аккуратно висели алые и белые стихари хора мальчиков, там же стоял старый, окованный железом сундук, сверху из темноты спускалось несколько веревок от колоколов, а на стене висела доска, которая сообщала всему миру, что 22 июля 1936 г. был великий колокольный перезвон. Я с интересом отметил, что Лейкер Армсби был отмечен как один из шести звонарей, осуществлявших этот перезвон.

Еще интереснее были отверстия в доске, которые в свое время заделали гипсом и закрасили. Отверстия шли дальше по стене и явно были образованы пулеметной очередью, что казалось уж совсем невероятным.

Искал я церковную книгу, где регистрировались похороны, но не нашел ни книг, ни документов. Выйдя из-за занавески, я заметил в стене за алтарем маленькую дверцу. Когда нажал на ручку, дверь легко открылась, и я вошел в помещение, явно ризницу, маленькую комнату, обшитую дубовыми панелями. Там стояла вешалка, на которой висели две рясы, несколько стихарей и риз, большой дубовый старомодный шкаф и письменный стол.

Прежде всего я открыл шкаф и сразу же нашел то, что мне нужно. На одной из полок были аккуратно сложены всевозможные церковные книги. Книг, регистрирующих похороны, было три, и 1943 год был во второй. Я быстро перелистал страницы, чувствуя, что меня ожидает огромное разочарование.

В ноябре 1943 г. зарегистрировано было две смерти, обе относились к женщинам. Я лихорадочно начал листать назад, к началу года, что заняло немного времени, затем закрыл книгу и положил ее на место. Значит, простой путь был для меня заказан. Если Штайнер, кем бы он ни был, был похоронен здесь, он должен быть записан в книгу. Это незыблемая статья закона Англии. Так что же это все означает, черт побери?

Я открыл дверь ризницы и вышел, прикрыв ее за собой. В церкви я увидел двоих из паба: Джорджа Уайльда и чернобородого, в руках которого я с тревогой заметил двустволку.

Уайльд мягко сказал:

— Я же советовал вам уехать, сэр, вы должны это признать. Почему же вы ведете себя неразумно?

Чернобородый сказал:

— Какого черта мы ждем? Давай покончим с ним.

Он двинулся с удивительной быстротой для человека его роста и схватил меня за отвороты плаща. В этот момент дверь в ризницу отворилась, и к нам вышел Верекер. Один бог знает, откуда он появился, но я, безусловно, был рад его видеть.

— Что, скажите на милость, здесь происходит? — требовательно спросил он.

Чернобородый ответил:

— Предоставь это нам, отец, мы справимся.

— Не надо, Артур Сеймур, — сказал Верекер. — Отойди.

Сеймур тупо уставился на него, не отпуская меня. Я мог бы окоротить его несколькими способами, но похоже было, что не стоит.

Верекер повторил:

— Сеймур, — и на этот раз в голосе его послышались металлические нотки.

Сеймур медленно отпустил меня, а Верекер посоветовал:

— Не возвращайтесь сюда больше, мистер Хиггинс. Теперь вы можете понять, что это не в ваших интересах.

— Хорошо сказано.

Я, конечно, не ожидал криков «держи», «лови», особенно после вмешательства Верекера, но оставаться было неразумно, поэтому я трусцой побежал к машине. Подумать об этом таинственном деле можно было и позже.

Я свернул на колею и увидел Лейкера Армсби, который сидел на капоте моей машины и свертывал самокрутку. Когда я подошел, он встал.

— А, вот и вы, — сказал он. — Значит, удалось удрать?

На лице его опять было то же самое хитрое выражение. Я вытащил сигареты и предложил ему.

— Знаете что? — сказал я. — По-моему, вы не так просты, как кажетесь.

Он хитро ухмыльнулся и выпустил клуб дыма в дождь.

— Сколько?

Я сразу понял, что он имеет в виду, но в тот момент решил поиграть с ним.

— То есть как — сколько?

— Сколько дадите, чтобы узнать о Штайнере?

Он облокотился на машину, глядя на меня в ожидании, поэтому я достал бумажник, вытащил из него пятифунтовую бумажку и держал ее между пальцев. Глаза его загорелись, он протянул руку, я отстранил свою.

— Ну нет, сначала ответьте на вопросы.

— Ладно, мистер. Что вы хотите знать?

— Кто этот Курт Штайнер?

Он осклабился, глаза смотрели воровато, а на губах снова появилась лукавая, озорная улыбка:

— Да просто он был тем немцем, который появился здесь со своими людьми, чтобы застрелить мистера Черчилля.

Я был так поражен, что стоял, уставившись на него. Он выхватил у меня из руки пятерку, повернулся и неуклюже побежал прочь.

* * *

Некоторые события в жизни производят такое впечатление, что их почти невозможно осознать, например случай, когда незнакомый голос на другом конце телефонного провода говорит вам, что кто-то, кого вы очень любите, только что умер. Слова теряют смысл, сознание на какое-то мгновение отключается от действительности, и это дает возможность прийти в себя и обрести способность общаться с людьми.