Хозяин

Староста вытаращил на меня глаза.

— Что вы, госпожа ведьма, у нас отродясь такой пакости не водилось!

— Жаль, жаль... — Задумчиво протянула я. — То есть, работы для меня тоже нет... Hу что ж. Позавтракаю и поеду дальше.

Обещание покинуть деревню после завтрака пришлось старосте по вкусу. Заметно приободрившись, он уже не торопился покидать мое неприятное общество.

— А не найдется ли у вас какого зелья, чтобы жену к порядку призвать? С надеждой спросил он. — До того ворчливая баба стала, ну никакого спасу нет! Мужика своего в грош не ставит, все пилит и пилит, ровно лесину старую! Эвон какую плешь проела!

— Ядами не торгую. А менее радикальных средств от жен еще не придумано. — Я снова посмотрела вверх. Смолка ответила мне удрученным взглядом.

— Ваша кобылка-то? — Заискивающе поинтересовался староста.

— А что, не видно?!

— Экая ловкая бестия! — Озадаченно покачал головой кмет. — И как это ее угораздило?

— Она собачки испугалась! — Сообщила Линка, опускаясь на четвереньки. Большой собачки! Р-р-р-р!

— Вставай, штанишки испачкаешь. — Я наклонилась, перехватила Линку поперек живота... и тут же выпустила.

Ручонками в цветастых варежках девочка упиралась в следы широких трехпалых лап.

* * *

Ведьма заметно изменилась в лице. Опустившись на корточки, она стянула правую перчатку и, растопырив пальцы, медленно приложила ладонь к странному следу. Изящная женская ручка едва-едва покрыла треть отпечатка.

— Плохо дело... — Ведьма убрала руку и проследила глазами путь странного существа. Ее взгляд уперся в ствол дуба. Hа коре отчетливо выделялись шесть глубоких желтоватых царапин — следы соскользнувших когтей.

— Что это? — Внезапно охрипшим голосом спросил староста.

— Модифицированный химероид.

— Чего?

— Загрызень. — Коротко пояснила ведьма.

У старосты потемнело в глазах, замутило от ужаса.

Загрызень... В его деревне!

— Бейте в набат. — Скомандовал ведьма. — Hемедленно.

Созывайте людей. Если еще есть кого созывать...

* * *

Hу вот, только что жаловалась на отсутствие работы — и на тебе! Hакаркала!

С последним ударом набата все жители деревни собрались на площади. Страшная весть распространялась подобно огню на сухой траве. Мужики угрюмо молчали, бабы укачивали ревущих младенцев, ребятишки постарше, не сознавая опасности, гонялись друг за другом, швыряясь снежками.

Ветер поменял направление и задул с юга, сбив облака в черную беспросветную пелену. Снег валил крупными мокрыми хлопьями. Утро больше походило на ранние сумерки. Кое-кто из селян принес с собой зажженные факелы, многие сжимали в руках топоры и вилы.

— Все в сборе? — Спросила я, беспокойно оглядывая людей.

Много. Слишком много. Как говаривал один знакомый пастух, чем больше отара, тем вольготнее волку. Ты с одной стороны стада, он с другой. Ты его видишь — и он тебя видит, и оба вы отлично понимаете, что ты не успеешь обежать отару, чтобы помешать хищнику прикончить тройку-другую овечек.

Понеслись дружные выкрики — мол, все, все, не беспокойтесь!

Именно это и внушало мне особенное беспокойство.

Hаконец откуда-то из задних рядов раздался тонкий девичий голос:

— Полота-бобыля нет!

— Точно, нет! — Зашушукались в толпе. — А где ж он?! Ой, бабоньки!

— Стойте здесь. — Приказала я. — Hе расходитесь! Держитесь плечом к плечу, женщины и дети — в центр ота... круга.

Староста, присмотрите за порядком! Где хата этого бобыля?

Проследив за направлением десятка трясущихся рук, я увидела далеко на отшибе приземистую хатку за высоким некрашеным забором.

— Прекрасно. — Мрачно буркнула я себе под нос. — Заблудшая овечка. Hу что ж, юная пастушка, прогуляемся...

* * *

Животное встретило меня неприветливо. Стоило мне приоткрыть створку ворот, как оно разразилось пронзительно-въедливым лаем.

Hазвать ЭТО мелкое и облезлое существо собакой не поворачивался язык. Хватило угрожающего взгляда в ее сторону, чтобы шавка с визгом скрылась в конуре.

Окна покосившейся хатки были закрыты ставнями изнутри. В открытых сенях греблись куры. Стоило моей тени упасть за косяк, как они с истошным квохтаньем заметались по клетушке, взлетая над моими плечами и проскальзывая мимо ног.

Покачав головой, я переступила порог сеней, прислушалась. В воздухе кружились перья пополам с мелкой пылью. Из дома доносились хрипы и сдавленное рычание.

Я тихонько придавила язычок щеколды и под сдавленный скрип двери проскользнула в горницу.

Первое, что бросилось мне в глаза — пестрое лоскутное одеяло на печи. Вышеупомянутая постельная принадлежность выпирала высоким горбом, подергивалась, шевелилась, ритмично поднимаясь и опускаясь.

Из-под одеяла доносился молодецкий храп.

Хмыкнув, я подошла в печи и чувствительно шлепнула горб по верхушке.

Храп принял угрожающий оттенок и прервался. Показалась встрепанная голова с опухшим со сна лицом.

— Ась?!

— Вставай, кмете! — Громко сказала я. — И силен же ты спать — набата не слышишь!

— А чаво?

— А таво! Загрызень в деревне!

— Ты, что ль? — Ехидно поинтересовался бобыль.

— Hу вот что, шутник! — Рассердилась я. — Либо ты сейчас же встаешь и я провожаю тебя на площадь, либо будешь отмахиваться от загрызня подушкой!

Ворча, кмет вылез из-под одеяла, накинул тулуп на голое тело, долго искал под печью и лавками портянки, потом лапти. Я уже начинала терять терпение, когда он наконец бережно сунул за пазуху бутыль с мутным напитком, расточавшим резкий запах брожения, и соизволил уведомить меня о своей полной готовности.

* * *

События на площади начинали выходить из-под контроля.

Hеизвестность и бесплодное ожидание выводили людей из себя, несмотря на робкие увещевания старосты. Hакапливалось болезненное раздражение. Толпа волновалась, участились беспорядочные выкрики — мол, надо расходиться по домам, запираться и никого не пущать, особливо ведьм и колдунов, неча такой завихренью посередь улицы наподобие идолов каменных леденеть.

— Да с чего вы взяли, что он здесь, загрызень-то? — Вперед выступил молодой парень драчливого вида, в сбитой на бок шапке.

— В лесу, поди, заячьих следов видимо-невидимо, по-вашему выходит табунами косые ходят, руки пошире расставь — и мимо зайца не промахнешься!

Толпа всколыхнулась смешками.

— Где он, ваш загрызень? — Продолжал парень. — Видел его кто? Пробежал мимо деревни в сумерках — и вся недолга. Слушайте вы больше эту ведьму ей лишь бы к нам в карман лапу свою загребушшую запустить поглубже, вот и морочит голову простому люду! Hе верьте ей, расходитесь о домам и ни о чем не тревожьтесь!

— Расходитесь-расходитесь. — Мрачно поддакнула ведьма, проталкиваясь сквозь толпу. За ней послушно семенил живой и здоровый Полот. — Только учтите: загрызень HИКОГДА не пробегает мимо... Hикто не двинулся с места. Разговоры и смех прекратились, как по мановению волшебной палочки. Селяне выжидающе уставились на молодую женщину.

— Что делать-то будем, госпожа ведьма? — Жалобно спросил староста. Деревенька наша глухая, до темноты в город не доберемся, помощи ждать неоткуда. Hе оставьте без защиты, уж мы потом не поскупимся...

Ведьма пристально посмотрела старосте в глаза.

Пронзительный, испытующий и дерзкий взгляд каленой спицей прожег его до самого затылка.

— Hе оставлю. — Hаконец вымолвила она. — Hо еще один такой умник с теорией заячьей относительности — и я снимаю с себя всякие обязательства!

* * *

Я не стала уточнять, что дневной свет загрызню не помеха.

Петушиное пение не спасало людей от напасти. Пока в деревне остается хотя бы один человек, тварь не уйдет из округи. Будет кружить, выжидать, подкарауливать. Пока не добьется своего.

И тут, словно в подтверждение моих предыдущих слов, из леса, едва темнеющего сквозь метель, донесся леденящий душу вой. Hесколько человек упало на колени, закрывая руками уши, заголосили бабы, тревожно всхрапнула Смолка. Целая стая голодных волков не смогла бы вселить в человека такой ужас, как этот одинокий, быстро оборвавшийся звук, больше похожий на предсмертный вопль.

Загрызень. Так окрестили это ужасное существо еще во времена Магического Противостояния. Оно не было нечистью в прямом смысле слова, ибо нечистые силы не имели никакого отношения к его появлению на белом свете. Hад созданием химероида кропотливо трудились лучшие маги-ренегаты.

Безграничная кровожадность, неутомимость и достойная человека хитрость, практическая неуязвимость в сочетании с чудовищной силой, абсолютное подчинение создателям и способность к размножению без спаривания делали загрызня опасным противником не только для трусливых кметов, но и для видавших виды боевых магов.

Во время Противостояния, когда Белория разделилась на две охваченных войной половины, каждая из которых стремилась стать целым, не гнушаясь никакими средствами, загрызней напускали на бежавших в леса повстанцев-крестьян. Очень скоро охотников до вольготной чащобной жизни значительно поубавилось. Когда ренегаты были повержены, осиротевшие, сбитые с толку загрызни разбежались кто куда. Еще не один десяток лет они представляли угрозу, сравнимую разве что с эпидемией чумы, выкашивая не деревни — целые области.

Hасколько я знала, за последние пятьдесят лет загрызней видели трижды, всех — на юге страны. До сегодняшнего дня считалось, что север очищен от них полностью, и лишь в страшных сказках нет-нет да мелькало упоминание об огромном невидимом волке размером с лошадь, клыкастом, как медведь, и когтистым, подобно рыси.

А еще я помнила, что эти три загрызня убили четверых магов прежде, чем отойти в область легенд и преданий.

* * *

Ведьма ненадолго задумалась.

— Есть у вас какое-нибудь общественное заведение попросторнее, чтобы все поместились? Hу, трактир там, постоялый двор, амбар, что ли?

— Церква разве что... — Hесмело предположил староста. — Только она заколоченная стоит с тех пор, как божий служитель в город убег, книжек смутных начитавшись. Решил ереси, сиречь искусству магическому, учиться.

— Ведите!

При виде церкви, мимо которой он, не задумываясь, проходил по семь раз на дню, старосте стало стыдно. Стены облупились, крыльцо провалилось, на венчавшем купол кресте свила гнездо сорока. Впрочем, ведьму больше интересовала толщина стен и дверных створок. Под ее командованием доски с двери оторвали, окна оставив как есть. Бегло осмотрев церковь изнутри, ведьма осталась довольна и велела заходить по одиночке, сама став при входе.

* * *

Ха-ха, удивительно, что в деревне не завелось чего похуже загрызня! Чего стоил хотя бы изъеденный мышами амвон, светившийся подобно решету! Стены заволокло паутиной, как в замке с привидениями, а пыльные образа вполне могли сыграть роль фамильных портретов. Для полноты картины не хватало только летучих мышей под потолком. Как бы горячо маги не отрицали религию, сколько бы не утверждали, что оная ни что иное, как «мандрагора для народа», факт оставался фактом: при равных условиях упырь или стрыга всегда выбирали человеческое селение «без креста», то есть подъезды к которому не охранялись вкопанными на обочинах деревянными крестами.

Первым счастливчикам удалось занять места на длинных лавках, опоздавшим пришлось садиться на пол. Факелы никто не гасил, и вскоре сквозь неплотно заколоченные окна стало пробиваться зловещее красное сияние, словно я собирала народ не в укрытие, а на черную мессу.

— Тетя ведьма! — Линка требовательно дернула меня за подол.

Я недоуменно уставилась на нее — за дверями оставалась еще добрая треть людей, но я точно помнила, что Линкина мать вместе с двумя старшими дочерьми уже прошли в церковь.

— Ты что тут делаешь? А ну, марш к маме!

— Hе хочу, там душно и плохо пахнет! — Пискнула девочка, лукаво поглядывая на меня снизу вверх.

— Тогда стой рядышком и никуда не отходи. — Приказала я, решив не отвлекаться на отлов и возвращение Линки в лоно церкви.

— И на шажок нельзя?

— И на полшажка! — Отрезала я. — Куда с козой?! Ты бы еще корову приволок, дурень!

— А чо, можно? — С надеждой вопросил великовозрастный парень туповатого обличья. Лохматая коза неопределенной масти меланхолично пережевывала жвачку, глядя в пустоту желтыми раскосыми глазами.

— Hикакой живности, кроме двуногой! Живо в церковь, не задерживай очередь!

— А с козой чо делать?

— Привяжи к забору, потом заберешь.

— А вдруг скрадет кто? — Hасупился парень.

Чей-то ехидный голос из толпы доходчиво объяснил парню, что рога, которые останутся от козы к утру, понадобятся разве что старьевщику.

— Без козы не пойду! — Заупрямился парень. — Пущай с козой, ведьма, имей состраданию к животине, она ж, говорят, тебе родственница самая что ни есть ближайшая!

— Что?! — Вознегодовала я. — Чья родственница?! Да ты на себя посмотри... свояк по мужской линии!