Помоги проекту - поделись книгой:
2.
Вот так, Сугробов... Кончилась зима... Сошла с ума проклятая природа, Пустеют в марте наши закрома Ни хлеба там, ни бражки... Год от года Какой-то хлыщ бомбит все веселей Рабочего, колхозника, поэта... Я в феврале не досчитался дней И в ночь всю ночь палил из пистолета. Уж лучше бы опять - снега, снега Засыпали до крыш и душ округу; В тебе, Сугробов, вижу я врага, Но будешь замерзать - подам как другу Ладонь свою - в ней вечное тепло, Она двенадцать женщин обнимала, Я вытащу тебя, снегам назло, Из самого смертельного провала... Ты не умрешь нигде и никогда, Ты не исчезнешь тенью между черни, Не пропадешь меж пил и пней труда, Под солнцем дней или во тьме вечерней... Давай, Сугробов, в мире ледяном Останемся до ангельского зова, И думать будем только об одном, А прочее, видать, не стоит слова... Не скажем никогда и никому Куда несло нас в мировом угаре, В какую мы заглядывали тьму, Откуда мы возникли, Божьи твари...
МИР ЛЕТЯЩИХ
Длился день, как бездна. Я упал, Я летел в неведомое "нет". Кто-то крикнул сверху: "Кончен бал!" "Неизвестно..." - я шептал в ответ.
Вот уж пронеслись труды, дела, Мягкие постели, нар ряды, Кремль, Адмиралтейская игла; Промелькнуло имечко - Берды.
Женщины в нарядных кружевах С легкостью парили в вышине Я летел в оковах и в словах, Не до женщин нынче было мне...
Падал я, как падают слепцы С шатких крыш, с невидимых краёв. Падал я, как падают птенцы, Думая, что лучше нет миров,
Чем вот этот, вольный и пустой, Мир летящих и тяжелых тел... Как и все, я грезил высотой, Как и все, упал, а не взлетел...
ВРЕМЕНА
Отблевались правдивые рты Черной кровью и ложью хмельной. Кто послабже - бормочет: "Скоты..." Кто отважнее - шепчет: "За мной!"
Ветер сдул с твердокаменных лиц Всю росу, что соленой была... Те, что справа - попадали ниц, Те, что слева - сжигали дела...
И теперь - ни взлететь, ни пропасть, Стой столбом - хорошо бы не сесть... Где же эта хваленая власть? Где же эта каленая месть?
Ничего. Шепоток с ворожбой, Гулкий шаг да калиточный скрип. Присягал на экран голубой А потом по-геройски погиб.
За слова, за враждебный песок, За вонючий бензин в колеях Принял смерть, как герой, за кусок, А мечтал - безымянным, за страх.
ВВ (стихи Январцева из романа "Ледяная страна")
Видно, вовсе я не был мальчиком. Все забыто, как пьяный сон. Я вознесся теперь автоматчиком над одной из сибирских зон.
Малой властью, но полной мерою наделил нас отец-командир. Днем на мушке держу все серое, ночью - целюсь в преступный мир.
Ох, вздремнуть бы в ночную порушку Пусть приснится родимый дом... Да боюсь, как бы в спину "пёрышко" не вонзилось смертельным льдом.
Воля вольная точит финочку, горе горькое спит в бреду. Снится мне, что бегу по зимничку, Замерзаю на хватком льду.
И сбежал бы лесной порошею, Пусть пригреет меня она, Словно женщина нехорошая, Ледяная моя страна...
БРОДЯГА
Шел себе один бродяга, Никакой он не святой, На ремне пустая фляга, В сумке пряник золотой.
Миновал мосты, могилы. Где же небо, где звезда? Иссякают волчьи силы, Человечьи - никогда...
Хорошо босыми топать, Тропки льдистые колоть... Хорошо крылами хлопать, Если выдал их Господь.
Вот и шел он белым-белым Полем, озером, леском, Утомлялся бренным телом, Затянулся пояском...
Много их, таких хороших, Измеряло пядь земли. Сколько их согнуло в ношах, Даже тела не нашли...
Вот и этот стер предплечья, Все свое с собой волок... Ох ты, доля человечья, Божьих промыслов залог...
Хорошо идти по свету, Умирать в ночном пути; Хорошо, что крыльев нету Можно пo миру идти...
Вот и шел он, сам-прохожий, Чуждый стуже ледяной, Всей душою был он Божий, Хоть и с виду был иной.
...Снег рушится. Трещит под ним земля. Кто не богат, тому уж не до шуток, Когда сияют в морду соболя Медлительных валютных проституток. Они купались в пенистом "клико", Лобзали людоеда и француза; Пусть хоть потоп! Им дышится легко И жрется от залапанного пуза.
А на вокзале кашляет народ, Несущий Бога в потайном кармане Меж крошек и отсутствия банкнот, Профуканных в дорожном ресторане. Куда несет он Господа Христа На крестике из потемневшей жести? В какие отдаленные места Сошлют его за драку в ближнем месте? Не всё ль равно? Снег рушится стеной; Всем холодно; мир рушится лавиной, Тут косточки трещат... Грозят войной, Запугивают выбитой витриной... Еще полно чудес, припасов, благ, Воспоминаний, адресов забытых... Всё так же дышит в трубку старый враг, Оставленный взамен двоих, небитых...
Живем - как жили. Всё переживём: Кулачный подступ вятского размаха, В Москве француза, в Киеве погром, Валютных проституток, шведа, ляха... Уж повидали на своем веку. К заутрене, сбиваясь в вереницы, Потянемся по талому снежку: Работники, разбойники, блудницы...
ТОСТ
За тебя, за ноябрь, за узор, за угрюмую речь мудреца, за текучий, как водка, позор, за чужое лицо без лица
Отпиваю последний глоток за скучающих в облаке дам, за седьмой виноградный виток, за кагор, изабеллу, агдам.
Тишина без конца и начал за тебя поднимаю фужер, жил и я, словно я - янычар, только ты мне писала: "Мон шер..."
Грязный ветер меня уволок с мокрым ворохом листьев ольхи, хорошо, что я был одинок, и не письма писал, а стихи.
Вот теперь же стучусь, словно тать, а откроют - без слов ухожу. Я устал даже тихо роптать, а не то чтоб скликать к мятежу.
БРАК ПО РАСЧЕТУ
Светлане
Ссудил мне женщину Господь, и стала мне - жена. Теперь у нас едина плоть, душа у нас одна.
Теперь у входа в клуб иной на стражей погляжу; - Вот эта женщина - со мной! надменно процежу.
Быть может, на исходе дня, В конце путей земных, она попросит за меня у стражников иных...
ВЕСКАЯ ПРИЧИНА
Не выгибай от счастья руки, не говори, что ты - моя. От этой обморочной скуки устала ты. Устал и я.
Ведь над глухими потолками ещё, конечно, небо есть. К чему размахивать руками? Я не приду ни в пять, ни в шесть.
Ведь эта тихая квартира, где подоконники в пыли, поверь - намного меньше мира, хотя и больше всей земли.
Владиславу Артемову
Теряю время, речь, закат, восток, железо в венах, воинов из глины; вино пролил; посеял кошелек среди корней развесистой малины. Повсюду виноват: в семье, в стране, в статье Гаденко и в конторе Креза; вон, старый друг свинец нашел в спине, а тут не сыщешь лезвий для надреза. Все валится из ослабевших рук; звенят мечи, монетки, колокольцы; скучает плоть; душа глядит на юг, когда бредут на север богомольцы. Нет ничего достойного пера: враг измельчал в поденщине коварства; жена изводит (мало ей ребра!); народ за водку отдает полцарства... Пора порвать рубаху на груди, за нож схватиться; выпить за Семена; пора молиться: "Господи, гряди!..." и кликнуть мужиков - нести знамена. Пора искать - угрюмо, днем с огнем обитель, скит, тюрьму, костер с палаткой и, обойдя весь мир, вернуться в дом туда, где умирают под лампадкой...
СВЯТО МЕСТО
Свято место пусто не бывает. По ночам там ветер завывает, В полдень - ночь кемарит в уголке. Или забредет какой прохожий, На простого ангела похожий, С посохом ореховым в руке.
Снимет он треух пятирублевый, Огласит молитвою суровой До камней разграбленный алтарь, И придут лисица да волчица, Чтобы той молитве научиться... - Здравствуй, - он им скажет,
Божья тварь...
Солнце глянет в черные отверстья, Голуби, как добрые известья, Разлетятся в дальние края. Грянет с неба благовест усталый, И заплачет ангел запоздалый... - Здравствуй, - скажет, - Родина моя...
ЛАМПАДКА
Я купил себе лампадку изгоняю тьму-змею и к небесному порядку приучаю всю семью.
Огонек-то невеликий, будто меньше нет огней, но зато виднее лики, и родные всё родней.
Сумрак рвется, как завеса. Замирает всяка плоть. Вот гвоздит Егорий беса, как велел ему Господь.
Серебрятся в светлом дыме над негаснущим огнем преподобный Серафиме, Богородица с Дитём.
Вот и мы, в соборной стати, хоть и сонм наш невелик: я, жена и два дитяти (ангельский пока что лик...)
Коротка молитва наша. Что попросим - Бог дает... Да не минула бы Чаша всех, кто к Чаше припадет.
Чтоб лампадка не погасла, освящая путь далёк, подольем немного масла и поправим фитилек...
И в ночи, такой кромешной, что и слез не сосчитать, уж дождемся день утешный и нежданный, яко тать.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Л. Каторжный
ОТКРЫТИЕ АМ. Поэма абсурда
Запись Александра Хабарова
1
Как исторический колун Форштевень свой вонзил Колумб В полено братской Кубы. Корабль известный сел на мель И вот уже бежит Фидель, Прикрыв брадою губы.
За ним гуськом спешат слоны, Краса и гордость всей страны, Надежда и опора. А вслед спешит и прочий скот. И вот уже простой народ Столпился у забора.
Фидель вначале держит речь. Колумб затих, взойдя на печь. Матросы течь качают. Потом качают Фиделя. Колумб вскочил, кричит: "Земля!" И в нем души не чают.
И вот корабль уже ту-ту. Груз героина на борту, Слоны, ведро сиропа, Три негритянки цвета беж А денег нету, хоть зарежь! Возрадуйся, Европа!
2
В Калуге ж где-то, в сей же час, Свой глаз, как некий ватерпас, Примерил Циолковский К безмерным далям... В девять луп Он наблюдал Вселенной куб... За то народ московский Воздал хвалу ему и честь. Но полдень минул. Ровно в шесть Литавры загремели, Подали трап, хлеб-соль и хмель, Из чрева Ту сошел Фидель В простой своей шинели.
Так чья же больше борода? "До Кубы мне твоя звезда!" кричит Фидель упрямо. Ученый молвил без балды: "А мне вся Куба до звезды, Вселенная мне мама!"
Что ж, делать нечего... Фидель Назад берет свою шинель, Ведь минус шесть в Кабуле... Хотел на поезд взять билет, Полез в мундир - ни песа нет, Лишь дырочка от пули.
3
Но - чу! уж видно паруса! Колумб глядит во все глаза На грешную Калугу, Колун готовит он опять, За горло хочет всех нас взять, "На горло" взять с испугу.
Но мы ни куба не вернем, Нас не найти теперь с огнем, Не сделать нас рабами, Мы сшиты из чугунных труб, Мы отстоим в Калуге клуб И Кубу с голубями!
И всем колумбам вопреки Не отдадим родной реки И речи нашей лунной! Пускай свирепствует Кабул Не страшен нам ни Кубы гул, Ни страшный взмах колунный!
Нас не откроешь с черных врат, Не всякий враг нам друг и брат, Не всяк фрегат нам любо Узреть у наших берегов. Убавим спесь таких врагов, Держись, Колумб-голуба!
Не нужен нам турецкий вал! Где тот, что Кубе отдавал Бразды на бреге Понта? Где тот, что пьяною рукой Бездумно разрушал покой Родного горизонта?
Герои беловежских рощ! Теперь венец вам - плющ и хвощ, Лаванда с беленою, А нам колумбы не указ, Мы жизнь свою, как ватерпас, Проложим над страною.
4
Ботаник, химик и артист, Пилот, таксист, таксидермист, Па-та-ло-го-анатом , Философ, агроном, поэт Все знают, что Колумба нет, А есть один лишь атом.
Основа мира, червь и царь, Природы штучный инвентарь, Кусочек и кирпичик Всего того, что есть вокруг; Он человеку - верный друг И раб его привычек.
О, атом! Кто его колумб, И кто среди волнистых клумб Фидель его бессменный? Кто Циолковский тех орбит, В которых смысл его зарыт Де-факто откровенный?
Кому, как в клубе, суждено За атом мирный пить вино Во славу Христофора? Кому Калуга отдана И будет век ему верна Средь шумного позора?
5
И вот, сбавляя скоростя, Колумб летит, вселенной мстя, Летит, не зная страха; Под ним земля, на нем каркас, Он как герой умрет за нас От щедрого размаха.
Он тает, словно снегопад, Далече от родимых хат, У берегов постылых, У края, может, жизни всей И реют буквы "Ю, ЭС, ЭЙ" На фалдах шестикрылых.
Откроет он врата миров, И миллиарды фрайеров Собьются в коллективы И прогремят они хвалу, И в тяготенья кабалу Запишут коррективы.
И как бумажные рубли, Мы оторвемся от Земли, Поднимемся над бытом, Взлетим над пошлым бытием И песню грозную споем Над воином убитым.
6
Прощай, Колумб! Средь сотен лиц Нам не забыть твоих яиц Загадочных от века. Мы их поставим на попа, И к ним не зарастет тропа Тунгуса и абрека.
Фидель, калмык и гордый финн Последний поднесут алтын К фундаменту Калуги, Туда, где Циолковский жил, И из своих могучих жил Слагал светилам фуги.
Не зря же клуб за нас горел, И из Кабула смерчем стрел Грозила длань талиба? Не зря ж на Кубу свой десант Колумб сажал как диверсант Пройдя моря, где рыба?
Теперь и там прошла нога Индейца, негра и врага, Китайца и набоба, Теперь и тут вокруг биг-мак, И тучка спит, как бишбармак, На крыше небоскреба.
Теперь везде один тип-топ, Равны друг другу грек, набоб, Галаты и абреки, И без Колумба-молодца Не знал бы мир себе конца Ни в том, ни в этом веке.
Поделиться книгой: