Илиада

Песнь пятнадцатая

Обратный напор от судов

После того как, назад убегая, они очутились За частоколом и рвом, и уж многих враги укротили, У колесниц задержались троянцы и стали, от страха Бледные, дальше готовясь бежать. На идейских вершинах, С златопрестольною Герою рядом, Зевес пробудился. Быстро вскочил он, и встал, и увидел троян и ахейцев, Этих — в расстройстве бегущих, а тех — наседающих сзади, А средь ахейских рядов самого Посейдона владыку. Гектора ж в поле увидел лежащим. Товарищи возле Грустно толпились. Дышал тяжело он, лишенный сознанья, Харкая кровью: неслабый его аргивянин ударил. Жалко Гектора стало отцу и бессмертных, и смертных. Страшно взглянув исподлобья, сказал он владычице Гере: «Неисправима, коварная, ты! Божественный Гектор Вышел из битвы, троянцы бегут — твои это козни! Только не знаю, не первая ль ты от плодов этих козней Вкусишь, когда я тебя избичую ударами молний! Иль ты забыла, как с неба висела? На ноги тебе я Две наковальни повесил, а руки связал золотою, Крепкой веревкой, и ты в облаках и в эфире висела. В негодованье все боги пришли на великом Олимпе, Освободить же тебя не могли. Если кто подступался, Я, ухвативши, с порога швырял его вниз, и на землю Он, оглушенный, слетал. Не смирил я, однако, и этим Скорби своей о Геракле божественном, сердце терзавшей. С помощью ветра Борея наславши великую бурю, Злоумышляя, гнала ты его по бесплодному морю И, наконец, загнала к хорошо населенному Косу. Я, однако, и там его спас и вывел обратно В конепитательный Аргос, хотя претерпел он немало. Это напомню я вновь, чтобы ты козни свои прекратила, Чтоб увидала, тебе помогли ли объятья, в которых Ты отдалась мне вдали от богов и меня обольстила!» Так произнес он. И в ужас пришла волоокая Гера, И со словами крылатыми так обратилась к Зевесу: «Пусть мне свидетели будут земля и широкое небо, Стиксовы воды, подземно текущие, — клятва, которой Более страшной и сильной не знают блаженные боги; И головою твоею священной клянуся, и ложем Нашим законным, — напрасно я им никогда б не клялася! Я совсем ни при чем, что великий земли колебатель Помощь приносит ахейцам, троянцам и Гектору — беды. Собственный дух Посейдона его побуждает и гонит; К мукам ахейцев средь их кораблей он почувствовал жалость. Я ж и ему самому посоветовать только могла бы Тою дорогой итти, которою всех нас ведешь ты». Так говорила. Отец мужей и богов усмехнулся И, отвечая супруге, слова окрыленные молвил: «Ну, волоокая Гера владычица, если б ты мыслей Тех же держалась, что я, и в собраньях богов восседая, То даже сам Посейдон, хоть и очень желает другого, Мысли свои изменил бы согласно со мной и с тобою: Если со мной говоришь ты вполне откровенно и честно, То отправляйся к семейству богов и скажи, — пусть Ирида И Аполлон славнолукий на Иду прибудут немедля, Чтобы Ириде отправиться в рать меднобронных ахейцев И Посейдону владыке мое передать приказанье Выйти сейчас же из боя и в дом свой назад воротиться. Феб-Аполлон же возбудит великого Гектора к бою, Новую силу вдохнет и заставит забыть о страданьях, Нынче терзающих сердце его, а данайцев обратно К черным судам повернет, возбудив малодушное бегство. В бегстве поспешном к судам они кинутся многовесельным Сына Пелеева. Этот взамен себя друга-Патрокла В битву пошлет. Под стеной илионской блистательный Гектор Пикой Патрокла убьет, перед тем погубившего много Воинов сильных, меж них и рожденного мной Сарпедона. Гектора в гневе за это убьет Ахиллес многосветлый. Только тогда лишь троянцам отпор у судов я устрою Твердый, все время растущий, пока Илионом высоким Не овладеют ахейцы по мудрым советам Афины. Гнева и сам своего не смягчу я, и помощь данайцам Я никому из богов не позволю оказывать прежде, Чем не исполню желанья Пелеева славного сына, Как обещал я вначале, кивнув головой в подтвержденье В день тот, в который колени мои охватила Фетида И умоляла почтить городов разрушителя сына». Так он сказал. Покорилась ему белорукая Гера. С Иды горы на великий Олимп устремилась богиня. Как устремляется мысль человека, который, прошедши Много земель, представляет себе их разумною мыслью: «Там бы мне и там побывать!» — и мечтает о многом. Так же стремительно вдаль понеслась и владычица Гера. Вскоре достигла Олимпа и всех бессмертных застала В сборе в чертоге Зевеса. Ее увидавши, вскочили На ноги все и с приветом ей чаши свои протянули. Не посмотрев на других, от Фемиды прекрасноланитной Чашу она приняла, ибо первая Гере навстречу Бросилась бегом она и такое сказала ей слово: «Гера, зачем ты пришла? Ты как будто испугана сильно. Кронов ли сын, супруг твой, таким тебя страхом исполнил?» Ей отвечала тогда белорукая Гера богиня: «Что тут расспрашивать! Разве сама ты, Фемида, не знаешь, Дух какой у него, — суровый какой и надменный. Сядь с богами за пир, для всех одинаково равный. Вместе со всеми богами услышишь, Фемида, какие Беды Кронид нам готовит. Навряд ли, я думаю, радость Очень большую доставлю я всем и бессмертным и смертным, Как до того бы он ни был средь пиршества этого весел». Так сказала и села владычица Гера. Смутились Боги в зевесовом доме. Она улыбалась губами, Но не светился веселием лоб над бровями богини Черными. С речью ко всем обратилась она, негодуя: «Что за глупцы мы, что ропщем в безумии нашем на Зевса! Тщетно, к нему приближаясь, его удержать мы стремимся Словом иль силой. О нас, удаляясь, он и думать не хочет, Не обращает вниманья, считает, что между богами Властью и силою выше он всех без всякого спора. Если всем вам он зло причинит, то миритесь, и с этим. Кажется мне, что беда уж сейчас приключилась с Аресом: В битве погиб его сын Аскалаф, меж смертных милейший; Грозный Apec говорит, что ему он приходится сыном». Это услышав, вскочил и ладонями в горе ударил Крепко по бедрам могучий Apec и воскликнул, рыдая: «О, не вините меня, на Олимпе живущие боги, Если за сына отмстить я к ахейским судам отправляюсь, — Пусть даже мне суждено, пораженному молнией Зевса, С трупами вместе валяться на поле средь крови и пыли!» Так он сказал и тотчас же велел запрягать колесницу Страху и Ужасу, сам же оделся блестящим доспехом. Верно бы с новою, более сильной и более страшной Злобой и гневом обрушился Зевс на богов олимпийских, Если б Афина-Паллада, за всех испугавшись бессмертных, К двери не бросилась, кресло оставив, в котором сидела. Шлем с головы у Ареса сняла, и с плеч многомощных — Щит, и отнявши из рук, поставила медную пику. И к исступленному богу с такой обратилася речью: «Вот сумасшедший! Опомнись! Погиб ты! Имеешь ты уши Не для того ли, чтоб слышать? И разум, и стыд потерял ты! Или не слышишь ты слов белолокотной Геры богини, От олимпийского Зевса пришедшей к нам только что с Иды? Или ты хочешь и сам, претерпевши немало несчастий, Быть принужденным в печали назад на Олимп возвратиться, И остальным олимпийцам доставить тягчайшие беды? Зевс ведь сейчас же оставит ахейцев и гордых троянцев, Явится к нам на Олимп свирепствовать и похватает Всех нас подряд, не заботясь о том, кто прав, кто виновен! Брось, повторяю тебе, свой гнев за убитого сына! Мало ль мужей, и руками, и силой не худших, чем сын твой, Или убито, иль будет убито еще? Невозможно Племя людей и потомство людское избавить от смерти». Кончив, буйного бога на кресло она усадила. Гера же выйти из дома с собой позвала Аполлона Вместе с Иридой; бессмертным богам она вестницей служит. К ним обратилась она и крылатое слово сказала: «Зевс вам обоим велит поскорее явиться на Иду. После того как, пришедши, лицо вы увидите Зевса, Точно исполните все, что поручит он вам и прикажет». Так им сказав, воротилась обратно владычица Гера, В кресло села. А Феб и Ирида, вскочив, полетели. Прибыли вскоре на Иду, зверей многоводную матерь. Там Громовержца сидящим нашли на Гаргарской вершине. Благоухающим облаком был, как венком, окружен он. Оба, пришедши, пред Зевсом-Кронидом, сбирающим тучи, Остановились. Увидевши их, не гнев испытал он, Так как слова они милой супруги исполнили скоро. К первой со словом крылатым Зевес обратился к Ириде: «Живо, Ирида проворная, мчись к Посейдону владыке, Все, что скажу, передай и не будь ему вестницей ложной. Тотчас ему прикажи покинуть войну и сраженье И воротиться в собранье богов иль в священное море. Если ж он слов не захочет исполнить моих и оставит Их без вниманья, то пусть поразмыслит рассудком и духом, Сможет ли он, как бы ни был могуч, устоять предо мною. Думаю, я ведь и силой намного его превышаю, И по рождению первый. Неужели он не боится Дерзко равняться со мной, пред которым все боги трепещут? Скоростью равная ветру, послушалась Зевса Ирида. С Иды горы к Илиону священному быстро помчалась. Так же, как снег или град холодный из тучи несется, Яро гонимый вперед проясняющим небо Бореем, Так же стремительно вдаль понеслась через воздух Ирида. И подошла к Посейдону, и слово такое сказала: «С некою вестью к тебе, черновласый земли колебатель, Я появилась сюда от эгидодержавного Зевса. Тотчас покинуть тебе приказал он войну и сраженье И возвратиться в собранье богов иль в священное море. Если же слов не захочешь исполнить его и оставишь Их без вниманья, то сам угрожает туда он явиться, Чтобы сразиться с тобой. Не советует он тебе в битву Эту вступать, ибо много тебя он и силою выше, И по рождению первый. Неужели ты не боишься Дерзко равнять себя с ним, пред которым все боги трепещут?» С гневом великим ответил ей славный земли колебатель: «Что это? Пусть он могуч, — но какие надменные речи! Силой меня, равноправного, он удержать угрожает! Трое нас братьев, от Крона рожденных великою Реей: Зевс и я, а третий — Аид, преисподних владыка. На три мы все поделили, и часть получил свою каждый. Жребий мы бросили, — выпало мне пребыванье вовеки В море седом, а подземный безрадостный сумрак — Аиду, Небо широкое Зевс получил в облаках и в эфире. Общими всем нам земля и высокий Олимп остаются. Жить потому я не буду под Зевсовой волей. Спокойно, Как ни могуч он, пускай при уделе своем остается. Силою рук же пускай не пугает меня, словно труса! Было бы лучше, когда б он своих дочерей с сыновьями, На свет самим им рожденных, обуздывал словом суровым! Волей-неволей его приказанья должны они слушать». Так отвечала ему ветроногая вестница Зевса: «Значит, этот ответ, черновласый земли колебатель, Я и должна передать, — и суровый ответ, и мятежный? Или изменишь его? Изменимы сердца благородных. Знаешь и сам ты, что руку старейших Эринии держат». Ей ответил опять Посейдон, сотрясающий землю: «Очень разумное слово, Ирида, сейчас ты сказала. Благо, если посол и совет подает нам разумный. Страшное горе, однако, и сердце, и дух мне объемлет, Что равноправного он, наделенного равною долей Так раздражать позволяет себе оскорбляющим словом. Нынче, однако же, как ни сержусь, ему уступлю я. Но объявляю тебе, — и угрозы я той не забуду! — Если он, мне вопреки и добычнице славной Афине, Гере, Гермесу, а кроме того и владыке Гефесту, Трою высокую будет щадить и ее не захочет Ввергнуть в погибель и полную дать аргивянам победу, Неисцелимая будет вражда между нами, пусть знает!» Так Земледержец сказал и покинул ахейское войско, В море седое ушел, к огорченью ахейских героев. Зевс, облаков собиратель, промолвил тогда Аполлону: «Милый Феб, отправляйся за Гектором меднодоспешным! Вот смотри: спешит уж в море священное мощный Бог, колебатель земли. Высокого гнева бежит он Нашего. Грозную битву услышали б все остальные, Даже подземные боги, живущие около Крона! Выгодней много и мне, и ему самому это было, Что пред моими руками, хотя и сердясь, отступил он: Не без великого пота меж нами б окончилось дело! С этой эгидой моею бахромчатой в битву вмешайся, В ужас повергни ахейских героев, ее сотрясая. Что же до Гектора, сам позаботься о нем, дальновержец! Силу большую дотоле буди в нем, покуда ахейцы В бегстве пред ним кораблей не достигнут и волн Геллеспонта. С этого ж времени сам я вмешаюсь и делом, и словом, Чтоб, наконец, и ахейцы от бранных трудов отдохнули». Так произнес он. И не был отцу Аполлон непослушен. Тотчас с идейских высоких вершин он понесся, как ястреб, Быстрый ловец голубей, меж всеми быстрейшая птица. Гектора, сына Приама отважного, скоро нашел он. Тот уж сидел, не лежал, и к нему возвращалось сознанье; Он окружавших друзей узнавал, перестал задыхаться, Пот прекратился. По Зевсовой воле герой пробуждался. Близко к нему подойдя, сказал Аполлон дальновержец: «Гектор Приамов, скажи, почему в отдаленьи от прочих Еле живой ты лежишь? Иль беда приключилась с тобою?» В изнеможеньи ему отвечал шлемоблещущий Гектор: «Кто ты, благой, из богов, самолично со мной говорящий? Иль ты не знаешь, что нынче, когда при кормах корабельных Я избивал аргивян, Аякс меня громкоголосый Камнем в грудь поразил и кипящей лишил меня силы? Я уже думал, что к мертвым в жилище Аида наверно В нынешний день низойду. Уж совсем испускал я дыханье». Снова на это ему Аполлон дальновержец ответил: «Гектор, смелее! Помощник могучий Зевесом-Кронидом С Иды высокой тебе для защиты и помощи послан, — Я, Аполлон златомечный, который все время и раньше И самого тебя, Гектор, хранил, и город высокий. Одушеви же своих многочисленных конников храбрых, Чтобы коней быстроногих к ахейским судам они гнали, Я же пойду впереди и дорогу коням илионским Всю уравняю, и вызову бегство героев ахейских». Молвил и силу вдохнул великую в пастыря войска. Как застоявшийся конь, подле яслей раскормленный в стойле С топотом по полю мчится, сорвавшись с привязи крепкой, В водах привыкший купаться прекрасноструящейся речки, Гордый. Высоко он морду несет, по плечам его грива Бьется косматая; полон сознаньем своей красоты он. Мчат его к пастбищам конским и стойбищам легкие ноги. Так же стремительно двигал и Гектор ступни и колени, Конников к битве зовя, лишь божеский голос услышал. Так же, как если — оленя ль рогатого, дикую ль серну — Яро преследуют псы и мужи деревенские, тех же Или крутая скала, иль тенистая чаща спасает, И не дано изловить их охотникам, как ни хотели б; Шумом меж тем привлеченный является лев на дороге Густобородый и вмиг обращает увлекшихся в бегство Так же данайцы, — сначала толпами гнались за врагами, И двуконечными копьями их и мечами сражая; Но, увидавши, что Гектор подходит к троянским фалангам, Дрогнули в ужасе все, и в ноги их дух опустился. Сын Андремонов Фоант к аргивянам тогда обратился. Доблестный муж этолийский, искусный и в копьеметаньи, И в рукопашном бою; на собраньях, когда в состязанье Юноши словом вступали, не многим давал он победу. Добрых намерений полный, к ахейцам он так обратился: «Боги, великое чудо своими глазами я вижу! Гектор воскрес! От смерти ушел и опять перед нами! Каждый из нас это время ведь крепко надеялся духом, Что уж убит он рукой Теламонова сына Аякса. Кто-то, однако, из вечных богов сохранил и восставил Мужа, который уж многим данайцам расслабил колени, Многим, как видно, расслабит еще. Не без Зевса-Кронида Перед рядами стоит он, подобной исполненный силы. Ну же, давайте исполнимте то, что сейчас вам скажу я! Войску всему целиком отступить к кораблям мы прикажем. Мы же, кто с гордостью носим названье храбрейших ахейцев, Все мы останемся здесь и, быть может, его остановим, Острые копья занесши. И, как бы он в бой ни стремился, Все же ворваться в сплошную толпу аргивян побоится». Все ему жадно внимали и тотчас во всем подчинились, Начали строиться к битве они под начальством Аякса, Идоменея, Мегеса, Аресу подобного, Тевкра И Мериона. И громко сзывали храбрейших ахейцев Гектору дать и троянцам отпор. А все остальное Войско ахейцев у них за спиною к судам отступало. Первыми сомкнутым строем троянцы ударили. Вел их Гектор, широко шагая. И, облаком плечи одевши, Шел впереди Аполлон со сверкающей, страшной, косматой, Буйной эгидой в руках, которую Зевсу-Крониду Медник Гефест подарил для ношения, людям на ужас. С этой эгидой в руках народы троянские вел он. Тесно сомкнувшись, ахейцы их ждали. Зараз загремели Ярые крики с обеих сторон. С тетив заскакали Стрелы, и множество копий из дерзостных рук полетело; Многие в тело вонзались воинственных юношей пылких, Многие также в пути, не достигнувши белого тела, Жалом в землю впивались, насытиться жадные телом. Долго, покуда эгиду держал Аполлон неподвижно, Тучами копья и стрелы летали, народ поражая. Но лишь, данайцам в лицо заглянувши, потряс он эгидой, Грозно и сам закричав в это время, — в груди у ахейцев Дух ослабел, и забыли они про кипящую храбрость. Так же, как стадо коров иль большую овечью отару Гонят два зверя среди непроглядного мрака ночного, Вдруг появившись пред ними, когда пастухи отлучились, — Так же бежали в испуге ахейцы. Навел на сердца их Страх Аполлон, посылая троянцам и Гектору славу. Бой закипел врассыпную. Сражались бойцы в одиночку. Аркесилая и Стихия сверг шлемоблещущий Гектор. Аркесилай был вождем беотийцев медянодоспешных, Стихий — товарищем верным афинян вождя Менесфея. Были Энеем убиты Медонт и воинственный Иас. Первый — побочный был сын Оилея, подобного богу, Брат однокровный Аякса, Медонт. Но жил он в Филаке, Не на родной стороне у себя, ибо брата убил он Собственной мачехи Ериопиды, жены Оилея. Иас же был предводитель афинского войска. Звался он Сыном Сфела, который родился на свет от Букола. Пулидамант поразил Мекистея, Полит же — Эхия В первых рядах; Агенором божественный Клоний низвергнут, А Деиоха Парис, убегавшего между передних, Сзади в плечо поразил и наружу оружие выгнал. Стали убитых они обнажать от доспехов. Ахейцы ж, Тесно ко рву с частоколом прижатые, в страхе метались В разные стороны, волей-неволей бежали за стену. Гектор троянцам кричал, возбуждая их голосом громким: «Прямо бросайтесь к судам, не снимайте доспехов с убитых! Если кого я замечу вдали от судов мореходных, Тут же на месте он будет убит, и не братья, не сестры Тело умершего с плачем огню предадут, а собаки Будут пред городом нашим зубами терзать его тело!» Так он сказал и, ударив сплеча по коням быстроногим, Крикнул троянским рядам. И грянули кликом ответным Все и за Гектором следом погнали коней колесничных С грохотом страшным. А Феб-Аполлон, впереди выступая, Край глубочайшего рва без усилья ногами обрушил И середину засыпал, и путь уравнял для троянцев Длинный, такой ширины, насколько копье пролетело б, Если б, чтоб силу свою испытать, человек его бросил. Хлынули дружно фаланги вперед. С драгоценной эгидой Шел Аполлон перед ними. Он стену ахейцев разрушил Так же легко, как песок рассыпает близ моря ребенок, Если, себе что-нибудь из песка для забавы построив, Снова, играя, свой труд рассыпает рукой и ногою. Так же, блистающий Феб, ты рассыпал большой и тяжелый Труд аргивян, а самих обратил их в поспешное бегство. Подле судов удержались от бегства ахейские мужи. Там ободряли друг друга они и, высоко поднявши Руки ко всем богам, горячо и усердно молились. Нестор Геренский, защита ахейцев, молился всех жарче, Обе руки простирая наверх к многозвездному небу: «Если, отец наш, когда-либо кто в изобильном пшеницей Аргосе, тучные бедра быка иль барана сжигая, О возвращеньи молился тебе, и молитву ты принял, — Вспомни о том и гибельный день отврати, Олимпиец, Не предавай аргивян на погибель сынам Илиона!» Так говорил он, молясь. Загремел промыслитель Кронион, Внявши горячим молитвам геренского старца Нелида. Но, услыхав грохотанье эгидодержавного Зевса, Жарче враги на ахейцев набросились, вспомнив о битве. Так же, как вал громозвучный широкодорожного моря Выше бортов корабля поднимается, двинутый страшной Силою бури, высоко вздымающей волны морские, Так устремились троянцы с неистовым криком чрез стену, Бурно погнав лошадей. Пред кормами судов загорелся Бой рукопашный на пиках. Одни с колесниц нападали, Те ж с высоты кораблей своих черных, на палубе стоя, Пиками били врагов, — огромными, сбитыми крепко, С медным концом; в кораблях берегли их для боя морского. Долгое время, покуда ахейское войско с троянским Билось еще пред стеною, вдали от судов быстроходных, У Еврипила Патрокл оставался. Беседой своею Дух он его услаждал и ему на жестокую рану Средства целебные сыпал, смягчавшие черные боли. Но, увидав, что троянцы уже нападают на стену, Что меж данайцами бегство возникло и громкие крики, Тяжко Патрокл зарыдал и, руками по бедрам ударив, Так сказал Еврипилу, глубоким охваченный горем: «О Еврипил, не могу я с тобою, хотя б и желал ты, Долее здесь оставаться! Решительный бой наступает! Пусть же товарищ тебя развлекает, а сам к Ахиллесу Я поспешу, чтоб его побудить на сраженье. Кто знает? Может быть, с помощью бога, речами своими удастся Дух мне его взволновать: уговоры доходчивы друга». Так он промолвил, и ноги его понесли. Аргивяне Против врагов наседавших стояли упорно, однако Их от судов отразить не могли, числом хоть и меньших. Но не могли и троянцы, прорвавши фаланги данайцев, До чернобоких судов и ахейских становий проникнуть. Как по шнуру бревно корабельное точно равняет Опытный плотник-строитель, который прекрасно и тонко Знает искусство свое, обученный Палладой-Афиной, — Так же точно равнялась борьба меж троян и ахейцев. А за другие суда сражались сраженьем другие. Выступил Гектор навстречу Аяксу, богатому славой. Труд они оба несли пред одним кораблем, но напрасно Этот старался защитника сбить и факел подбросить, Тот же — его отразить: божеством был Гектор приближен. Клитиев сын Калетор, огонь к кораблю подносивший, Острою пикою в грудь поражен был Аяксом могучим; С шумом он грянулся оземь, и факел из рук его выпал. Гектор, когда увидал, что двоюродный брат его милый В пыль перед судном упал чернобоким, пронзенный Аяксом, Голосом громким вскричал, призывая троян и ликийцев: «Трои сыны и ликийцы, и вы, рукопашцы-дарданцы! Не отступайте из битвы среди тесноты этой страшной! Но Калетора спасайте, чтоб снять не успели ахейцы Славных доспехов с него, в корабельном погибшего стане». Так он сказал и в Аякса ударил блестящею пикой, Но промахнулся, — попал в Ликофрона, Масторова сына, Родом с Киферы. Товарищем был он Аякса и в доме Жил у него, ибо мужа убил он в Кифере священной. В голову Гектор его, близ Аякса стоявшего, пикой Острой над ухом ударил. И навзничь с кормы корабельной На землю в пыль Ликофрон покатился, и члены расслабли. Ужас Аякса объял Теламония. Брату сказал он: «Тевкр, дорогой мой, погиб перед нами наш верный товарищ, Пал Масторид, который, пришедши в наш дом из Киферы, Нами всегда почитался не меньше родителей милых. Гектор его крепкодушный убил. Но где ж твои стрелы, Быстро несущие смерть? Где лук, тебе Фебом врученный?» Так сказал он. Аякса послушался Тевкр и немедля С луком упругим в руках и с колчаном, набитым стрелами, Стал близ Аякса и быстро стрелять принялся по троянцам. Клит был им поражен, блистательный сын Писенора, Пулидаманта товарищ, Панфоева славного сына, Вожжи державший в руках; конями тогда был он занят, Правя туда колесницу, где гуще теснились фаланги, Тем угождая троянцам и Гектору; быстро, однако, Гибель пришла к самому, и никто от нее не избавил. Сзади Клиту вонзилась стрела многостонная в шею. Он с колесницы упал. И, пустою гремя колесницей, Кинулись кони назад. Владыка заметил тотчас же, Пулидамант, и навстречу коням направился первым Протиаонову сыну он их передал, Астиною, Строго ему приказав с конями поближе держаться, Глаз не спуская с него. И в ряды передних вмешался. Тевкр другую стрелу против Гектора в медных доспехах Вынул. Заставил бы он его бой прекратить пред судами, Если б, стрелою пронзивши, лишил середь подвигов жизни. Но от ума не укрылся он мудрого Зевса, который Гектору помощь давал, а Тевкру отказывал в славе. Метился в Гектора Тевкр. Вдруг на луке его превосходном Новую Зевс тетиву оборвал. И стрела полетела Тяжеломедная вбок. И лук из руки его выпал. Тевкр содрогнулся от страха и брату Аяксу промолвил: «Горе! В ничто божество превращает все замыслы наши! Только что вырвало лук у меня из руки оно крепкой И тетиву оборвало мне новую, нынче лишь утром Мной прикрепленную к луку, чтоб вынесла частые стрелы!» Тевкру ответил на это великий Аякс Теламоний: «Милый, оставь же лежать и лук свой, и частые стрелы, Если бессильными сделал их бог, данайцам враждебный! Длинную пику возьми и щитом облеки себе плечи, — Биться и сам продолжай, ободряй и других на сраженье. Не без большого труда, даже нас одолевши, троянцы Смогут наши суда захватить… Но вспомним о битве!» Молвил. В ставку отправился Тевкр и лук свой сложил там. Четырехслойным щитом облачил потом себе плечи. Мощную голову шлемом покрыл, сработанным прочно, С гривою конскою; страшно над шлемом она волновалась. Крепкое взял и копье, повершенное острою медью. Вооружившись, назад побежал и стал близ Аякса. Гектор, увидев, что стали бессильными тевкровы стрелы, Голосом громким вскричал, ободряя троян и ликийцев: «Трои сыны и ликийцы, и вы, рукопашцы-дарданцы! Будьте мужами, друзья, о неистовой вспомните силе Здесь, пред судами ахейцев! Своими глазами я видел, — Славного воина стрелы и лук обессилены Зевсом! Очень легко для людей познаваема зевсова сила, — Хочет ли он даровать им высокую громкую славу, Или желает принизить, в защите своей отказавши, Как он сейчас принижает ахейцев, а нам помогает. Бейтесь, сомкнувши ряды, пред судами! А если из вас кто Будет смертью и роком настигнут, сраженный врагами, Тот умирай! Не бесславно ему, защищая отчизну, Гибель принять! Но жена его, дети останутся живы, Дом и земля его будут не тронуты, если ахейцы В черных судах удалятся в свою дорогую отчизну!» Так говоря, возбудил он и силу, и мужество в каждом. Сын Теламонов с другой стороны восклицал пред своими: «Стыд, ахейцы! Нам выбор единственный: либо погибнуть, Либо спастись, отразивши беду от судов мореходных. Если захватит у нас корабли шлемоблещущий Гектор, Вы не пешком ли хотите отправиться в землю родную? Иль вы не слышите, как возбуждает троянское войско Гектор, как наши суда истребить он огнем угрожает? Не в хороводы зовет он троянцев, зовет их на битву! Лучшего нам ничего ни придумать теперь, ни измыслить, Как в рукопашном бою смешать с ними руки и силу. Лучше гораздо иль жизнь сохранить, иль уж сразу погибнуть, Чем без конца изнурять понапрасну себя пред судами В тяжких, упорных боях с врагом, несравненно слабейшим!» Так говоря, возбудил он и силу, и мужество в каждом. Схедий, сын Перимеда, начальник фокейского войска, Гектором был умерщвлен. Антенорова славного сына Лаомдама, вождя пехотинцев, Аякс ниспровергнул. Пулидамант обнажил Филеидова спутника Ота, Высокодушных эпейцев вождя, килленийца. Увидев Это, Мегес Филеид налетел на него. Но отпрыгнул Пулидамант. И в него не попал он: не дал Дальновержец Сыну Панфоя погибнуть в передних рядах. А попал он Кройсму в средину груди своею тяжелою пикой. С шумом на землю он пал. И с плеч его снял он доспехи. Вдруг на Мегеса Долоп налетел, в копьеборстве искусный, Лампом рожденный на свет, превосходнейшим между мужами, Лаомедонтовым сыном, — исполненный храбрости бурной. Пикою он в середину щита поразил Филеида, Близко к нему подбежав. Но спасла того крепкая броня В спаянных крепко пластинах. Филей в стародавнее время Этот доспех из Эфиры привез, с берегов Селлеента, В дар, как гость, получивши его от владыки Евфета, Чтобы носить на войне для защиты от вражьих ударов. Он-то теперь от погибели спас и сыновнее тело. Лампова ж сына Мегес медноострою пикой ударил В верхнюю выпуклость шлема прекрасного, прямо под гребень. Гривистый гребень со шлема он сбил, и весь целиком он, Пурпуром свежим блистая, свалился на пыльную землю. Все ж с ним сразиться остался Долоп, на победу надеясь. Но Менелай в это время на помощь явился Мегесу. Стал в стороне незаметно и сзади копье свое бросил. Жадно вперед устремясь, сквозь плечо ему грудь пронизало Острое жало копья. И ничком он свалился на землю. К павшему бросились оба блестящий доспех его медный С тела совлечь. Закричал, негодуя, блистательный Гектор Всем решительно братьям, а прежде других Меланиппу, Гикетаонову сыну. Когда-то он пас близ Перкоты Медленноногих коров, — до прибытья ахейского войска. Но лишь приплыли в судах, на обоих концах закривленных, К Трое ахейцы, он в Трою пришел и меж всех отличался; Жил у Приама, который к нему относился, как к сыну. Гектор по имени назвал его и воскликнул с упреком: «Так и оставим мы все, Меланипп? Неужели нисколько Сердце твое не болит за убитого милого брата? Или не видишь, как заняты те над доспехом Долопа? Следуй за мною! Не время с ахейцами издали биться! Или сегодня мы их перебьем, иль наш город высокий До основанья разрушат они, перебивши троянцев». Так он сказал и пошел, а следом и муж богоравный. Теламонид же Аякс подбодрял меднолатных ахейцев: «Будьте мужами, друзья, и стыд себе в сердце вложите! В схватках сражаясь могучих, стыдитесь друг перед другом. Воинов, знающих стыд, спасается больше, чем гибнет, А беглецы не находят ни славы себе, ни спасенья!» Так он сказал. Но они защищаться и сами желали. Приняли к сердцу Аякса слова и суда окружили Медной оградой. Троянцев же Зевс возбуждал на сраженье. Громкоголосый в боях Менелай подбивал Антилоха: «Нет никого, Антилох, ни моложе тебя средь ахейцев, Нет ни быстрее ногами, ни силами крепче для боя. Что бы тебе налететь и повергнуть кого из троянцев?» Так он сказал и назад отступил, подстрекнув Антилоха. Выбежал тот из передних рядов и, кругом озираясь, Светлою пикой взмахнул. Шарахнулись прочь от грозящей Пики троянцы. И бросил ее Антилох не напрасно: Гикетаонова сына, вождя Меланиппа, сразил он, В бой выходившего. В грудь близ соска ему пика попала. С шумом на землю он пал, и доспехи на нем зазвенели. Бросился к павшему Несторов сын Антилох, как собака На молодого оленя, которого насмерть охотник Ранил, когда он из логова прыгнул, и члены расслабил. Так на тебя, Меланипп, наскочил Антилох боестойкий, Чтобы доспехи сорвать. Но от Гектора он не укрылся. Быстро сквозь ярую битву бегом прорвался он навстречу. Но Антилох его ждать не остался, хоть воин был храбрый: Бросился быстро бежать, словно зверь навредивший, который, Иль пастуха, иль собаку у стада коров растерзавши, Прочь убегает, покамест гурьбой народ не сбежался. Так убежал Несторид, а вслед ему с криком ужасным Сыпали острые копья и стрелы троянцы и Гектор. Он, меж своих очутившись, лицом к врагам обратился. Как плотоядные львы, на суда устремились троянцы, Данный Кронионом-Зевсом приказ приводя в исполненье. Силу великую в них он все время будил, а данайцам Дух ослаблял и победы лишал их, троян подбодряя. Гектору славу доставить желал его дух, чтоб забросил На корабли искривленные он разгоревшийся ярко Неутомимый огонь, чтоб чрезмерную просьбу Фетиды Этим исполнить вполне. Одного дожидался Кронион: Зарево только увидеть горящего первого судна. С этого мига отпор победившим троянцам устроить Он от судов собирался и славу доставить данайцам. В мыслях таких он к судам устремлял Приамида, который, Впрочем, к тому же и сам порывался. Свирепствовал Гектор, Словно Apec, потрясатель копья, иль огонь-истребитель, Яро бушующий в чаще густого нагорного леса. Пена была на губах, под бровями, нависшими грозно, Ярко сверкали глаза, и качался, вздымаяся гребнем, Ясно сияющий шлем на висках летавшего бурно Гектора. Был у него с эфира защитник могучий, Зевс, между всеми мужами его одного почитавший И отличавший: недолго еще ему жить оставалось; К Гектору дева Паллада-Афина уже приближала День, судивший ему от силы Пелида погибнуть. Рвался прорвать он фаланги мужей и бросался повсюду, Где только видел погуще толпу и оружье получше. Как ни старался, однако, прорваться, нигде не сумел он. Тесно сомкнувши ряды, неподвижно стояли ахейцы, Словно крутой и высокий утес близ моря седого, Мощно держащийся против ударов свистящего вихря И против вздувшихся волн, в него ударяющих бурно. Так ожидали данайцы троян и назад не бежали. Гектор, повсюду сияя огнем, устремлялся на толпы И налетал, как с разбега волна на корабль налетает, Ветром вскормленная, бурно несясь из-под тучи; забрызган Доверху пеной корабль; дыханье ужасное ветра В парусе воет; трепещут сердца корабельщиков бледных, Страхом объятых, и еле они из-под смерти уходят. Так же терзались сердца в груди меднолатных ахейцев. Он же, как гибельный лев, на коров нападая, которых На луговой низовине широкой пасется без счета При пастухе неумелом, не знающем ясно, как нужно Медленноногих коров защитить от свирепого зверя; Мечется то впереди он коров, то назад забегает; Лев, в середину прыгнув, пожирать начинает корову, Все остальные же прочь разбегаются. Так же ахейцы Все пред Зевсом отцом и пред Гектором в страхе бежали. Гектор при этом микенца убил одного, Перифета, Милого сына Копрея, — того, что к геракловой силе От Еврисфея владыки посланником хаживал часто. Сын отцом этим худшим рожден был, лучший гораздо. Всяческих полон он был добродетелей: в беге и в битвах, И по уму он считался одним из первейших ахейцев. Гектору в этом бою он высокую славу доставил. Поворотившись назад, на обод щита он наткнулся. Щит до пят у него достигал — преграда для копий. Он о щит тот споткнулся и навзничь упал, и ужасно Шлем зазвенел на висках, когда он на землю свалился. Гектор это заметил и, близко к нему подбежавши, В грудь ему пику вонзил. На глазах у товарищей милых Был он убит. И на помощь прийти не могли они к другу, Как ни скорбели: дрожали они перед Гектором сами. Все уж лицом повернулись к судам; меж судов уж бежали, Более дальних от моря. А следом лилися троянцы. Волей-неволей ахейцы от первых судов отступили. Но близ становий своих держались, собравшися в толпы, И разбегаться по стану не смели: удерживал вместе Стыд их и страх. Непрерывно друг друга они ободряли. Нестор Геренский, защита ахейцев, особенно жарко Всех умолял, именами родителей их заклиная: «Будьте мужами, друзья, и стыд себе в сердце вложите Перед другими людьми! И вспомните каждый о детях И о супругах своих, о вашем имуществе дома, И о родителях, — как о живых, так равно и умерших! С вами их нет здесь; но именем их я вас всех умоляю: Не обращайтеся в бегство и стойте упорно на месте!» Так говоря, возбудил он и силу, и мужество в каждом. Прочь от их глаз отвела туман несказанный Афина, Стало в обе тогда стороны все отчетливо видно До чернобоких судов и до битвы, равно всем ужасной; Громкоголосого Гектора все увидали, троянцев, — Тех, что еще назади находились и в бой не вступали, Также и тех, что вокруг кораблей быстролетных сражались. Не захотел оставаться отважный Аякс Теламоний Там, куда остальные ахейцев сыны отступили. Он по помостам судов устремился, широко шагая, С пикой огромной в руках, для морского назначенной боя, В двадцать два локтя длиною, скрепленною кольцами прочно. Так же, как опытный муж, в наездничьем деле искусный, Лучших забрав в табуне четырех лошадей и связав их, Бешено в город пространный несется с широкого поля Торной дорогой. Мужчины и женщины толпами смотрят, Сильно дивуясь. А он то и дело без всякого страха Прыгает быстро с коня на коня. А кони несутся. Так и Аякс с корабля на корабль по судовым помостам Переносился прыжками. И крик его несся до неба. Не уставая, он страшно кричал, призывая данайцев Стан и суда защищать. Равно, однако, и Гектор Не оставался в толпе остальных крепкобронных троянцев. Так же, как бурый орел, налетевши, бросается яро На перелетные стаи гусей, лебедей длинношеих И журавлей, на речном побережье пасущихся мирно, Так же точно и Гектор рвался к черноносому судну, Бурно кидаясь вперед. Рукой своей очень большою Зевс его сзади толкал, с ним вместе народ подбодряя. Снова свирепая битва вблизи кораблей запылала. Ты бы сказал, что совсем не уставшие, свежие рати Друг против друга пошли, — с таким все сражалися пылом. Разные думы владели бойцами: ахейские мужи Думали только о смерти, беды избежать не надеясь; Дух же в груди у троянцев горел непрестанной надеждой Сжечь корабли, перебив перед ними ахейских героев. Мысли имея такие, они меж собою сражались. Гектор рукой за корму корабля ухватился морского. Быстрый, прекрасный корабль тот принес на себе к Илиону Протесилая; назад же его не отвез он в отчизну! Этот корабль окружив, враги в рукопашном сраженьи Уничтожали друг друга. Никто из троян и ахейцев Издали ждать не хотел летящей стрелы или пики: Близко стоя друг к другу, горя одинаковым жаром, Яро секирами бились двуострыми и топорами, Копьями, острыми сверху и снизу, большими мечами, Много прекрасных мечей с рукояткою чернополосной Падало наземь из рук убиваемых воинов, много Падало также и с плеч. И кровью земля заструилась. Гектор же, раз ухватясь за корабль, не пускал его, крепко За украшенье держа кормовое. Кричал он троянцам: «Дайте огня и крик боевой испустите все вместе! Зевс дает нам день, — отплату за все! Суждено нам Взять корабли, против воли богов к нам приплывшие в Трою, Столько принесшие бед из-за трусости наших старейшин! Я пред кормами судов собирался сражаться, они же И самого не пустили меня, и народ удержали. Если, однако, в те дни нам широко гремящий Кронион Ум повредил, то сегодня он сам и зовет и ведет нас!» Так он сказал. И еще свирепей они бросились в битву. Сыпались частые стрелы в Аякса, не смог устоять он И, увидавши грозящую смерть, отступил не намного На кормовую скамью семистопную сзади помоста. Там он стоял, выжидая, и пикой сражал средь троянцев Каждого, кто приближался, неся неустанное пламя. И непрерывно ужасно кричал, ободряя данайцев: «О дорогие герои данайцы, аресовы слуги! Будьте мужами, друзья, о неистовой вспомните силе! Или надеемся мы, что защитники есть у нас сзади Или стена понадежней, чтобы нас от разгрома избавить? Города нет возле нас, окруженного крепкой стеною, Где б защищаться могли мы, имея поддержку в народе. Мы на равнине троянцев, закованных крепко в доспехи, К морю ими прижаты, далеко от родины милой. Наше спасенье в руках, а не в вялой ленивости боя!» Так он сказал и ударил стремительно острою пикой. Кто из троян к крутобоким ахейским судам приближался С ярко пылавшим огнем, на Гектора зов откликаясь, Каждого он убивал, встречая огромною пикой. Так он двенадцать мужей рукопашно сразил пред судами.

Песнь шестнадцатая

Патроклия

Так меж собою они за корабль прочнопалубный бились. Тут явился Патрокл перед пастырем войск Ахиллесом. Слезы горячие лил он, как ключ черноводный, который Льет с доступной лишь козам скалы свои темные воды. Жалость взяла Ахиллеса, как только его он увидел. Громко к нему со словами крылатыми он обратился: «Что это так ты заплакан, Патрокл дорогой мой, подобно Девочке малой, что бегом за матерью следует с плачем, На руки просится к ней и за платье хватается крепко, Смотрит в глаза, заливаясь слезами, чтоб на руки взяли. Так же совсем, как она, проливаешь ты нежные слезы. Весть ли какую приносишь ты мне иль другим мирмидонцам? Или, быть может, о Фтии один что-нибудь ты услышал? Жив, говорят, еще Акторов сын, отец твой Менетий, Жив посреди мирмидонцев Пелей Эакид, мой родитель. Смерть их обоих для нас величайшую скорбь принесла бы. Иль об ахейцах скорбишь ты, которые в это мгновенье Близ чернобоких судов за неправду свою погибают? Все расскажи мне, в уме не скрывай, чтобы знали мы оба». Тяжко вздыхая, ему отвечал так Патрокл конеборец: «О Ахиллес Пелеид, средь ахейцев храбрейший, прости мне Слезы мои; одолело ахейцев великое горе! Наши храбрейшие мужи, какие лишь есть меж ахейцев, Пред кораблями лежат, кто стрелой, кто копьем пораженный. Ранен стрелою Тидид Диомед, воеватель могучий, Ранен копьем Одиссей копьеборец, Атрид Агамемнон, Ранен стрелою в бедро Еврипил, Евемоном рожденный. Ходят за ними врачи, в лекарствах искусные многих, Раны их лечат. А ты, Ахиллес, непреклонен остался. Пусть никогда я гнева не знаю, какой ты питаешь! Храбрость без пользы твоя. Кому, хоть бы даже в потомстве, Будет в ней надобность, раз аргивянам помочь ты не хочешь? Сердцем жесток ты. Отец тебе был не Пелей конеборец, Мать — не Фетида богиня. Рожден ты сверкающим морем, Твердой скалою, — от них у тебя это жесткое сердце. Если тебя устрашает какое-нибудь предсказанье, Если ты что чрез владычицу-мать узнал от Кронида, То отпусти хоть меня и со мною пошли на сраженье Рать мирмидонцев; может, я светом явлюсь аргивянам. Дай позволение мне облачиться в доспех твой прекрасный. Может быть, в битве меня за тебя принимая, троянцы Бой прекратят, и ахейцев сыны отдохнут хоть немного От понесенных мучений. В сражениях отдых недолог. Свежие силы отбросят легко истомленное войско От кораблей чернобоких и стана назад к Илиону». Так он, безумец, молил. Увы, не предвидел, что будет Сам для себя он погибель выпрашивать с черною смертью! Сильно разгневавшись, молвил ему Ахиллес быстроногий: «Богорожденный Патрокл, ну, что ты такое сказал мне! Мало заботит меня предсказанье, какое я знаю, Не сообщала мне мать ничего о намереньях Зевса. Но огорченье большое и в сердце, и в дух мне приходит, Если я вижу, что равный пытается равного грабить, Хочет добычи лишить потому лишь, что властью он выше! Горе ужасно мое: сколько уже пострадал я! Девушку в дар присужденную мне сынами ахейцев, Ту, что я добыл копьем, крепкостенный разрушивши город, Вырвал обратно из рук у меня Агамемнон владыка, Словно какой-нибудь я новосел-чужеземец презренный! Но, что случилось, — оставим! И не к чему было так долго Злобою в сердце пылать мне. Я думал сначала не раньше Гнев прекратить мой упорный, чем крики и ярая битва Пред кораблями моими и ставкой моей разольются. Но облеки ж себе плечи доспехом моим знаменитым И поведи мирмидонцев воинственных наших в сраженье. Черная туча троянцев кругом корабли обложила Грозною силой, ахейцы ж, прижатые к самому морю, Держатся только еще на последнем коротком пространстве, Аргоса дети. Троянцы обрушились городом целым. Больше теперь уж не светит вблизи перед дерзкими шлем мой Ярким налобником. Скоро б они полевые овраги Трупами в бегстве забили, когда б Агамемнон владыка Был ко мне справедлив. А теперь они стан окружили! Уж не свирепствует в мощных руках Диомеда Тидида Бурная пика его, отвращая беду от ахейцев. Уж не несутся средь боя призывные крики Атрида Из головы ненавистной. Лишь Гектора людоубийцы Голос гремит средь троянцев, и криком они непрерывным Всю заполняют равнину, в бою побеждая ахейцев. Все же и так, Патрокл, всей силой ударь на троянцев И защити корабли от беды, чтоб они не сожгли их И не лишили бы нас возвращения в землю родную. Слушай же, с целью какою тебе это все говорю я, Должен великую ты меж данайцами всеми добыть мне Славу и честь, чтоб красавицу-девушку мне возвратили. Вместе же с ней, чтоб подарки блестящие также прислали. От кораблей же врагов отогнав, возвращайся обратно. Если бы даже и дал тебе славу Кронид громовержец, Все же один, без меня, не стремися преследовать дальше Войнолюбивых троянцев. Меня этим чести лишишь ты. Гордым охваченный пылом войны и кровавого боя, Трои сынов истребляй, но полков не веди к Илиону; Чтобы бессмертный какой-нибудь бог, на Олимпе живущий, В бой не вмешался; уж очень любимы они Аполлоном. Спасши суда от троянцев, ко мне возвращайся обратно, Тем же всем предоставь на равнине сражаться и дальше. Если бы, Зевс, наш родитель, и вы, Аполлон и Афина, — Если бы, сколько ни есть их, никто из троян и ахейцев Смерти избегнуть не смог, и лишь мы, от погибели спасшись, — Мы бы одни развязали повязки священные Трои!» Так Ахиллес и Патрокл меж собою вели разговоры. Стрелы меж тем осыпали Аякса, не мог устоять он; Одолевала и воля Зевеса его, и удары Славных троянцев; сияющий шлем под ударами звоном Страшным звучал у висков; без конца ударялися копья В бляхи прекрасного шлема. Замлело плечо у Аякса, Крепко дотоле державшее щит многопестрый. Не в силах Были троянцы пробить этот щит, как ни сыпали копья. Тяжко дышал Теламоний. По всем его членам обильный Пот непрерывно струился. Никак уже не был он в силах Вольно вздохнуть. Отовсюду вставала беда за бедою. Ныне скажите мне, Музы, живущие в домах Олимпа, — Как упал огонь впервые в ахейские судна? Быстро приблизившись, Гектор по ясенной пике Аякса Острым огромным ударил мечом и от древка у шейки Все целиком отрубил острие. Бесполезно обрубком Вновь взмахнул Аякс Теламоний. Далеко от пики С шумом упало на землю ее заостренное жало. Духом своим безупречным познал тут Аякс устрашенный Дело богов, — что широко гремящий Зевес подсекает Все решенья Аякса, желая победы троянцам. Он отступил. И троянцы на быстрое бросили судно Неутомимый огонь. Неугасное вспыхнуло пламя. Так пожар корму корабля охватил. Ахиллес тут В бедра ударил себя и вскричал, обратившись к Патроклу: «Богорожденный Патрокл, поспеши, боец быстроконный! Ясно я вижу, огонь на судах занимается наших. Если возьмут корабли, то ведь мы и уйти-то не сможем! Вооружайся скорее, а я соберу наше войско». Начал тотчас же Патрокл облекаться сияющей медью. Прежде всего по прекрасной поноже на каждую голень Он наложил, прикрепляя поножу серебряной пряжкой. Следом за этим и грудь облачил себе крепкой бронею Сына Пелеева, — пестрой, усыпанной звездами густо. Сверху набросил на плечи могучие меч среброгвоздный С медным клинком, а потом — огромнейший щит некрушимый — Мощную голову шлемом покрыл, сработанным прочно, С конскою гривою. Грозно над шлемом она волновалась. Взял и две пики, какие ему по руке приходились, Только копья одного не взял Эакида. Тяжел был Крепкий, огромный тот ясень; его никто из ахейцев Двигать не мог; лишь один Ахиллес без труда потрясал им, — Ясенем тем пелионским, который с вершин Пелиона Был принесен для Пелея Хироном на гибель героям. Автомедонту велел он коней запрягать поскорее; После Пелида героя всех больше его почитал он. Всех был надежнее он в выжиданьи призыва из битвы.[69] Автомедонт под ярмо ахиллесовых коней поставил, — Ксанфа и Балия. Оба они словно ветер носились. Близ океанских течений пасясь на лугу, родила их Быстрому ветру Зефиру одна из гарпий, Подарга. К ним на пристяжку он впряг безупречного в беге Педаса: Им завладел Ахиллес, гетионов разрушивши город: Смертный, вполне за конями бессмертными мог поспевать он. Сам Ахиллес же по стану ходил и своим мирмидонцам Вооружаться приказывал всем. На волков кровожадных Были похожи они, с несказанной отвагою в сердце; Рвут они жадно на части оленя рогатого, в чаще Леса поймавши его; их пасти багровы от крови; После подходят к ключу черноводному целою стаей, Узкими там языками лакают с поверхности воду, Кровью убитого зверя рыгая; в груди их косматой Дух вполне безбоязнен, и сильно раздуты утробы. Так же совсем мирмидонцев вожди и советники быстро Вкруг Ахиллесова друга, отважного духом, сбирались, Жаждая боя, в толпе их стоял Ахиллес быстроногий И на борьбу возбуждал лошадей и мужей щитоносцев. Зевсом любимый Пелид пятьдесят кораблей быстролетных Вместе с собою под Трою привел, и при веслах на каждом По пятьдесят человек находилось бойцов превосходных. Пять он поставил над ними начальников, чтоб исполняли Их приказанья, а высшую власть сохранял за собою. Первый отряд возглавлялся Менесфием пестродоспешным, Сыном Сперхея — реки, получавшего воду от Зевса. На свет его породила Пелеева дочь Полидора, С неутомимым Сперхеем сошедшись, — женщина с богом. Отчество ж было по Бору ему, Периерову сыну: Внесши бесчисленный выкуп, на ней он открыто женился. Евдор воинственный был предводитель второго отряда. Дева его родила Полимела, прелестная в плясках, Дочь Филанта; пленился веселою девой могучий Аргоубийца, ее увидавши средь песен и плясок У Артемиды в хору, — златострельной охотницы шумной. К девушке в комнату наверх поднялся и тайно сопрягся С нею заступник Гермес, и ему родила она сына, Славного Евдора, в беге проворного, храброго в битве. После того ж как Илифия, помощь дающая в родах, Вывела на свет ребенка, и солнца лучи он увидел, Ввел к себе в дом Полимелу герой Ехеклей многосильный, Акторов сын, за нее заплативши бесчисленный выкуп. Мальчика ж старец Филант воспитал и вскормил с попеченьем, Лаской его окруживши, как будто он был его сыном. В третьем отряде вождем был Писандр, Маймалом рожденный, Храбрый, воинственный муж, первейший меж всех мирмидонцев: После Пелидова друга в искусстве на копьях сражаться. Феникс, боец поседелый, вождем был в четвертом отряде, В пятом же — Алкидамант, Лаэркия сын безупречный. В полном порядке совместно с вождями построив отряды, С сильною речью ко всем Ахиллес обратился могучий: «Не забывайте никто у меня тех угроз, мирмидонцы, Как при судах наших быстрых, в то время, как гневом пылал я, Вы угрожали троянцам и горько меня обвиняли: «Желчью, свирепый Пелид, ты матерью вскормлен своею! Близ кораблей ты насильно товарищей держишь, жестокий! Лучше в судах мореходных домой мы назад возвратимся» Раз уж тобой овладела такая безмерная злоба!» Так вы мне часто, сходясь, говорили. Великое дело Битвы теперь наступило: ее вы так долго желали! В бой теперь каждый иди, в ком сердце отважное бьется!» Так говоря, возбудил он и силу, и мужество в каждом. Слово царя услыхавши, тесней мирмидонцы сомкнулись. Так же, как каменщик, камни смыкая с камнями, выводит Стену высокого дома в защиту от дующих ветров, — Так же сомкнулись ряды щитов меднобляшных и шлемов. Шлем тут со шлемом, и щит со щитом, человек с человеком Близко смыкались; вперед наклоняясь, боец прикасался Шлемом к переднему шлему, — так тесно стояли ахейцы. Перед рядами два мужа стояли, — Патрокл многомощный С Автомедонтом. Горели одним они оба желаньем, — Быть впереди мирмидонцев в бою. Ахиллес быстроногий В ставку пошел. На прекрасном узорчатом там сундуке он Крышку поднял. На корабль ему этот сундук был положен Сереброногой Фетидой и полон он был и хитонов, И шерстяных одеял, и плащей, берегущих от ветра. Там у него наготове хранилася чаша. Средь смертных Муж из нее ни один вина искрометного не пил, Не возливалось вино никому из богов, кроме Зевса. Из сундука эту чашу доставши, сначала ее он Серой очистил, потом всполоснул водяными струями, Руки обмыл и себе, и вином эту чашу наполнил. Стал в середине двора, и вино возливал, и молился, На небо глядя. И не был он Зевсом отцом незамечен. «Зевс пеласгийский, додонский, далекий владыка Додоны Вечно суровой, где Селлы, пророки твои, обитают, Ног не моют себе и спят на земле обнаженной! Ты на молитву мою благосклонно уж раз отозвался И возвеличил меня, поразивши ахейцев бедою. Также еще и теперь мне такое исполни желанье: Сам я в стане своем остаюсь корабельном, но в битву Друга-товарища шлю и много моих мирмидонцев. Зевс протяженно гремящий! Пусть слава его провожает, Смелостью сердце наполни ему, чтоб увидел и Гектор, Может ли также один отличаться в бою наш товарищ, Или свирепствуют в битве его необорные руки Только тогда, как и сам на аресову битву я выйду. После, когда от судов он отгонит сраженье и крики, Пусть невредимым к судам быстроходным вернется обратно, Пусть и товарищи все, и оружье останутся целы!» Так говорил он, молясь. И внял ему Зевс промыслитель. Дал Отец Ахиллесу одно, а другое отвергнул: Прочь отогнать от судов войну и сраженье Патроклу Дал; а из битвы назад отказал невредимым вернуться. Так совершив возлиянье и Зевсу отцу помолившись, В ставку назад он вошел и в сундук положил свою чашу. Вышел и стал перед ставкой. Хотелось еще его духу Схватку ужасную между троян и ахейцев увидеть. Те же совместно с Патроклом отважным вперед устремились В полном оружьи, чтоб смело на войско троянцев ударить. Хлынули быстрой и дружной толпою они на троянцев, Как придорожные осы, которых привыкли тревожить Мальчики, их постоянно дразня близ дороги в их гнездах. Глупые эти ребята на многих беду навлекают. Если какой-нибудь путник нечаянно ос потревожит, Мимо идя по дороге, они с отвагою в сердце Все на него налетают, свое защищая потомство. Сердцем и духом на ос походя, от судов мирмидонцы Хлынули против троянцев. И крик поднялся неугасный. Громко Патрокл закричал, возбуждая товарищей к бою: «Вы, мирмидонцы, лихие соратники сына Пелея! Будьте мужами, друзья, о неистовой вспомните силе! Славу дадим Ахиллесу, пускай пред судами ахейцы Доблесть узнают его и бойцов его рукопашных! Пусть и Атрид осознает, владыка мужей Агамемнон, То ослепленье, с каким он обидел храбрейшего мужа!» Так говоря, возбудил он и силу, и мужество в каждом. Тесно сомкнувши ряды, на врагов мирмидонцы напали. Страшным откликнулись гулом суда на воинственный крик их. Как увидали троянцы на поле сраженья Патрокла, — И самого, и возницу, — обоих в блестящих доспехах, Дрогнуло сердце у всех, всколебались густые фаланги; Разом подумали все, что Пелид быстроногий отбросил Гнев, им владевший так долго, и снова на дружбу склонился. Стали они озираться, куда убежать им от смерти. Первым Патрокл, размахнувшись, блистающей пикой ударил Прямо в средину троянцев, где больше всего их толпилось, — Возле кормы корабля крепкодушного Протесилая. Им поражен был Пирехм, конеборных пеонов отважных Из Амидона приведший, где катится Аксий широкий. Медною пикой в плечо он ударил его. И со стоном Навзничь Пирехм опрокинулся в пыль, и пеоны с испугом Кинулись в бегство. Поверг Патрокл всех пеонов в смятенье, Их вождя умертвив, храбрейшего воина в битвах. От кораблей их прогнав, затушил он пылавшее пламя. Полу сожженный корабль остался на месте. Бежали С криком ужасным троянцы. Рассыпались быстро данайцы Меж кораблей изогнутых. И шум поднялся непрерывный. Так же, как если с вершины огромной горы Молневержец Тучи густые разгонит, и тихое время настанет, — Все вдруг далеко становится видным, — высокие мысы, Скалы, долины; воздушный простор наверху необъятен. Так и данайцы, пылавший огонь от судов отразивши, Передохнули немного. Но битва вполне не затихла. Вовсе троянцы еще пред ахейской воинственной ратью От чернобоких судов не бежали назад без оглядки; Бодро стояли еще, отступив от судов поневоле, Бой закипел врассыпную. Сражались бойцы в одиночку. Вождь нападал на вождя. И первый Патрокл многомощный Ареилика ударил в то время, как он повернулся, Острою пикой в бедро, насквозь его медью дробивши; Кость раздробило копье; и ничком повалился на землю Ареилик. Менелай же воинственный ранил Фоанта, Грудь обнажившего возле щита, и члены расслабил. А Филеид, увидав, что Амфикл на него устремился, Опередил и ударил в бедро его, в место, где мышца Толще всего у людей; пересекло копейное жало Все сухожилья вокруг, и глаза его тьмою покрылись. Из Несторидов один, Антилох, на Атимния с пикой Острой напал и, ударивши в пах, острием его пробил. Тот перед ним повалился. Тут с поднятой пикою Марий На Антилоха напал, за убийство разгневанный брата. Стал перед трупом. Но прежде, чем пикой ударить успел он, Опередил Фрасимед его, равный бессмертным, и не дал Промаха: быстро в плечо поразил. Острие его пики Мышцы с руки сорвало и кость целиком разрубило. С шумом на землю он пал, и глаза его тьмою покрылись. Так они оба, двумя укрощенные братьями, вместе В мрачный спустились Эрев, — лихие бойцы Сарпедона, Амисодара сыны-копьеборцы, который Химеру Лютую выкормил, многим мужам земнородным на гибель. Сын Оилеев Аякс, налетев, живым Клеобула, Сбитого в давке толпой, захватил, но сейчас же на месте Силу расслабил его, мечом ударив по шее. Меч разогрелся от крови до ручки. Глаза Клеобулу Быстро смежила багровая смерть с могучей судьбою. Бегом друг с другом сошлись Пенелей и Ликон. Промахнулись Пиками оба они, бесполезно их оба метнули. Снова сошлись на мечах. Ликон поразил Пенелея В шлем густогривый по гребню, но меч обломился у ручки. В шею тогда Пенелей под ухом ударил Ликона. Врезался в шею весь меч, голова опрокинулась набок, Только на коже держась, и сила покинула члены. Вождь Мерион на проворных ногах Акаманта настигнул, Как на коней он всходил, и в плечо его пикой ударил. Тот с колесницы свалился, глаза его тьмою покрылись. Идоменей Ериманта ударил безжалостной медью В рот. Под мозгом внизу пробежала блестящая пика, Белые кости врага своим острием расколола, Выбила, зубы ему. Глаза переполнились кровью Оба. Она изо рта, из ноздрей у него побежала. Черное облако смерти покрыло его отовсюду. Каждый из этих данайских вождей по бойцу опрокинул. Так же, как волки в горах на ягнят и козлят нападают, Их вырывая из стад, которым пастух неумелый Дал широко разбрестись по горам; увидавши их, волки Быстро животных трусливых хватают и рвут их на части. Так на троянцев напали данайцы. Но те лишь о бегстве Думали шумном и вовсе забыли кипящую храбрость. Больший Аякс, Теламоний, все время старался ударить Гектора медною пикой. Но Гектор, испытанный в битвах, Крепким Воловьим щитом закрывая широкие плечи, Зорко следил за свистанием стрел и жужжанием копий. Видел он ясно, что им изменяет победа, но все же С места сходить не хотел, защищая товарищей милых. Как от Олимпа на небо из светлого сходит эфира Темная туча, когда Молневержец грозу посылает, — Так от ахейских судов началися и крики, и бегство. Все в беспорядке бежали назад. Быстроногие кони Вынесли Гектора вместе с оружьем. Оставил он сзади Войско троянцев, которых задерживал ров. Уж у многих Быстрых коней колесничных во рву поломалися дышла, Много осталось во рву колесниц предводителей войска. Яро Патрокл наседал, за собой призывая данайцев, Беды врагам замышляя. Троянцы в стремительном бегстве Все заполняли дороги, повсюду рассеявшись. Вихрем Пыль поднялась к облакам. Расстилались по полю кони, К Трое обратно несясь от ахейских судов и от стана. Где только видел Патрокл, что теснее толпятся троянцы, С криком туда он коней направлял. С колесниц под колеса Падали мужи ничком, и гремели, валясь, колесницы. Прямо чрез вырытый ров перепрыгнули быстрые кони, — Кони бессмертные, дар от богов олимпийских Пелею, Дальше помчался Патрокл. На Гектора духом рвался он, Свергнуть его устремлялся. Но Гектора кони умчали. Так же, как черная стонет земля, отягченная бурей, В осень, когда на нее изливает шумящие воды Зевс раздраженный, на тех негодуя людей, что неправый Свой совершают на площади суд и насилия множат, Правду теснят и ничуть наказанья богов не страшатся; Вздувшись от множества вод, стремительно реки несутся. Много холмов отрезают потоки в то время от суши, С гор низвергаясь внезапно в волнами кипящее море С шумом и стоном великим, работы людей разрушая; С шумом таким, задыхаясь, бежали троянские кони. Вылетев к первым фалангам троянцев, Патрокл их отрезал, Начал обратно теснить к кораблям, не давая бегущим В город уйти, и носился, врагов избивая нещадно, Меж кораблями, рекой и великой ахейской стеною. Тут он пеню взыскал с троянцев за многих убитых. Первого пикой блестящей Патрокл опрокинул Проноя, Грудь обнажившего возле щита, и члены расслабил. С шумом на землю он пал. Патрокл налетел на второго, — Фестора, сына Енопа; сидел он в своей колеснице, Съежась в комок, растерявшись; из рук его выпали вожжи. Близко к нему подлетев, Патрокл его пикой ударил В правую щеку; и зубы насквозь ему пика пробила. Из колесницы его через край потащил он на пике, Как человек, на нависшем усевшийся камне, из моря Тащит проворную рыбу на леске с блестящею медью; Так Енопида с разинутым ртом потащил он на пике, Сбросил на землю лицом, и от павшего жизнь отлетела. После того Ерилая, навстречу бежавшего, камнем В голову он поразил, и она пополам раскололась В шлеме тяжелом. Ничком Ерилай повалился на землю. Дух разящая смерть разлилася вокруг Ерилая. После того он сразил Ериманта, Епалта, Ифея, Пирия и Тлеполема, Амфотера и Полимела, Сына Аргея, Евиппа и Эхия Дамасторида. Всех одного за другим положил он на тучную землю. Лишь увидал Сарпедон, что без пояса панцырь носящих Много товарищей пало, смирённых рукою Патрокла, Он закричал с возмущеньем ликийцам своим богоравным: «Стыдно, ликийцы! Куда вы бежите? Как стали вы быстры! Выйду я этому мужу навстречу, хочу я увидеть, — Кто он, могучий тот воин? Немало беды причинил он Войску троянцев и многим отважным расслабил колени!» Так говоря, с колесницы на землю с оружьем он спрыгнул. Это увидевши, также Патрокл соскочил с колесницы. Как на скалистой вершине с пронзительным криком дерется Коршунов пара с кривыми когтями, с изогнутым клювом, С криком таким же они устремились один на другого. Сына хитрого Крона при виде их жалость объяла. К Гере, сестре и супруге, с таким обратился он словом: «Горе! Судьба Сарпедону, мне самому милому мужу, Быть смирённым в бою рукой Менетида Патрокла! Сердце меж двух у меня колеблется разных решений: Вырвать ли мне Сарпедона живым из кровавого боя И перевесть его в край плодоносный Ликии пространной, Или его укротить могучей рукою Патрокла?» Так отвечала ему волоокая Гера богиня: «Как ты ужасен, Кронид! Ну, какие слова говоришь ты! Смертного мужа, издревле уже обреченного роком, Ты совершенно от смерти печальной желаешь избавить! Делай, как хочешь. Но боги тебя тут не все мы одобрим. Слово иное скажу, и обдумай его хорошенько: Если живым Сарпедона в его ты отправишь отчизну, Вспомни, — быть может, тогда и другой кто-нибудь из бессмертных Милого сына захочет из боя могучего вырвать. Мало ли здесь сыновей, от бессмертных рожденных, под Троей Бьется! У этих богов ты ужасную злобу возбудишь. Если же он тебе дорог и сердцем о нем ты болеешь, То допусти, чтобы в битве пылающей был укрощен он Мощной рукою Патрокла, Менетьева славного сына. После того ж, как душа и жизнь Сарпедона покинут, Смерти и сладкому сну повели отнести его тело С чуждой троянской земли в родную ливийскую землю. Там его братья и близкие все похоронят, воздвигнув Холм погребальный и столб, как честь воздается умершим». Так говорила. И внял ей родитель бессмертных и смертных. Капли кровавые начал он сеять на черную землю, Чествуя милого сына, которого должен был нынче В Трое Патрокл уничтожить, далеко от родины милой. После того как, идя друг на друга, сошлись они близко, Славного сшиб Фрасимела Патрокл. Превосходным возницей Был Фрасимел у царя Сарпедона. Его поразил он Пикою в нижнюю часть живота и члены расслабил. Но Сарпедон, вторым на Патрокла напав, промахнулся Пикой блестящей. Коню Ахиллеса Педасу попала Пика в плечо; закричал он пронзительно, дух испуская. В пыль повалился со стоном. И дух отлетел от Педаса. Оба другие коня расскочились, ярмо затрещало, Спутались вожжи, когда пристяжная свалилась на землю. Автомедонт копьеборец нашел из беды этой выход: Вырвав острый свой меч из ножен при бедре мускулистом, Кинулся он и отсек пристяжную, ни мало не медля. Оба другие коня поровнялись и стали под вожжи. В жизнегубительной схватке сошлися противники снова. Пикой блестящей своею опять Сарпедон промахнулся. Близко над левым плечом Патрокла она пролетела, Но не попала в него. Тогда и Патрокл размахнулся Пикой. Ее не напрасно метнул он. Попал он в то место, Где грудобрюшной преградой охвачено плотное сердце. Тот повалился, как валится дуб иль серебряный тополь, Или сосна, если плотник своим топором отточенным Дерево срубит в горах, корабельные балки готовя. Так Сарпедон пред конями своими лежал, растянувшись, В пыль, обагренную кровью, со стоном впиваясь руками. Так же, как схваченный львом острозубым, ворвавшимся в стадо Медленноногих коров, отважный бык краснобурый С яростным ревом под пастью ужасною льва погибает, Так же и вождь щитоносных ликийцев, сраженный Патроклом, Яростью полный, на помощь товарища звал дорогого: «Милый Главк, меж мужами боец! Ты особенно должен Быть копьеборцем сегодня и воином самым отважным! Если ты храбр, то да будет война тебе нынче желанной! Прежде всего обойди предводителей храбрых ликийцев, Пусть они тотчас же бросятся в бой выручать Сарпедона. Выйди и сам за меня губительной медью сражаться. Я для тебя навсегда поношеньем и срамом останусь, Даже на самые дни отдаленные, если ахейцы Снимут доспехи с меня, в корабельном погибшего стане. Крепко и сам ты держись и народ возбуждай на сраженье!» Так говорил Сарпедон. И смертный конец ему быстро Ноздри покрыл и глаза. На грудь наступивши ногою, Вытащил пику Патрокл с грудобрюшной преградою вместе, Душу и жало копья одновременно вырвав из тела. Там же тотчас мирмидонцы коней изловили храпящих, В бегство готовых пуститься, покинув свою колесницу. Главка при голосе друга ужасное горе объяло. Сердце кипело в груди, что на помощь прийти он не может. Стиснул руку ладонью. Большой его мучила болью Рана, какую нанес, при его нападеньи на стену, Тевкр Теламоний стрелою, беду от друзей отражая. В жаркой молитве воззвал к дальнострельному он Аполлону: «Слух преклони, о владыка! В краю ль плодоносном ликийском, В Трое ль находишься ты, — отовсюду ты можешь услышать Мужа, объятого скорбью, какая меня удручает. Рана моя тяжела. Вокруг нее острые боли Руку пронзают мою. Все время не может подсохнуть Кровь, что из раны струится. Плечо у меня онемело. Крепко держать не могу я копья, не могу на врага я Выйти. В бою между тем погиб выдающийся воин, — Зевса сын Сарпедон. Не помог Громовержец и сыну! Ты же, владыка, молю, исцели эту тяжкую рану, Боли мои успокой, дай силу, чтоб мог возбудить я Созванных мною ликийских товарищей к битве упорной, Также чтоб мог я и сам за тело погибшего биться!» Так он молился. И Феб-Аполлон ту молитву услышал. Боли тотчас прекратил и на главковой ране тяжелой Черную высушил кровь и дух его силой наполнил. С радостью в сердце почувствовал Главк ободренный, что скоро Был в молитве своей он богом великим услышан. Прежде всего, обойдя предводителей рати ликийской, За Сарпедона их всех побудил он итти на сраженье. После того и к троянцам пошел он, широко шагая, — К Пулидаманту, Панфоеву сыну, к вождю Агенору, К Гектору в медных доспехах и к сыну Анхиза Энею. Близко он к ним подошел и слова окрыленные молвил: «Гектор, совсем ты сегодня забыл о союзниках ваших! Ради тебя, далеко от друзей и от родины милой, Дух они губят в боях, а ты защищать их не хочешь. Пал Сарпедон, предводитель ликийских мужей щитоносных, — Он, охранявший Ликию и силой своей, и законом. Медью покрытый Apec укротил его пикой Патрокла. Негодованью отдайтесь, друзья, обступимте тело, Чтобы не сняли доспехов с него мирмидонцы и трупа Не осквернили, питая к нам гнев за данайцев, которых Копьями мы перебили так много пред их кораблями!» Так он сказал. Охватила троянцев до самого сердца Невыразимая скорбь: защитою города был он, Хоть чужеземец; на помощь троянцам с собою привел он Много бойцов и сам между ними в боях отличался. Тотчас яростно все на данайцев ударили. Вел их Гектор, за гибель гневясь Сарпедона. Сынов же ахейских В битву отважное сердце вело Менетида Патрокла. Прежде всего он Аяксам сказал, без того уж горевшим: «Нынче, Аяксы, должны бы желать вы сражаться не хуже, Чем вы доселе сражались иль, может быть, даже и лучше. Пал человек, через стену ахейцев прорвавшийся первым, Пал Сарпедон! Вот бы нам завладеть им, над ним надругаться, С плеч доспехи сорвать и кого-нибудь там из ликийцев, Обороняющих тело, смирить беспощадною медью!» Так он сказал. Но Аяксы и сами рвалися сражаться. После того как с обеих сторон укрепили фаланги Трои сыны и ликийцы, ахеяне и мирмидонцы, В яростной схватке они вкруг тела убитого сшиблись С криком ужасным. Звенели доспехи бойцов от ударов. Гибель несущую ночь распростер над сраженьем Кронион, Чтобы губительный битвенный труд разгорелся над сыном. Трои сыны потеснили сперва быстроглазых ахейцев. Был поражен человек не из худших среди мирмидонцев, Муж Епигей богоравный, рожденный на свет Агаклеем. Царствовал в городе он хорошо населенном Будее Раньше. Потом же, лишив благородного сродника жизни, Он за защитой к Пелею прибег с среброногой Фетидой. Те же его с Ахиллесом, фаланг разрывателем грозным, В конебогатую Трою послали с троянцами биться. Он было тело схватил, но его шлемоблещущий Гектор В голову камнем ударил. Она пополам раскололась В шлеме тяжелом. Ничком Епигей повалился на землю. Дух разящая смерть разлилася вокруг Епигея. Горе Патрокла взяло о погибшем товарище милом. Он сквозь передние прямо помчался ряды, словно ястреб, Быстро несущийся следом за галками или скворцами. Так же и ты, быстроконный Патрокл, на троян и ликийцев Прямо помчался вперед, за товарища гневом пылая. Он Сфенелая сразил, Ифеменова милого сына; Камнем ударивши в шею, на ней перервал сухожилья. Быстро троянцы и Гектор назад отступили, — настолько, Сколько проносится длинный метательный дротик обычно, Если его человек испытать пожелал в состязаньи Или в сраженьи с врагами; назад на такое пространство Трои сыны отступили, данайцы ж вперед подалися. Главк между тем, предводитель ликийцев воинственных, первый Вдруг повернувшись, убил Бафиклея, великого духом, Милого сына Халкона. В Элладе он жил и богатством Меж мирмидонцев других выдавался и всякой удачей. Главк, повернувшись внезапно, в средину груди Бафиклея Пикой ударил, когда он в погоне его настигал уж. С шумом упал он. Глубокая скорбь охватила ахейцев: Доблестный пал человек. Троянцев же радость объяла. Остановились они и сомкнулись вкруг Главка. Ахейцы Доблести не забывали и силу несли на троянцев. Тут Мерион поразил Лаогона, троянского мужа, Духом отважного сына Онетора! был тот Онетор Зевса Идейского жрец и, как бог, почитался народом. В челюсть под ухо его поразил он. И быстро от членов Дух отлетел, и грозная тьма Лаогона покрыла. Тут же Эней в Мериона метнул медножальную пику: Думал попасть он в него, под щитом выступавшего крепким. Но, уследивши удар, Мерион увернулся от пики, Быстро нагнувшись вперед, позади его острая пика В землю вонзилась, и долго качалося в воздухе древко. Но, наконец, истощил кровожадный Apec его силу. Мимо копье пролетело и в землю впилось, сотрясаясь, — Брошено было без пользы оно многомощной рукою. Гневом охваченный, громко Эней закричал Мериону: «Скоро б тебя, Мерион, хоть плясун ты и очень искусный, Пика моя навсегда успокоила, если б попал я!» Славный копьем Мерион Энею сказал, возражая: «Очень, Эней, нелегко для тебя, как бы ни был могуч ты, Силу у всех погасить, кто выйдет сразиться с тобою. Думаю я, что и ты ведь на свет не бессмертным родился. Если бия тебе в грудь угодил заостренною медью, Как ни могуч, как в руке ни уверен ты, все-таки славу Я получил бы, а душу твою — Аид конеславный». Так говорил он. Патрокл закричал Мериону с упреком: «Доблестен ты, Мерион, но зачем ты так много болтаешь? Милый! Словами обидными ты не заставишь троянцев Тело отдать нам. Земля до того еще многих покроет. Дело в сражениях руки решают, слова — в совещаньях! Нечего много речей разводить, а давай-ка сражаться!» Так он сказал и пошел, а следом и муж богоравный. Как поднимается шум при работе мужей-лесорубов В горных долинах и можно услышать его издалека, Так по широкодорожной земле разливалось звучанье Меди, и кожи, и крепких щитов, приготовленных прочно, Яро разимых ударами пик и мечей отточенных. Богоподобного тут Сарпедона навряд ли узнал бы Самый догадливый муж, до того с головы до носков он Стрелами весь был усеян, запачкан и кровью, и пылью. Труп облепили бойцы, как на скотном дворе облепляют Полный подойник немолчно жужжащие в воздухе мухи В вешнюю пору, когда молоко наливают в сосуды. Так и бойцы облепили убитого. Зевс промыслитель Не отводил от героев сражавшихся светлого взора. Жадно все время за битвой следя, об убийстве Патрокла Много раздумывал в духе своем он, в решеньи колеблясь, Сделать ли так, чтоб вблизи Сарпедона, подобного богу, Тут же медью смирил и Патрокла блистательный Гектор В схватке кровавой и с плеч его славные снял бы доспехи, Или чтоб труд боевой еще многим Патрокл увеличил. Вот что, в уме поразмыслив, за самое лучшее счел он: Чтобы товарищ лихой Ахиллеса, Пелеева сына, Рать конеборных троянцев и Гектора в медных доспехах К городу снова погнал и дыханье отнял бы у многих. Гектору прежде всего малодушие в сердце вложил он. На колесницу взойдя, обратился он в бегство, и прочим Крикнул бежать: весы священные Зевса познал он. Тут и ликийцы в бою не остались могучие, в бегство Все обратились, когда увидали царя пораженным В сердце, средь кучи убитых; вокруг него много погибло Воинов храбрых с тех пор, как простер эту распрю Кронион. Быстро сорвали доспех с сарпедоновых плеч мирмидонцы, — Медный, блистающий ярко. Его к кораблям изогнутым Отдал друзьям отнести Менетиев сын многомощный. Тучегонитель Зевес обратился тогда к Аполлону: «Вынеси, Феб дорогой, из-под копий и стрел Сарпедона, Тщательно кожу очисти от черной запекшейся крови, Тело подальше снеси и, омывши речными струями, Смазав амвросией, платьем одень его вечно нетленным — Все это сделавши, взять поручи его быстрым вожатым Смерти и Сну, близнецам, чтоб они поскорей Сарпедона В край отнесли плодоносный, в пространную землю ликийцев. Там его братья и близкие все похоронят, воздвигнув Холм погребальный и столб, как честь воздается умершим», Так он сказал. Аполлон непослушен родителю не был. Быстро с Идейских вершин спустился в ужасную сечу, Вынес тотчас из-под копий и стрел сарпедоново тело, Дальше от боя унес и, омывши речными струями, Смазав амвросией, платьем одел его вечно нетленным. Все это сделавши, взять поручил его быстрым вожатым Смерти и Сну, близнецам, чтоб они поскорей Сарпедона В край отнесли плодоносный, в пространную землю ликийцев. В это время Патрокл, понукая коней и возницу, Гнал пред собой в ослепленьи великом троян и ликийцев. Если бы следовал он наставленьям Пелида, безумец, Злого жребия черной погибели он избежал бы. Воля Зевса, однако, сильнее всегда, чем людская. Храброго мужа ввергает он в страх и победы лишает Очень легко, а иной раз и сам побуждает сражаться. Так и теперь он воинственный дух возбудил у Патрокла. Кто же был первый и кто был последний, кого умертвил ты После того как уж к смерти, Патрокл, тебя боги призвали? Прежде всего — Адреста, потом Автоноя, Ехекла, Также Перима, Мегада, Епистора и Меланиппа, После того — Еласа и Мулия вместе с Пилартом: Этих убил он. Другие ж о бегстве подумали каждый. Высоковратную Трою тогда же руками Патрокла Взяли б ахейцев сыны, — так бешено пикой он бился, — Если бы Феб-Аполлон не стоял на возвышенной башне, Гибель ему замышляя, троянцам же помощь готовя. Трижды на выступ высокой стены Менетид поднимался, Трижды оттуда обратно отбрасывал Феб Менетида, В ярко блистающий щит ударяя бессмертной рукою. Но лишь в четвертый он раз устремился, похожий на бога, Голосом страшным ему загремел Аполлон дальновержец: «Богорожденный Патрокл, отступи! Не тебе твоей пикой Город отважных троянцев назначено роком разрушить, Ни самому Ахиллесу, хоть он тебя много сильнее!» Так он сказал. И Патрокл отступил намного обратно, Гнева желая избегнуть далеко разящего Феба. Гектор в скейских воротах сдержал лошадей своих быстрых. Он колебался, — назад ли в толпу их погнать, чтоб сражаться, Или отдать приказанье народам к стене собираться. Так размышлял он, когда Аполлон перед ним появился, Образ цветущий приняв молодого, могучего мужа Асия; Гектору дядей по матери он приходился, Братом родным приходился Гекубе и сыном — Диманту, Жившему в крае Фригийском вблизи сангарийских течений. Образ принявши его, сказал Аполлон дальновержец: «Гектор, ты бой прекратил? Не должно бы так тебе делать! Будь я сильнее тебя, насколько тебя я слабее, Скоро б раскаялся ты, что окончил кровавую битву! Ну-ка, направь на Патрокла коней своих крепкокопытных, Может, его ты сразишь, и даст Аполлон тебе славу». Молвил и снова к борьбе человеческой бог обратился.. Гектор могучий тотчас Кебриону отдал приказанье Гнать на сраженье бичом лошадей. Аполлон, удалившись, В толпах сражавшихся скрылся. Смятенье ужасное поднял Он средь ахейцев, троянцам и Гектору славу готовя. Гектор данайцев других оставлял, никого не сражая, Прямо он гнал на Патрокла коней своих крепкокопытных. Тотчас тогда и Патрокл соскочил с колесницы на землю С пикою в левой руке. А правою поднял он камень, — Мраморный камень большой, острозубый, всю руку занявший.. Бросил, напрягшись, его, и недолго летел он до мужа. Не промахнулся могучий Патрокл. Кебриону, вознице Гектора, вожжи в руках державшему, камнем зубристым Прямо в лоб он попал, — побочному сыну Приама. Брови камень сорвал, не выдержал череп удара, Весь раскололся; упали на землю глаза Кебриона В пыль пред ногами его. И сам, водолазу подобный, Он с колесницы свалился, и дух его кости оставил. Над Кебрионом смеясь, сказал ты, Патрокл конеборец: «Право же, как человек этот легок! Как ловко ныряет! Если бы на море, рыбой обильном, он вдруг очутился, Многих сумел бы насытить он, устриц ища, для которых Прыгал бы в море с судна, как бы ни было море сердито, Так же легко, как и здесь, на земле, он нырнул с колесницы!» Кто бы подумал, что есть водолазы и между троянцев!» Так промолвивши, бросился он к Кебриону герою Бурный, как лев разъяренный, который, загон истребляя, В грудь стрелой поражен, и бесстрашием сам себя губит. Так же и ты, Патрокл, на убитого кинулся жадно. Гектор навстречу ему соскочил с колесницы на землю. За Кебриона, как львы, меж собой они в битву вступили, Что на вершине горы за убитого кем-то оленя, — Оба голодные, яростный бой меж собой начинают. Так над убитым бойцом возбудители бранного клика Храбрый Патрокл, Менетиев сын, и блистательный Гектор Тело рвались друг другу пронзить беспощадною медью. Гектор за голову труп ухватил и держал его крепко, Сын же Менетиев за ногу влек. А кругом остальные Трои сыны и данайцы могучую начали битву. Так же, как ветры восточный и южный, в борьбе соревнуясь, В горных долинах леса заставляют дрожать и клониться, — Ясени, крепкие буки и дерен густой гладкоствольный; Длинными бьются ветвями все время они друг о друга С шумом ужасным; и с треском деревья ломаются всюду, — Так и троянцы сшибались с ахейцаими и беспощадно С ними сражались. Никто о гибельном бегстве не думал. Много вокруг Кебриона отточенных копий вонзалось, Стрелы крылатые часто с тетив вылетали упругих, Много огромных камней о щиты ударялося с громом В битве вкруг тела его. А он, широко распростершись, В пыльном лежал урагане, забыв об искусстве возницы. Долго, покамест средь неба высокое солнце стояло, Острые копья и стрелы летали, народ поражая. Но лишь склонилося солнце к поре, как волов распрягают, Храбрость ахейцев, судьбе вопреки, одолела троянцев. Труп Кебриона героя они увлекли из-под копий Яро кричавших троянцев и с плеч его сняли доспехи. Беды готовя троянцам, на них Менетид устремился. Трижды бросался Патрокл, быстротою подобный Аресу, С криком ужасным, и трижды по девять мужей убивал он. Но лишь в четвертый он раз устремился, похожий на бога, — Тут, Патрокл, для тебя наступило скончание жизни! Вышел навстречу тебе Аполлон средь могучего боя, — Страшный. Но в давке Патрокл не узнал подходившего бога: Мраком великим укрытый, шагал он навстречу Патроклу. Стал позади и ударил в широкие плечи и спину Мощной рукой. Завертелося все пред глазами Патрокла. Сбил с головы его гривистый шлем Аполлон дальновержец; Под ноги быстрым коням покатился со звоном и стуком Шлем дыроглазый героя. И грива его осквернилась Черною кровью и пылью. Дотоле еще не бывало, Чтоб коневласый тот шлем осквернялся когда-либо пылью. На голове он сиял над прекрасным челом Ахиллеса, Богу подобного мужа. Теперь его Гектору отдал Зевс, чтоб он им покрывался: близка уж была его гибель. Вся на куски у него разломалась огромная пика, — Крепкая, тяжкая, медью сиявшая; с плеч его мощных Щит широко окаймленный с ремнем повалился на землю; Броню на нем распустил Аполлон повелитель, сын Зевса. Ум у него помутился, блестящие члены расслабли; Ошеломленный, стоял он. Тут острою пикою сзади В спину меж плеч изблизи поразил его воин дарданский Сын Панфоя Евфорб. Меж сверстников он выдавался Пикою, конской ездой и ногами, проворными в беге. Сбросил уж двадцать бойцов с лошадей он в то время, как Выехал в первый же раз в колеснице, войне обучаясь. Первый тебя он ударил копьем, Патрокл конеборец, Но не убил, и назад убежал, и в толпу замешался, Вырвав из раны свою ясеневую пику. Не смел он И с безоружным Патроклом открыто сразиться. Патрокл же, Бога ударом смирённый и острою пикой Евфобра, Быстро назад удалился к друзьям, убегая от смерти. Гектор, едва лишь увидел Патрокла, великого духом, Острой сраженного медью, идущим из боя обратно, Близко к нему подошел сквозь ряды и ударил с размаха Пикою в низ живота и насквозь пронзил его медью. С шумом упал он. Унынье великое взяло ахейцев. Так же, как лев побеждает могучею силой своею Неутомимого вепря, сойдясь с ним на горной вершине В схватке за ключ маловодный; а хочется пить им обоим; И задохнувшийся вепрь побеждается львом многомощным. Так и убившего многих Менетьева храброго сына Духа лишил, изблизи поразив его, Гектор могучий. И, похваляясь, слова окрыленные Гектор промолвил: «Ты, наверно, Патрокл, собрался уж наш город разрушить, Женщин троянских хотел ты на ваших судах мореходных, Дней их свободы лишив, увезти в отечество ваше. Эх, ты, глупец! Ведь за них быстролетные Гектора кони Биться летят, над землей расстилаясь; чтоб дней принужденья Им не узнать, я и сам средь троянских мужей отличаюсь Острою пикой. Тебя ж ястреба тут у нас растерзают! Бедный! И сам Ахиллес не помог тебе, как ни могуч он! Сам оставаясь, наверно, тебя наставлял он в дорогу: «Ты у меня и не думай, Патрокл быстроконный, вернуться Раньше к судам нашим быстрым, чем Гектору мужеубийце Ты на груди не проколешь доспеха кровавого пикой!» Так говорил он тебе, и послушался ты, безрассудный!» В изнеможеньи ему отвечал ты, Патрокл конеборец: «Что же, Гектор, хвались, величайся! Зевес с Аполлоном Дали победу тебе. Но ведь боги меня победили. Им это сделать легко. И доспехи они с меня сняли. Если б и двадцать подобных тебе предо мною предстало, Тут же погибли бы все, усмиренные пикой моею! Гибельным роком сражен я и сыном Лето, а из смертных Мужем Евфорбом, а ты только третьим удар мне наносишь. Слово другое тебе я скажу, и подумай об этом: Жить на земле и тебе самому остается недолго; Близко уж смерть пред тобою стоит с могучей судьбою. Должен ты пасть от руки Ахиллеса, Эакова внука!» Так он сказал, и покрыло его исполнение смерти. Члены покинув его, душа отлетела к Аиду, Плачась на участь свою, покидая и крепость, и юность. Но и к умершему слово промолвил блистательный Гектор: «Что ты мне предвещаешь, Патрокл, недалекую гибель? Может ли кто-нибудь знать, не Пелид ли, рожденный Фетидой, Раньше погубит свой дух под острою пикой моею?» Так он сказал и, ногой наступив на Патрокла, из тела Вырвал копье, и спиною на землю с копья его сбросил. Тотчас затем он с копьем устремился на Автомедонта, Богоподобного мужа, возницу Эакова внука, Чтобы убить. Но умчали того быстроногие кони, — Кони бессмертные, дар от богов олимпийских Пелею.

Песнь семнадцатая

Подвиги Менелая

Не ускользнула от глаз Менелая, любимца Ареса, Гибель Патрокла, в бою усмиренного силой троянцев. Выступил он из рядов, облаченный сияющей медью, И возле трупа ходил, как теленка обходит с мычаньем Первородящая мать, не рожавшая раньше ни разу. Так же вкруг тела Патрокла ходил Менелай русокудрый. Пику вперед выставлял он и щит, во все стороны равный, Каждого смерти готовый предать, кто бы вышел навстречу. Не безразличным, однако, к Патроклу убитому также И копьеборец Евфорб оставался. Близ самого трупа Остановившись, сказал он Атриду, любимцу Ареса: «Зевсов питомец, Атрид Менелай, повелитель народов! Тело оставь, отойди! Отступись от кровавой добычи! Раньше меня ни один из троян иль союзников славных Острою пикой в кровавом бою не ударил Патрокла. Дай же мне громкую славу теперь получить у троянцев! Иль и тебя я сражу и лишу многосладостной жизни!» С гневом великим ему отвечал Менелай русокудрый: «Зевс, наш отец! Прилично ли так гордецам похваляться! Право же, так не гордятся могучею силой своею Ни леопард, ни бестрепетный лев, ни кабан белозубый, Гибельный, более прочих кичащийся силой своею, — Как превозносят себя копьеборцы, Панфоевы дети! Гиперенорова сила недолго своей наслаждалась Юностью после того, как ругаясь, со мной он сошелся И заявлял, что меж всех аргивян наихудший я воин. Кажется мне, не своими ногами из боя он вышел Радость жене молодой принести и родителям чтимым. Так же и силе твоей положу я конец, если выйдешь Против меня. Но совет тебе дам я: как можно скорее Скройся в толпу, не иди на меня или плохо придется! Только тогда, как случится беда, дураки ее видят». Не убедил он Евфорба, и тот, возражая, ответил: «Нынче, питомец богов Менелай, целиком ты заплатишь Мне за убитого брата. Гордишься ты этим убийством, Рад, что жену его сделал вдовой в новостроенной спальне, Что в несказанное горе и слезы родителей ввергнул. Всем бы я им, несчастным, принес окончанье их плача, Если б, с твоей головой и с доспехом твоим появившись, Я их Панфою вручил и Фронтиде божественной… Что же, Пусть не останется долго неначатым бой наш с тобою, Пусть решится, кто силу покажет, кто пустится в бегство!» Молвил — и пикою в щит, во все стороны равный, ударил. Но не смогла она меди пробить, острие изогнулось В крепком щите Менелая. Вторым Менелай русокудрый Медную пику занес, помолившись родителю Зевсу. Он отскочившему прямо попал в основанье гортани И надавил на копье, полагаясь на мощную руку. И через нежную шею насквозь острие пробежало. С шумом на землю он пал, и доспехи на нем зазвенели; Кровью смочилися кудри, подобные девам Харитам, Золотом и серебром перевитые косы Евфорба. Как человек деревцо молодое маслины выводит В месте безлюдном, в котором струится родник многоводный; Пышно растет деревцо; дыхание ветров различных Нежно колеблет его; и белым цветет оно цветом; Но налетает внезапно с сильнейшею бурею ветер, Вон деревцо вырывает из ямы и наземь бросает. Схожего с тем деревцом копьеносного мужа Евфорба, Смерти предавши его, обнажал Менелай от доспехов. Как в своей силе уверенный лев, горами вскормленный, Самую лучшую ловит корову в пасущемся стаде, Шею сперва ей дробит, захвативши в могучие зубы, После же с жадностью кровь пожирает и потрохи жертвы, Всю раздирая на части; вокруг пастухи и собаки Громко кричат на него издалека, однако навстречу Выйти ему не хотят, объятые ужасом бледным. Так же и между троянцев никто не осмелился духом Смело навстречу пойти Менелаю, Атрееву сыну. Славный доспех Панфоида легко бы тут мог унести он, Не позавидуй ему Аполлон, дальнострельный владыка. Гектора — быстрого, словно Apec, — на него возбудил он, Сам уподобившись Менту, начальнику храбрых киконов. К Гектору он со словами крылатыми так обратился: «Недостижимого, Гектор, достичь ты пытаешься нынче, — Коней Пелида героя! Ужасны, Гектор, те кони! Справиться с ними из смертных мужей ни единый не в силах, Только один Ахиллес, бессмертной богиней рожденный. Этим ты занят. Тем временем царь Менелай многомощный, Труп защищая Патрокла, храбрейшего воина свергнул, Бурную мощь прекратил у Евфорба, Панфоева сына». Молвил и снова к борьбе человеческой бог обратился. Гектору страшная скорбь омраченное сердце покрыла. Быстро ряды оглядел он кругом и мгновенно увидел: Этот снимает доспех знаменитый, а тот неподвижно Навзничь простерся, и кровь из зияющей раны струится. Выступил Гектор вперед, облеченный сияющей медью, Голосом громким крича, на гефестово пламя похожий Неугасимое. Крик его грозный дошел до Атрида. Тяжко вздохнувши, сказал своему он бесстрашному сердцу: «Вот так беда! Если этот прекрасный доспех я оставлю, Если я брошу Патрокла, за честь мою легшего в битве, — Не осудил бы меня, увидав это, кто из ахейцев! Если же, их устыдившись, на Гектора я и троянцев Выйду один, окружат одного меня многие мужи. Всех ведь троянцев сюда ведет шлемоблещущий Гектор. Но для чего мое сердце волнуют подобные думы? Кто, вопреки божеству, пожелает итти против мужа, Чтимого богом, тот скоро большую беду испытает. Нет, не осудит меня ни один из данайцев, увидев, Что перед ним отступил я: от бога сражается Гектор! Если же где-нибудь мне послышится голос Аякса, — Оба, назад обратившись, пойдем мы решительным боем Хоть на само божество. Только вырвать бы нам для Пелида Тело патроклово: злом наименьшим из всех это было б». В миг, как подобными думами дух волновал он и разум, Быстро фаланги троянцев надвинулись, вел же их Гектор. Стал уходить Менелай, отступившись от тела Патрокла, Часто назад обращаясь, как лев бородатый, гонимый И пастухами, и псами сердитыми прочь от загона Криком и копьями. Сердце отважное в нем коченеет, И неохотно он скотный загон наконец покидает. Так отходил от Патрокла Атрид Менелай русокудрый. Между своих очутившись, лицом он к врагам повернулся. Начал глазами искать Менелай Теламонова сына. Вскоре на левом крыле всей битвы его он заметил; К бою товарищей там возбуждал он, их дух ободряя: Ужасом неизъяснимым сердца Аполлон им наполнил. Быстро Атрид побежал и, к Аяксу приблизившись, молвил: «Друг Теламоний, сюда! Поспешим за Патрокла сразиться! Может быть, мы принесем к Ахиллесу хотя бы нагое Тело его. А доспехи унес шлемоблещущий Гектор». Так говоря, у Аякса отважного дух взволновал он. Выступил он из рядов, а с ним Менелай русокудрый. Снявши с Патрокла доспехи, тащил за собой его Гектор, Чтоб ему голову с плеч отрубить заостренною медью, Самый же труп на съеденье собакам отдать илионским. Близко Аякс подошел, пред собою неся, словно башню, Щит свой; назад отступил к товарищам Гектор и быстро На колесницу вскочил. А доспехи прекрасные отдал В город троянцам отнесть, ему на великую славу. Остановился Аякс пред Патроклом, над ним протянувши Щит свой широкий, как львица стоит над детьми, если в чаще Леса, ведя за собою детенышей малых, встречает Смелых охотников; в гордом сознании собственной силы Хмурит всю кожу на лбу, ее на глаза надвигая. Так же Аякс Теламоний ходил вкруг Патрокла героя Твердо с другой стороны Менелай, любимец Ареса, В сердце великое горе питая, стоял над убитым. Главк, Гипполохом рожденный, начальник ликийского войска, Мрачно на Гектора глядя, сказал ему с жестким упреком: «Гектор, хоть храбр ты на вид, но многим в бою уступаешь! Незаслуженно молва тебя, труса, считает отважным. Время подумать тебе, — как будешь и город, и крепость Дальше один защищать лишь с народом, родившимся в Трое? Что до ликийцев, то впредь ни один не пойдет на данайцев Биться за город. Была ли какая мужам благодарность, Кто непрерывно, не зная покоя, сражался с врагами? Как же бы спас ты, несчастный, из свалки бойца рядового, Если уж сам Сарпедон, — и гость, и товарищ твой верный, — В битве тобою покинут и отдан в добычу ахейцам, — Он, кто так много услуг оказал как тебе, так и Трое, Будучи жив! А его от собак защитить не посмел ты! Если ликийские мужи мне будут послушны, то все мы Едем домой! Очевидно, приходит конец Илиону! Если бы были троянцы полны многодерзостной силы, — Силы бесстрашной, какая мужами владеет, кто начал Грозную битву с врагами и труд боевой за отчизну, Скоро Патрокла бы мы увлекли в илионские стены! А попади он уж в город великий владыки Приама, Вырванный нами из боя жестокого, даже хоть мертвый. Скоро б отдали ахейцы прекрасный доспех Сарпедона, И самого бы его привезли мы в троянские стены! Ибо товарищ убит человека, который сильнее Всех меж ахейцев, и воинов храбрых ведет за собою. Ты ж не осмелился выждать Аякса, высокого духом, Прямо в глаза ему глядя средь битвенной свалки и криков, Прямо на бой с ним идя! Куда уж тебе до Аякса!» Грозно взглянув на него, отвечал шлемоблещущий Гектор: «Главк, что сталось с тобой? Какие надменные речи! Я до сих пор был уверен, что разумом ты превосходишь Всех других, кто в ликийском краю обитает богатом. Слово твое возмутило меня. Ну, что говоришь ты! Ты мне сказал, что я выждать не смел великана Аякса! Конского топота я не боюсь, не боюсь я сраженья. Воля Зевса, однако, сильнее всегда, чем людская; Храброго мужа ввергает он в страх и победы лишает Очень легко, а иной раз и сам побуждает сражаться. Ну-ка, мой друг, подойди, стань рядом со мной, погляди-ка, Целый ли день я таким, как сказал ты, остануся трусом, Или и я из данайцев кого-нибудь бросить заставлю, — Как бы он в битву ни рвался, — защиту патроклова тела». Так ответивши, крикнул троянцам он голосом громким: «Трои сыны и ликийцы, и вы, рукопашцы дарданцы! Будьте мужами, друзья, о неистовой вспомните силе, Чтобы доспех мне надеть безупречного сына Пелея Славный, который я добыл, убивши патроклову силу». Так закричав, из боя ушел шлемоблещущий Гектор И во всю мочь на проворных ногах побежал к Илиону. Мало совсем пробежав, нагнал он товарищей верных, К городу несших доспех знаменитый героя Пелида. От многослезного боя вдали обменял он доспехи: Свой поручил отнести троянцам воинственным в город, Сам же облекся в нетленный доспех Ахиллеса, который Боги небесные в дар отцу принесли Ахиллеса. Отдал доспех тот, состарившись, сыну отец Ахиллеса. Но не пришлось под отцовским доспехом состариться сыну! Тучи сбирающий Зевс, увидав, как вдали от сраженья Гектор доспех надевал Ахиллеса, подобного богу, Стал, головой покачав, со своим беседовать духом: «Ах, злополучный! Ты сердцем своим не предчувствуешь смерти, — Смерти такой недалекой! В доспех ты оделся нетленный Мощного мужа, — того пред кем и другие трепещут! Друга его ты убил, — он был и могуч и приветлив, — Снял у него с головы и с плеч недостойно доспехи. Нынче великую силу в тебя я вложу, но зато уж Ты из сраженья домой не воротишься больше, не примет Славных доспехов Пелида из рук у тебя Андромаха». Молвил Кронион и иссиня-черными двинул бровями, Гектору сделал доспехи по телу. Вступил ему в сердце Бурный, ужасный Apec. Преисполнились все его члены Силой и мощью. Пошел он к союзникам славным троянцев, Голосом громким крича. Пред фалангами их он явился В блеске нетленных доспехов высокого духом Пелида. Стал одного за другим обходить, ободряя словами Каждого. Были Медонт здесь и Главк, Гипполохом рожденный, Астеропей, Дейсинор, Гиппофой с Ферсилохом и Месфлом, Форкий и Хромий и Энном, искусный гадатель по птицам. К ним ко всем со словами крылатыми он обратился: «Слушайте, все племена соседей — союзников наших: Из-за количества я не искал вас, я в нем не нуждался, Вас собирая из ваших краев в Илион наш священный. Я для того вас призвал, чтоб заботливо вы защищали Наших супруг и младенцев от войнолюбивых ахейцев. Вот почему и дарами, и всякого рода кормами Я истощаю народ мой, чтоб мужество ваше повысить. Станьте же, прямо лицом обратившись к врагу, погибайте Или спасайтесь: беседы с врагами другой не бывает. Кто же Патрокла, — пускай уж убитого, — вырвав из боя, В руки троянцев отдаст, перед кем Теламоний отступит, Тот от меня половину получит добычи; другая Будет моею. А славу такую ж, как я, он получит». Так он сказал. И обрушились прямо они на данайцев, Копья занесши. Сердца в их груди загорелись надеждой Из-под щита у Аякса патроклово выхватить тело. Глупые! Много из них от руки его пало над трупом! Их увидавши, Аякс Теламоний сказал Менелаю: «Зевсов питомец, Атрид Менелай! Сомневаюсь, придется ль Мне и тебе в дорогую отчизну с войны воротиться! Думаю я, дорогой мой, теперь не о трупе Патрокла, — Скоро насытит собою он птиц и собак илионских! — Но о своей голове, как бы с нею чего не случилось, И о твоей. Широко нас покрыла гроза боевая — Гектор. На нас же с тобой надвигается близкая гибель. Вот что: зови к нам бойцов наилучших, — быть может, услышат!» Не был ему Менелай непослушен могучеголосый. Голосом громким вскричал он, чтоб всем было слышно данайцам: «О дорогие! Вожди и советчики храбрых ахейцев! Вы, кто народное пьете вино у обоих Атридов, У Агамемнона и Менелая, кто правите мудро Каждый народом своим, со славой и честью от Зевса! Трудно мне каждого здесь распознать предводителя войска: Слишком кругом полыхает сражения бурного пламя. Сами скорей приходите и духом своим возмутитесь, Что для троянских собак игралищем станет Патрокл наш!» Так сказал он. И быстрый Аякс Оилеев услышал. Первым сквозь ярую битву бегом прорвался он навстречу, Следом явилися Идоменей и его сотоварищ, Вождь Мерион, истребителю войск Эниалию равный. Всех остальных бы навряд ли в уме своем кто перечислил, — Тех, что явились потом и ахейцев на бой возбудили. Сомкнутым строем троянцы ударили первыми. Вел их Гектор. Как в устье реки, получающей воду от Зевса, Против течения рвется волна с оглушительным шумом; Громко крутые ревут берега перед натиском моря; С криком таким наступали троянцы. Однако ахейцы Вкруг Менетида стояли, горя одинаковым духом, Огородившись щитами. Вокруг их сияющих шлемов Сумрак великий разлил громовержец владыка Кронион. Не был и раньше ему Менетид ненавистен, в то время, Как еще, будучи жив, он товарищем был Эакида. Он не хотел допустить, чтоб добычей собак илионских Стал он. В защиту Патрокла его он товарищей поднял. Трои сыны потеснили сперва быстроглазых ахейцев. Бросив тело, те побежали. Но гордым троянцам Не удалось умертвить никого, хоть и очень хотелось. Труп же они увлекли. Но вдали от него находились Очень недолго ахейцы. Тотчас повернул их обратно Сын Теламонов Аякс, — и своими делами, и видом После Пелида бесстрашного всех превышавший данайцев. Ринулся он из передних рядов, по отваге подобный Дикому вепрю, который в горах, обернувшись при бегстве, Быстрых собак и ловцов рассыпает легко по ущельям. Так и могучий Аякс, блистательный сын Теламона, Ринувшись против троянских фаланг, без труда их рассыпал Там, где они окружали Патрокла, пылая желаньем В город свой тело увлечь и добыть себе громкую славу. Лефа Пеласга блистательный сын Гиппофой уж Патрокла За ногу быстро тащил по кровавому полю сраженья, Крепкий накинув ремень на лодыжку вокруг сухожилья. Гектору он и троянцам хотел угодить, но мгновенно Гибель пришла, и не спас Гиппофоя никто из желавших. Прыгнув к нему из толпы, могучий Аякс Теламоний В шлем меднощечный его поразил рукопашным ударом. Шлем густогривый расселся под жалом отточенной пики, Мощной рукою Аякса пробитый и пикой огромной. Мозг из зияющей раны по шейке копья заструился, Смешанный с кровью. И сила бойца сокрушилась, и наземь Сразу из рук онемевших он выронил ногу Патрокла. Сам же в кровавую пыль ничком повалился близ трупа. От плодородной Ларисы вдали он погиб. За заботы Милым родителям он не успел отплатить. Кратковечной Жизнь его стала под пикой великого духом Аякса. Гектор в Аякса тогда блестящею пикой ударил. Тот увидал, увернулся и еле избегнул удара. Пика попала в Схедия, Ифитова храброго сына, Очень знатного мужа-фокейца. Он жил в Панопее, Городе славном, и там многочисленным правил народом, В грудь под ключицею Гектор его поразил, и навылет Вышло внизу под плечом отточенное медное жало. С шумом на землю он пал, и доспехи на нем зазвенели. Форкий отважный, рожденный Фенопом, стоял, защищая Труп Гиппофоя. Аякс в живот его пикой ударил; Выпуклость брони пробив, кишки ему пика пронзила. В пыль Фенопид покатился, хватаясь за землю руками. Тут подалися назад и фаланги передних, и Гектор. Крикнули громко ахейцы, убитых к себе оттащили Форкия и Гиппофоя, и с плеч у них сняли доспехи. И побежали б троянцы от милых Аресу ахейцев Вверх к Илиону, поддавшись объявшей их слабости духа, Славу добыли б ахейцы и против Зевесовой воли, Собственной силой и мощью. Но против ахейцев Энея Сам Аполлон возбудил, подобье приняв Перифанта, Сына Эпитова. Он при отце престарелом Энея Вестником в доме его состарился, дружества полный. Образ принявши его, сказал Аполлон дальновержец: «Как же смогли б вы, Эней, защитить, вопреки и бессмертным, Трою высокую, как у других доводилось мне видеть:[70] Силе своей лишь они доверяли, своей лишь отваге, Лишь на свое полагались число, хоть и было их мало. Вам же победы теперь над ахейцами сильно желает Сам Громовержец. А вы лишь трепещете, стоя без битвы!» Так говорил он. Эней дальновержца узнал Аполлона, Прямо в лицо увидав. И Гектору громко он крикнул: «Гектор и все вы, вожди и троян, и союзников наших! Стыд нам великий, когда мы от милых Аресу ахейцев В Трою уйдем, покорившись объявшей нас слабости духа! Близко представ предо мной, объявил мне один из бессмертных: Нам помощником Зевс, устроитель высокий сражений! Смело пойдем на данайцев! Ужели же мы им позволим К черным судам их спокойно приблизиться с телом Патрокла!» Выбежав быстро из ряда переднего, стал он пред войском. Оборотившись назад, на врагов налетели троянцы. Тут Лейокрита Эней поразил, Арисбантова сына. Верным и доблестным другом он был Ликомеда героя. Стало убитого жаль Ликомеду, любимцу Ареса. Около трупа он стал и, взмахнувши блестящею пикой, Аписаона сразил Гиппасида, ударивши в печень Под грудобрюшной преградой, и быстро колени расслабил. Из плодородной земли пеонийской тот прибыл под Трою И отличался в боях, как храбрейший за Астеропеем. Жалко погибшего стало могучему Астеропею. Прямо и он на данайцев ударил, желая сразиться. Но ничего не достиг. Как стеной, оградились щитами Те, что вкруг тела стояли и копья вперед выставляли. Их беспрестанно Аякс обходил, горячо убеждая И запрещая хотя бы на шаг отступать от Патрокла Иль впереди в одиночку сражаться пред строем ахейцев: Требовал около тела стоять и сражаться вплотную. Так наставлял их Аякс великан. Между тем орошалась Алою кровью земля, и один на другого валились Трупы троянских бойцов и сверхмощных союзников Трои, — Но и данайских мужей: и они не без крови сражались; Много лишь меньше их гибло: следили они неустанно, Чтобы при смерти грозящей оказывать помощь друг другу. Так наподобье пожара сраженье меж ними пылало. Ты не сказал бы, что целы остались и солнце и месяц: Мраком окутано было то место на поле сраженья, Где вкруг патроклова тела стояли храбрейшие мужи. Рати другие троянцев и меднодоспешных ахейцев Бились спокойно под ясным эфиром; кругом разливались Яркие солнца лучи; ни следа не виднелось тумана Ни на земле, ни в горах. С передышкой сражалися люди. Стоя вдали друг от друга, от копий и стрел многостонных Все уклонялись легко. В середине ж страдали жестоко И от войны, и от мрака и гибли под яростной медью Лучшие воины войск. Еще не достигла до слуха Славных мужей Фрасимеда и брата его Антилоха Весть, что не стало Патрокла бесстрашного. Думали оба, Что впереди он живой средь свалки с троянцами бьется. Сами сражались они далеко, где товарищей верных Оберегали от смерти и бегства, как Нестор велел им, От кораблей чернобоких на бой сыновей отправляя. Там же, вкруг тела Патрокла, весь день напролет бушевала Распря великая тяжкой вражды. Изнурительным потом Голени были залиты внизу, и ступни, и колени, Потом глаза заливались и руки бойцов, защищавших Тело отважного друга Эакова быстрого внука. Так же, если дает человек растянуть своим людям Шкуру большого быка, насквозь напоенную жиром; Те, ухватившись за шкуру и ставши кружком, ее тянут В разные стороны; сырость выходит, и жир исчезает, И, растянувшись, длиннее и шире становится кожа; Так же на малом пространстве тянули и те, и другие Тело туда и сюда. И горели надеждою крепкой Трои сыны — к Илиону увлечь мертвеца, а данайцы — К полым судам. И дикая свалка у трупа кипела. Даже Apec, разжигатель мужей, и Афина той битвой Были б довольны, хотя бы на тех иль других и сердились. Тягостный труд и людей, и коней вкруг патроклова тела Зевс в этот день распростер. Между тем о патрокловой смерти Было еще ничего не известно Пелееву сыну. Очень уже далеко от судов, под троянской стеною, Битва кипела. Совсем Ахиллес и не думал, что умер Друг его, — думал, что жив, что, достигнув ворот, он вернется Снова к судам. Хорошо было также известно Пелиду, Что без него, — да и с ним, — не разрушит Патрокл Илиона. В тайных беседах не раз он об этом от матери слышал, Осведомлявшей его о решеньях великого Зевса; Но о беде, что случилась, — о ней ничего не сказала Мать, — что погибнет его всех более близкий товарищ. Те же все время над мертвым, уставивши острые копья, Без перерыва сшибались, один поражая другого. Так не один говорил из меднодоспешных ахейцев: «Было б нам очень позорно, друзья, возвратиться отсюда Снова к судам нашим быстрым. Пусть черная тут же земля нас Всех без изъятья поглотит, — для нас это было бы лучше, Чем конеборным троянцам позволить, чтоб этого мужа В город они унесли и великую добыли славу». Также кой-кто говорил и среди крепкодушных троянцев; «Если судьба нам, друзья, возле этого мужа погибнуть Всем сообща, — и тогда пусть никто не выходит из боя!» Так не один говорил. И сила у каждого крепла. Так меж собой они бились, и гром возносился железный Через пространства эфира бесплодного к медному небу. Кони Эакова внука, поодаль от битвы кипевшей, Плакали, — после того, как увидели, что седока их Бросил в пыль истребитель мужей, шлемоблещущий Гектор. Автомедонт, Диореем рожденный, могучий возница, Как ни стегал их проворным бичом и как ни старался Ласковым словом иль бранью заставить их сдвинуться с места, Те ни назад к Геллеспонту широкому в стан не бежали К быстрым судам, ни к ахейцам в сраженье итти не хотели, Но неподвижно стояли, как столб погребальный, который Возле могилы мужчины иль женщины мертвых воздвигнут. Так стояли они у прекрасной своей колесницы, Головы низко понурив. Горячие слезы на землю Падали с век лошадей, объятых тоской по Патрокле. Пылью пышные гривы грязнились, на черную землю Из-под яремной подушки с обеих сторон ниспадая. Плачущих видя коней, почувствовал жалость Кронион. Стал, головой покачав, со своим он беседовать духом: «Бедные вы! И зачем мы вас дали в подарок Пелею, Смертному мужу, — бессмертных, навеки бесстаростных в жизни! Разве затем, чтобы скорбь у бессчастных людей вы познали? Меж существами земными, которые дышат и ходят, Истинно в целой вселенной несчастнее нет человека! Но не придется на вас и на вашей лихой колеснице Гектору ездить, Приамом рожденному. Я не позволю. Будет с него, что доспех он имеет и так им гордится! Силу вам в дух и в колени вложу я, чтоб вы невредимым Автомедонта из боя кровавого вынесли к стану. Я же славу еще троянцам покамест доставлю: Будут врагов избивать, пока кораблей не достигнут, Солнце пока не зайдет и священный не спустится сумрак». Так произнесши, вдохнул в лошадей он великую силу. С грив своих пыль отряхнувши на землю, они с колесницей Между троянских рядов и ахейских стремглав полетели. Автомедонт, хоть о друге печалился, бился с врагами И налетал на конях, как на стаю гусиную ястреб. Он без труда убегал от напора кричавших троянцев И без труда же врывался обратно в густые их толпы. Но устремляясь в погоню, врагов не сражал убегавших: Было ему одному невозможно и пикою биться С быстрой своей колесницы, и тут же справляться с конями. Поздно, только теперь, все это увидел товарищ Алкимедонт, рожденный на свет Гемонидом Лаэрком; Стал позади колесницы и Автомедонту промолвил: «Автомедонт, кто тебе из богов бесполезное это Дело внушил, совершенно твой разум отняв благородный? Как это можешь один ты с троянцами в самых передних Биться рядах? Твой товарищ убит, а доспех Эакида Гектор на плечи надел и кичится добычею славной». Алкимедонту Автомедонт, Диореем рожденный, немедля ответил: «Алкимедонт, кто из прочих ахейцев сравняться с тобою Мог бы в уменьи бессмертных коней укротить и направить, Кроме Патрокла героя, советчика, равного богу, В дни своей жизни? Но смерть и судьба его нынче настигли. Друг мой! Прими от меня этот бич и блестящие вожжи, Я же сойду с колесницы на землю, чтоб пешим сражаться». Алкимедонт, в боевую поспешно вскочив колесницу, В руки немедленно принял и бич, и блестящие вожжи. Автомедонт соскочил. Увидал их блистательный Гектор И торопливо промолвил Энею, стоявшему близко: «Храбрый Эней, благородный советник троян меднолатных! Лошади быстрого в беге Пелида, как вижу я, снова В битве явились, но плохи совсем седоки в колеснице. Можно б коней захватить, если б духом своим пожелал ты. Если мы вместе с тобою на них нападем, то навряд ли Смелости хватит у этих навстречу нам выйти сразиться». Так он сказал. И послушался сын могучий Анхиза. Двинулись оба вперед, покрыв себе плечи щитами С толстою медной пластиной на крепких, засушенных кожах. С ними вместе Арет, на бессмертных похожий, и Хромий, — Оба отправились. Были полны они крепкой надеждой Двух седоков умертвить и угнать лошадей крепкошеих. Глупые! Нет, не без крови вернуться от Автомедонта Им предстояло! А он, помолившись родителю Зевсу, Силой и мощью наполнил свое омраченное сердце. Алкимедонту, товарищу верному, быстро сказал он: «Алкимедонт, далеко от меня не держись с колесницей! Пусть за спиною я слышу дыханье коней. Ведь навряд ли Гектор, рожденный Приамом, от боя отступит, покамест Он не взойдет на коней пышногривых Пелеева сына, Нас умертвивши обоих, и в бегство фаланги ахейцев Не обратит. Или сам бы уж пал он в бою пред рядами!» Так сказал и обоих Аяксов позвал с Менелаем: «Эй, Менелай и Аяксы, вожди аргивян меднолатных! Храбрым ахейцам другим предоставьте заботу о мертвом, Пусть окружают его и от вражьих фаланг защищают, Вы же от нас, от живых, отразите грозящую гибель. Вон устремляются грозно на нас в многослезную битву Гектор могучий с Энеем, храбрейшие воины Трои. Впрочем, ведь все еще это лежит у богов на коленях. Брошу и я свою пику, Кронид же решит остальное!» Так он сказал и с размаху метнул длиннотенную пику В щит, во все стороны равный, ударивши ею Арета; Не задержал ее щит, — насквозь его медь пронизала, Пояс пробила и в нижнюю часть живота угодила. Как если муж молодой топором отточенным ударит Сзади рогов по затылку быка, обитателя поля, И рассечет сухожилье, и падает бык, подскочивши. Так и Арет подскочил и назад опрокинулся. Пика, Сильно качаясь в его животе, расслабила члены. В Автомедонта ударил блестящею пикою Гектор. Автомедонт, уследивши удар, увернулся от пики, Быстро нагнувшись вперед; назади его длинная пика В землю вонзилась; и долго качалося в воздухе древко; Но, наконец, истощил кровожадный Apec его силу. Тотчас вступили б они на мечах в рукопашную схватку, Если бы рвавшихся к бою противников оба Аякса Не разлучили, явясь на товарища зов для поддержки. Их увидав, испугались и быстро назад отступили Гектор, Эней Анхизид и подобный бессмертному Хромий, С сердцем растерзанным там же на месте оставив Арета. Автомедонт же герой, быстротою подобный Аресу, Начал с Арета доспехи снимать и воскликнул, хваляся: «Ну, хоть немного теперь облегчил себе дух я от скорби По умерщвленном Патрокле, убив хоть слабейшего мужа!» Так сказав, положил он кровавый доспех в колесницу, Также и сам на нее поднялся, — с руками, с ногами, Кровью залитыми, словно бы лев, быка растерзавший. Снова вкруг трупа Патрокла ужаснейший бой распростерся, И многослезный, и тяжкий. Будила же распрю Афина, С неба спустившись; послал ее Зевс громовержец могучий Дух у данайцев поднять: обратилось к ним его сердце. Так же, как Зевс простирает пурпурную радугу в небе, Знаменьем этим для смертных людей иль войну предвещая, Или суровую зиму, которая пахаря нудит В поле труды прекратить, на стада же унынье наводит; Облаком точно таким же пурпурным одевшись, к ахейцам Быстро спустилась Афина и каждому дух распалила. Прежде всего Менелаю, могучему сыну Атрея, Бывшему ближе других, ободряя, сказала Афина, Фениксу всем уподобясь, — и видом, и голосом звучным: «Стыд и позор, Менелай, на тебя упадет вековечный, Если ближайшего друга Пелеева славного сына Быстрые будут собаки терзать под стеною троянцев! Крепко держись же и сам, и народ возбуждай на сраженье!» Тотчас могучеголосый Атрид Менелай ей ответил: «Дедушка Феникс, древне родившийся! Если б Афина Силу дала мне и копий полет от меня отстранила! С радостью я бы тогда на защиту патроклова тела Выступил: за сердце сильно схватила меня его гибель. Гектор, однако, ужасною силой огня преисполнен, Все истребляет вокруг. Дает ему славу Кронион». Радость богиню взяла, совоокую деву Афину, Что меж бессмертными к первой он к ней обратился с молитвой, Силу великую в плечи вложила ему и в колени, Сердце же смелостью мухи наполнила. Сколько ни гонит С тела ее человек, неотвязно все снова и снова Рвется ужалить его, и желанна ей кровь человечья. Смелость такую вложила она в омраченное сердце. К телу Патрокла пошел он и бросил блестящую пику. Был человек меж троянцев, — Подес, Гетионом рожденный, Муж и богатый, и храбрый, особенно в целом народе Гектором чтимый, как гость на пирах и товарищ застольный. В пояс его Менелай русокудрый ударил в то время, Как побежал он. Насквозь его медная пика пронзила. С шумом на землю он пал. И Атрид Менелай его тело В толпы товарищей быстро увлек от надменных троянцев. Близко пред Гектором став, ободрять Аполлон его начал, Образ приняв Асиада Фенопа; меж всеми гостями Гектору был наиболее мил он и жил в Абидосе. Образ принявши его, сказал Аполлон дальновержец: «Гектор, какого б другого ахейца ты мог испугаться? Нынче же от Менелая бежишь ты, который все время Был копьеборцем ничтожным! Теперь один он уносит Тело Патрокла, убив у тебя вернейшего друга Храброго в первых рядах, — Гетионова сына Подеса». Черное облако скорби окутало Гектору сердце. Вышел вперед из рядов он, одетый сияющей медью. Взял в это время Кронион эгиду, сверкавшую ярко, Всю кругом в бахромах и, окутавши тучами Иду, Ярко блеснул, загремел, потрясая эгидой ужасной, Вновь посылая победу троянцам и бегство ахейцам. Первый меж всеми пустился бежать Пенелей беотиец. Рвавшийся вечно вперед, в плечо был слегка он поранен Быстро скользнувшею пикой. До кости лишь тело рассекла Пулидамантова пика: то он, подойдя, ее бросил. Гектор же в руку близ кисти, приблизившись, пикой ударил Алектрионова сына Леита и вывел из боя. Тот, озираясь, пустился бежать, не надеясь уж больше Пику в руках удержать и, как прежде, с врагами сражаться. Бросился Гектор вослед за Леитом. Тут Гектора в панцырь Идоменей поразил на груди близ соска, но сломалась Длинная пика у шейки. И вскрикнули громко троянцы. В Идоменея тогда, в колеснице стоявшего, Гектор Острое бросил копье. Не намного в него промахнувшись, Койрана он поразил, Мерионова друга-возницу, Мужа, который за ним из цветущего следовал Ликта; Пешим сначала с двухвостых судов явился под Трою Идоменей и победу большую врагам бы доставил, Если бы в скорости Койран коней не пригнал быстроногих. Светом ему он явился и гибель отвел роковую, Сам же свой дух погубил под могучей рукой Приамида. Гектор под челюсть и ухо ударил его, и мгновенно Вышибло зубы копье, и язык в середине рассекло. Он с колесницы свалился, и вожжи упали на землю. Их Мерион, наклонившись поспешно, своими руками Поднял с земли, передал Девкалиду и так ему молвил: «Идоменей, поскорей уезжай к кораблям быстролетным! Видишь и сам ты теперь хорошо, что победа не наша». Идоменей замахнулся бичом на коней пышногривых И полетел к кораблям. Испуг охватил ему сердце. Великосердный Аякс с Менелаем почуяли также: Зевсом изменчивый жребий победы назначен троянцам. Стал говорить перед войском великий Аякс Теламоний: «Горе нам, горе! Теперь человек и совсем неразумный Ясно поймет, что троянцам сам Зевс помогает родитель! Копья и стрелы троянцев, пошлет ли их слабый иль сильный, Все попадают. Кронид без различия их направляет. Наши же копья и стрелы без пользы вонзаются в землю. Нужно самим меж собой наилучший нам способ придумать, Как и патроклово тело отбить у троянцев, и как нам Радость своим возвращеньем доставить товарищам милым; Все они, глядя на нас, сокрушаются, думают грустно: Гектора мужеубийцы и рук его непобедимых Мы удержать не сумеем, но все в корабли устремимся. Если б нашелся товарищ, который бы дал Ахиллесу Знать поскорей обо всем! Я думаю, он и не знает Горестной вести о том, что погиб его милый товарищ. Но никакого нигде я такого не вижу ахейца: Мраком глубоким покрыты и воины наши, и кони. Зевс, наш отец! Разгони этот мрак пред сынами ахейцев, Небо кругом проясни, дай все нам увидеть глазами И погуби нас при свете, уж раз погубить нас задумал!» Стало Крониону жаль проливавшего слезы Аякса. Тотчас туман он рассеял и мрак отогнал непроглядный; Солнце опять засияло, и вся осветилася битва. И обратился тогда к Менелаю Аякс Теламоний: «Ну-ка, кругом погляди, Менелай, питомец Зевеса! Где-нибудь, может, живого еще ты найдешь Антилоха. Пусть он как можно скорей к Ахиллесу отважному мчится И сообщит, что погиб его самый любимый товарищ». Не был ему Менелай непослушен могучеголосый. Быстро пошел он, как лев от загона отходит, где сильно Сам под конец истомился, людей и собак раздражая. Те не пускают его до коровьего жира добраться, Целую ночь сторожа; и, по мясу тоскуя, вперед он Смело идет. Но старанья напрасны. Отважные руки Частые копья в него и горящие факелы мечут; В трепет невольный от них он приходит, хоть сильно желанье И с наступленьем зари удаляется, духом печалясь. Так Менелай удалялся могучеголосый из битвы С очень большой неохотой. Он сильно боялся, что в бегстве Тело Патрокла ахейцы оставят в добычу троянцам. Жарко он стал говорить Мериону и храбрым Аяксам: «Друг Мерион и Аяксы, вожди аргивян меднолатных! Вспомните, как был приветлив несчастный Патрокл, и как Ласковым быть он умел, с кем встречаться ему приходилось В дни своей жизни. Но смерть и судьба его нынче настигли». Это сказав, удалился от них Менелай русокудрый, Глядя зорко вокруг, как орел, у которого зренье Много острей, говорят, чем у всех поднебесных пернатых. Как ни высоко парит, от него не скрывается заяц Быстрый, под густоветвистым кустом притаившийся; мигом Падает он на него, и уносит, и дух исторгает. Так, Менелай, питомец Зевеса, и ты своим светлым Взором оглядывал зорко ахейцев ряды, не найдешь ли Где-нибудь там между ними живого еще Антилоха. Вскоре на левом крыле всей битвы его он заметил. К бою товарищей там возбуждал он, их дух ободряя. Близко к нему подойдя, сказал Менелай русокудрый: «Зевса питомец, иди-ка сюда, Антилох! Ты услышишь Горькие вести, каким никогда не должно бы свершиться. Глядя на все, что творится, и сам ты, конечно, уж понял, Что божество на данайцев великие бедствия катит. Нас победили троянцы. Патрокл, храбрейший ахеец, Ими убит, и тоскою великой объяты данайцы. Друг, поскорее беги к быстроходным судам, Ахиллесу Все расскажи. Он успеет, быть может, спасти, хоть нагое, Тело Патрокла. Доспехи ж забрал шлемоблещущий Гектор». Остолбенел Антилох, услыхав менелаевы речи. Долго ни слова не мог он сказать, молодой оборвался Голос, мгновенно глаза налилися слезами. Однако Он, несмотря и на это, приказ Менелая исполнил. Бегом помчался, доспехи ж свои передал Лаодоку, Другу-вознице, вблизи на конях разъезжавшему сзади. Льющего слезы, несли его быстрые ноги из битвы, Чтоб возвестить Ахиллесу Пелиду недоброе слово. Не пожелалось тебе, Менелай, питомец Зевеса, В битву вступить за теснимых товарищей, там, где оставил Их Антилох. В сокрушенье великом остались пилосцы. Был на поддержку туда Фрасимед им божественный послан, Сам Менелай же бегом устремился к герою Патроклу, Остановился вблизи от Аяксов и тотчас сказал им: «Я отправил того к мореходным судам мирмидонским, Чтоб к быстроногому сыну Пелея бежал. Но навряд ли Явится к нам Ахиллес, как бы ни был на Гектора гневен. Как он, лишенный оружья, в сраженье с троянцами вступит? Нужно самим меж собой наилучший нам способ придумать, Как и патроклово тело отбить у троянцев, и как нам Смерти и Керы[71] самим избежать средь грохочущей битвы». Молвил в ответ Менелаю Аякс Теламоний великий: «Все ты вполне справедливо сказал, Менелай многославный! Сделаем так: наклонившись, возьми с Мерионом на плечи Труп и неси поскорее из битвы. А оба мы сзади Будем с толпою троян и с божественным Гектором биться. Одноимянные, духом согласные, мы уж и раньше Рядом друг с другом нередко встречали аресову ярость». Так сказал он. И те высоко над землею подняли Тело Патрокла. Неистовый крик испустили троянцы, Как увидали, что трупом его завладели ахейцы. Кинулись, словно собаки, которые вслед за кабаном Раненным мчатся стремглав впереди молодых звероловов; Рвутся они кабана растерзать; но когда, окруженный, Вдруг он назад обернется, на силу свою полагаясь, Быстро бросаются прочь, перед ним рассыпаясь в испуге. Так и троянцы, — сначала толпами гнались за врагами, И двуконечными копьями их, и мечами сражая; Только, однако же, оба Аякса назад обращались, Остановившись на месте, бледнели враги, ни единый Броситься к ним уж не смел, чтоб сразиться за тело Патрокла. Так Менелай с Мерионом поспешно несли из сраженья Мертвого к полым судам. Но бой возрастал по следам их, — Бурный, подобный пожару, который, возникнув внезапно, Вдруг нападает на город людей; рассыпаются зданья В зареве ярком; бушует огонь, раздуваемый ветром. Так от коней колесничных и храбрых мужей копьеборцев Страшный, неистовый шум по следам удалявшихся несся. Так же, как крепкие мулы, одевшись в могучую силу, Тянут с горы по неровной дороге, покрытой камнями, Иль перемет, иль большое бревно корабельное. Страждут Духом они от усилий и пота, вперед поспешая. С рвеньем таким же герои Патрокла несли. Позади их Двое Аяксов держались, как против воды разъяренной Держится выступ лесистой горы, чрез равнину пролегший. Может сдержать он теченья свирепые рек величайших, Натиски вод отражая и их направляя в равнину; Сила же бьющих течений его опрокинуть не может. Так непрестанно Аяксы, держась назади, отражали Натиск троянцев. Но те наседали, и всех наиболе Двое храбрейших — Эней Анхизид и блистательный Гектор. Так же, как туча густая скворцов или галок несется С криком ужасным, когда издалека увидит с испугом Ястреба, скорую смерть приносящего маленьким птицам, Так пред Энеем и Гектором юноши рати ахейской С криком растерянным прочь убегали, забыв о сраженье. Много прекрасных доспехов при бегстве данайцев упало Наземь около рва. Но битва вполне не затихла.

Песнь восемнадцатая

Изготовление оружия

Так наподобье пожара сраженье меж ними пылало. Вестником на ноги быстрый пришел Антилох к Ахиллесу И увидал: при ахейских судах пряморогих сидел он, Духом предчувствуя то, что уже совершилось на деле. Грустно вздохнувши, сказал своему он отважному сердцу: «Что это там? Почему к корабельному лагерю снова Длинноволосые наши ахейцы бегут в беспорядке? Не принесли бы мне боги несчастья того, о котором Мать наперед возвестила когда-то и мне рассказала: Лучший среди мирмидонцев при жизни моей уже должен С солнечным светом расстаться, сраженный руками троянцев. Да неужели же умер Менетиев сын многомощный! Ах, злополучный! А как я просил, чтоб, огонь отразивши, Снова к судам он вернулся и с Гектором в бой не вступал бы!» В миг, как подобными думами дух волновал он и разум, Нестора славного сын, проливая горячие слезы, Близко к нему подошел и известие передал злое: «Горе, Пелея отважного сын! От меня ты услышишь Страшные вести, каким никогда не должно бы свершиться! Пал Патрокл, и кипит над убитым кровавая битва, — Голым уже! А доспех его снял шлемоблещущий Гектор». Черное облако скорби покрыло Пелеева сына. В горсти руками обеими взяв закоптелого пепла, Голову им он посыпал, прекрасный свой вид безобразя. Весь благовонный хитон свой испачкал он черной золою, Сам же, — большой, на пространстве большом растянувшись, — лег В серой пыли и терзал себе волосы, их безобразя. Духом печалясь, рабыни, которых Пелид быстроногий Добыл вместе с Патроклом, вопили, из ставки просторной Выбежав и окружив Ахиллеса отважного; в груди Все они били руками, колени у них подгибались. Горько рыдал на другой стороне Антилох удрученный. Руки держал он Пелида, стонавшего тяжко от скорби, Сильно боясь, чтоб железом себя не резнул он по горлу. Страшно рыдал Ахиллес. И владычица мать услыхала, Сидя в морской глубине у родителя — старца Нерея. Громко Фетида сама завопила. Собрались богини, — Все нереиды, что жили в глубинах шумящего моря. Главка в числе их была, и Фалеия, и Кимодока, Фоя, Несая, Спейо и Галия с глазами коровы, Следом за ними Актея пришла, Кимофоя, Мелита, И Лимнорея, Иайра с Агавою и Амфифоей, Также Дото и Прото с Ферусою и Динаменой, Каллианейра пришла с Дексаменою и Амфиномой, Славная меж нереид Галатея, Дорида, Панопа) Калианасса пришла с Немертеею и Апсейдеей, Также Климена пришла, Ианейра и с ней Ианасса, Мэра, в роскошных кудрях Амафия, при ней Орейфия И нереиды другие, что в безднах морских обитали. Ими блестящий наполнился грот. И богини все дружно В груди себя ударяли, Фетида же плач зачинала: «Слушайте, сестры мои нереиды, чтоб, выслушав, все вы Точно узнали, какие печали мой дух угнетают. Горе мне, бедной, родившей героя злосчастного, горе! Сына могучего я родила, безупречного сына, Первого между героев. И рос он, подобно побегу. Я воспитала его, как в саду деревцо молодое, Я к Илиону послала его в кораблях изогнутых Биться с сынами троянцев, — и он уж назад не вернется, И уж навстречу ему я не выйду в пелеевом доме! Раз на земле он живет и видит сияние солнца, Должен страдать он. Помочь я не в силах, хотя и пришла бы. Все же пойду, чтобы сына хотя увидать и услышать, Что за несчастье постигло его, не причастного к бою». Так им сказавши, пещеру Фетида оставила. С нею Сестры, рыдая, спешили. Вкруг них разбивалися с шумом Волны морские. Достигнув троянской земли плодородной, Вышли одна за другою на берег они, где стояли Вкруг корабля Ахиллеса другие суда мирмидонцев. Стала владычица-мать пред тяжко стонавшим Пелидом, Голову с горестным воплем ему охватила руками И в огорченье к нему обратилась с крылатою речью: «Что ты, дитя мое, плачешь? Какая печаль посетила Сердце твое? Не скрывай, расскажи. Ведь исполнил Кронион Просьбу, с какою к нему обратился ты, руки воздевши: К самым кормам корабельным сыны добежали ахейцев, Помощи жаждут твоей и великие бедствия терпят». Матери, тяжко вздыхая, сказал Ахиллес быстроногий: «Мать моя! Да, Олимпиец все то, что просил я, исполнил. Мало, однако, мне радости в том, если милый товарищ, Если Патрокл мой погиб! Его почитал я всех больше, Им, как своей головой, дорожил. И его погубил я! Гектор, убивши, доспех с него снял превосходный, огромный, Диво для взоров, — блистательный дар от бессмертных Пелею В день, как тебя на постель они бросили смертного мужа. О, почему не осталась ты жить меж богинями моря! О, почему и Пелей не избрал себе смертной супруги! Вот и теперь ожидает тебя бесконечное горе О погибающем сыне, которого ты не увидишь В доме отеческом, ибо мне дух мой никак не позволит Жить и общаться с людьми, пока ненавистный мне Гектор Первым под пикой моей не погибнет и дух не испустит, За ограбленье его заплативши мне страшную пеню!» Сыну в ответ, заливаясь слезами, сказала Фетида: «Близок же, сын мой, твой смертный конец, если так говоришь ты! Тотчас за Гектором вслед и тебе ведь конец уготован!» В сильной печали в ответ ей сказал Ахиллес быстроногий: «Рад умереть я сейчас же, когда от опасности смертной Друга не мог защитить я! Далеко от родины милой Пал он, — и в этой беде я на помощь ему не явился! В милую землю родную обратно уж я не вернуся, И ни Патроклу я светом не стал, ни товарищам прочим, — Всем тем многим, которых избил шлемоблещущий Гектор. Праздный, сижу у судов я, земли бесполезное бремя, — Я, сильнее которого нет никого меж ахейцев В битве, хотя на собраниях есть и другие получше. О, да погибнет вражда средь богов и средь смертных, и с нею Гнев да погибнет, который и мудрых в неистовство вводит! Много слаще, чем мед, стекает он в грудь человека, После того же все больше в груди разрастается дымом. Так и меня вот разгневал владыка мужей Агамемнон. Но, как бы ни было горько, об этом теперь мы забудем, Пред неизбежностью дух свой в груди укротив поневоле. Против губителя мне дорогой головы выхожу я, — Гектора! Смерть же без страха приму я, как только ее мне Зевс пожелает послать и другие бессмертные боги. Смерти не мог избежать и Геракл многомощный, который Был наиболее дорог владыке Крониону-Зевсу: Все-таки Геры вражда и судьба одолели Геракла. Так же и я, если доля такая меня ожидает, Лягу мертвым. Но нынче уж славу себе я добуду. Многих жен полногрудых, — троянок, а также дарданок, — Многих заставлю я слезы руками обеими с нежных Щек своих вытирать, исходя в громогласных рыданьях! Скоро увидят, что долгие дни отдыхал я от боя! И не удерживай, мать, как ни любишь! Ничем не преклонишь!» Сереброногая так отвечала Фетида богиня: «Что же, все это верно, мой сын дорогой! Благородно Быструю смерть отражать от товарищей, в битве теснимых. Но ведь доспехом прекрасным твоим овладели троянцы, Медным, блестящим. На плечи надев, шлемоблещущий Гектор Им величается ныне, хотя, полагаю, не долго В нем красоваться придется ему: уж близка его гибель. Ты же, сын мой, смотри, не бросайся в аресову свалку Прежде, чем вновь у себя ты меня не увидишь глазами. Завтра сюда с восходящим я солнцем к тебе возвращуся И принесу от владыки Гефеста доспех превосходный». Кончивши так, отвернулась Фетида от милого сына И обратилась к морским своим сестрам с такими словами: «Вы погрузитесь теперь в широкое лоно морское И, повидавши там старца морского в родительском доме, Все расскажите ему. А я на Олимп многоглавый К мастеру славному тотчас отправлюсь, к владыке Гефесту, С просьбой, чтоб сделал он сыну доспехи, достойные славы». Так им сказала. И в волны морские они погрузились. Мать же Пелида сама направила путь свой к Олимпу, Чтоб принести от Гефеста оружие милому сыну. Ноги богиню несли на Олимп. Между тем аргивяне С криком ужасным бежали пред Гектором мужеубийцей И к берегам Геллеспонта домчались, к судам своим быстрым. Не удалось бы уж больше красивопоножным ахейцам Из-под обстрела увлечь ахиллесова друга Патрокла, — Ибо настигли опять его тело и люди, и кони С Гектором, сыном Приама, похожим на бурное пламя. За ноги трижды хватал шлемоблещущий Гектор Патрокла, Тело желая увлечь и троянцев зовя на подмогу. Гектора трижды Аяксы, дышавшие бурною силой, Прочь отражали от трупа. Но, в силе своей убежденный, Гектор упорно то в свалку бросался, то криком могучим, Остановившись, своих ободрял. Отступать же не думал. Так же, как рыжего льва пастухи полевые не в силах Прочь отогнать от добычи, какую, голодный, поймал он, Так же и оба Аякса воинственных были не в силах Гектора, сына Приама, отбросить от тела Патрокла. И овладел бы он им, и покрылся б великою славой, Если бы схожая с ветром Ирида к Пелееву сыну С вестью, чтоб выступил в битву, с Олимпа бегом не явилась Тайно от Зевса и прочих бессмертных. Послала Ириду Гера. Пред сыном Пелея предстала она и сказала: «Встань поскорей, Пелеид, ужаснейший между мужами! Тело Патрокла спаси! За него пред судами ахейцев Бурная сеча пылает. Бойцы убивают друг друга. Мужи-ахейцы хотят отстоять непременно Патрокла, Мужи-троянцы в открытый ветрам Илион его тело Рвутся увлечь. Упорнее прочих похитить Патрокла Рвется блистательный Гектор. Он голову хочет Патрокла, С нежной срубив ее шеи, на кол водрузить в Илионе. Живо вставай же, не медли! Подумай, какой тебе будет Стыд, если станет Патрокл игралищем псов илионских! Страшный позор тебя ждет, если труп изуродован будет!» К ней обратился тогда Ахиллес быстроногий с вопросом: «Кем из богов ты, Ирида богиня, мне послана с неба?» Скоростью равная ветру, ему отвечала Ирида: «Гера меня посылает, преславная Зевса супруга, Тайно. Об этом не знает ни Зевс, на высотах царящий, Ни кто-нибудь из богов остальных, на Олимпе живущих». Ей отвечая, промолвил тогда Ахиллес быстроногий: «Как же я выйду на битву? Доспех мой в руках у троянцев Милая мать запретила мне в битву мешаться, доколе Снова сюда не вернется, и я ее здесь не увижу. Мне обещалась она принести от Гефеста доспехи. Здесь же ничьих я не знаю, которые мог бы надеть я. Мне б подошел только щит Теламонова сына Аякса. Но ведь и сам он в передних рядах, полагаю я, бьется, Острою пикой вкруг тела Патрокла врагов избивая». Скоростью равная ветру, ему отвечала Ирида: «Знаем и мы хорошо, что доспех твой в руках у троянцев. Но подойди без оружья ко рву и врагам покажися. Может быть, в ужас придут при твоем появленье троянцы, Бой прекратят, и ахейцев сыны отдохнут хоть немного От понесенных мучений: в сражениях отдых недолог». Так сказав, быстроногая прочь удалилась Ирида. Встал Ахиллес, любимец Зевеса. Афина одела Мощные плечи его эгидой бахромчатой Зевса. Над головою сгустила богиня богинь золотое Облако, вкруг самого же зажгла ослепительный пламень. Так же, как дым, поднимаясь от города, всходит до неба С острова дальнего, где осажден неприятелем город; Меряясь в битве ужасной с врагами, весь день непрерывно Граждане бьются со стен; но едва лишь закатится солнце, Всюду огни зажигают сигнальные; свет их высоко К небу вздымается вверх, чтоб соседи его увидали И с кораблями своими на помощь пришли к осажденным. — Так же и свет с головы Ахиллеса достиг до эфира. За стену выйдя, он стал возле рва; но с войском ахейским Он не мешался: разумный завет материнский он помнил. Ставши близ рва, закричал; от себя и Паллада-Афина Крикнула. Страшное вдруг охватило троянцев смятенье. Так же, как трубные звуки далеко разносятся всюду, Оповещая всех граждан о приступе вражьем на город, Так далеко разносился и голос Эакова внука. Медный голос его едва услыхали троянцы, Дрогнуло сердце у всех. Повернули назад в колесницах Быстрые кони, погибель грозящую духом почуяв. В ужас возницы пришли, увидавши огонь неугасный Над головой Ахиллеса Пелида, высокого духом, Страшно пылавший; его разжигала Паллада-Афина. Трижды ужасно над рвом закричал Ахиллес богоравный, Трижды смешались фаланги троян и союзников славных. Тут от своих колесниц и от копий своих же погибло Лучших двенадцать троянских бойцов. Между тем аргивяне С радостным духом Патрокла к себе увлекли из-под копий И положили в носилки. Товарищи милые, плача, Труп окружили. Меж ними шагал Ахиллес быстроногий. Слезы горячие он проливал, на товарища глядя, Острой пронзенного медью, лежавшего мертвым в носилках, — Друга, которого сам с колесницей своей и с конями В битву послал, но живого, пришедшего с битвы, не встретил. Неутомимому солнцу меж тем волоокая Гера Против желанья его в Океан ниспуститься велела. Скрылось солнце в волнах, и ахейцев божественных войско Мощный бой и войну, всем ужасную, кончило тотчас. Также с другой стороны и троянцы, ушедши из битвы, От колесниц отпрягли своих лошадей быстроногих И на собранье сошлись до того, как подумать о пище. Стоя, держали троянцы совет; из них ни единый Сесть не посмел. Ужасались они, что опять появился Так уклонявшийся долго от битв Ахиллес быстроногий. Пулидамант Панфоид рассудительный стал говорить к ним. Только один между всеми смотрел и вперед, и назад он. Гектору был он товарищ, в одну они ночь родилися; Он выдавался речами, а Гектор — могучею пикой. Доброжелательства полный, к собранию он обратился: «Тщательно все обсудите, друзья мои. Я ж полагаю: В город уйти мы должны и пред станом врагов на равнине Не дожидаться священной зари: наши стены далеко. В дни, как пылал этот муж к Агамемнону ярой враждою, Легче намного нам было сражаться с сынами ахейцев. Сам веселился я духом, пред станом ахейским ночуя, Думал, что скоро судами двухвостыми мы овладеем. Нынче же страшно боюсь быстроногого я Ахиллеса: С духом безмерно могучим своим ни на миг не захочет Он на средине равнины остаться, где мы и ахейцы Поровну между собой разделяем аресову ярость. Будет борьбу он за Трою вести и за женщин троянских. В город вернемся скорее! Послушайтесь! Будет ведь вот как: Быстрого Сына Пелея от битвы сейчас удержала Ночь амвросийная. Если ж и завтра, нагрянув с оружьем, Тут же застанет он нас, — не один Ахиллеса узнает! С радостью тот возвратится в священную Трою, кто сможет В бегстве спасенье найти. Растерзают немало троянцев Хищные птицы и псы. Никогда б мне об этом не слышать! Если, как нам ни горько, мы сделаем то, что сказал я, Сами мы ночь проведем на площади. Городу ж стены, Башни над ними и створы высоких ворот наших крепких, — Длинные, гладкие, прочно сплоченные, — будут защитой. Завтра же рано с зарей, в боевые облекшись доспехи, Станем на башнях. И горе ему, если он пожелает, От кораблей отойдя, под городом с нами сразиться! Снова воротится он к кораблям, истомивши напрасно Высокошеих коней, под стеной их гоняя без толку. Внутрь же проникнуть за стены ему его дух не позволит, Их не разрушит он. Быстрые псы его раньше изгложут!» Грозно взглянув на него, отвечал шлемоблещущий Гектор: «Пулидамант! Очень мало приятно мне, что говоришь ты! Ты предлагаешь назад нам вернуться и в городе скрыться. Или сидеть, запершися в стенах, вам еще не постыло? Прежде Приамову Трою священную смертные люди Все называли согласно богатою золотом, медью. Нынче сокровища все из домов совершенно исчезли. Сколько во Фригию, сколько в чарующий край меонийцев Продано наших сокровищ, пока был разгневан Кронион! Ныне ж, в то время как раз, как сын хитроумного Крона Дал мне славу добыть и к морю отбросить ахейцев — Мыслей подобных, глупец, не высказывай перед народом! Их никто не посмеет послушаться. Я не позволю! Нет уж! Давайте исполним-ка лучше все то, что скажу я! Ужинать сядьте сейчас, рассадившись везде по отрядам. Помните стражу ночную и бодрствуйте каждый на страже. Кто ж из троянцев чрезмерно богатством своим тяготится, Пусть соберет и отдаст для народного общего пира; Лучше, чтоб радость такую он дал не ахейцам, а нашим. Завтра же рано с зарей, в боевые облекшись доспехи, Мы пред судами ахейцев возбудим свирепую сечу. Если и впрямь близ судов поднялся Ахиллес богоравный, Хуже придется ему же, раз так пожелал он. А я уж Не побегу перед ним, а навстречу пойду, — и увидим, Он ли меня одолеет, иль я его, если сойдемся. Равен для всех Эниалий: и губящих также он губит». Так говорил он. И криком его поддержали троянцы. Глупые! Разума их лишила Паллада-Афина. Гектора все одобряли, хоть он и плохое придумал, Пулидаманта — никто, хоть совет он давал превосходный. Ужинать сели троянцы всем войском. Меж тем мирмидонцы Целую ночь провели над Патроклом в стенаньях и воплях. Громкий плач между ними зачал Ахиллес быстроногий. Другу на грудь положив к убийству привычные руки, Тяжко стонал он, подобно тому как лев бородатый Стонет, если охотник из зарослей леса похитит Львят его малых, а он, опоздавши, жестоко тоскует, Рыщет везде по ущельям, следов похитителя ищет, Чтобы на путь набрести. И берет его ярая злоба. Так же стонал Ахиллес, говоря меж своих мирмидонцев: «Горе! Слово пустое я выронил в день злополучный, Как успокоить старался героя Менетия в доме! Я говорил, что в Опунт приведу к нему славного сына Трою разрушившим, долю свою получившим в добыче. Но ожидания наши не все исполняет Кронион. Ту же нам землю обоим судьбой суждено окровавить Здесь, в троянской стране. В отчизну и я не вернуся. В доме отцовском не встретит меня ни Пелей престарелый, Ни моя мать. Но земля меня здесь на чужбине покроет. Ныне же, раз я, Патрокл, позднее спущуся под землю, Не погребу тебя раньше, чем голову сына Приама, Гордого смертью твоей, с доспехом сюда не доставлю. Возле костра твоего обезглавлю двенадцать я пленных Трои прекрасных сынов, за убийство твое отомщая. А до того будешь так ты лежать близ судов изогнутых. Здесь полногрудые жены троянских мужей и дарданских Будут и ночи, и дни над тобой заливаться слезами, — Жены, которых мы силой и длинною пикой добыли, Как разрушали с тобой города богатейшие смертных». Так он сказал и товарищам дал приказанье поставить Медный треножник большой на огонь, чтоб как можно скорее Тело Патрокла отмыли от пыли и сгустков кровавых. Те, треногий котел на пылавшее пламя поставив, Налили полный водою и дров под котел подложили. Брюхо сосуда огонь охватил. Вода согревалась, После того как она закипела в сверкающей меди, Тело омыли они и обильно намазали маслом, Девятилетнею мазью покрыли зиявшие раны И, на кровать положив, полотном его мягким одели От головы и до ног и белым покровом покрыли. Ночь напролет, окружив Ахиллеса, Пелеева сына, Плакали горько над телом Патрокла сыны мирмидонцев. Зевс же к Гере, сестре и супруге своей, обратился: «Ну, ты добилась, чего так желала, владычица Гера! В бой быстроногого ты подняла Ахиллеса. Должно быть, Длинноволосых ахейцев сама ты на свет народила!» Зевсу на это в ответ волоокая Гера сказала: «Как ты ужасен, Кронид! Ну, какие слова говоришь ты! Может свободно любой человек замышлять на другого, Хоть умереть обречен и такого ума не имеет. Я же, которая в праве считать себя первой богиней С честью двойною: за род и за то, что твоею супругой Я называюсь, — а ты над бессмертными властвуешь всеми, — Как же, гневясь на троянцев, для них не готовить мне бедствий?» Так меж собою вели разговоры бессмертные боги. Дома владыки Гефеста достигла богиня Фетида, — Звездных, нетленных чертогов, прекраснейших меж остальными, Медных, которые сам для себя кривоногий построил. Потом весь обливаясь, Гефест пред мехами вертелся В спешке горячей: готовил он двадцать треножников разом, Чтоб их расставить вдоль стен своего благозданного дома. К ножкам треножников он золотые приделал колеса, Чтобы в собранье богов они сами собою катились И чтобы сами домой возвращалися, взорам на диво. В этом они уже были закончены. Не было только Ручек красивых; готовил Гефест их и гвозди ковал к ним. Полный творческих мыслей, трудился он. В это-то время К дому его подошла среброногая мать Ахиллеса. Вышла, увидев ее, в покрывале блестящем Харита, Прелести полная: мужем ей был хромоногий искусник. За руку гостью взяла, называла и так говорила: «Что ты, длинноодеждная, в дом наш приходишь, Фетида, Чтимая, нам дорогая? Не часто ты нас навещаешь! Милости просим, войди, чтоб могла тебя угостить я». Так говорила, вводя ее дальше во внутренность дома. Там усадила Фетиду на кресле серебряногвоздном, Сделанном очень искусно; была и для ног там скамейка; Кликнула громко Гефеста и с речью к нему обратилась: «Выйди сюда к нам, Гефест! Для чего-то ты нужен Фетиде». Ей ответил тогда знаменитый хромец обеногий: «Как? У меня, в нашем доме, достойная чести богиня, Та, что спасла меня в час, как, сброшенный с неба, страдал я Волею матери, Геры бесстыдной! Был хром я, и это Скрыть захотелось ей. Много бы тут настрадался я, если б В бухте меня не укрыли Фетида, а с ней Евринома, — Дочь Океана, в себя же текущего кругообразно. Девять годов украшенья различные я им готовил, — Пряжки, застежки, витые запястья для рук, ожерелья, Сидя в глубокой пещере; вокруг Океан бесконечный, Пеной играя, шумел и бежал. Обо мне ни единый Ни из бессмертных богов, ни из смертных людей там не ведал, Кроме одних только спасших меня Евриномы с Фетидой. В дом наш сегодня приходит она! И обязан отдать я Долг за спасение жизни прекрасноволосой Фетиде. Ну-ка, поставь перед нею теперь угощенье получше, Я же пока отложу и меха, и другие орудья». Чудище чудищем, от наковальни, сопя, поднялся он, Сильно хромая, шатаясь на слабых ногах. Отодвинул В сторону, прочь от горнила, меха и заботливо спрятал Все инструменты, какими работал, в серебряный ящик. Губкою после того обтер запотевшие щеки, Обе руки, волосатую грудь и могучую шею И облачился в хитон, и с толстою палкой, хромая, Двинулся к двери. Навстречу ему золотые служанки Вмиг подбежали, подобные девам живым, у которых Разум в груди заключен, и голос, и сила, — которых Самым различным трудам обучили бессмертные боги. Под руки взяли владыку служанки, и он, колыхаясь, К месту побрел, где Фетида сидела в блистающем кресле. За руку взял он ее, и по имени назвал, и молвил: «Что ты, длинноодеждная, в дом наш приходишь, Фетида, Чтимая, нам дорогая? Не часто ты нас навещаешь! Что тебе нужно, скажи! Исполнить велит мое сердце, Если исполнить могу я, и если исполнить возможно». Слезы из глаз проливая, ему отвечала Фетида: «Есть ли, Гефест, хоть одна из богинь, на Олимпе живущих, Столько в сердце своем перенесшая горестей тяжких, Сколько страданий меж всеми лишь мне ниспослал Громовержец!; Только меня средь морских он богинь подчинил человеку — Сыну Эака Пелею. И ложе терпела я мужа, Вовсе того не желая. Охваченный старостью жалкой, В доме лежит он, бессильный. Но скорбь у меня и другая. Сына родить и взлелеять мне дал наш родитель Кронион, Первого между героев. И рос он, подобно побегу. Я воспитала его, как в саду деревцо молодое, Я к Илиону послала его в кораблях изогнутых Биться с сынами троянцев, — и он уж назад не вернется, И уж навстречу ему я не выйду в пелеевом доме! Раз на земле он живет и видит сияние солнца, Должен страдать он. И как, хоть пришедши, ему помогу я? Девушку ту, что ему присудили ахейцы в добычу, Вырвал обратно из рук у него Агамемнон владыка. Сердце себе сокрушил он, печалясь о ней. А данайцев К самым судам оттеснили троянцы и выйти из стана Им не давали. Молили старейшины воинств ахейских Сына и много даров перед ним перечислили славных. Сам он хотя защитить от беды их тогда отказался, Но, одевши в доспех свой Патрокла, его на поддержку В битву отправил, большое ему предоставивши войско. День напролет неустанно у Скейских ворот они бились И овладели бы Троей тогда ж, но героя Патрокла, Много троянцам принесшего бед, Аполлон дальновержец В первых рядах умертвил и Гектору славу доставил. Вот почему я сегодня к коленям твоим припадаю: Может быть, сжалишься ты над моим краткожизненным сыном, Шлем ему дашь густогривый, и щит, и поножи, и панцырь. Свой потерял он, отдав его другу, который врагами Был умерщвлен. А сам он лежит на земле и тоскует». Ей знаменитый хромец обеногий немедля ответил: «Можешь, богиня, совсем не заботиться больше об этом. О, если б сына Пелея, когда ему время настанет, Мог бы от смерти ужасной избавить я так же успешно, Как ему славные сделать могу я доспехи, которым Многие смертные, кто б ни увидел их, будут дивиться». Так он сказал, и оставил ее, и к мехам обратился. Их на огонь он направил и действовать дал приказанье. Сколько их было, все двадцать мехов задышали в горнило Разнообразнейшим, сильно огонь раздувавшим дыханьем, Те — помогая, когда он спешил, а другие — иначе, Как желалось Гефесту, чтоб дело закончить получше. Несокрушимой он меди и олова бросил в горнило, Ценного золота и серебра. Наковальню большую Прочно приладил к широкой подставке, и в правую руку Молот огромнейший взял, а в левую — крепкие клещи. В первую очередь выковал щит он огромный и крепкий, Всюду его изукрасив; по краю же выковал обод Яркий, тройной; и ремень к нему сзади серебряный сделал. Пять на щите этом было слоев;[72] на них он искусно Много представил различных предметов, хитро их задумав. Создал в средине щита он и землю, и небо, и море, Неутомимое солнце и полный серебряный месяц, Изобразил и созвездья, какими венчается небо; Видимы были Плеяды, Гиады и мощь Ориона, Также Медведица, — та, что еще называют Повозкой; Ходит по небу она и украдкой следит Ориона, И лишь одна непричастна к купанью в волнах Океана. Сделал два города смертных людей потом на щите он, Оба прекрасные. В первом и пиршества были, и свадьбы. Из теремов там невест провожали чрез город при свете Факелов ярких, и звучный кругом гименей распевали. Юноши в плясках кружились, и громко средь них раздавались Звуки веселые флейт и форминг. И дивились на пляски Женщины, каждая стоя в жилище своем на пороге. Множество граждан толпилось на площади города. Тяжба Там меж двоих из-за пени была за убитого мужа. Клялся один пред народом, что все уже отдал другому, Тот отрицал, чтоб хоть что получил от убийцы в уплату. Оба они обратились к судье за решением дела. Криками каждый кругом своему приходил на поддержку. Вестники их успокоить старались. На тесаных камнях В круге священном сидели старейшины рядом друг с другом. В руку жезлы принимали от вестников звонкоголосых, Быстро вставали и суд свой один за другим изрекали. Два золотые пред ними таланта лежали в средине, Чтобы тому передать их, кого они правым признают. Город второй с обеих сторон осаждали два войска, Ярко блистая оружьем. В решенье они колебались: Или весь город разрушить, иль, сколько богатства хранится В городе этом прелестном, на две разделить половины. Те не сдавались еще и готовились к тайной засаде. Стену, стоя на ней, охраняли их милые жены, Дети, также мужчины, которыми старость владела, Сами ж пошли. Во главе их — Apec и Паллада-Афина, Оба из золота и в золотые одеты одежды, Оба в оружье, — большие, прекрасные; истинно — боги! Ясно заметные, люди вокруг были ниже на много — К месту пришли, где всего им удобней казалась засада: На берегу у реки, где обычно скотину поили. Там они сели на землю, блестящей одетые медью. Двое лазутчиков спереди сели, отдельно от войска, И выжидали прихода овец и коров тяжконогих. Вскоре они показались; свирелью себя услаждая, Гнали спокойно их два пастуха, не предвидя коварства. Те же, едва увидав, устремились на них из засады, И захватили коровьи стада и густые отары Сереброрунных овец, а их пастухов перебили. О стане, едва услыхала смятенье и шум возле стада Стража, стерегшая площадь, тотчас на коней быстроногих Все повскакали, помчались и, берега быстро достигнув, К битве построились возле реки и в сраженье вступили. Яро метали друг в друга блестящие медные копья. Там и Смятенье, и Распри теснились, и грозная Кера; Раненых жадно хватала она, и не раненых также, За ноги трупы убитых из битвы свирепой тащила; Кровью людскою вкруг плеч одежда ее обагрялась. Воины в свалке, как будто живые, теснились и бились, И напрягались отнять друг у друга кровавые трупы. Мягкую новь он представил еще, плодородную пашню, Трижды взрыхленную плугом. И много на ней землепашцев Гнало парные плуги, ведя их туда и обратно; Каждый раз, как они, повернувши, к меже подходили, В руки немедля им кубок вина, веселящего сердце, Муж подавал, подошедши. И пахари гнать продолжали Борозду дальше, чтоб снова к меже подойти поскорее. Поле, хотя золотое, чернелося сзади пахавших И походило на пашню, — такое он диво представил. Дальше царский участок представил художник искусный. Острыми жали серпами поденщики спелую ниву. Горсти колосьев одни — непрерывно там падали наземь, Горсти другие вязальщики свяслами крепко вязали. Трое вязальщиков возле стояли. Им мальчики сзади, Спешно сбирая колосья, охапками их подносили. На полосе между ними, держа в руке своей посох, Царь молчаливо стоял с великою радостью в сердце. Вестники пищу поодаль под тенью готовили дуба; В жертву быка заколов, вкруг него суетились; а жены Белое тесто месили к обеду работникам поля. И виноградник с тяжелыми гроздьями там он представил, Весь золотой, лишь одни виноградные кисти чернелись. Из серебра были колья повсюду натыканы густо; Черный ров по бокам; окружен оловянной оградой Сад; чрез средину одна пролегает тропинка, которой Ходят носильщики в пору, когда виноград собирают. Девы и юноши там в молодом, беззаботном веселье Сладостный плод уносили в прекрасно сплетенных корзинах. Мальчик, идя между ними, на звонкоголосой форминге, Всех восхищая, играл, воспевая прекрасного Лина[73] Нежным голосом. Те же за мальчиком следом спешили, С присвистом, с пеньем и с топотом в лад, непрестанно танцуя. Сделал потом на щите он и стадо коров пряморогих; Были одни золотые, из олова были другие; С громким мычаньем они из загона на луг выходили К берегу шумной реки, тростником поросшему гибким. Вместе с коровами этими шли пастухи золотые, Четверо; девять бежало собак резвоногих за ними. Спереди два вдруг ужаснейших льва напали на стадо И повалили быка; ревел и мычал он ужасно, Львами влекомый; собаки и юноши мчались на помощь; Оба льва, разорвав на огромном быке его кожу, Жадно потрох глотали и черную кровь. Пастухи же Тщетно старались на львов собак натравить резвоногих; Слушаться их не хотели собаки и львов не кусали; Близко подскочут, залают и тотчас назад убегают. Пастбище сделал потом в прекрасной долине художник, Стадо большое овец белорунных на пастбище этом, Крытые там шалаши представил, загоны и хлевы, Также площадку для плясок представил хромец обеногий, Вроде такой, которую в Кносе пространном когда-то Для Ариадны прекрасноволосой Дедал изготовил. Юноши в хоре и девы, для многих желанные в жены, За руки взявши друг друга, на этой площадке плясали. Девушки были одеты в легчайшие платья, мужчины В тканные прочно хитоны, блестевшие слабо от масла. Девушки были в прекрасных венках, а у юношей были Из серебра ремни, на ремнях же ножи золотые. Быстро они на проворных ногах в хороводе кружились Так же легко, как в станке колесо под рукою привычной, Если горшечник захочет проверить, легко ли вертится. Или плясали рядами, одни на других надвигаясь. Много народу теснилось вокруг, восхищаясь прелестным Тем хороводом. Певец же божественный пел под формингу, Стоя в кругу хороводном; и только лишь петь начинал он, Два скомороха тотчас начинали вертеться средь круга. И, наконец, на щите этом прочном по самому краю Он великую силу реки Океана представил. После того, как щит он сковал, огромный и крепкий, Выковал также и панцырь Гефест ему, ярче, чем пламя; Крепкий сковал ему шлем, на висках прилегающий плотно, — Пестрый, прекрасный; а гребень на шлеме из золота сделал. После ему и поножи из гибкого олова создал. Кончив доспехи ковать, знаменитый хромец обеногий Взял и сложил их к ногам Ахиллесовой матери наземь. Словно сокол, она с многоснежных вершин олимпийских Кинулась, ярко блестящий доспех унося от Гефеста.

Песнь девятнадцатая

Отречение от гнева

В платье шафранном Заря поднялася из струй Океана, Чтобы свой свет принести бессмертным и смертным. Фетида, Дар от бога неся, корабельного стана достигла. Там она сына нашла. Над патрокловым телом простершись, Громко рыдал он. Вокруг и товарищи, стоя у тела, Плакали. Стала меж ними богиня богинь, Ахиллеса За руку нежно взяла, называла и так говорила: «Этого, сын мой, оставим его мы лежать, как бы ни было горько Нашему сердцу: по воле богов всемогущих погиб он. Ты ж поднимись и прими гефестов доспех достославный, Дивный, какой никогда не сиял на плечах человека». Так говорила она и доспех принесенный сложила Пред Ахиллесом. И весь зазвенел он, сработанный дивно. Вздрогнули все мирмидонцы, не мог ни один на доспех тот Прямо взглянуть. Трепетали они. Ахиллеса ж сильнее Гнев объял при виде доспеха. И заревом ярким Вспыхнули страшно глаза из-под век. За доспех он схватился И любовался в восторге подарком сияющим бога. После того же, как всласть на изделье Пелид нагляделся, Быстро слова окрыленные он своей матери молвил: «Мать моя, это оружье — от бога! Лишь делом бессмертных Быть оно может, не делом руки человека. Сейчас же Я облекаюсь в него! Но ужасно меня беспокоит, Как бы тем временем мухи, проникнув в глубокие раны, Медью пробитые в теле Менетьева мощного сына, Не народили червей. Они изуродуют тело: Вырвана жизнь из него! И станет оно разлагаться». Сереброногая тотчас ему отвечала Фетида: «Можешь, сын, совсем не заботиться больше об этом. Я от него отогнать постараюсь свирепые стаи Мух, поедающих трупы мужей, умерщвленных в сраженьях. Если бы даже лежал он в течение целого года, Не изменилось бы тело и даже прекраснее б стало. Ты ж благородных ахейцев скорей созови на собранье, Всем объяви, что на сына Атрея ты гнев прекращаешь, Вооружайся скорее на битву и силой оденься». Так говорила и дух многодерзостный сыну вдохнула, В ноздри ж Патрокла она амвросии с нектаром красным Капнула, чтоб невредимым его оставалося тело. Быстро по берегу моря пошел Ахиллес богоравный. Криком, страх наводящим, героев он поднял ахейских. Даже такие, что раньше всегда при судах оставались, Кормчие, что на судах мореходных рулем управляли, Кто продовольствием ведал и был раздавателем пищи, — Все на собранье спешили, узнав, что Пелид быстроногий Снова явился, так долго чуждавшийся горестной битвы. Двое, хромая, брели, — служители бога Ареса, — Сын боестойкий Тидея и царь Одиссей богоравный. Шли, опираясь на копья: их раны еще не зажили. Оба, придя на собранье, в переднем ряду поместились, Самым последним пришел повелитель мужей Агамемнон, Тяжкою раной страдая: и он середь схватки могучей Пикою был поражен Антеноровым сыном Кооном. После того же как все на собранье сошлися ахейцы, С места поднявшись, пред ними сказал Ахиллес быстроногий: «Стало ли так уж нам лучше, Атрид Агамемнон, обоим, Мне и тебе, оттого, что за девушку, — пусть и с печалью, — Дух разрушающей распре мы в гневе своем предалися? Пусть бы ее на судах Артемида убила стрелою В день, как Лирнесс разоривши, меж пленниц я девушку выбрал! Сколько ахейских мужей земли не глодало б зубами, Пав под руками троянцев, пока я упорствовал в гневе! Гектору лишь и троянцам то было на пользу. Ахейцы Долго, я думаю, будут раздор наш губительный помнить! То, что случилось, оставим, однако, как ни было б горько. Пред неизбежностью дух свой в груди укротим поневоле. Гнев свой теперь на тебя прекращаю. Не следует злобы В сердце упорно питать мне. Но вот что: как можно скорее Длинноволосых ахейцев на бой возбуди жесточайший, Чтобы изведать я мог, с врагами сойдясь, — и теперь ли Возле судов ночевать они думают? Нет, я надеюсь! Радостно каждый из них утомленные склонит колени, Кто избежать нашей пики сумеет средь битвы кровавой!» Радость большая объяла красивопоножных ахейцев, Что, наконец, прекращает свой гнев Ахиллес крепкодушный. Начал тогда говорить повелитель мужей Агамемнон, Не выходя на средину, а только поднявшись на месте: «О дорогие герои данайцы, о слуги Ареса! Вставшего следует слушать в молчанье, и речи словами Не прерывать: говорить так не смог бы и самый искусный. Можно ль средь громкого шума людского что-либо услышать Или сказать? Заглушается так ведь и громкий оратор! С сыном Пелеевым я объяснюсь. А вы, остальные, Слушайте слово мое и усвойте его хорошенько. Очень часто ахейцы, сердясь, про меня говорили И обвиняли меня. Но не я тут виновен, виновны Зевс и Судьба, и Эриния, в мраке бродящая вечном. Это они на собранье жестоко мой ум ослепили В день тот, когда самовластно я взял у Пелида добычу. Что ж бы я сделал? Свои божество ведь преследует цели, — Ата, чтимая Зевсова дочь, которая в силах Всех ослепить. У проклятой нежнейшие ноги. Не ходит Ими она по земле, — по людским головам выступает, Ум затемняя людей. Уж один-то из нас ей попался! Сам даже Зевс поддался ослепленью, хотя и сильнейший Он, говорят, средь мужей и богов; но и Зевса-Кронида Гера, хоть слабая, все же коварством своим обманула Некогда, в день тот, когда предстояло Алкмене Силу Геракла родить в стенами увенчанных Фивах. Зевс говорил, уж заране хвалясь перед всеми богами: «Слушайте слово мое, о боги, и вы, о богини! Слушайте то, что в груди меня дух мой сказать побуждает: Выведет на свет сегодня Илифия, помощь родильниц, Мужа, который над всеми соседями властвовать будет, — Родом из славных мужей, от крови моей происшедших!» В сердце коварство тая, отвечала владычица Гера: «Зевс! Обманешь и к речи своей не приложишь свершенья! Ну-ка, решись, — поклянись, Олимпиец, великою клятвой, Что над соседями всеми и вправду владыкою будет Тот из смертных мужей, от крови твоей происшедших, Кто, сегодня родившись, из женских выпадет бедер». Так говорила. Кронион коварства ее не почуял. Клятвой поклялся великой, и часто в том каялся после. Гера же ринулась тотчас с высокой вершины Олимпа. В Аргос ахейский примчалась; как было ей раньше известно, Мощная там находилась жена Персеида Сфенела, Милого сына во чреве седьмой лишь носившая месяц. Вывела на свет младенца, хотя и незрелого, Гера, Роды Алкмены замедлив и к ней не пустивши Илифий. С вестью об этом сама к Громовержцу пришла и сказала: «Зевс, отец яркомолненный! Слово вложу тебе в сердце: Муж родился благородный, аргосцами будет он править. То Еврисфей, Сфенелом рожденный, Персеевым сыном. — Племя твое; не будет он Аргосу царь недостойный». Острое горе глубоко проникло Крониону в сердце. Ату немедля схватил он за голову в косах блестящих, Злобою в сердце пылая, и крепкою клятвой поклялся, Что никогда с этих пор на Олимп и на звездное небо К ним не воротится Ата, которая всех ослепляет — Так он сказал и, рукой размахнувшись, со звездного неба Бросил ее. И упала она на работы людские.[74] Из-за нее-то всегда он вздыхал, наблюдая, как делом Неподобающим был отягчен его сын Еврисфеем. Так же и я вот: когда шлемоблещущий Гектор великий Перед кормами судов истреблял беспощадно ахейцев, Я забыть ослепленья не мог, овладевшего мною. Раз же я был ослеплен, и Кронион мой разум похитил, Дело хочу я исправить, бесчисленный дав тебе выкуп. Но поднимайся на бой и других подними за собою. Я же всегда предоставить готов те подарки, какие В ставке твоей перечислил вчера Одиссей богоравный. Если желаешь, сейчас подожди, хоть и рвешься в сраженье. От корабля моего посланцы, доставши подарки, Их принесут, чтоб увидел ты сам, как подарки те ценны». Сыну Атрея в ответ сказал Ахиллес быстроногий: «О многославный Атрид, повелитель мужей Агамемнон! Если желаешь, то, как подобало бы, дай мне подарки, Иль удержи. Это дело твое. А теперь мы о битве Вспомним скорее! И нечего тут разговаривать долго! Несовершенным еще остается великое дело! Снова в передних рядах увидите вы Ахиллеса, Пикой крушащего медной густые фаланги троянцев. Пусть же и каждый из вас с троянцами встречными бьется!» Сыну Пелея тогда сказал Одиссей хитроумный: «Доблестен ты, Ахиллес, небожителям равный, однако Не посылай к Илиону ахейцев на тощий желудок Против троянцев сражаться. На очень немалое время Сеча завяжется, раз уж взаимно сшибутся фаланги Воинов, если исполнит их бог одинаковой силой. Нет! Прикажи-ка ахейцам вблизи кораблей подкрепиться Пищей, вином: ведь от них человеку и сила, и храбрость. Кто бы смог из мужей, не поевши, сражаться с врагами Целый день напролет, пока не закатится солнце? Если бы даже он духом упорно стремился сражаться, Все ж незаметно все члены его отягчит и захватит Жажда и голод, и станут, лишь двинется, слабы колени. Тот же, кто силы свои укрепил и вином, и едою День напролет со врагами сражаться готов непрерывно. Сердце отважно в груди у него, и усталости члены Не ощущают. И бой он последним из всех покидает. Так распусти же народ, Ахиллес, и вели им готовить Пищу, подарки ж свои повелитель мужей Агамемнон Пусть в середину собранья доставит, чтоб все там ахейцы Их увидали глазами, а ты веселился бы сердцем. Пусть он поднимется здесь на собранье и даст тебе клятву, Что на постель не всходил с Брисеидой и с ней не сближался Как установлен, владыка, закон для мужчин и для женщин. Ты же дух свой в груди преклони, Ахиллес, к милосердью. А Агамемнон тебя пусть почествует пиром обильным В ставках, чтоб все ты имел, что тебе подобает по праву. Ты, Атрид, и в глазах у других после этого станешь Лишь справедливее. Нет для царя никакого позора, Если он с мужем мирится, которого первый обидел». Тотчас ответил ему повелитель мужей Агамемнон: «Радуюсь я, Лаэртид, внимая речам твоим мудрым. Все разобрал и о всем рассудил ты вполне справедливо. Клятву дать я готов, и зовет меня к этому дух мой. Ложно пред богом я клясться не буду. Прошу Ахиллеса: Как бы он в бой ни спешил, пускай подождет здесь немного; Все подождите и вы, остальные, покамест из ставки К нам не прибудут дары, и клятв не заверим мы жертвой. Дело я это тебе самому, Одиссей, поручаю. В спутники юношей выбрав, знатнейших среди все ахейцев, С ними дары, что вчера обещали мы дать Ахиллесу, Сам принеси с корабля моего и жен приведи к нам. Ты же, Талфибий, скорей по пространному стану ахейцев Мне кабана разыщи, чтоб зарезать Зевесу и Солнцу». Сыну Атрея в ответ сказал Ахиллес быстроногий: «О многославный Атрид, повелитель мужей Агамемнон! Можно об этом о всем позаботиться будет и позже, После того как настанет в кровавом бою передышка, И бушевать не такая уж ярость в груди моей будет. В поле, пронзенные медью, лежат еще мужи, которых Гектор смирил Приамид, как Зевс даровал ему славу, — Вы же нас оба зовете обедать! Иначе б я сделал: Я приказал бы ахейским сынам натощак, не поевши, Прямо в битву итти, а потом, с закатившимся солнцем, Ужин богатый сготовить, когда отомстим за позор наш. Прежде того никакая еда и питье никакое В глотку мою не пойдут, перед телом убитого друга! В ставке он у меня посредине, истерзанный медью, К двери ногами лежит распростертый; его окружая, Плачут товарищи. Нет! У меня в помышленьях не пища, А лишь убийство да кровь, и врагов умирающих стоны!» Сыну Пелея в ответ сказал Одиссей хитроумный: «Сын благородный Пелея, храбрейший меж всеми ахеец! Много меня ты храбрее и много меня превосходишь В битве копьем; но, с другой стороны, я тебя превзошел бы Мыслью намного: я раньше родился и опытен больше. Сердце терпеньем наполни и выслушай все, что скажу я. Скоро сердца у людей пресыщаются битвой кровавой, Если стеблей большинство уж разбросано медью по пашне, Сбор же становится скудным, как только весы наклоняет Зевс-Эгиох, войн неизменный вершитель. Нет, не желудком должны сокрушаться о мертвых ахейцы: Слишком много мужей ежедневно, одни за другими, Гибнут. Ну, кто и когда бы успел отдохнуть от печали? Должно земле предавать испустившего дух человека, Твердость в душе сохраняя, поплакавши день над умершим. Те же, которые живы от гибельных битв остаются, Помнить должны о питье и еде, чтобы с большею силой, Не уставая, могли мы все время сражаться с врагами, Медью сияющей тело облекши. Пускай же не медлит Больше никто из бойцов, дожидаясь другого приказа! Вот вам приказ: кто останется здесь, при судах мореходных. Плохо придется тому! Сомкнувши фаланги, ударим На конеборных троянцев, возбудим жестокую сечу!» Так сказал он и в спутники взял себе двух Несторидов. Сына Филея Мегета, вождя Мериона, Фоанта, И Ликомеда, Креонтом рожденного, и Меланиппа. Быстро пошли они к ставке владыки, Атреева сына. Было сказано слово, и тотчас сделано дело. Семь обещанных взяли из ставки треножников, двадцать Ярко блестящих котлов, двенадцать коней легконогих, Семь также вывели женщин, искусных в прекрасных работах Вывели и Брисеиду, румяную деву, восьмою. Шел впереди Одиссей, отвесивший десять талантов Золота, следом же юноши шли с остальными дарами. Все в середине они разместили на площади. Тотчас Встал Агамемнон. Талфибий, подобный по голосу богу, С вепрем в руках подошел к владыке народов Атриду. Вытащил быстро тогда Агамемнон свой ножик, который Подле меча на огромных ножнах он носил постоянно, С вепря щетины отсек для начатков и, руки воздевши, Зевсу владыке молился. В молчанье сидели ахейцы Чинно все на местах и царское слушали слово. Глядя в широкое небо, сказал Агамемнон моляся: «Будь мне свидетели Зевс, из богов высочайший и лучший, Солнце, Земля и богини Эринии, что под землею Страшно карают людей, клянущихся ложною клятвой! Нет, не накладывал рук я на девушку, дочерь Брисея, К ложу ль со мною ее принуждая, к чему ли другому. В ставке моей оставалась не тронута мной Брисеида. Если же ложною клятвой клянусь я, пусть боги дадут мне Много страданий, которые шлют они клятвопреступным». Кончив, по глотке резнул кабана он безжалостной медью. Тушу Талфибий в пучину глубокую моря седого Быстро швырнул, раскачав, на съедение рыбам. Пелид же, С места поднявшись, к ахейцам воинственным так обратился: «Зевс, ослепленье великое ты на людей посылаешь! Нет, никогда бы мне духа в груди не сумел Агамемнон Так глубоко взволновать, и не смог бы он девушку силой, Воле моей вопреки, увести! Наверно, Кронион Сам захотел, чтобы многих ахейцев погибель настигла! Сядьте теперь за обед, а после завяжем сраженье!» Так сказав, распустил он собранье короткое. Быстро Все остальные ахейцы к своим кораблям разошлися, А мирмидонцы, отважные духом, забрали подарки, Их отнесли к кораблям Ахиллеса, подобного богу, В ставке просторной сложили и жен на места усадили. А лошадей к табуну товарищи в поле погнали. Дочь же Брисея, златой Афродите подобная видом, Как увидала Патрокла, пронзенного острою медью, К телу припала его, завопила и стала царапать Нежную шею себе, и грудь, и прекрасные щеки. И говорила рыдая, подобная вечным богиням: «Всех тебя больше, Патрокл, я, несчастная, здесь полюбила! Я из ставки ушла, тебя оставляя живого, Нынче же мертвым тебя нахожу, повелитель народов, В ставку вернувшись. Беду за бедой получаю я вечно! Мужа, которого мне родители милые дали, Я увидала пронзенным пред городом острою медью, Видела братьев троих, рожденных мне матерью общей, Милых сердцу, — и всех погибельный день их настигнул. Ты унимал мои слезы, когда Ахиллес быстроногий Мужа убил моего и город Минета разрушил. Ты обещал меня сделать законной супругой Пелида, Равного богу, во Фтию отвезть в кораблях чернобоких, Чтобы отпраздновать свадебный пир наш среди мирмидонцев. Умер ты, ласковый! Вот почему безутешно я плачу!» Так говорила, рыдая. И плакали женщины с нею, — С виду о мертвом, а вправду — о собственном каждая горе. Вкруг самого ж Ахиллеса старейшины войск собралися И умоляли поесть. Но, стеная, Пелид уклонялся: «Я вас молю, если кто из друзей меня слушаться хочет, Не заставляйте покамест меня насыщать себе сердце Пищею или питьем: сражен я ужаснейшим горем. Солнце пока не зайдет, — все равно буду ждать и терпеть я». Так произнесши, царей остальных от себя отпустил он. Два лишь Атрида остались и царь Одиссей богоравный, Нестор, Идоменей и Феникс, наездник маститый. Все рассеять старались скорбевшего. Но безутешен Был он, покуда не ринулся в пасть кровожадного боя. Он говорил, вспоминая о прошлом и тяжко вздыхая: «Милый, бессчастный мой друг! Было некогда время, как сам ты В ставке моей так проворно и в надобный срок предо мною Вкусную ставил еду, когда поспешали ахейцы На конеборных троянцев итти с многослезною битвой. Нынче лежишь ты, пронзенный. И сердце мое уж не хочет Пищи, не хочет питья, хоть они и стоят предо мною. Только тебя я хочу! Мне большего не было б горя, Если бы даже о смерти отца моего я услышал, Старца, что нежные слезы, наверно, во Фтии роняет, С сыном таким разлученный; а сын тут в стране чужедальней Из-за ужасной Елены с сынами троянскими бьется! Или что умер мой сын, растимый на Скиросе дальнем, Неоптолем боговидный, коль жив еще мальчик мой милый. Прежнее время в груди мой дух укреплялся надеждой, Что на троянской земле я один лишь погибну, далеко От многоконного Аргоса. Ты ж возвратишься во Фтию. Ты мне из Скироса сына, надеялся я, в быстроходном Судне домой привезешь и все ему дома покажешь, — Наше владенье, рабов и с высокою кровлею дом наш; Сам же отец мой, Пелей, я думаю, или уж умер, Или, едва лишь живой, угнетаемый старостью грозной, Век свой проводит в глубокой печали и ждет одного лишь, — Горестной вести: когда о погибели сына услышит». Так говорил он, рыдая. Старейшины рядом вздыхали, Каждый о том вспоминая, что дома в чертогах оставил. Видя их в горе таком, почувствовал жалость Кронион. Быстро Афине-Палладе слова он крылатые молвил: «Дочь моя, ты ведь совсем отступилась от храброго мужа Или тебя Ахиллес уж больше теперь не заботит? Вон он — видишь? — сидит впереди кораблей пряморогих, Горько печалясь о милом товарище. Все остальные Сели обедать; один Ахиллес не касается пищи. Но подойди-ка и нектар с приятной амвросией капни В грудь Пелеева сына, чтоб голод к нему не явился». То, что сказал он Афине, давно и самой ей желалось. С соколом схожая быстро летающим, звонкоголосым, Ринулась с неба она сквозь эфир. Между тем уж ахейцы Вооружаться по стану спешили. Паллада-Афина Каплями нектар влила с амвросией в грудь Ахиллеса, Чтобы мучительный голод в колени ему не спустился, И воротилась сама во дворец крепкозданный Кронида Мощного. Хлынули прочь от судов быстроходных ахейцы. Как без счета несется холодными хлопьями с неба Снег, угоняемый вдаль проясняющим небо Бореем, Так же без счета из быстрых судов выносили ахейцы В выпуклых бляхах щиты и шлемы, игравшие блеском, Крепкопластинные брони и ясени пик медножальных. Блеск поднимался до неба; вокруг от сияния меди Вся смеялась земля, и топот стоял от идущих Воинов. Там, посредине рядов, Ахиллес облачался. Зубы его скрежетали; как огненный отблеск пожара, Ярко горели глаза; а в сердце спускалось все глубже Невыносимое горе. Гневясь на троянцев, надел он Божий дар, над которым Гефест утомился, работав. Прежде всего по прекрасной поноже на каждую голень Он наложил, прикрепляя поножу серебряной пряжкой; Следом за этим и грудь защитил себе панцырем крепким, Бросил на плечи свой меч с рукояткой серебряногвоздной, С медным клинком; а потом огромнейший щит некрушимый Взял. Далеко от него, как от месяца, свет разливался. Так же, как если на море мелькнет пред пловцами блестящий Свет от костра, что горит в одинокой пастушьей стоянке Где-то высоко в горах; а пловцов против воли уносят Ветры прочь от друзей по волнам многорыбного моря. Так от щита Ахиллеса, — прекрасного, дивной работы, — Свет достигал до эфира. На голову шлем он тяжелый, Взявши, надел. И сиял, подобно звезде лучезарной, Шлем этот с гривой густой; развевались вокруг золотые Волосы, в гребне его укрепленные густо Гефестом. Вооружившись, испытывать стал Ахиллес богоравный, В пору ль доспехи ему и легко ли в них движутся члены. Были доспехи, как крылья, на воздух они поднимали! Вынул потом из футляра отцовскую пику. Тяжел был Крепкий, огромный тот ясень; никто между прочих ахейцев Им не мог потрясать, — лишь один Ахиллес потрясал им, — Ясенем тем пелионским, который с вершин Пелиона Дан был в подарок Пелею Хироном, на гибель героям. Автомедонт в это время и Алким коней запрягали, Им ремни надели грудные, прекрасные видом, После того их взнуздали, а вожжи назад натянули, К кузову их прикрепив. Тогда, захвативши блестящий Бич, по руке ему бывший, поспешно вскочил в колесницу Автомедонт, а за ним Ахиллес, облачившийся к бою, Как Гиперион лучистый, доспехами ярко сияя. С грозною речью к отцовским коням Ахиллес обратился: «Ксанф и Балий, Подарги божественной славные дети! Нынче иначе умчать седока постарайтесь из боя В толпы густые данайцев, когда мы насытимся боем, И, как Патрокла, его там лежать не оставьте убитым!» Из-под ярма Ахиллесу ответствовал конь резвоногий Ксанф, головою поникнув бессмертною; длинная грива, Из-под яремной подушки спустившись, касалась дороги. Голос вложила в него человеческий Гера богиня. «Сын могучий Пелид, тебя еще нынче спасем мы. Но приближается день твой последний. Не мы в этом оба Будем повинны, а бог лишь великий с могучей судьбою. И не медлительность наша виною была, и не леность, Если похитили с тела Патрокла доспех твой троянцы. Бог, меж всех наилучший, рожденный Лето пышнокудрой, Сбил его в первых рядах и Гектору славу доставил. Хоть бы бежать наравне мы с дыханием стали Зефира, Ветра, быстрее которого нет, говорят, — но и сам ты Должен от мощного бога и смертного мужа погибнуть!» Ксанфу на этих словах Эринии голос прервали. Вспыхнувши гневом, коню отвечал Ахиллес быстроногий: «Что ты, Ксанф, пророчишь мне смерть? Не твоя то забота! Знаю я сам хорошо, что судьбой суждено мне погибнуть Здесь, далеко от отца и от матери. Но не сойду я С боя, доколе войны не вкусят троянцы досыта!» Молвил — и с криком вперед коней своих быстрых погнал он.

Песнь двадцатая

Битва богов

Так вкруг тебя, ненасытный в боях Ахиллес, собирались Близ кораблей изогнутых ахейцы, тогда как троянцы Стали с другой стороны, на возвышенной части равнины. Зевс же с вершины Олимпа, горы, пропастями богатой, Дал приказанье Фемиде бессмертных созвать на собранье. Всюду прошедши, велела сойтись она к зевсову дому. Кроме реки Океана явились все реки, явились Нимфы бессмертные, жизнь проводящие в рощах прекрасных, Нимфы источников, рек и влажных лугов травянистых. Все собрались во дворце облаков собирателя Зевса, В портике гладком усевшись, который родителю Зевсу Сын его сделал Гефест с великим умом и искусством. Так собрались они в доме Кронида. Земли потрясатель, Тоже послушавшись зова, из моря пришел на собранье. Сел в середине и Зевса о целях расспрашивать начал: «Ты для чего, Молневержец, богов на собранье созвал? Или ты что замышляешь насчет аргивян и троянцев? Бой рукопашный сейчас у них разгорается жаркий!» Зевс, собирающий тучи, на это сказал Посейдону: «Ты угадал, Колебатель земли, что в груди я замыслил, Из-за чего вас собрал: за гибнущих я беспокоюсь. Сам я, однако, сидеть останусь в ущелье Олимпа, Буду отсюда глядеть и дух себе радовать. Вы же, Все остальные, идите в ряды и троян и ахейцев, Тем и другим помогайте, кому сочувствует каждый. Если ж один Ахиллес с троянцами будет сражаться, Очень недолго они быстроногого сдержат Пелида. В трепет они приходили и раньше, его увидавши, Нынче ж, когда он еще за товарища гневом пылает, Сам я боюсь, чтоб, судьбе вопреки, он стены не разрушил». Так сказав, возбудил Громовержец упорную битву. Боги в бой устремились, но цели их разные были. Гера с Палладой-Афиной отправились в стан корабельный, В стан же пошли Посейдон земледержец, колеблющий землю, Также благодавец Гермес, выдающийся хитрым рассудком, С ними вместе побрел и Гефест, гордящийся силой; Шел он хромая, с трудом волоча малосильные ноги. К войску троянцев пошли: Apec, потрясающий шлемом, Феб, не стригущий волос, с Артемидою, сеющей стрелы, Ксанф-река и Лето с Афродитой улыбколюбивой. Долго, пока вдалеке от сражавшихся боги держались, Торжествовали ахейцев ряды, потому что меж ними Вновь Ахиллес появился, так долго чуждавшийся боя. В члены ж троян конеборных спустился ужаснейший трепет. Страх охватил их, когда Ахиллес быстроногий пред ними В ярких доспехах предстал, подобный убийце Аресу. Но лишь вмешалися в толпы людей олимпийские боги, Мощная встала Эрида и к бою войска возбудила — Грозно кричала Афина, иль стоя близ рва пред стеною, Или по берегу моря шумящего крик поднимая. Черной буре подобный, завыл и Apec меднобронный, Громко троян возбуждая на бой то с высот Илиона, То пробегая вдоль вод Симоента по Калликолоне. Так, и одних и других возбуждая, блаженные боги В бой их свели и в сердцах пробудили тяжелую распрю. Страшно вверху загремел родитель бессмертных и смертных. Заколебал и внизу Посейдон, земледержец могучий, Всю беспредельную землю с вершинами гор высочайших. Все затряслось, — основанья и главы богатой ключами Иды, суда меднолатных ахейцев и город троянцев. В ужас пришел под землею Аид, преисподних владыка, В ужасе с трона он спрыгнул и громко вскричал, чтобы сверху Лона земли не разверз Посейдаон, земли потрясатель, И не открыл пред людьми и богами его обиталищ, — Затхлых, ужасных, которых бессмертные сами боятся. Грохот такой поднялся от богов, сходившихся в битву. Против владыки, земных колебателя недр Посейдона, Выступил Феб-Аполлон, готовя крылатые стрелы; Против Ареса пошла совоокая дева Афина; Гера богиня сошлась с Артемидою, сыплющей стрелы, Шумною, золотострельной, родною сестрой Дальновержца; Выступил против Лето могучий Гермес благодавец; Против Гефеста — поток широчайший, глубокопучинный: Боги зовут его Ксанфом, а смертные люди — Скамандром, Так бессмертные шли на бессмертных. Пелид же отважный В толпы стремился ворваться, чтоб где-нибудь Гектора встретить, Сына Приамова. Дух его больше всего порывался Кровью его утомить бойца-щитоносца Ареса. Но на Пелида поднял Аполлон, возбуждающий к битвам, Сына Анхиза Энея, вдохнувши могучую силу. Стал он голосом схож с Ликаоном, Приамовым сыном; Образ принявши его, Аполлон, сын Зевса, промолвил: «Где же, советник троянцев Эней, твои все угрозы? Или не ты в Илионе, за чашей с царями пируя, Им обещался один на один с Ахиллесом сразиться?» Сын Анхизов Эней, ему отвечая, промолвил: «Что ты меня, Приамид, против воли моей побуждаешь С сыном отважным Пелея в кровавую выступить битву? Нынче не первый уж раз против быстрого я Ахиллеса Выступлю: раз уже было, — согнал он копьем меня острым С Иды, когда на коров неожиданно наших нагрянул И разорил нам Лирнесс и Педас. Но послал мне спасенье Зевс, у меня возбудивши и силы, и быстрые ноги. Иначе я бы от рук Ахиллеса погиб и Афины: Шла ведь Афина пред ним и победу несла, побуждая Пикою медной его избивать и троян, и лелегов. Вот почему никому невозможно с Пелидом сражаться: Вечно при нем кто-нибудь из богов, кто беду отвращает. И без того уж копье его прямо летит и не слабнет, Прежде чем в тело врага не вонзится. Вот если бы бог нам Равным в сражении сделал возможный исход, то меня бы Он не легко победил, хоть гордится, что весь он из меди!» Зевсов сын Аполлон на это Энею ответил: «Что же, герой, отчего и тебе не вознесть бы молитвы К вечным богам? Говорят, что ты на свет рожден Афродитой, Дочерью Зевса. Пелид же родился от низшей богини. Мать твоя — дочь Громовержца, а та — только старца морского. Прямо с блестящею медью иди на него, не смущая Духа себе ни пустою его руготней, ни угрозой!» Молвил — и пастырю войска великую силу вдохнул он. Вышел Эней из рядов, одетый сверкающей медью. От белолокотной Геры, богини великой, не скрылось, Как через толпы мужей к Ахиллесу Эней пробирался. Став посредине богов, она обратилась к ним с речью: «Надобно б было задуматься вам, Посейдон и Афина, В сердце своем, как окончится все, что сейчас тут творится: Этот Элей, облеченный блистающей медью, выходит На Ахиллеса. Его подстрекнул Дальновержец на это. Надобно было б назад оттеснить нам отсюда Энея, Или чтоб также из нас кто явился на помощь Пелиду, Силу великую дал бы ему и исполнил отваги. Пусть он узнает, что любят его средь богов олимпийских Самые мощные боги, а те, что доселе троянцам Помощь давали в войне и сраженьях, бессильны и жалки. Все мы с Олимпа спустились сюда, чтоб участие в битве Этой принять, чтоб беды не случилось какой с Ахиллесом Нынче. Потом же претерпит он все, что ему при рожденье Выпряла с нитью судьба: когда родила его матерь. Если об этом о всем из уст он богов не узнает, То испугается, встретясь в бою с кем-нибудь из бессмертных. Тяжко явление бога, представшего в собственном виде!» Ей отвечал Посейдон, могучий Земли колебатель: «Гера, свирепствуешь ты неразумно. Зачем тебе это? Очень бы мне не хотелось, чтоб боги друг с другом сражались, — Мы и боги другие: намного ведь мы их сильнее! Лучше давайте-ка с поля сраженья сойдем и на вышке Сядем. А смертные пусть о войне позаботятся сами. Если же Феб-Аполлон иль Apec вмешаются в битву, Если удержат Пелида и биться ему помешают, Тотчас тогда против них мы вступим в сраженье и сами. Скоро, я думаю, выйдя из битвы губительной этой, Те против воли своей на Олимп возвратятся, в собранье Прочих бессмертных богов, рукой укрощенные нашей». Так произнесши, повел Черновласый богов за собою К кругообразному валу Геракла, подобного богу; Вал тот высокий троянцы совместно с Афиной Гераклу Сделали, чтоб от морского чудовища прятаться мог он В башне, когда на равнину оно устремлялось из моря. Там воссел Посейдон и другие бессмертные боги, Плечи окутав себе неразрывным туманом. Напротив Сели враждебные боги над кручами Калликолоны Около вас, Аполлон и Apec, городов разрушитель! Так, принимая решенья, напротив друг друга сидели Боги; но бой начинать, приносящий так много страданий, Медлили те и другие. А Зевс с высоты побуждал их. Медью светилась равнина. Заполнили всю ее люди, Кони. Дрожала земля от топота дружно идущих В битву мужей. Два лучших, храбрейших меж всех человека На середине меж ратей сходились, желая сразиться, — Сын Анхиза Эней и Пелид Ахиллес быстроногий. Выступил первым Эней Анхизид с угрожающим взором Шлемом тяжелым кивая; пред грудью широкой держал он Буйный свой щит, а рукою копьем потрясал медноострым. Вышел навстречу ему Ахиллес, со львом плотоядным Схожий, которого страстно хотят деревенские люди Всею деревней убить. Сначала идет он спокойно, Всех презирая; когда же копьем его ранит проворный Юноша, он приседает, разинувши пасть, меж зубами Пена клубится, в груди же сжимается храброе сердце. Бедра себе и бока бичует хвостом он могучим И самого возбуждает себя на сраженье с врагами. Прыгает, ярости полный, вперед, засверкавши глазами, Чтобы кого растерзать или в первой же схватке погибнуть. Так увлекали Пелида и сила, и дух его храбрый Боем навстречу итти отважному сердцем Энею. После того как, идя друг на друга, сошлись они близко, Первым слово Энею сказал Ахиллес быстроногий: «Что ты, Эней, так далеко вперед от товарищей вышел И предо мною стоишь? Или хочешь сразиться со мною, Веря, что можешь владыкою стать конеборных троянцев, Почестью равным Приаму? Но если б меня и убил ты, Царской власти за то, все равно, не вручит тебе старец: Есть у него сыновья; а сам он разумен и крепок. Или троянцы тебе отвели превосходный участок, С садом прекрасным и пашней, чтоб им ты владел и питался, Если меня умертвишь? Но ведь сделать тебе это трудно! Кажется, как-то тебя я копьем обратил уже в бегство. Вспомни, как, встретив тебя одного, от коровьего стада Гнал я с Иды тебя на проворных ногах, как поспешно Ты убегал. Оглянуться и то ты не смел убегая! После того ты в Лирнесс убежал. И туда я добрался Следом и город разрушил с Афиной, с родителем Зевсом. Множество женщин забрал я и, дней их свободы лишивши, В плен за собою увел. Спасли тебя Зевс и другие Боги. Теперь уж они не спасут тебя больше, как ждешь ты В духе своем. Совет тебе дам я: как можно скорее Скройся в толпу, не иди на меня, или плохо придется! Только тогда, как случится беда, дураки ее видят». Громко тогда Ахиллесу Эней, возражая, ответил: «Сын Пелеев! Меня испугать не надейся словами, Словно мальчишку какого: и сам я прекрасно умею И посмеяться над всяким, и колкое вымолвить слово. Происхожденье друг друга мы знаем, родителей знаем, Слышали много о них всем известных сказаний от смертных, Но не видал ни моих ты в лицо, ни твоих не видал я. От безупречного ты, говорят, происходишь Пелея, Мать же — Фетида, волнами рожденная, в косах прекрасных. Сыном отважного духом Анхиза себя перед всеми С гордостью я называю, а матерь моя — Афродита. В нынешний день уж иль те, иль другие оплакивать будут Милого сына. Не так же с тобой мы сейчас разойдемся, Лишь обменявшись пустыми словами и в бой не вступивши! Если же хочешь, чтоб знать хорошо, познакомиться также С родом нашим, то многим мужам хорошо он известен. Первый, Дардан, рожден был Зевесом, сбирающим тучи. Он основатель Дардании был. Илион же священный Не был еще на равнине в то время построен, и люди Жили тогда на предгорьях богатой потоками Иды. Сына Дардан породил, царя Эрихтония; этот Сделался самым богатым средь смертных людей человеком. Целых три тысячи коней паслось у него по долине, — Быстрых, прекрасных кобыл, жеребятами резвыми гордых. К ним и Борей на лугах вожделеньем не раз загорался. Образ принявши коня черногривого, их покрывал он. И, забрюхатев, двенадцать они жеребят народили. Если скакали те кони Борея по зреющей ниве, То по вершинам колосьев неслись, и их не ломали; Если ж скакали они по хребту широчайшему моря, То пробегали по самым верхушкам седого прибоя. Царь Эрихфоний родил владыку троянского Троса, Трое сынов родилося у Троса, во всем безупречных, — Ил, Ассарак и подобный богам Ганимед, — между всеми Смертными он выдавался людьми красотой несравненной. Боги его унесли вино разливать для Кронида Из-за его красоты, чтобы жил он в собранье бессмертных. Ил же сына родил, безупречного Лаомедонта, Лаомедонт — повелитель Тифона родил и Приама, Клития, Гикетаона, аресову отрасль, и Лампа. Капий рожден Ассараком, а сам родил он Анхиза. Я же Анхизом рожден, а божественный Гектор — Приамом. Вот и порода, и кровь, какими хвалюсь пред тобою. Доблесть же смертных Кронид то уменьшит, а то увеличит, Как пожелается сердцу его: могучее всех он. Будет, однако, болтать нам с тобою, как малым ребятам, В самой средине сраженья кипящего стоя без дела! Можем мы очень легко насказать оскорблений друг другу Столько, что тяжести их не поднимет корабль стоскамейный. Гибок у смертных язык, и много речей всевозможных На языке их; слова же широко пасутся повсюду. Слово какое ты скажешь, такое в ответ и услышишь. Нам же какая нужда оскорбленья и колкие речи Яростно сыпать один на другого, как делают жены В дух разъедающей ссоре, когда, разозлись друг на друга, Между собою бранятся, на улицу выскочив, много Правды и лжи говоря: ведь гнев и ко лжи побуждает! Ты от желанного боя словами меня не отклонишь, Прежде чем медью со мной не сразишься. Начнем же скорее, Силы один у другого на медных испробуем копьях!» Молвил — и пикой могучей ударил он в страх наводящий Щит Ахиллеса ужасный; вокруг острия затрещал он. Щит отстранил от себя Ахиллес мускулистой рукою, Страхом объятый; он думал — своей длиннотенною пикой Щит пробьет без труда Эней, воеватель отважный. Глупый! О том Ахиллес не подумал рассудком и духом, Что нелегко многославный подарок богов олимпийских Смертно рожденному мужу пробить иль заставить податься. Так не пробила щита и тяжелая пика Знея: Золотом, божьим подарком, была остановлена пика: Две полосы на щите пронизала, а там еще было Три, потому что всего поставил их пять Колченогий; Две наружных — из меди, и внутренних две — оловянных, И золотая в средине: она-то копье и сдержала. После того Ахиллес послал длиннотенную пику. Ею в энеев ударил он щит, во все стороны равный, Близко от края щита, где тончайшая медь пробегала, Где всего тоньше была и кожа воловья: насквозь их Ясень прорвал пелионский. И щит взревел под ударом. Съежась, нагнулся Эней и испуганно щит над собою Кверху поднял. Пронеслась над спиною энеевой пика, В землю вонзилась и стала, насквозь пролетев через оба Слоя большого щита. Ускользнувши от пики огромной, Остановился Эней. Глаза залилися смущеньем. В ужас пришел он, как близко вонзилася пика. Пелид же, Выхватив острый свой меч, на него устремился свирепо С криком ужасным. И камень Эней ухватил, наклонившись, — Тяжесть великую! Двое тот камень снести не смогли бы Ныне живущих людей. Но легко и один он махал им. Камнем попал бы Эней набегавшему сыну Пелея В шлем или щит; но они от того отразили бы гибель. Сын же Пелеев мечом у Энея исторгнул бы душу, Если бы зорко всего Посейдон не приметил владыка. Тотчас к бессмертным богам обратился с такою он речью: «Горе! Печаль у меня о возвышенном духом Энее! Скоро, Пелеевым сыном смирённый, сойдет он к Аиду, Внявши советам пустым дальнострельного Феба, который Сам, безрассудный, его не избавит от гибели грозной! Но для чего же, безвинный, страдания будет терпеть он Из-за чужих огорчений? Всегда он приятные жертвы Рад богам приносить, владеющим небом широким. Выведем, боги, Энея из смерти. И сам Громовержец Будет навряд ли доволен, я думаю, если Энея Сын Пелея убьет. Спастись суждено ему роком, Чтоб без потомства, следа не оставив, порода Дардана Не прекратилась. Он был наиболее мил Громовержцу Между его сыновей, от смертных родившихся женщин. Род же Приама царя Крониду уж стал ненавистен. Будет править отныне троянцами сила Энея, Также и дети детей, которые позже родятся». Так отвечала ему волоокая Гера богиня: «Сам, Земледержец, подумай в уме своем, что тебе делать: Вырвать Энея из битвы убийственной иль предоставить Сыну Пелея его укротить, как бы ни был могуч он. Мы же с нею вдвоем не однажды уж клятвы давали Перед бессмертными всеми, — и я, и Паллада-Афина, — Не отвращать никогда погибельных дней от троянцев, Даже когда Илион пожирающим пламенем вспыхнет И запылает в пожаре, зажженном сынами ахейцев!» Слово такое услышав, могучий Земли колебатель Двинулся быстро сквозь сечу, сквозь всюду нависшие копья. К месту пришел, где Эней находился с Пелеевым сыном. Тотчас глаза Ахиллесу окутал глубокою мглою, Ясень могучий его, заостренный сияющей медью, Вытащил вон из щита высокого духом Энея И положил пред ногами Пелида. Рукою могучей Поднял с равнины Энея на воздух и бросил с размаха. Воинских много рядов и много рядов лошадиных Перелетел Анхизид, рукою закинутый бога, И очутился на самом краю многошумного боя, Где облекались оружьем кавконы, на бой снаряжаясь. Близко к нему подошел Посейдон, сотрясающий землю, И со словами к нему окрыленными так обратился: «Кто тебя так ослепил из бессмертных, Эней, что готов ты Против бесстрашного сына Пелеева выступить в битву? Он тебя много сильнее и много милее бессмертным. Тотчас назад отступай, едва с Ахиллесом сойдешься, Чтоб, и судьбе вопреки, не спуститься в жилище Аида. После того же как смерть и судьба Ахиллеса настигнут, Смело сражайся в передних рядах. Средь прочих ахейцев Ни одного не найдется, кто с плеч твоих снимет доспехи». Все разъяснивши Энею, его он на месте оставил, Быстро чудесную мглу пред глазами Пелида рассеял, — И в изумленье великом кругом Ахиллес огляделся, Тяжко вздохнул и сказал своему благородному сердцу: «Боги! Великое чудо своими глазами я вижу! Пика моя предо мною лежит, но нет пред глазами Мужа, в которого я ее бросил, убить собираясь! Мил, как я вижу теперь, и Эней божествам олимпийским. Мне же казалось, что он только попусту хвалится этим. Пусть убирается! Больше со мною пытаться сразиться Он не захочет, — уж тем он доволен, что спасся от смерти. Ну, а теперь я, призвавши данайцев воинственных к битве, Выйду навстречу врагам и других испытаю троянцев!» Молвил, пошел по рядам и приказывал каждому мужу: «Нынче вдали от троянцев не стойте, герои ахейцы! Муж против мужа иди и яростно бейся с врагами! Как бы и ни был силен, но все ж одному тяжело мне Разом преследовать столько бегущих и биться со всеми. Сам бы Apec, хоть и бог он бессмертный, сама бы Афина Остановились бессильно пред пастью подобного боя. Сколько однако могу я руками, ногами и силой, — Не уклонюсь ни на миг я от битвы, — ни даже на мало! В гущу троянских рядов я ворвусь, и не радость троянец Тот испытает, который под пику мою подвернется!» Так возбуждал их Пелид. А троянцев блистательный Гектор Громко звал за собой и грозился пойти на Пелида: «Гордые Трои сыны! Не бойтесь Пелеева сына! Я на словах и с самими бессмертными мог бы сражаться, А вот копьеца — тяжело, ибо много сильнее нас боги. И Ахиллес ведь же все же слова свои выполнить может: Сбудется кое-какое, другое в дороге споткнется! Я на Пелида иду, хоть огню его руки подобны, — Руки подобны огню и железу блестящему — сила». Так возбуждал он троянцев. И подняли копья фаланги. Сила столкнулась врагов, по рядам покатилися крики. Вдруг перед Гектором Феб-Аполлон появился и молвил: «Гектор, смотри, не сражайся пока впереди с Ахиллесом! Скройся в толпе, во всеобщей лишь свалке сходись с ним, чтоб пикой Он не ударил в тебя иль мечом изблизи не сразил бы». Так говорил Аполлон. И трепет почувствовал Гектор, Голос бога услышав, и снова в толпу погрузился. Пылом горя боевым, Ахиллес налетел на троянцев С яростным криком. И первым убил он тут Ифитиона, Славного Отринтеида, племен предводителя многих. Нимфа наяда его родила Отринтею герою В Гиде, округе цветущей, лежащей у снежного Тмола. На Ахиллеса он прямо бежал. Ахиллес Отринтида В голову пикой сразил, голова пополам раскололась. С шумом на землю он пал, и вскричал Ахиллес торжествуя: «Вот ты лежишь, Отринтид, ужаснейший между мужами! Здесь нашла тебя смерть, далеко от отчизны, где дом твой Возле Гигейского озера вместе с отцовским наделом Близ многорыбного Гилла и водоворотного Герма!» Так он хвалился. Глаза же сраженного тьмою покрылись. Кони ахейских бойцов давили колесами тело, В первых рядах проносясь. Потом Антенорова сына Демолеонта, врагов отразителя, храброго духом, Пикой ударил в висок Ахиллес сквозь шлем меднощечный. Шлемная медь не сдержала удара. Насквозь пролетела Медная пика, и череп его пронизала, и мозг в нем Перемешала внутри, усмиривши его в нападенье — Гипподаманта потом, с лошадей соскочившего наземь И побежавшего прочь, он пикою в спину ударил. Тот заревел, умирая, как бык, которого тащат В жертву вокруг алтаря Посейдона, владыки Гелики, Юноши; глядя на них, веселится Земли колебатель. Так заревел умиравший, и дух его кости оставил. На Полидора Пелид устремился, подобного богу Сына Приама. Отец ни за что не пускал его в битву. Самый он был молодой между всех сыновей и Приамом Был наиболе любим, ногами же всех побеждал он. Детским желаньем горя добродетелью ног похвалиться, Рыскал он в первых рядах, пока не сгубил себе духа. Сзади в спину его поразил Ахиллес быстроногий Острою пикой, — туда, где, сходясь, золотые застежки С панцырем пояс смыкают, двойную броню образуя. Вышла, тело пронзив, у пупка его пика наружу. С воплем он пал на колени, туман его черный окутал, И, прижимая кишки выпадавшие, наземь он рухнул. Гектор, едва лишь увидел, как брат Полидор, захвативши В руки ползущие раной кишки, повалился на землю, Скорбь у него разлилася в глазах. Уж больше не смог он В дальних рядах оставаться. Пошел он навстречу Пелиду, Острым копьем потрясая, подобный огню. Ахиллес же, Только увидел его, — подскочил и сказал, торжествуя: «Вот приближается муж, всех больше мне сердце пронзивший, Самого мне дорогого убивший товарища! Больше Мы друг от друга уж бегать не будем по полю сраженья!» К Гектору он обратился, свирепо его оглядевши: «Ближе иди, чтоб скорее предела ты смерти достигнул!» Не испугавшись, ответил ему шлемоблещущий Гектор: «Сын Пелеев! Меня испугать не надейся словами, Словно мальчишку какого: и сам я прекрасно умею И посмеяться над всяким, и колкое вымолвить слово. Знаю я, как ты могуч, и насколько тебя я слабее! Впрочем, ведь все еще это лежит у богов на коленях. Может быть, также и я, хоть и более слабый, исторгну Дух твой, ударив копьем: у меня оно тоже не тупо!» Так он сказал, размахнулся и бросил копье, но Афина Прочь от Пелеева сына дыханьем копье отклонила, Дунувши слабо. Назад оно к сыну Приама вернулось И пред ногами упало его. Ахиллес же немедля Ринулся с яростным криком вперед, порываяся жадно Гектора смерти предать. Но, как бог, без труда Дальновержец Гектора вырвал из боя, окутав густейшим туманом. Трижды вперед устремлялся герой Ахиллес быстроногий С медною пикой, и трижды лишь воздух она пробивала. Но и в четвертый он раз устремился, похожий на бога, Голосом страшным вскричал и слова окрыленные молвил: «Снова, собака, ты смерти избег! А совсем уже близко Был ты от гибели! Феб-Аполлон защитил тебя снова: В грохот копейный вступая, молиться ты рад Аполлону! Скоро, однако, с тобой я покончу, сошедшись позднее, Если какой-нибудь есть помощник и мне средь бессмертных. Нынче ж пойду на других и повергну, которых настигну!» Молвил — и пикой ударил Дриона в средину затылка. Перед ногами Пелида упал он. Его он оставил И Филеторова сына Демуха, могучего мужа, Пикой колено пронзив, задержал. И сейчас же за этим, Острым огромным ударив мечом, лишил его жизни. После того Лаогона с Дарданом, рожденных Биантом, Сбил Ахиллес с колесницы на землю, напав на обоих, Первого пикой, второго мечом изблизи поразивши. Трос же, Аласторов сын, к коленям припал Ахиллеса, — Не пощадит ли его и в плен не возьмет ли живого. Может быть, думал, его не убьет, над ровесником сжалясь. Глупый. Не знал он, что мужа того убедить не удастся! Не благодушный был муж перед Тросом, не мягкосердечный, — Муж беспощадный! Колени руками ему охвативши, Трос собирался молить. Ахиллес же вонзил ему в печень Меч свой, и выпала печень, и черная кровь побежала, Складки хитона заполнив; глаза его тьмою покрылись, Дух отлетел. Ахиллес же, на Мулия ринувшись, в ухо Пикой ударил его, и мгновенно сквозь ухо другое Вышло ее острие. Агенорова сына Ехекла По голове поразил он мечом с рукояткой красивой; Меч разогрелся от крови до ручки. Глаза же Ехеклу Быстро смежила багровая смерть с могучей судьбою. Девкалиону за этим, на месте, где сходятся в локте Мышц сухожилья, пронзил Ахиллес мускулистую руку Медною пикой. Остался стоять он с повисшей рукою, Видя смерть пред собой. Мечом Ахиллес размахнувшись, Голову вместе со шлемом срубил и далеко отбросил. Брызнул мозг позвонков. На земле распростерлося тело. Тот же немедля пошел на бесстрашного сына Пейроя, Ригма, который пришел из фракийской страны плодородной. Пику он бросил в него, и в живот ему медь угодила. Ригм с колесницы упал. Тот пикою в спину ударил Ареифоя возницу, когда он сворачивал коней. Сшиб и его с колесницы. И кони забились в испуге. Так же, как бурный пожар по глубоким свирепствует дебрям Горного леса сухого. Вся чаща лесная пылает. Ветер гонит огонь пред собою, повсюду бушуя. Так повсюду он пикой свирепствовал, богу подобный, И избивал убегавших; земля струилася кровью. Так же, как если лобастых волов запряжет земледелец Белый ячмень молотить на току, хорошо уравненном, И под ногами мычащих волов высыпаются зерна, — Так же совсем ахиллесовы однокопытные кони Трупы топтали, щиты. Оросилися черною кровью Понизу медная ось и ручки вокруг колесницы. В них и от конских копыт, и от шин колесничных все время Брызги хлестали. Вперед порывался Пелид, добывая Славы, и черною кровью багрил необорные руки.

Песнь двадцать первая

Битва у реки

После того как троянцы до брода реки добежали Ксанфа пучинного, богом рожденного, Зевсом бессмертным, — Там, разделивши бегущих, одних по равнине погнал он К городу, тем же путем, как ахейцы в смятенье бежали В день предыдущий, когда многославный свирепствовал Гектор. Так они к городу мчались в испуге. Туман разостлала Гера пред ними глубокий, чтоб их удержать. Половину ж Он к глубокой реке оттеснил серебристопучинной. С шумом, зубами стуча, они бросились в реку. Вскипели Воды, кругом берега застонали. Троянцы в потоке Плавали с криком туда и сюда, крутясь в водовертях. Как под напором огня, саранча, трепыхая крылами, Мчится спастись у реки. Но жжет ее, вспыхнув внезапно, Неутомимый огонь. И прыгает вся она в воду. Так же шумящие струи глубокопучинного Ксанфа Все переполнил Пелид в перемежку людьми и конями. Богорожденный, копье прислонив к тамариску, оставил На берегу его там и с одним лишь мечом на троянцев Кинулся, богу подобный, замыслив жестокое дело. Начал рубить во все стороны он. Поднялись отовсюду Стоны мечом пораженных. Вода закраснелась от крови. Там же, как крупным дельфином гонимые рыбы другие Спрятаться в страхе спешат в углублениях тайных залива; Жадно дельфин пожирает, какую меж ними ни схватит; Так вдоль ужасных течений потока троянские мужи Под берегами таились. Пелид, утомивши убийством Руки, двенадцать живых себе юношей выбрал в потоке Во искупленье за смерть Менетьева сына Патрокла. Вывел из волн, ошалевших от страха, как юных оленей, Руки скрутил назади скроенными гладко ремнями, Что на одеждах из ниток сученых они же носили. Он их товарищам дал отвести к кораблям изогнутым, Сам же назад устремился, пылая желаньем убийства. Встретился там Ликаон ему, сын Дарданида Приама. Он выбегал из потока. В отцовском саду захвативши, Некогда сам Ахиллес же увел его в плен против воли, Ночью внезапно напав; у смоковницы медью он острой Ветки срезал молодые для ручек своей колесницы. Здесь-то нежданной бедою ему Ахиллес и явился. Продал его он тогда на прекрасно обстроенный Лемнос, Морем пославши туда: был куплен он сыном Язона. Выкупил там Гетион его, гость его давний, имбросец, Плату большую отдав за него, и отправил в Арисбу. Скоро бежавши оттуда, в отеческий дом он вернулся, Вместе с друзьями одиннадцать дней веселился он духом, Лемнос покинув; в двенадцатый день божество его снова Бросило в руки Пелида, который в аидово царство Должен его был отправить, хоть так умирать не хотел он! Тотчас заметил его быстроногий Пелид богоравный; Голый он был, без щита и без шлема, копья не имел он, — Все это сбросил с себя он на землю, бежав из потока. Юношу пот изнурял, усталость сковала колени. Гневно сказал Ахиллес своему благородному духу: «Боги, великое чудо своими глазами я вижу! Что это? Гордые духом троянцы, которых убил я, Снова будут являться на свет из подземного мрака, Раз и вот этот пришел, избегнувший смертного часа, Проданный мною на Лемнос священный; глубокое море Не удержало его, хоть и многих насильственно держит. Пусть же, однако, попробует он острия моей пики, Чтоб убедиться и сердцем я мог, и увидеть глазами, — Так же ли он и оттуда воротится, иль плодородной Будет удержан землей, которая держит и сильных». Так размышлял он и ждал. А тот приближался в смятенье, Чтобы с мольбою колени обнять Ахиллеса. Всем сердцем Смерти злой избежать он стремился и сумрачной Керы. Медною пикой огромной взмахнул Ахиллес богоравный, Тот же к нему подбежал и, нагнувшись, схватил за колени. Медная пика над самой спиной пронеслась и вонзилась В землю, желаньем пылая насытиться плотью людскою. Тот же одною рукой с мольбой обнимал его ноги, Острую пику другой ухватил и держал, не пуская. И, обращаясь к Пелиду, слова окрыленные молвил: «Ноги твои обнимаю, почти молящего, сжалься! Я, о питомец богов, — молящий, достойный почтенья: Дара Деметры вкусил у тебя я у первого в доме В день тот, когда захватил ты меня в нашем саде цветущем. После на Лемнос священный ты продал меня, оторвавши И от отца, и от близких. Я сотней быков откупился. Нынче за цену тройную купил бы себе я свободу. Зорь лишь двенадцать минуло, как я в Илион воротился, После стольких страданий. Теперь же опять в твои руки Злой привел меня рок. Ненавистен, как видно, я Зевсу, Раз он опять меня отдал тебе. Родила кратковечным Мать Лаофоя меня, стариком рожденная Альтом, — Альтом, который народом лелегов воинственных правит, Около Сатниоента Педасом владея высоким. Дочь-то его и была средь многих женою Приама. Двух сыновей нас она родила. И зарежешь обоих! Раньше в передних рядах Полидора, подобного богу, Ты умертвил, его поразив медноострою пикой. Та же беда и со мною случится теперь; не надеюсь Рук я твоих избежать, раз бог меня к ним уж приблизил. Слово другое скажу я, и к сердцу прими это слово: Не убивай меня! Гектор мне брат не единоутробный, — Гектор, которым товарищ убит твой, могучий и милый». Так Приамов блистательный сын обращался к Пелиду С словом мольбы; но в ответ неласковый голос услышал: «Что ты, глупец, мне про выкуп толкуешь? Ни слова об этом! Прежде, когда еще день роковой не настигнул Патрокла, Миловать было троянцев порой мне приятней. Многих живыми я в плен забирал и в продажу пускал их. Нынче ж не будет, чтоб кто-нибудь спасся от смерти, кого бы В руки мои божество ни отдало пред городом вашим, Будь это просто троянец, тем более — дети Приама. Милый, умри же и ты! С чего тебе так огорчаться? Жизни лишился Патрокл, — а ведь был тебя много он лучше! Разве не видишь, как сам я и ростом велик, и прекрасен? Знатного сын я отца, родился от бессмертной богини, — Смерть однако с могучей судьбой и меня поджидают. Утро настанет, иль вечер, иль полдень, — и в битве кровавой Душу исторгнет и мне какой-нибудь воин троянский, Или ударив копьем, иль стрелой с тетивы поразивши». У Ликаона мгновенно расслабли колени и сердце. Выпустил пику из рук он и на землю сел, распростерши Обе руки. Ахиллес же, свой меч обнажив отточенный, Около шеи ударил в ключицу, и в тело глубоко Меч погрузился двуострый. Ничком Ликаон повалился. Черная кровь выливалась и землю под ним увлажала. За ногу тело схватив, швырнул Ахиллес его в реку И, похваляясь над ним, слова окрыленные молвил: «Там и лежи между рыб! Они у тебя беззаботно Будут из раны вылизывать кровь. Не положит на ложе Мать и тебя не оплачет. Скамандр, водовертью богатый, Тело твое унесет в широкое лоно морское! Рыба, играя в волнах, на поверхность чернеющей зыби, Быстро всплывет, чтоб поесть ликаонова белого жира. Все погибайте, пока в Илион не проникнем священный, — Вы — от меня убегая, а я — избивая вас сзади! И не поможет поток вам прекраснотекущий, в сребристых Водоворотах, как много б ему вы ни резали в жертву Крепких быков, и живьем лошадей ни бросали б в пучину. Все же погибнете злой вы судьбою, заплатите мне вы И за патроклову смерть, и за гибель ахейцев, которых Вы без меня перебили вблизи кораблей быстроходных!» Так говорил он. И в сердце сильнее поток раздражился; Стал он обдумывать, как бы ему Ахиллеса заставить Труд боевой прекратить, как избавить троянцев от смерти. Сын же Пелеев меж тем со своей длиннотенною пикой Ринулся, смерти желая предать Пелегонова сына Астеропея героя, которого на свет родили Аксий широко текущий и Акессамена владыки Старшая дочь Перибоя: в любви с ней поток сочетался. Прямо к нему Ахиллес устремился, а тот из потока Вышел навстречу, две пики держа. Наполнил отвагой Ксанф ему сердце, гневяся за юношей павших, которых Без сожаленья Пелид перебил вдоль течений потока. После того как, идя друг на друга, сошлись они близко, Первым с речью к нему обратился Пелид быстроногий: «Кто из мужей ты, откуда, что смеешь мне выйти навстречу? Дети одних злополучных встречаются с силой моею!» И отвечал Ахиллесу блистательный сын Пелегона: «Высокодушный Пелид, для чего ты пытаешь о роде? Из плодоносной Пеонии я, из далекого края. Длиннокопейных привел я пеонов сюда, и минуло Нынче одиннадцать зорь с поры, как пришел в Илион я. Родоначальник же мой — широко протекающий Аксий, — Аксий, прекрасную воду свою по земле разносящий. Он Пелегона родил копьеборца. А я, утверждают, От Пелегона родился. Сразимся ж, Пелид благородный!» Так говорил он, грозя. Ахиллес блистательный поднял Ясень свой пелионский. Но пиками сразу ударил Астеропей удалой: копьеборец он был двоерукий. Пикой одной ахиллесов он щит поразил, но не пробил: Золотом, даром бессмертных, была остановлена пика. Пикой другой он Пелиду на правой руке оцарапал Локоть, и черная кровь заструилась. Пронесшися мимо, В землю вонзилася пика, насытиться жадная телом. Ясенем прямо летящим потом Ахиллес быстроногий В Астеропея метнул, предать его смерти желая. Но промахнулся в него, угодил же в обрывистый берег. До половины вонзилась в обрыв ясеневая пика. Выхватив острый свой меч из ножен, Ахиллес устремился К Астеропею. А тот, напрягая могучую руку, Ясень Пелида напрасно старался из берега вырвать. Трижды его начинал он раскачивать, вырвать стараясь, Трижды силы терял. На четвертый же раз пожелал он Переломить ясеневую пику, ее перегнувши. Раньше однако мечом Ахиллес ему душу исторгнул. Астеропея в живот близ пупка он ударил. На землю Вылилась внутренность вся, захрипел он, глаза затянулись Смертною тьмой. Ахиллес же, к груди его бросившись, с тела Снял боевые доспехи и громко вскричал, похваляясь: «Здесь и лежи! Нелегко с сыновьями могучего Зевса В битве встречаться тому, кто хотя б от потока рожден: Ты говорил, что потоком рожден ты широкоструистым, Я же породой горжусь, от великого Зевса идущей. Я родился от Пелея, Эакова сына, владыки Многих племен мирмидонских. Эак же родился от Зевса. Сколько могучей Зевес, чем потоки, бегущие в море, Столько могучее дети Зевеса, чем дети потоков. Нынче великий поток помогает тебе, но навряд ли Сможет помочь: нелегко против Зевса-Кронида сражаться. С Зевсом тягаться не в силах и сам Ахелой многомощный. И Океана глубоко текущего сила, откуда Реки начало свое получают, широкое море, Все родники и ключи, и глубокие воды колодцев. Все же трепещет и он перед молньей великого Зевса И перед громом ужасным, когда загрохочет он с неба». Так он сказал и из кручи копье медножальное вырвал, Астеропея ж оставил лежать на песке бездыханным. Черные воды потока на тело его набегали, Быстрыми стаями рыбы вокруг и угри суетились, Почечный жир обрывая и жадно его пожирая. Сын же Пелея пошел на пеонов, мужей конеборных. В ужасе все еще прячась близ речки глубокопучинной, Вдруг увидали они, что лучший меж ними средь сечи От ахиллесовых рук и меча его жизни лишился. Так Ахиллес Ферсилоха убил Астипила, Мидона, Мнеса и Фрасия, также и Эния, и Офелеста. Много еще бы пеонов убил Ахиллес быстроногий, Если б глубокопучинный поток не исполнился гнева. Смертного образ приняв, из глубокой он крикнул пучины: «О Ахиллес! Ты и силой, и дерзостью дел превышаешь Мужа любого; тебя защищают бессмертные сами! Если ж Кронион тебе всех троянцев отдал на погибель, В поле гони их и там свое дело ужасное делай. Трупами доверху полны мои светлоструйные воды, И не могу я пробиться теченьем к священному морю. Трупы мне путь преграждают. А ты продолжаешь убийства! Будет тебе, перестань! Берет меня ужас, владыка!» Так потоку в ответ сказал Ахиллес быстроногий: «Сделаю, как приказал ты, Скамандр, питомец Зевеса! Но прекращу избиенье троянцев надменных не раньше, Чем в Илион загоню их и, в битве сойдясь, испытаю Гектора, — он ли меня укротит, иль его укрощу я!» Так он сказал и вперед устремился, похожий на бога. Тут к Аполлону поток обратился глубокопучинный: «Что это, сын сребролукий Зевеса, решений Кронида Ты исполнять не желаешь! Тебе он наказывал строго В битвах стоять за троянцев и помощь давать им, покуда Вечер не спустится поздний и тенью полей не покроет». Так он сказал. Ахиллес же, копьем знаменитый, с обрыва Прыгнул в средину потока. И вздулся поток разъяренный, Ринулся, все взволновавши теченья, и множество трупов Поднял, лежавших в реке, — мужей, перебитых Пелидом. Стал он выбрасывать трупы, ревя, словно бык разъяренный, Вон из воды. А живых вдоль прекрасных течений струистых В водоворотах глубоких укрыл, от Пелида спасая. Страшная вкруг Ахиллеса волна поднялась и, вскипевши, С силою грянула в щит. Устоять Ахиллес богоравный Больше не мог на ногах. Он за вяз ухватился рукою, — Вяз пышнолистный, большой, и дерево вывернул с корнем. Берег крутой обвалился, и ветки густые покрыли Струи прекрасные. Вяз поперек перекинулся гатью, В воду упав целиком. Ахиллес поднялся из пучины И на проворных ногах во всю мочь по равнине помчался В страхе. Однако великий поток не отстал и высоко, Весь почернев, поднялся, чтоб заставить Пелеева сына Труд боевой прекратить, чтоб от смерти избавить троянцев. Прочь отскочил Ахиллес, насколько копье пролетает, Быстро прочь отскочил, как орел, черноперый охотник, Самый могучий и самый проворный меж птицами всеми. Так и Пелид отскочил, на груди его крепкой ужасно Медь загремела доспехов. От волн увернувшись потока, Он побежал. Грохоча, за Пелидом поток устремился. Как человек, орошая растенья свои и посевы, Из родника черноводного путь пролагает теченью И очищает лопатой канаву от всякого сора; В ров набегает вода, по дну за собой увлекая Мелкие камни, журчит и бежит по наклонному ложу Быстрым потоком, того обогнав, кто ее направляет. Так Ахиллеса все время волна настигала потока, Как ни проворен он был: намного сильнее нас боги. Несколько раз Ахиллес быстроногий пытался навстречу Выступить, чтоб убедиться, — не все ли его уже боги Гонят, не всё ль на него ополчилось великое небо? Тотчас однако волна поимого Зевсом потока С силою сверху его по плечам ударяла. В испуге Выше старался он прыгнуть. Поток подгибал ему ноги, Бурно с боков ударял, вырывал из-под ног его землю. И возопил Ахиллес, на широкое небо взглянувши: «Зевс, наш отец! Надо мною, несчастным, не сжалятся боги И не спасут из реки? А потом все готов претерпеть я! Из небожителей всех предо мною никто не виновен Так, как милая мать, меня обольстившая ложью. Мне говорила она: под стеной меднобронных троянцев От аполлоновых стрел быстролетных придет моя гибель. Пусть бы убил меня Гектор, из выросших здесь наилучший! Доблестный муж бы убил, и доблестный был бы убит им. Нынче же жалкою смертью приходится здесь мне погибнуть, Как свинопасу-мальчишке, в воде захлебнуться, — мальчишке, Переходившему реку зимой и снесенному ею!» Так он сказал. И тотчас подошли Посейдон и Афина; Образ принявши мужей, перед сыном Пелеевым стали, За руку взяли рукой и словами его заверяли. Так ему стал говорить Посейдон, потрясающий землю: «Сын Пелеев! Чрезмерно не бойся и духом не падай, Ибо такие тебе мы защитники между бессмертных, — Я и Паллада-Афина, с согласия полного Зевса. Роком тебе суждено осиленным быть не потоком; Скоро назад от тебя он отступит, увидишь и сам ты. Если послушаться хочешь, мы мудрый совет тебе дали б: В битве, равно всем ужасной, не складывай рук утомленных Раньше, чем войско бегущих троянцев назад не загонишь В стены славные Трои. А Гектора жизни лишивши, Снова к судам возвращайся. Даем мы добыть тебе славу!» Так они оба сказали и вместе вернулись к бессмертным. Он же, словами богов ободренный, поспешно к равнине Кинулся. Всю ее сплошь речная вода заливала. Множество медных доспехов прекрасных и множество трупов Юношей плыло по ней. Высоко поднимая колени, Прыгал он вверх из воды. И сдержать его не был способен Ксанф. Ахиллесу вдохнула великую силу Афина. Но и поток не ослабил напора. Еще он сильнее Гневом вскипел к Ахиллесу. Высоко волну взгромоздивши, Поднял ее над Пелидом и громко позвал Симоента: «Милый мой брат! Хоть вдвоем обуздаем неистовство мужа! Скоро он город великий Приама владыки разрушит. Не устоят пред Пелидом в сумятице битвы троянцы! Помощь скорей мне подай, теченья наполни водами Горных ключей и ручьев, чтобы вздулись повсюду притоки, Чтобы большая вода поднялась, чтобы бревна и камни Загрохотали в воде. И дикого мужа смирим мы, Всех одолевшего нынче, готового с богом равняться. Думаю я, не поможет ему ни наружность, ни сила, Ни дорогие доспехи прекрасные. Всех под водою Илом их густо затянет на дне. И его самого я Галькой обильно засыплю, песком занесу его сверху, Так что ахейцы собрать и самых костей Ахиллеса Будут не в силах, — таким его илом я сверху покрою. Тут же ему и могила готова. И будет не нужно Холм над ним насыпать, исполняя обряд похоронный». Кинулся Ксанф на Пелида, неистово воды вздымая, С ревом хлеща в него пеной, и кровью, и трупами павших. Встала, вздуваясь, волна поимого Зевсом потока, Вверх высоко поднялась, опрокинуть грозя Ахиллеса. Вскрикнула Гера в испуге; страшилась она, не унес бы В водовороты свои Ахиллеса поток разъяренный. К милому сыну Гефесту поспешно она обратилась: «Встань, Кривоногий, дитя мое! В битве с тобою сразиться Мы почитаем достойным глубокопучинного Ксанфа. Быстро на помощь приди, засвети-ка огромное пламя! Я же отправлюсь позвать Зефира и быстрого Нота, Чтобы тяжелою бурей от моря они налетели И, разжигая свирепый огонь, у троянцев спалили Головы их и доспехи. А сам ты по берегу Ксанфа Все дерева попали и с огнем на него устремися. Не поддавайся ни сладким словам, ни угрозам потока. И не смиряй до тех пор своей силы, покуда я знака Криком тебе не подам гасить огонь неустанный». Так говорила. Гефест воздвиг бушевавшее пламя. Прежде всего по равнине огонь запылал. Пожигал он Трупы убитых Пелидом, лежавшие кучами всюду. Высохло все на равнине, и стихли блестящие воды. Быстро, как сушит осенний Борей увлажненную землю, Радость этим давая тому, кто ее обработал, Высохла всюду равнина, и трупы убитых сгорели. На реку бог обратил разливающий зарево пламень. Вспыхнули тут тамариски по берегу, ивы и вязы, Вспыхнули донник душистый, и кипер, и влажный ситовник, Росшие густо вокруг прекрасных течений Скамандра. Рыбы, угри затомились, — и те по глубоким пучинам, Те по прекрасным струям и туда и сюда заметались, Жаром палимые жгучим искусника-бога Гефеста. Сила потока горела, и громко воззвал он к Гефесту: «Нет, Гефест, ни один из бессмертных тебя не осилит! Также и я не желаю с тобой, огнедышащим, биться. Кончим вражду! Пусть Пелид хоть сейчас всех троянцев из Трои Выгонит! Мне-то чего защищать их, чего воевать мне?» Молвил, палимый огнем. Вскипали прекрасные струи. Как изнутри закипает котел над огнем разожженным, Где растопляется сало откормленной туши кабаньей; Все в нем бурлит, а под ним сухие поленья пылают. Так же пламя палило теченья, вода клокотала. Стал поток и течь не решался. Терзал его жаром Мощный Гефест многоумный. Взмолился поток устрашенный К Гере и к ней со словами крылатыми так обратился: «Гера! За что на меня одного между всеми богами Сын твой напал и терзает меня! Я не столько виновен, Сколько все боги другие, дающие помощь троянцам. Помощь свою я тотчас прекращу, если ты мне прикажешь, — Пусть, же и он перестанет. А кроме того я клянуся Не отвращать никогда погибельных дней от троянцев, Даже когда Илион пожирающим пламенем вспыхнет И запылает в пожаре, зажженном сынами ахейцев!» Лишь белорукая Гера богиня услышала это, К милому сыну Гефесту немедленно так обратилась: «Будет, Гефест! Прекрати, многославный мой сын! Не годится Бога бессмертного так обижать из-за племени смертных!» Так говорила. Гефест погасил бушевавшее пламя. Волны вернулись обратно в прекрасноструистую реку. Только что ксанфова сила была смирена, прекратили Битву они. Удержала их Гера, хотя и сердилась. Но меж другими богами тяжелая вспыхнула распря, Страшная. В разные стороны дух их в груди устремлялся. Сшиблись с шумом великим; земля застонала под ними. Небо великое гулко на шум отвечало. Услышал Зевс, на Олимпе сидящий. И сердце его засмеялось С радости, лишь увидал он богов, друг на друга идущих. Долго без дела они не стояли. Сражение начал Щитокрушитель Apec. На Афину он кинулся первый С пикою медной в руке и сказал ей обидное слово: «Снова ты, муха собачья, бессмертных стравляешь на битву, Дерзостью буйной пылая! Чего ты, надменная, хочешь? Или не помнишь, как ты подстрекнула Тидеева сына Биться со мною? У всех на глазах ты копье ухватила И на меня навела и пронзила прекрасное тело. Нынче тебе отомщу я за то, что со мной ты свершила!» Так сказав, по эгиде бахромчатой вдруг он ударил, — Страшной, которой пробить неспособна и молния Зевса. Пикой ударил в эгиду Apec, оскверненный убийством. Чуть отступила Афина, схватила могучей рукою Камень, лежавший средь поля, — огромный, зубристый и темный, — В древнее время как знак межевой водруженный на поле. В шею Ареса ударила им и расслабила члены. Семь он пелетров, упавши, покрыл, зазвенели доспехи. Волосы с пылью смешались. Над ним засмеялась Афина И, похваляясь, слова окрыленные молвила громко: «Видно, глупец, ты не взвесил, насколько я большею силой Перед тобою хвалюсь, что тягаться задумал со мною! Так ты искупишь вполне проклятия матери, в гневе Злые дела на тебя замышлявшей за то, что оставил Ты аргивян и надменным троянским сынам помогаешь!» Так сказавши, глаза свои светлые прочь отвратила. Зевсова дочь Афродита стонавшего тяжко Ареса, За руку взяв, повела. С трудом приходил он в сознанье. Лишь увидала ее белорукая Гера богиня, Тотчас со словом крылатым к Афине она обратилась: «Необоримая дочь Эгиоха-Зевеса, смотри-ка: Муха эта собачья ведет мужегубца Ареса Через сумятицу битвы жестокой. Пойди, нагони их!» Так ей сказала. И радостно вслед устремилась Афина И, Афродиту нагнав, ударила сильной рукою В грудь. Ослабели мгновенно у той и колени и сердце. Оба с Аресом лежали они на земле многодарной. Та же, хвалясь перед ними, сказала крылатое слово: «Вот если б все из богов, что ныне стоят за троянцев, Были, на бой выходя против меднооружных ахейцев, Столь же отважны и стойки, как стойкой была Афродита, Здесь против силы моей за Ареса пришедшая биться, — О, уж давно бы тогда мы покончили с этой войною И разрушенью б прекрасно построенный предали город!» И улыбнулась в ответ белорукая Гера богиня. Тут Аполлону сказал могучий Земли колебатель: «Что ж это, Феб, не вступаем мы в битву? Пристойно ли это, Раз уже бьются другие? Позорнее будет без боя Нам на Олимп воротиться, в зевесов дворец меднозданный. Ну, начинай! Ты рожденьем моложе. Мне выступить первым Нехорошо: я и раньше родился, и опытен больше. Как твое сердце, глупец, безрассудно! Ужели не помнишь, Сколько с тобою мы бед претерпели вокруг Илиона, — Мы лишь одни из бессмертных, когда, по приказу Зевеса, К наглому Лаомедонту на год поступили на службу С договоренною платой. И стал он давать приказанья. Я для троянцев в то время вкруг города стену построил, Чтоб неприступен он был, — широкую, крепкую стену. Медленноногих коров ты пас, Аполлон, криворогих В горных долинах богатой ущельями Иды лесистой. После ж того, как нам радость дающие вынесли Оры Срок платежа, целиком удержал нам насильственно плату Лаомедонт нечестивый, с угрозами прочь нам уславши. Ноги и руки над ними при этом он нам пригрозился Крепко связать и продать на какой-нибудь остров далекий. Был готов он и уши обоим отрезать нам медью. Так от него мы с тобою обратно пошли, негодуя, В гневе за плату, которую он обещал, но не отдал. И вот его-то народу ты милость несешь и не хочешь С нами стараться, чтоб гибель постигла надменных троянцев, Полная, злая, а с ними детей и супруг их почтенных!» Тут в ответ Посейдону сказал Аполлон дальновержец: «Сам ты, Земли колебатель, почел бы меня неразумным, Если б с тобою в борьбу я вступил из-за смертнорожденных, Жалких, похожих на листья, людей, которые нынче Полною жизнью цветут, плодами питаяся пашни, Завтра — жизни лишась, исчезают. Давай, разойдемся, В бой не вступая, а людям сражаться одним предоставим». Так сказал и назад повернулся. Стыдился он сердцем Руку на брата отцова поднять в сокрушительной схватке. Гнев овладел Артемидой, державной владычицей дичи, Рыщущей по полю. Яро корить начала она брата: «Прочь бежишь, Дальновержец! Готов ты принесть Посейдону Незаслуженную славу, победу ему уступая! Эх, дурачок! Для чего тебе лук, бесполезный, как ветер? Чтоб никогда я теперь не слыхала в отцовском чертоге Гордой твоей похвальбы, как хвалился ты между богами, Будто способен один на один с Посейдоном сразиться!» Так говорила. И ей ничего Аполлон не ответил. Но на нее рассердилась супруга почтенная Зевса. На стреловержицу с бранью накинулась Гера богиня: «Сука бесстыдная! Как? Уж против меня ты сегодня Выступить хочешь? Тебе я тяжелой противницей буду, Хоть луконосица ты, хотя для женщин и львицей Зевс тебя сделал и дал убивать, какую захочешь![75] Право, уж лучше б тебе по горам за зверями гоняться, Диких оленей стрелять, чем с более сильными биться! Если же хочешь сразиться, то скоро увидишь, насколько Силой слабей ты меня, чтоб решаться равняться со мною!» Так сказала и левой рукой близ кистей ухватила Руки богини, а правою, с плеч Артемиды сорвавши Лук и колчан, вкруг ушей ее бить ими стала со смехом. Та, уклоняясь, рвалась. Рассыпались быстрые стрелы. Плача, прочь убежала богиня, подобная быстрой Горной голубке, от ястреба прочь улетевшей, чтоб скрыться В горной расщелине: пойманной быть ей судьба не сулила. Так Стреловержица с плачем бежала, оставивши лук свой. Аргоубийца вожатый к Лето между тем обратился: «В битву с тобою, Лето, вступать ни за что я не стану: Страшно с супругами туч собирателя Зевса сражаться. Ты ж средь богов олимпийских хвались себе, сколько угодно Будто меня победила могучею силой своею». Молвил. Лето подбирала изогнутый лук со стрелами, В вихре поднявшейся пыли упавшими всюду на землю. Лук подобравши и стрелы, Лето повернула обратно. Та же пришла на Олимп, к меднозданному дому Зевеса. Села, плача навзрыд, на колени родителя дева, Платье на ней трепетало нетленное. Дочь Артемиду Зевс к себе притянул и спросил, засмеявшися нежно: «Кто так неправо с тобой поступил из потомков Урана? Дочь моя, словно бы зло ты какое открыто свершила?» Зевсу охотница-дева в прекрасном венке отвечала: «Я женою побита твоей, белолокотной Герой. Из-за нее ведь, отец, у бессмертных и ссоры и распри». Так меж собой вели разговоры бессмертные боги. Феб-Аполлон между тем в Илион удалился священный: Он опасался, чтоб стен благозданного города Трои Сила данайцев, судьбе вопреки, не разрушила нынче ж. Прочие вечные боги к себе на Олимп удалились. Гневом пылали одни, победой гордились другие. Сели они близ отца чернотучного. Сын же Пелея Вместе троянцев самих и коней избивал быстроногих. Так же, как, густо клубясь, до широкого неба восходит Дым городского пожара, зажженного божеским гневом; Всем он приносит труды и многим печали приносит. Так же троянцам труды приносил Ахиллес и печали. Молча стоял престарелый Приам на божественной башне. Он увидал Ахиллеса огромного, видел, как в страхе Тотчас же все от него убегали троянцы: отпора Не было больше нигде. Приам зарыдал и, спустившись С башни, привратникам славным, близ стен находившимся, крикнул: «Настежь ворота! Пока не войдет в них бегущее войско, — Не выпускайте из рук их! Уж вон Ахиллес, уже близко! Бешено гонит троянцев. Боюсь я, близка наша гибель! Только что наши, в стенах очутившись, вздохнут с облегченьем, Тотчас ворота закройте и прочные створы замкните! Страшно мне, как бы к нам в город погибельный муж не ворвался!» Стража немедля запоры сняла и открыла ворота. Свет беглецам, распахнувшись, они принесли. Аполлон же Выбежал быстро навстречу, чтоб гибель отвесть от троянцев. Прямо к высоким воротам и к городу войско троянцев, Пылью покрытое, с горлом, иссохшим от жажды, с равнины Мчалось. И бурно их гнал он копьем. И все время великим Бешенством сердце кипело. И славы рвался он достигнуть. Взяли б тогда же ахейцы высоковоротную Трою, Если бы Феб-Аполлон Агенора на бой не подвигнул. Сын Антенора он был, человек безупречный, могучий, Феб ему сердце наполнил отвагой, и сам недалеко Стал, чтоб настигнут он не был тяжелыми Керами смерти. К дубу Феб прислонился, густейшим закрывшись туманом. Тот же, едва увидал Ахиллеса, крушителя башен, Остановился и ждал; волновалося сильно в нем сердце. И обратился, смутясь, к своему он отважному духу: «Горе какое! Когда от могучего я Ахиллеса Тем же путем побегу, как в смятенье бегут остальные, Быстро меня он догонит и голову срубит, как трусу. Если же всем остальным предоставлю тесниться я в бегстве Пред Ахиллесом, а сам от стены побегу поскорее Прочь по Илову полю, пока не достигну лесистой Иды и там не укроюсь в ущелье, в кустарнике частом… После того же, как вечер наступит, — обмывшись от пота И освежившись в потоке, назад в Илион я вернулся б. Но для чего мое сердце волнуют подобные думы? Вдруг в то время, когда побегу я от города в поле, Он, заприметив меня, на ногах своих быстрых настигнет? Будет тогда невозможно спастись мне от Кер и от смерти: Больно уж этот силён человек средь людей земнородных! Если б, однако, навстречу ему перед городом выйти? Острою медью ведь тело его, как у всех, уязвимо, В нем одна лишь душа, и смертным зовут его люди. Только вот славу дарует ему громовержец Кронион.» Так сказал он и весь подобрался и ждал Ахиллеса. Храброе сердце его рвалось воевать и сражаться. Как на охотника-мужа из чащи дремучего леса Смело идет леопард; и сердце его не трепещет, Хоть бы и лай он услышал, но думать о бегстве не хочет, Ежели даже летящим копьем его встретит охотник, То, и пронзенный копьем, не теряет он в сердце отваги, Рвется вперед, чтоб схватиться с врагом, победить иль погибнуть. Так Антенора почтенного сын, Агенор богоравный, Пред Ахиллесом бежать не хотел, не померившись силой. Быстро вперед он уставил свой щит, во все стороны равный, И закричал во весь голос Пелиду, нацелившись пикой: «Сильно, должно быть, надеялся ты, Ахиллес благородный, Город отважных троянцев сегодня предать разрушенью. Нет, еще многих, глупец, страдания ждут из-за Трои! Много нас в городе есть и отважных мужей, и могучих, Чтобы, родителей наших, супруг и детей защищая, За Илион наш сражаться. Тебя же судьба здесь настигнет, Как бы ты ни был ужасен и как бы отважно ни бился!» Молвил и острую пику тяжелою кинул рукою. Не промахнулся и в голень Пелиду попал под коленом. Страшный на новой поноже вкруг голени звон испустило Олово; медная пика, ударив в него, отскочила, Не пронизавши поножи: сдержал ее божий подарок. После того Ахиллес в Агенора, подобного богу, Также ударил. Но Феб помешал ему славой покрыться: Вырвал из битвы, густым Агенора окутав туманом, И невредимым ему из сражения дал удалиться. Хитростью после того Ахиллеса отвлек от троянцев: Вид свой наружный вполне Агенору во всем уподобив, Он побежал пред Пелидом; Пелид же в погоню пустился. Гнал Ахиллес Аполлона равниной, покрытой пшеницей, И оттеснить Дальновержца старался к потоку Скамандру; Чуть впереди тот бежал, — завлекал Ахиллеса все время. Каждый надеялся миг Ахиллес: вот-вот уж догонит! Все остальные троянцы тем временем с радостным сердцем В город вбегали стремглав. Беглецами наполнился город. Больше уже не дерзали они за стеною, вне Трои, Ждать остальных, чтоб разведать, кто в поле убитым остался. Кто из товарищей спасся. Но радостно все устремились В город, кого только ноги туда донесли и колени.

Песнь двадцать вторая

Убийство Гектора

В город вбежали троянцы, подобно испуганным ланям, Пот осушили и пили, и жажду свою утоляли, Вдоль по стене прислонившись к зубцам. Приближались ахейцы, — Двигались прямо к стене, щиты наклонив над плечами. Гектора ж гибельный рок оковал, и остался один он Там же, близ Скейских ворот, перед крепкой стеной городскою. Феб-Аполлон между тем обратился к Пелееву сыну: «Что ты на быстрых ногах так усердно, Пелид, меня гонишь, Смертный — бессмертного бога! Как видно, того не узнал ты, Что пред тобою бессмертный, и яро убить меня рвешься! Против бегущих троянцев тебя уж борьба не заботит. В городе скрылись они, а ты по равнине тут рыщешь! Смерти я не подвержен: меня умертвить не надейся!» Вспыхнувши гневом, ему отвечал Ахиллес быстроногий: «Ты одурачил, Заступник, меня, меж богами вреднейший, В поле отвлекший от стен! Не то еще много б троянцев Землю глодало зубами, назад в Илион не вернувшись! Славы великой меня ты лишил. Спасти же троянцев Было не трудно тебе: не боялся ты в будущем мести! Как я б тебе отомстил, если б это мне было возможно!» Так он ответил и, жаром горя боевым, устремился К городу снова, как конь с колесницей, награды берущий; По полю быстро, легко он летит, над землей расстилаясь. Так же стремительно двигал Пелид и ступни, и колени. Первым старец Приам Ахиллеса увидел глазами. По полю несся он, словно звезда, снаряженьем сверкая, — Словно звезда, что под осень восходит и ярким сияньем В мраке ночном средь бесчисленных звезд выделяется в небе. «Пес Ориона» — такое названье звезде этой дали. Всех она ярче блестит, но знаменьем грозным бывает И лихорадки с собою тяжелые смертным приносит. Так же и медь на груди у бегущего ярко сверкала. Вскрикнул старик, и руки воздел, и бить себя начал По голове. И, глубоко стеная, любезному сыну Начал кричать, умоляя его. Но тот оставался Пред воротами, пылая желаньем сразиться с Пелидом. К Гектору руки старик протянул и жалостно молвил: «Гектор! Не жди ты, дитя мое милое, этого мужа Там, один, вдалеке от других! Ахиллесом сраженный, Скоро ты гибель найдешь, ибо много тебя он сильнее, Грозный! О, если б он так же, как мне, стал мил и бессмертным! Скоро б собаки его и коршуны в клочья порвали, В поле лежащего! Страшная скорбь мне покинула б сердце! Доблестных много сынов он лишил меня в битвах кровавых, Иль умертвив, иль пленив и продавши на остров далекий. Да и сейчас я в числе воротившихся в город троянцев Двух сыновей моих милых увидеть не мог, — Ликаона И Полидора, рожденных владычицей жен Лаофоей. Если же в лагере живы они, то, как время настанет, Золотом выкуп и медью внесем мы; довольно их в доме: Выдал мне Альт престарелый за дочерью много сокровищ. Если ж погибли они и спустились в жилище Аида, Горе большое лишь мне да матери, их породившим. Все остальные троянцы скорбеть о них будут не долго, — Только бы ты не погиб, усмиренный копьем Ахиллеса! Ну же, дитя мое, в стены войди, чтоб остаться спасеньем Трои сынам и троянкам, чтоб славы большой не доставить Сыну Пелея, чтоб милой ты жизни и сам не лишился. Да и меня пожалей, — ведь еще я живу и в сознанье, — Жалкий, несчастный! Родитель Кронид мне пошлет на пороге Старости жребий ужасный. О, много придется мне видеть! Гибнущих видеть сынов, дочерей, увлекаемых в рабство, Спальни громимые их, младенцев, еще несмышленых, С ярою злобой в ужасной резне разбиваемых оземь, В гибельных видеть ахейских руках невесток плененных! Псы и меня самого перед дверью моей напоследок, Алчные, будут терзать, когда кто-нибудь, поразивши Острою медью меня, из членов дух мой исторгнет. Сторожевые собаки, — их выкормил сам у столов я, — Крови напившись моей, одурелые, лягут у двери. Юноша, павший в бою, пронзенный губительной медью, Выглядеть будет пристойно, лежи он хоть так, хоть иначе. Весь он и мертвый прекрасен, где б тело его ни открылось. Если ж седой подбородок и голову, если срамные Части нагие у старца убитого псы оскверняют, — Горестней зрелища нет для смертнорожденных несчастных». Сыну он так говорил и, за волосы взявшись седые, Из головы вырывал их. Но духа его не склонил он. Мать, со своей стороны, заливалася в горе слезами, Платье рукой распахнула, другою на грудь указала И обратилась в слезах со словами крылатыми к сыну: «Гектор, сын мой! Хоть это почти, и над матерью сжалься! Если когда-нибудь грудью я слезы твои прекращала, Вспомни об этом, мой сын, и с врагом нападающим бейся Из-за стены городской, а один впереди не сражайся! Если тебя он, жестокий, убьет, то не будешь оплакан Ты на постели ни мною, рожденье и отпрыск мой милый, Ни многодарной женою, а будешь от нас ты далеко Перед судами ахейцев собаками резвыми съеден!» Так они к милому сыну, рыдая, слова обращали, Жарко его умоляя. Но духа его не склонили. Молча он ждал приближенья огромного сына Пелея. Так же, как путника горный дракон выжидает в пещере, Трав ядовитых наевшись, исполненный ярости страшной. Грозным он взглядом глядит, извиваясь у входа в пещеру. Так же и Гектор стоял, неугасным охваченный пылом, К выступу башни внизу свой блистающий щит прислонивши. И обратился, смутясь, к своему он отважному сердцу: «Горе мне! Если отсюда в ворота и в стены я скроюсь, Первый же Пулидамант мне поставит в упрек, что троянцев Он мне совет подавал назад отвести к Илиону В ту злополучную ночь, как Пелид поднялся богоравный. Я не послушал его. А на много б то было полезней! Нынче ж, когда мой народ безрассудством своим погубил я, Я и троянцев стыжусь, и длинноодеждных троянок, Чтоб не сказал кто-нибудь, и родом, и доблестью худший: «Гектор народ погубил, на свою понадеявшись силу!» Так говорить они будут. Гораздо мне лучше тогда бы, В схватке один на один умертвив Ахиллеса, вернуться Иль под рукою его перед городом славно погибнуть. Или, может быть, лучше и выпуклый щит мой, и крепкий Шлем на землю сложить и, пику к стене прислонивши, Прямо навстречу пойти безупречному сыну Пелея И обещаться обратно отдать Атреидам Елену, Вместе же с ней и большие богатства, которые в Трою В полых своих кораблях увез Александр, что и было Ссоры началом. А кроме того предложу поделиться С ними богатствами всеми, которые город хранит наш, После ж с троянских старейшин я клятву бы взял, обязав их, Чтоб ничего не скрывали, но, сколько богатств ни хранится В городе нашем прекрасном, на две разделили бы части. Но для чего мое сердце волнуют подобные думы? Нечего мне к Ахиллесу итти! Мольбы не почтит он, Не пожалеет меня и совсем, как женщину, тут же Голого смерти предаст, едва лишь доспехи сниму я. Нам невозможно уж речь начинать с ним от дуба и камня,[76] Как это делают дева и юноша, встретясь друг с другом, Дева и юноша, между собою ведя разговоры. Лучше гораздо как можно скорее сойтись нам с оружьем. Там уж увидим, кого из двоих Олимпиец прославит». Так рассуждал он и ждал. Ахиллес подошел к нему близко, Грозный, как бог Эниалий, боец, потрясающий шлемом. Ясень свой пелионский на правом плече колебал он, Страшный; и медь на доспехах сиянием ярким блистала, Словно горящий костер иль лучи восходящего солнца. Гектора трепет объял, как увидел его. Не решился Ждать он; пустился бежать, назади оставляя ворота. Ринулся следом Пелид, полагаясь на быстрые ноги, Так же, как сокол в горах, между всеми быстрейшая птица, Следом легко поспевает за робкой голубкою горной; Мечется в стороны та, а сокол с пронзительным криком Близко за нею летит. И схватить ее дух его рвется. Так Ахиллес устремлялся за Гектором прямо, а Гектор Вдоль стены убегал, и проворными двигал ногами. Мимо холма, мимо дикой смоковницы, ветру открытой, Мчались все время они под стеною проезжей дорогой. До родников добежали прекрасно струящихся. Два их Бьет здесь ключа, образуя истоки пучинного Ксанфа. Первый источник струится горячей водой. Постоянно Паром густым он окутан, как будто бы дымом пожарным. Что до второго, то даже и летом вода его схожа Или со льдом водяным, иль со снегом холодным, иль градом. Близко от них — водоемы, большие, прекрасные видом, Гладким обложены камнем. Одежды блестящие мыли Жены троянские там и прекрасные дочери прежде, — В мирное время, когда не пришли еще к Трое ахейцы. Мимо промчались — один убегая, другой нагоняя; Сильный бежал впереди, но преследовал много сильнейший. Быстро неслись: ведь не жертвенный бык и не шкура бычачья Были их целью, — награда обычная мужу при беге, — За душу Гектора, коней смирителя, оба бежали. Как в состязании, столб огибая, стремительно мчатся Однокопытные кони, награда ж готова большая, — Женщина или треножник, — на тризне по муже умершем. Так они трижды кругом на проворных ногах обежали Город великий владыки Приама. Все боги смотрели. Начал меж них говорить родитель бессмертных и смертных: «Горе! Глазами я вижу вкруг Трои гонимого мужа, Мне дорогого: о Гекторе дух мой печалится тяжко. Много в честь мою бедер быков круторогих сжигал он И на высоких вершинах ущелистой Иды, а также И на акрополе в Трое. Теперь Ахиллес богоравный Гектора гонит на быстрых ногах вкруг приамовой Трои. Ну-ка, подумайте, боги, старательно все обсудите, Что нам, — спасти ли от смерти его, иль уже предоставить, Как бы он доблестен ни был, его укротить Ахиллесу?» И отвечала ему совоокая дева Афина: «Туч собиратель, отец яркомолненный, что говоришь ты! Смертного мужа, издревле уже обреченного роком, Ты совершенно избавить желаешь от смерти печальной! Делай, как хочешь. Но боги тебя тут не все мы одобрим». Ей отвечая, сказал собирающий тучи Кронион: «Тритогенея, не бойся, дитя мое милое! Это Я говорю не серьезно. К тебе я вполне благосклонен. Делай свободно, что в мыслях своих ты имеешь, не медли!» То, что сказал он Афине, давно и самой ей желалось. Бросилась быстро богиня с высокой вершины Олимпа. Яростно гнался за Гектором вслед Ахиллес быстроногий. Как на горах молодого оленя, из логова выгнав, Яро преследует пес, по оврагам несясь и ущельям; Если и скроется тот, притаившись в кустах, то по следу Все же его он находит и гонит, покуда не схватит. Так же и Гектор не мог от быстрого скрыться Пелида. Каждый раз, как к воротам Дарданским свой бег направлял он И под защиту стены крепкозданной пытался укрыться, Где бы троянцы могли защитить его сверху стрелами, Раньше Пелид забегал стороною и гнал его к полю, Сам же к стене городской все время держался поближе. Как человек в сновиденье никак не поймает другого: Тот убежать от него, а этот поймать неспособен. Так же и Гектор не мог убежать, Ахиллес же — настигнуть. Как же тут Гектору гибельных Кер избежать удалось бы, Если б в последний уж раз на помощь ему не явился Феб-Аполлон, возбудив в нем и силу, и быстрые ноги? Войску ахейцев кивал головой Ахиллес богоравный, В Гектора горькие стрелы и копья пускать запрещая, Чтобы кто славы не добыл, а он бы вторым не явился. Как до ключей они оба в четвертый уж раз добежали, Взял родитель Зевес золотые весы, и на чашки Бросил два жребия смерти, несущей страдания людям, — Гектора жребий один, а другой Ахиллеса Пелида. Взял в середине и поднял. И гекторов жребий поникнул, — Вниз, к Аиду, пошел. Аполлон от него удалился. К сыну ж Пелея Афина пришла совоокая, стала Близко пред ним и со словом крылатым к нему обратилась: «Милый богам Ахиллес! С тобою сегодня, надеюсь, Славу великую мы принесем к кораблям вашим быстрым, Гектора, как бы он ни был в боях ненасытен, сразивши. Нынче никак уж ему уклониться от нас не удастся, Сколько б заступник ему Аполлон помогать ни старался, Сколько бы он перед Зевсом отцом на коленях ни ползал. Остановись же пока, отдохни! А сама я отправлюсь К Гектору, чтоб убедить его выйти с тобою на битву». Так говорила. И радостно ей Ахиллес покорился. Остановился, оперся на медноконечный свой ясень. Та же, оставив его, поспешила к Приамову сыну, Схожею став с Деифобом и видом, и голосом звучным. Близко к нему подошла и крылатое слово сказала: «Милый! Жестоко теснит тебя сын быстроногий Пелея, Гонит тебя на проворных ногах вкруг приамовой Трои. Но не отступим, останемся здесь, отразим нападенье!» Ей на это сказал шлемоблещущий Гектор великий: «Ты мне и прежде всегда, Деифоб, наиболее милым Был между братьев, которых родили Приам и Гекуба. Нынче же больше еще я тебя уважать начинаю: Ради меня ты один лишь посмел, увидавши глазами, Выйти наружу из стен. Другие же там остаются!» Снова сказала ему совоокая дева Афина: «Милый! Отец и почтенная мать меня много молили, Мне обнимая колени; товарищи тоже молили Там оставаться: таким они все преисполнены страхом! Но за стенами терзался мой дух несказанным страданьем. Ну же, так прямо вперед! Сразимся скорей! И на копья Скупы не будем! Посмотрим, чем кончится: нас ли с тобою Он умертвит и снесет доспехи кровавые наши К полым судам, или ты усмиришь его пикой своею!» Так сказавши, коварно его повела за собою. После того как, идя друг на друга, сошлись они близко, Первым Пелиду сказал шлемоблещущий Гектор великий: «Больше, Пелид, от тебя я не буду бежать, как доселе! Трижды я город Приама кругом обежал, не дерзая Встретить тебя в нападенье. Теперь же мой дух повелел мне Стать и с тобою сразиться, — убью ли, иль буду убит я. Но привлечем, предлагаю, богов во свидетели. Боги Смогут лучше всего блюсти и хранить договор наш. Тело твое не предам я бесчестью ужасному, если Зевс мне победу пошлет и душу твою я исторгну. Славные только доспехи с тебя, Ахиллес, совлеку я, Тело ж ахейцам обратно верну. Поступить тебе так же». Грозно взглянув на него, отвечал Ахиллес быстроногий: «Гектор, навек ненавистный, оставь говорить об условьях! Как невозможны меж львов и людей нерушимые клятвы, Как меж волков и ягнят никогда не бывает согласья, Друг против друга всегда только злое они замышляют. Так и меж нас невозможна любовь; никаких договоров Быть между нами не может, покуда один, распростертый, Кровью своей не насытит Ареса, бойца-щитоносца. Все добродетели вспомни: ты нынче особенно должен Быть копьеборцем искусным и воином с духом бесстрашным. Бегства тебе уже нет. Мгновенно Паллада-Афина Пикой моею тебя усмирит. Целиком ты заплатишь Нынче за горе мое по друзьям, перебитым тобою!» Так он сказал и, взмахнув, послал длиннотенную пику, Но, уследивши ее, увернулся блистательный Гектор, Быстро пригнулся к земле, и пика, над ним пролетевши, В землю вонзилась. Афина, подняв ее, вмиг возвратила Сыну Пелееву, тайно от Гектора, пастыря войска. Гектор на это сказал безупречному сыну Пелея: «Ты промахнулся! Как видно, Пелид, на бессмертных похожий, Не через Зевса узнал ты мой жребий, о чем говорил мне. Просто болтал ты, речами меня обмануть домогаясь, Чтобы, тебя испугавшись, про силу и храбрость забыл я! Не побегу от тебя, не в спину ты пику мне всадишь! Прямо навстречу иду! Пронзай меня в грудь, если только Даст тебе бог. А пока берегися и ты моей пики! О, если б в тело свое ты всю целиком ее принял! Легче бы стала со смертью твоею война для троянцев, Ибо для всех их являешься ты величайшей бедою!» Так он сказал и, взмахнув, метнул длиннотенную пику. Не промахнулся, в средину щита Ахиллеса ударил, Но далеко от щита отскочила она. Огорчился Гектор, увидев, что пика без пользы из рук излетела. Остановился, потупясь: копья не имел он другого. Громко тогда белощитному он закричал Деифобу, Чтобы копье ему дал. Но того уже не было подле. Все тогда Гектор в уме своем понял и так себе молвил: «Горе мне! К смерти, как вижу я, боги меня призывают! Я полагал, что герой Деифоб близ меня находился, Он же внутри, за стеной, а меня обманула Афина! Близко теперь предо мною зловещая смерть, не далеко! Не убежать от нее! Уж давно это стало угодней Зевсу и сыну его Дальновержцу, которые раньше Мне помогали всегда. Сегодня судьба настигает! Не без борьбы я, однако, погибель приму, не без славы! Сделаю дело большое, чтоб знали о нем и потомки!» Так произнес он и, выхватив меч свой, остро отточенный, Крепкий, огромный, который висел на бедре его мощном, Ринулся, сжавшись в комок, как орел, на высотах парящий, Если сквозь темные тучи он падает вдруг на равнину, Нежного чтобы ягненка схватить иль трусливого зайца. Так же ринулся Гектор, мечом отточенным махая. И Ахиллес устремился, наполнивши бурною силой Дух свой. Сработанным прочно щитом прикрывал себе грудь он, — Дивным на вид. На его голове колебался блестящий Четырехгребенный шлем, золотые над ним развевались Волосы, в крепких гребнях укрепленные густо Гефестом. Как между звезд остальных средь мрака ночного сияет Геспер, которого в небе звезды не найдется прекрасней, Так острие на пелидовой пике сияло. Ее он Правой рукою качал и глядел, замышляя худое, Не обнажится ли где прекрасное Гектора тело. Все его тело однако скрывалось под медным доспехом, Славным, который он добыл, убивши патроклову силу. В том только месте, где шею от плеч отделяют ключицы, Горло белело его; для души там быстрейшая гибель. В это-то место копьем Ахиллес богоравный ударил, И через нежную шею насквозь острие пробежало. Ясень ему меднотяжкий гортани однако не пробил, Чтобы с Пелидом он мог, говоря, обменяться словами. В пыль опрокинулся он. И вскричал Ахиллес, торжествуя: «Гектор! Убивши Патрокла, ты жить собирался остаться? Ты и меня не страшился, когда я от битв удалялся! Нет, глупец безрассудный! Товарищ намного сильнейший, Сзади Патрокла вблизи кораблей оставался я быстрых, — Я, колени твои сокрушивший! Собаки и птицы Труп твой растащут с позором, его ж похоронят ахейцы!» В изнеможенье ему отвечал шлемоблещущий Гектор: «Ради души и колен твоих, ради родителей милых, В пищу меня не бросай, умоляю, ахейским собакам! Множество меди и золота в дар от меня ты получишь, — Выкуп, который внесут мой отец и почтенная матерь, Ты ж мое тело обратно домой возврати, чтобы в Трое Труп мой огню приобщили троянцы и жены троянцев». Мрачно взглянув на него, отвечал Ахиллес быстроногий: «Пес, не моли меня ради колен и родителей милых! Если бы гневу и сердцу свободу я дал, то сырым бы Мясо срезал я с тебя и съедал его, — вот что ты сделал! Нет, никому от собак не спасти головы твоей, Гектор! Если бы выкуп несчетный, и в десять раз больше, и в двадцать Мне от твоих привезли, и еще обещали бы больше, Если б тебя самого приказал хоть на золото взвесить Царь Приам Дарданид, — и тогда, положивши на ложе, Мать не смогла бы оплакать тебя, рожденного ею. Хищные птицы тебя и собаки всего растерзают!» Дух испуская, ответил ему шлемоблещущий Гектор: «Видя в лицо, хорошо я тебя познаю, и напрасно Думал тебя убедить, ибо дух в твоем сердце железный! Но берегись, чтобы гнева богов на тебя не навлек я В день тот, в который Парис и Феб-Аполлон дальнострельный, Как бы ты доблестен ни был, убьют тебя в Скейских воротах!» Так он сказал, и покрыло его исполнение смерти. Члены покинув его, душа отлетела к Аиду. Плачась на участь свою, покидая и крепость, и юность. Но и умершему все же сказал Ахиллес богоравный: «Э, умирай! А уж я-то приму свою гибель, когда бы Зевс мне ее ни послал и другие бессмертные боги!» Так он сказал и, из трупа копье медножальное вырвав, Прочь отложил, а доспехи, залитые черною кровью, С плеч убитого снял. Сбежались другие ахейцы И с изумленьем смотрели на рост и на образ прекрасный Гектора. Каждый спешил удар нанести его телу. Так не один говорил, поглядев на стоявшего рядом: «На осязание Гектор, ну, право же, сделался мягче, Нежели был, как бросал на суда пожирающий пламень!» Так не один говорил, подходил и пронзал его пикой. С трупа оружие снял между тем Ахиллес быстроногий, Стал средь ахейцев и к ним обратился с крылатою речью: «О дорогие друзья, вожди и советники войска! Так как бессмертные дали повергнуть мне этого мужа, Больше принесшего зла, чем все остальные совместно, То попытаемся, город обложим с оружьем, узнаем, Что теперь делать троянцы намерены, что замышляют: Раз уже Гектор погиб, то покинут ли город высокий, Или, хоть Гектора нет уж, желают еще оставаться? Но для чего мое сердце волнуют подобные думы? Мертвым лежит у судов, неоплаканный, непогребенный, Милый Патрокл. Не забуду о нем, пока меж живыми Я нахожусь и способен коленями двигать своими. Если же мертвые в царстве Аида не помнят о мертвых, Все же и там сохраню я о милом товарище память! Нынче ж запевши пэан, ахейские юноши, все мы К полым воротимся нашим судам, захвативши и тело! Славы большой мы достигли: повержен божественный Гектор, Он, на которого Трои сыны, как на бога, молились!» Тут на Гектора он недостойное дело задумал: Сзади ему на обеих ногах проколол сухожилья Между лодыжкой и пяткой, продернул ремни, к колеснице Тело его привязал, голове ж предоставил влачиться. Поднял доспех знаменитый и, с ним в колесницу вошедши, Коней ударил бичом. Не лениво они полетели. Тучею пыль над влачимым взвилась, растрепались Черные волосы, вся голова, столь прекрасная прежде, Билась в пыли. В то время врагам громовержец Кронион Дал над трупом его надругаться в его же отчизне. Так его вся голова загрязнялася пылью. Терзала Волосы мать. С головы покрывало блестящее сбросив, Прочь отшвырнула его и завыла, на сына взирая. Жалостно милый родитель рыдал. И по городу всюду Вой разливался протяжный, и всюду звучали рыданья. Больше всего это было похоже, как если бы сразу Сверху донизу вся многохолмная Троя горела. Еле могли удержать старика окружавшие люди. Он в исступленье рвался за ворота Дарданские выйти И горячо умолял окружавших, по грязи катаясь, Всех умолял, называя по имени каждого мужа: «Други, пустите меня! Одного, не заботясь, пустите Выйти из города, дайте пойти к кораблям мне ахейским! Буду я этого мужа молить, нечестивца, злодея, Может быть, годы почтит он, почувствует к старости жалость! Точно такой ведь, как я, ожидает отец его дома, Старец Пелей, — и родивший его, и вскормивший на горе Трое; но больше всего самому мне он горя доставил. Сколько цветущих моих сыновей он в боях уничтожил! Но никого, хоть печалюсь о всех, так не жаль, как его мне, — Скорбь о котором меня унесет в обитель Аида, — Гектора! Если б хотя на руках у меня он скончался! Плачем тогда и слезами свое б мы насытили сердце, — Мать горемычная, сына родившая на свет, и сам я!» Плача, так говорил. Горожане же вторили плачу. Горестный плач зачала между женщин троянских Гекуба: «Сын мой, к чему мне, несчастной, в страданиях жить нестерпимых, Раз я тебя потеряла? По городу денно и нощно Славой моею ты был; защитником был ты могучим Всех в Илионе троян и троянок; тебя, словно бога, Чтили они, ибо был ты для всех их великою славой В дни своей жизни. Но смерть и судьба тебя нынче настигли!» Плача, так говорила. Жена ж ничего не слыхала В доме о Гекторе: вестник еще ей какой-нибудь верный Не сообщил, что супруг за воротами в поле остался. Ткань она ткала двойную, багряную в комнате дальней Дома высокого, пестрых цветов рассыпая узоры. А пышнокосым служанкам своим приказала поставить Медный треножник большой на огонь, чтобы теплая ванна Гектору в доме была, когда он вернется из битвы. Не было в мыслях у глупой, что Гектор, вдали от купаний, Чрез ахиллесовы руки смирён совоокой Афиной. Вой услыхала она и рыдания около башни. Затрепетала всем телом, челнок уронила на землю. После того к пышнокосым служанкам она обратилась: «Двое идите со мной! Посмотрю-ка, что там приключилось. Голос почтенной свекрови я слышу. В груди моей сердце Прыгает к самому рту, и колени мои цепенеют: К детям Приама несчастье какое-то близко подходит. Будь, что скажу я, далеко от уха, но страшно боюсь я, Как бы Пелеев божественный сын одного не отрезал Быстрого Гектора мне от ворот и, погнав по равнине, Не укротил роковой бы отваги, какою он дышит. Ведь никогда он не хочет в толпе средь других оставаться, Рвется далеко вперед, никому не уступит в отваге!» Так сказав, из дворца устремилась, подобно менаде, С бьющимся сердцем. И с нею же вместе бежали служанки. Только что к башне пришла и к стоявшим толпою мужчинам, — На стену быстро взошла и, взглянув, увидала: по полю Гектора прочь волокли от стены быстролетные кони; К полым ахейским судам безжалостно труп они мчали. Черная, мрачная ночь покрыла глаза Андромахи. Выдохнув душу, без слова она повалилася навзничь. Прочь сорвав с головы, далеко от себя отшвырнула Ленту блестящую, обруч и сетку с плетеной повязкой И покрывало, которое ей золотой Афродитой Было подарено в день, как ее шлемоблещущий Гектор От Гетиона увел, заплатив неисчислимый выкуп. Тесной толпою золовки, невестки ее окружили И в середине держали ее, устрашенную насмерть. Только очнулась она, и дух в ее сердце вернулся, Тяжко навзрыд зарыдала и так средь троянок сказала: «Гектор, несчастная я! С одинаковой долею оба На свет с тобой родились мы, — ты в Трое, в чертоге Приама, Я же под Плаком лесистым, в дому гетионовом в Фивах. Малым ребенком меня у себя воспитал он, — несчастный, Страшно несчастную! Лучше б мне было совсем не рождаться! Нынче спускаешься ты в обиталище бога Аида, В глуби земли, и меня оставляешь вдовою в чертогах, Мрачным сраженную горем. И мал еще сын наш младенец, Нами, несчастными, на свет рожденный. Ни ты ему, Гектор, Мертвый, защитником в жизни не будешь, ни он тебе также. Если и выйдет он цел из войны многослезной ахейцев, Все же одни лишь труды и печали его ожидают. Люди чужие все межи на пашнях его передвинут. Дни сиротства лишают ребенка товарищей в играх. Смотрят глаза его книзу, и залиты щеки слезами. Если приходит в нужде он к отцовским товарищам в дом их, — Тронет за плащ одного, у другого коснется хитона. Кто-нибудь сжалится, кубок ему не надолго протянет; Смочит лишь губы вино, а уж нёба смочить не успеет! Сверстник его, у которого мать и отец его живы, С пира прогонит его, ругнув и рукою ударив: «Прочь убирайся! Отец твой в пиру здесь у нас не участник!» К матери, сирой вдове, заплакав, вернется ребенок, Астианакт, до того на коленях родителя евший Мозг лишь один от костей и жирное сало баранье. Если же сон его брал, и детские игры кончал он, — Он на кровати тогда засыпал в объятьях у няни, В мягкой постели, приятной едою насытивши сердце. Сколько ж теперь он претерпит, отца дорогого лишившись, — Астианакт, как ребенку троянцы прозвание дали. Ибо один ты у них защищал и ворота, и стены. Нынче близ гнутых судов, вдалеке от родителей, будешь Псов насыщать ты, и черви, киша, поедать тебя станут Голого. Сколько одежд, между тем, и приятных, и тонких, В доме лежит у тебя, приготовленных женской рукою! Все те одежды сожгу я теперь, их в огонь побросаю. Нет тебе пользы от них: лежать тебе в них не придется! Их в прославленье тебе я сожгу средь троян и троянок!» Так говорила, рыдая. Ей вторили воплями жены.

Песнь двадцать третья

Игры в честь Патрокла

Так в Илионе они сокрушались священном. Ахейцы ж, После того как к судам подошли и к волнам Геллеспонта, По кораблям чернобоким рассеялись все остальные, Но мирмидонцам своим разойтись Ахиллес не позволил. С речью он обратился к товарищам войнолюбивым: «О мирмидонцы мои быстроконные, верные други! Однокопытных коней от ярма отпрягать мы не станем. Мы на конях, в колесницах, приблизимся к телу Патрокла, Чтобы оплакать его. Эта честь подобает умершим. После того же, как плачем губительным всласть мы упьемся, Коней своих отпряжем и там же все ужинать сядем». Подняли все они горестный вопль, Ахиллес его начал. Трижды Патроклов объехали труп на конях они быстрых, Плача: Фетида у них возбудила желание плакать. Слезы песок орошали, доспехи мужей орошали. Так тосковали они о вожде, возбудителе бегства. Громкий плач между ними зачал Ахиллес быстроногий, Милому другу на грудь положив мужегубные руки: «Радуйся, милый Патрокл, хотя бы в жилищах Аида! Делаю все для тебя, что раньше тебе обещал я: Гектора труп притащив, собакам отдам его в пищу, Возле ж костра твоего зарежу двенадцать я пленных Трои прекрасных сынов, за убийство твое отомщая». Тут на Гектора он недостойное дело замыслил: В пыль его бросил на землю ничком перед ложем Патрокла. С плеч между тем мирмидонцы доспехи свои поснимали, Ярко блиставшие медью; коней распрягли громкоржущих; Пред кораблем Ахиллеса расселись толпою несметной. Он же устроил для них обильнейший пир похоронный. Много блестящих быков под железом, хрипя, извивалось, Резалось много и блеющих коз, и овец густорунных, Множество также большое гефестовым пламенем жарким Туш обжигалось свиных, лоснившихся салом блестящим. Всюду текла вкруг умершего кровь — хоть чашею черпай! Тут остальные цари повели Ахиллеса владыку К сыну Атрея, царю Агамемнону, пастырю войска, Только с трудом убедивши товарища гневное сердце. Тотчас, как в ставку пришли Агамемнона, сына Атрея, Вестникам звонкоголосым отдали они приказанье Медный поставить треног на огонь, — не удастся ль Пелида Уговорить, чтобы смыл себе с тела кровавые сгустки. Но Ахиллес наотрез отказался и клятвой поклялся: «Зевс мне свидетелем будь, высочайший в богах и сильнейший, — Не подобает купальной воды к голове мне приблизить Прежде, чем друга огню не предам, не насыплю могилы И не обрежу волос. Во второй уже раз не придется Скорбью такою скорбеть мне, пока средь живых нахожусь я. Нечего делать, сейчас подчинимся еде ненавистной, Завтра ж вели, повелитель мужей Агамемнон, с зарею Из лесу дров навозить и все приготовить другое, Что мертвецу подобает, сходящему в сумрак подземный. Пусть поскорее его уничтожит и скроет от взоров Неутомимый огонь, и люди возьмутся за дело». Слушали все со вниманьем Пелида и с ним согласились. Ужин поспешно собрали и тут же к нему приступили. Все пировали, и не было в равном пиру обделенных. После того как питьем и едой утолили желанье, Спать остальные вожди по ставкам своим разошлись. Но Ахиллес на песке неумолчно шумящего моря, Тяжко вздыхая, лежал, окруженный толпой мирмидонцев, В месте свободном, где волны плескались о берег песчаный. Там его сон охватил, разрешающий горести духа, Сладкий, глубокий: свои утомил он блестящие члены, Гектора яро гоня к Илиону, открытому ветрам. Вдруг пред Пелидом душа Патрокла злосчастного встала, Схожая с ним совершенно глазами прекрасными, ростом, Голосом; даже в одежду была она ту же одета. Над головой его стала и с речью к нему обратилась: «Спишь ты спокойно! Забыл обо мне, Ахиллес, ты и думать! Не был к живому ты так равнодушен, как к мертвому нынче! Похорони поскорей, чтоб вошел я в ворота Аида! Души, тени усталых, меня от ворот отгоняют И не хотят мне позволить в толпу их войти за рекою. Тщетно брожу вдоль широковоротного дома Аида. Грустно мне! Дай-ка мне руку! Раз тело мое вы сожжете, Уж никогда я сюда не приду из аидова дома. Больше с тобою, живые, не будем держать мы совета, Сидя вдали от друзей дорогих. Беспощадная Кера, Власти которой с рожденья подпал я, меня поглотила. Но и тебе суждено, Ахиллес, на бессмертных похожий, Гибель принять под высокой стеною богатых троянцев. Но я другое скажу и прошу тебя это исполнить: Невдалеке от своих, Ахиллес, положи мои кости, — Вместе, как в вашем дому я вместе с тобою и вырос. Мальчиком малым отец мой Менетий привез меня в дом ваш Из Опоента; убийство ужасное там совершил я: Амфидамантова сына в тот день я убил, — не нарочно, Только по глупости детской, затеяв с ним ссору за бабки. Там меня в дом к себе принял Пелей, знаменитый наездник, И воспитал, и назначил мне спутником быть тебе в битвах. Пусть же и кости обоих одна у нас урна скрывает С ручкой двойной, золотая, подарок тебе от Фетиды». Слово Патроклу в ответ сказал Ахиллес быстроногий: «О, для чего, голова дорогая, сюда ты явился И для чего так подробно мне все говоришь по порядку? Точно исполню я все и со всем соглашусь, что прикажешь. Но подойди же поближе! Обнимемся крепко друг с другом, Чтобы хотя не надолго упиться нам горестным плачем!» Так говоря, протянул он к товарищу милому руки, Но не схватил. Как дым, душа Менетида под землю С писком ушла. Ахиллес на песке поднялся, пораженный, Скорбно руками всплеснул и такое сказал себе слово: «Боги, так значит, какая-то есть и душа человека, В домах Аида, и призрак; но жизненной силы в них нету. Целую ночь напролет душа злополучного друга Передо мною стояла, рыдая и горько печалясь, Все говорила подробно, с ним схожая видом чудесно». Так он сказал, и у всех появилось желание плакать. В горестном плаче застала их всех розоперстая Эос Около тела. Меж тем повелитель мужей Агамемнон, Мулов собрав и людей из ставок, отдал приказанье Лес подвозить. Наблюденье над ними имел благородный Муж Мерион, товарищ отважного Идоменея. Двинулись в путь, захватив топоры дроворубные в руки, Взяли и крепких веревок. А спереди мулы шагали. Много и кверху, и книзу, и вправо, и влево ходили И добрались до долин богатой потоками Иды. Остроширокою медью рубить принялися поспешно Дубы с высокой листвой. И с треском великим деревья Падали. После того, разрубивши на части, ахейцы К мулам их прикрепляли. И, землю копытами роя, Мулы старались сквозь частый кустарник достигнуть равнины. Бревна и все дровосеки несли, ибо так приказал им Вождь Мерион, товарищ отважного Идоменея. Поочередно все бревна сложили на берег, где место Выбрал под холм погребальный Пелид для себя и Патрокла. После того как дрова они всюду кругом набросали, На землю все в ожиданье уселись толпой. Ахиллес же Войнолюбивым своим мирмидонцам отдал приказанье Медью блестящей одеться и коней запрячь в колесницы. Тотчас же все мирмидонцы вскочили, доспехи надели. На колесницы свои поднялись и бойцы, и возницы. Конные шли впереди, за конными — туча пехоты, А в середине несли товарищи тело Патрокла; Волосы тут же срезали себе и на тело бросали, Весь ими был он покрыт. Ахиллес же придерживал грустно Голову сзади; в Аид провожал он неробкого друга. Те же, дошедши до места, какое Пелид им назначил, Труп положили и бревна поспешно укладывать стали. Тут другое замыслил в уме Ахиллес быстроногий: Став в стороне от костра, он русые волосы срезал, С детства растимые им для бога речного Сперхея, На винночерное море взглянул и промолвил сердито: «Тщетно, Сперхей, обрекался, моляся тебе, мой родитель, Если назад ворочусь я в отчизну мою дорогую, Волосы срезать мои и тебе принести с гекатомбой: Нехолощеных баранов заклать пятьдесят, чтобы кровь их Пала в ключи на участке твоем с алтарем благовонным. Так тебя старец молил. Но не исполнил ты просьбы! Нынче же, раз не вернусь я уж в милую землю родную, Волосы дам унести я с собою Патроклу герою». Так он сказал и вложил товарищу милому в руки Кудри свои. И у всех появилось желание плакать. Скорбью объятых покинуло б их заходящее солнце, Не подойди Ахиллес к Агамемнону с речью такою: «Сын Атрея! Твои приказанья исполнят скорее Мужи ахейские. Плачем пора бы уж сердце насытить. Пусть от костра разойдутся. Скажи, чтоб готовили ужин. Мы же, которые более всех об умершем горюем, Сделаем все, что потребно. Вожди пусть останутся с нами». Только что это услышал владыка мужей Агамемнон, Тотчас народ отослал обратно к судам равнобоким. Те лишь остались, кто должен участвовать был в погребенье. Сруб они вывели в сотню ступней шириной и длиною, И на вершину его мертвеца положили, печалясь. Много и жирных овец, и тяжелых быков криворогих, Перед костром заколов, ободрали. И, срезавши жир с них, Тело Патрокла кругом обложил Ахиллес этим жиром От головы до ступней; на костер побросал он и туши. Там же расставил сосуды двуручные с маслом и медом, К ложу их прислонив. Четырех лошадей крепкошеих С силою бросил в костер, стеная глубоко и тяжко. Девять собак у стола Ахиллеса владыки кормилось; Двух из них заколол Ахиллес и туда же забросил; Также двенадцать отважных сынов благородных троянцев Острою медью зарезал, свершив нехорошее дело. Силе железной огня пастись на костре предоставил, И зарыдал, и товарища звать принялся дорогого: «Радуйся, милый Патрокл, хотя бы в жилищах Аида! Делаю все для тебя, что раньше тебе обещал я! Целых двенадцать отважных сынов благородных троянцев Вместе с тобою, Менетиев сын, огонь пожирает. Гектора ж я не огню, а собакам отдам на съеденье!» Так грозил Ахиллес. Но Гектора псы не касались. Псов отгоняла от тела Зевесова дочь Афродита Денно и нощно, и труп амвросическим розовым маслом Мазала, чтоб Ахиллес, волоча, не уродовал тела. Черное облако Феб-Аполлон распростер над умершим С неба до самой земли и покрыл им такое пространство, Сколько мертвец занимал, чтоб от силы палящего солнца Раньше поры в сухожильях и членах не высохло тело. Не разгорался однако костер над умершим Патроклом. Тут придумал другое в уме Ахиллес быстроногий: Встав в стороне от костра, двум ветрам принес он молитву, — Ветру Борею и ветру Зефиру. Прекрасные жертвы Им обещал. И молил, возлиянья творя золотою Чашей, скорей прилететь, чтобы трупы на срубе сгорели И чтоб дрова запылали. Молитву Пелида услышав, Вестницей быстрой помчалась Ирида к божественным ветрам. Все они, в доме собравшись несущего бурю Зефира, Весело в нем пировали. На каменном стала пороге, К ним подбежавши, Ирида. Как только ее увидали, С места вскочили они, и к себе приглашал ее каждый. Сесть отказалась, однако, Ирида и так им сказала: «Не до сидения мне! Я спешу к океанским теченьям В край эфиопов, где вечно живущим богам гекатомбы Будут они приносить; и я пировать там хотела б. Шумного просит Зефира с Бореем Пелид быстроногий В стан прилететь аргивян, обещая прекрасные жертвы. Чтобы палящий огонь вы раздули в костре, на который Мертвый положен Патрокл; о нем все ахейцы горюют». Так сказав, удалилась Ирида. Они поднялися, С шумом ужасным помчались, гоня облака пред собою. Дуя неистово, моря достигли. От бури свистящей Вздыбились волны. Они прилетели в троянскую землю, В тлевший ударили сруб, и взвилося шумящее пламя. Ночь напролет они вместе на пламя костра налетали, Дуя со свистом. И ночь напролет Ахиллес быстроногий, Из золотого кратера двуручного черпая чашей, Землю вином поливал, и земля от вина увлажнялась. Звал при этом душу он Патрокла друга. Как горюет над сыном отец, его кости сжигая, — Тяжкое горе принесшим родителям смертью до брака, Так над другом Пелид горевал, его кости сжигая. Медленным шагом, глубоко вздыхая, костер обходил он. Уже взошел Зареносец,[77] земле возвещая о свете, Следом в платье шафранном Заря распростерлась над морем. Начал костер догорать, и огонь наконец прекратился. Ветры взвились и домой обратно к себе устремились Морем фракийским; оно застонало, волнами бушуя. Прочь от костра отошел Ахиллес быстроногий, на землю Лег, изнуренный, и сладостный сон на него ниспустился. Все остальные толпою направились к сыну Атрея. Топот и шум подходящих Пелида от сна пробудили. Он приподнялся и сел и с такой обратился к ним речью: «Сын Атрея и все остальные вожди всеахейцев! Первым делом вином искрометным костер загасите Всюду, где сила огня сохранилась. Потом же давайте Кости Патрокла сберем, Менетьева славного сына, Их от других отобрав: отличить же совсем их нетрудно: В самой средине костра он лежал, остальные горели По сторонам далеко, — вперемежку и кони и люди. Кости, двойным окутавши жиром, в сосуд золотой мы Сложим, покамест и сам я в печальном Аиде не скроюсь. Слишком высокой могилы над ним я прошу вас не делать, — Так, приличный лишь холм! А потом уж его и широким Сделайте нам, и высоким, ахейцы, какие живыми После меня при судах многовеслых останетесь в стане». Так говорил он. И все подчинились Пелееву сыну. Первым делом костер загасили вином искрометным Всюду, где пламя ходило. Обрушился пепел глубокий. Белые кости собрав благодушного друга, сложили С плачем в сосуд золотой их, окутали жиром в два слоя, В ставку сосуд отнесли и тканью покрыли льняною. Круг для холма начертили, фундамент на нем заложили Окрест костра, и тотчас на фундамент насыпали землю. Холм насыпав могильный, пошли они прочь. Но на месте Всех удержал Ахиллес и, в круг усадив их широкий, Вынес призы с кораблей, — тазов и треножников много, Мулов доставил, коней быстроногих, быков крепколобых И с поясами красивыми жен, и седое железо. Прежде всего предложил он призы для наездников быстрых Женщину вывел, во всяких искусную женских работах, Также и в двадцать две меры треножник ушатый поставил, — Первому приз. Кобыла второму шестигодовая, Неукрощенная, в чреве своем носящая мула. Третьему приз — прекрасный котел, на огне не бывавший, Белый, блестящий еще, в четыре вместимостью меры; Два золотые таланта четвертому призом назначил. Пятому — медный двуручный сосуд, на огне не бывавший. После того поднялся и слово сказал аргивянам: «Сын Атрея и пышнопоножные мужи-ахейцы! Вот на арене награды лежат для наездников быстрых. Если бы в память другого сегодня мы тут состязались, Первый-то приз, уж, конечно, я б сам получил. Вам известно, Как мои лошади всех остальных быстротой превосходят, Ибо бессмертны они. Отцу моему их, Пелею, В дар Посейдаон привел, а родитель мой мне передал их. Но в состязанье ни я не вступаю, ни кони лихие. Громкого славой, какого возницу они потеряли, Доброго! Сколько он раз на гривы волнистые масло Нежное им поливал, водою их светлою вымыв! Свесивши гривы до самой земли, теперь неподвижно Кони стоят и скорбят, с печалью глубокою в сердце. Вы же, другие, готовьтесь вступить в состязание каждый, Кто в своих лошадях и в своей колеснице уверен». Так сказал Ахиллес, и наездники быстрые встали. Выступил первый меж всеми Евмел, мужей повелитель, На свет рожденный Адметом, в ристаниях конных искусный. Следом за ним поднялся Тидеид Диомед многомощный; Тросовых коней подвел под ярмо он, в бою у Энея Отнятых некогда; сам же Эней был спасен Аполлоном. После того поднялся и Атрид Менелай русокудрый, Богорожденный. Подвел под ярмо он коней быстроногих, Агамемнонову Эфу с его, Менелая, Подаргом. Анхизиад Ехепол подарил Агамемнону Эфу, Чтоб не итти с ним под Трою, открытую ветрам, остаться Дома и в радости жизнь проводить: большое богатство Дал ему Зевс; а жил Ехепол в Сикионе пространном. Эту кобылу запряг Менелай; рвалась она к бегу. Следом запряг молодой Антилох лошадей густогривых, — Сын блестящий Нелида, высокого духом владыки Нестора старца. В Пилосе рожденные быстрые кони Были в его колеснице. И Нестор старик, подошедши, Начал советы давать без того уж разумному сыну: «Молод еще, Антилох, ты, но боги тебя возлюбили, — Зевс с Посейдоном, и всяким тебя обучили приемам В конской езде. Чрезмерно тебя наставлять мне не нужно. Мастер ты сам вкруг столба заворачивать коней. Но в беге Медленны лошади наши. Боюсь, чтоб беды не случилось. Кони противников легче. Но сами они ни на сколько Лучше тебя самого иль умней поступить не сумеют. Значит, мой друг, постарайся, вложи себе в сердце сноровку Всякого рода, чтоб лучших призов у тебя не отняли. В деле своем лесоруб не силой берет, а сноровкой; Той же сноровкой ведет по волнам винночерного моря Кормчий свой легкий корабль, бросаемый в стороны ветром; Той же сноровкой и в гонках один побеждает другого. Слишком иной положась на свою колесницу и коней, Без толку кругом широким мотается влево и вправо, По полю кони несутся без цели, он ими не правит. Тот же, кто в деле хитер, даже худшими правя конями, Глаз со столба не спускает и близко его огибает, Знает, когда натянуть ременные крепкие вожжи, Держит уверенно их, следя за передним возницей. Цель я точно тебе укажу, и ее ты запомнишь: Вон поднимается высохший ствол там, в сажень маховую, Дуба либо сосны; не сгнил он еще под дождями. Справа и слева ствола два высятся белые камня На повороте дороги; кругом же все поле свободно. Мужа ли это могила, умершего в давнее время? Или и прежде когда-то стоял уж там столб поворотный? Нынче его для бегов Ахиллес быстроногий наметил. Близко примчавшись к столбу, на бегу заворачивай коней, Сам же покрепче держись в колеснице красиво сплетенной. Влево слегка наклонись, а коня, что под правой рукою, Криком гони и бичом, совершенно ослабивши вожжи. Левый же конь твой пускай мимо цели проносится близко, Чтобы казалося, будто по самой поверхности цели Ось колеса прочертила. А камень задеть опасайся: Так изувечить нетрудно коней и разбить колесницу; Этим ты радость доставишь другим, а себе поношенье. Будь же поэтому, друг, рассудителен, будь осторожен! Если же в беге своем обогнешь ты уж столб поворотный, Нет никого, кто тогда бы тебя обогнал иль настиг бы, Если б хоть сам за тобою божественный мчался Арион, Конь быстроногий Адраста, от вечных богов происшедший, Или троянские кони властителя Лаомедонта». Так сказал и на место уселся рожденный Нелеем Нестор, подробно во всем наставивши милого сына. Пятым вождь Мерион снарядил лошадей густогривых. На колесницы взошли и жребии в шлем побросали. Сын Пелеев встряхнул. Антилоху выскочил первый Жребий, Нелееву сыну; а следом — владыке Евмелу; Третий достался царю Менелаю, Атрееву сыну; После него Мериону досталося гнать. А последний Жребий первейшему выпал наезднику, сыну Тидея. Стали все в ряд. Указал им вдали, на равнине свободной, Знак поворотный Пелид. Посадил наблюдателем там он Феникса, равного богу, отцовского старого друга, Чтобы заезды он помнил и правду потом сообщил бы. Те одновременно все на коней замахнулись бичами, Сильно вожжами хлестнули и голосом крикнули грозным. Быстро ринулись кони вперед по широкой равнине Прочь от ахейских судов. Под копытами их поднималась Пыль и стояла под грудью, подобно туману иль вихрю; Гривы густые коней развевались с дыханием ветра; То многоплодной земли на бегу колесницы касались, То высоко подлетали на воздух. Возницы конями Правили стоя. В груди колотилось безудержно сердце Жаждой победы. И криком возницы коней ободряли, Каждый своих. И, пыля, летели они по равнине. Но лишь когда к окончанию бег приходил и обратно К морю помчались они, начало проявляться искусство Каждого. Кони тотчас же наддали. И вынеслись быстро Перед другими вперед кобылицы лихие Евмела. Тросовы следом за ними неслись жеребцы Диомеда, — Очень за этими близко бежали, совсем недалеко, Так что, казалось, хотели вскочить в колесницу к Евмелу, Спину и шею ему согревали горячим дыханьем И, положив на него свои головы, сзади летели. Тут бы его перегнал он иль спорною сделал победу, Если бы Феб-Аполлон не гневился на сына Тидея: Вышиб мгновенно блистающий бич он из рук Диомеда. Брызнули слезы из глаз у того от досады; он видел, Как от него уходили все дальше евмеловы кони, Кони ж его без бича отставали все больше и больше. Но от Афины не скрылось, какие подстраивал козни Феб Диомеду. Она устремилась за пастырем войска, Бич ему подала и коням его силу вдохнула. В гневе помчалась потом за Адметовым сыном в погоню И над конями его сломала ярмо; от дороги В сторону бросились кони, а дышло на землю упало. Сам же Евмел с колесницы стремглав к колесу покатился, До крови локти себе исцарапал, и губы, и ноздри, Лоб над бровями жестоко расшиб. От удара о землю Слезы из глаз покатились, и голос цветущий пресекся. Мимо промчался Тидид на конях своих однокопытных И далеко впереди остальных очутился. Афина Силу вдохнула коням и славу ему ниспослала. Вслед за Тидидом Атрид Менелай проскакал русокудрый. А Несторид Антилох на коней отцовских прикрикнул: «Эй, шевелитесь и вы! Неситесь как можно быстрее! Я не прошу, чтобы вы в состязанье вступали вон с теми: Коням Тидеева сына отважного нынче Афина Скорость лихую вдохнула, и славу ему посылает. Нет, догоните лишь коней Атрида, от них не отстаньте! Быстро вперед! Берегитесь, чтоб вас не покрыла позором Эфа, кобыла! Зачем, дорогие, вы так отстаете! Вот что скажу вам обоим, и это исполнено будет: Больше забот о себе от Нестора, пастыря войска, Дома не ждите, — тотчас он вас острою медью зарежет, Если по лености вашей мы худшей добьемся награды. Ну же, спешите! Летите вдогонку, как можно скорее! Сам же на хитрость такую пущусь: где дорога поуже, Там постараюсь я съехаться с ним. От меня не уйдет он!» Так он сказал, и они, испугавшись хозяйского крика, Малое время бежали быстрее. Но вскоре суженье На углубленном пути увидал Антилох боестойкий. Рытвина это была, где зимние воды, скопившись, Часть дороги размыли и место кругом углубили. Тут удержал Менелай колесницу, боясь столкновенья. Сбоку погнал Антилох лошадей своих однокопытных, Мимо дороги, и так, своротивши слегка, подгонял их. Тут Антилоху в испуге сказал Менелай русокудрый: «Как, Антилох, неразумно ты правишь! Сдержи колесницу! Видишь, дорога узка! Обгоняй уж потом, на просторе! Здесь колесницы столкнутся, и будет беда нам обоим!» Так говорил Менелай. Антилох, притворясь, что не слышит, Шибче погнал лошадей, коля их бодцом непрерывно. Сколько с размаху запущенный диск пролетает, который Юноша бросил, чтоб силу свою испытать молодую, Столько пространства неслись они рядом. Но вскоре отстали Кони Атрида. Он гнать перестал их по собственной воле, В страхе, чтоб лошади вдруг не столкнулись на узкой дороге, Не опрокинули б их колесниц, красиво сплетенных, Сами ж они бы не грохнулись в пыль, добиваясь победы. В негодованье ему закричал Менелай русокудрый: «Кто-нибудь есть ли зловредней тебя, Антилох, середь смертных? Что ж, проезжай! А считался и ты меж ахейцев разумным! Приза без клятвы тебе получить все равно не придется!» Так произнесши, к коням Менелай обратился и крикнул: «Не отставать у меня, не печалиться сердцем смущенным! Много скорее колени и ноги коней тех устанут, Нежели ваши: давно уже молодость их миновала!» Так он сказал, и они, испугавшись хозяйского крика, Шибче рванулись вперед и близко от тех очутились. Сидя в собранье, за бегом коней аргивяне следили. По полю, пыль поднимая, стремительно лошади мчались. Идоменей, предводитель критян, заприметил их первый. Он на вышке сидел отдельно от прочих в собранье. Голос того, кто коней понукал, — хоть и был он далеко, — Сразу узнал он; узнал и коня впереди по особым Признакам: конь был гнедой, но на лбу у него, в середине, Белое, круглое, словно луна, пятно выделялось. На ноги он поднялся и слово сказал аргивянам: «О дорогие друзья, вожди и советники войска! Я ль там один различаю коней, или также и все вы? Кажется мне, впереди уж какие-то кони другие! Кажется, что и возница не тот! Кобылицы Евмела Чем-то задержаны в поле. А мчались они перед всеми. Ясно я видел, что столб они прежде других обогнули, Но не могу их теперь увидать, и напрасно блуждают Взоры мои по пространству широкой троянской равнины. Может быть, вожжи из рук у него убежали, не смог он Ловко коней удержать у столба, повернув неудачно, Выпал, наверно, и сам, и свою поломал колесницу, А кобылицы взбесились и прочь от него ускакали. Встаньте, однако, и вы, поглядите и сами; не в силах Я хорошо различить; но кажется мне, перед нами Муж, этолиец рожденьем, отважный правитель аргосцев, Сын конеборца Тидея, герой Диомед многомощный. Грубо быстрый Аякс Оилид возразил Девкалиду: «Идоменей, не болтай раньше времени! Те ж кобылицы Резвые скачут вдали по широкой троянской равнине. Ты не настолько уж молод годами средь прочих ахейцев, И не настолько уж зорко глаза с головы твоей смотрят! Вечно болтаешь ты зря! Не годится тебе это делать! Брось болтать! И получше тебя здесь присутствуют люди! Кони все те ж впереди, которые были и раньше, — Кони Евмела, и сам он с вожжами стоит в колеснице». Вспыхнувши гневом, ответил Аяксу критян предводитель: «В ссорах ты первый герой, злоречивый Аякс, в остальном же Много другим уступаешь ахейцам, и нравом ты злобен. Ну-ка, давай об заклад на котел иль треножник побьемся, Выберем оба судьей Агамемнона, сына Атрея. Мне проигравши заклад, узнаешь, какие там кони». Так сказал он. И быстрый Аякс поднялся Оилеев, В гневе собравшись ответить ему оскорбительным словом. Много и дальше пошла б между ними обоими ссора, Если бы, сам Ахиллес не поднялся и так не сказал бы: «Идоменей и Аякс! Перестаньте друг друга позорить Тяжкими, злыми словами! Пристойно ли вам это делать? Сами бы вы осудили другого, кто так поступал бы. Сядьте спокойно на место свое, за конями следите. Скоро примчатся возницы сюда, добиваясь победы, Сами тогда без большого труда вы узнаете каждый Коней, — какие идут впереди, и какие — вторыми». Так он сказал. Диомед в это время уж близко примчался. Он наотмашь коней бичевал непрерывно. Они же Быстро мчались к судам, высоко над землей расстилаясь. Пыль все время хлестала вознице в лицо из-под ног их. Золотом, оловом ярко сверкая, его колесница Быстро вослед за конями неслась быстроногими. Сзади Лишь незначительный след за собой оставляли колеса В тонкой пыли, — до того они быстро летели дорогой. Остановил их возница в средине собранья ахейцев. Пот в изобилии падал на землю с груди их и шеи. Сам Диомед с колесницы блистающей спрыгнул на землю, Бич свой к ярму прислонил. А Сфенел много мощный, немедля, Первую принял награду. Товарищам гордым велел он Женщину в ставку отвесть Диомеда, треножник ушатый Также туда отнести. И стал распрягать колесницу. Вслед за Тидидом пригнал Антилох лошадей густогривых, Не быстротой обогнав Менелая, а хитрой уловкой. Но и при этом отстал Менелай лишь совсем не на много, На расстоянье таком, какое коня отделяет От колеса, когда он хозяина мчит в колеснице Полем; концы от волос хвоста его трогают обод; Близко следом за ним бежит колесо. Промежуток Самый меж ними ничтожный. А мчится он по полю долго. На расстоянье таком же скакал Менелай русокудрый За Антилохом. Вначале на брошенный диск приотстал он. Вскоре, однако, догнал. Наддала пышногривая Эфа, Конь Агамемнона быстрый, — скорей побежала, чем прежде. Если бы дальше еще состязание их продолжалось, То обогнал бы Атрид и победы не сделал бы спорной. Вождь Мерион, товарищ блистательный Идоменея, Сколько копье пролетает, настолько отстал от Атрида. На ноги медленны были его густогривые кони, Был он и сам в состязаниях конских намного слабее. Сын же Адмета явился последним, свою колесницу Вслед за собою катя и гоня кобылиц пред собою. Жалость взяла Ахиллеса, как только его он увидел. Стал он среди аргивян и слова окрыленные молвил: «Первый наездник последним пригнал лошадей своих быстрых! Все же давайте по правде присудим вторую награду Сыну Адмета. А первую пусть Диомед получает». Так он сказал. И ахейцы одобрили, что предложил он. Дал бы Евмелу коня Ахиллес с одобренья ахейцев, Если б отважного Нестора сын, Антилох, оскорбленный, Встав, не сказал Ахиллесу царю справедливого слова: «О Ахиллес! Ты жестоко обидишь меня, коль исполнишь Слово твое! У меня ты награду мою отнимаешь, Так рассудив, что беда от коней с колесницей случилась, Сам же он — славный наездник. Однако зачем же бессмертным Он не молился? Тогда бы он к цели не прибыл последним! Если его ты жалеешь и мил он тебе, то ведь много Золота в ставке твоей, и меди, а также не мало Однокопытных коней у тебя, и овец, и невольниц. Что-нибудь выбрав, его одари хоть и большей наградой После, иль даже теперь, чтоб тебя похвалили ахейцы. Этой же я не отдам! А кто из ахейцев желает, Пусть попытается, пусть в рукопашную вступит со мною!» Так он сказал. Улыбнулся в ответ Ахиллес быстроногий, На Антилоха любуясь: товарищ он был ему милый. И, отвечая ему, слова окрыленные молвил: «Раз от меня, Антилох, ты требуешь, чтобы другое Что-нибудь дал я Евмелу, охотно я это исполню. Дам ему панцырь, который отнял я у Астеропея, Медный, по краю кругом обложенный оловом светлым. Многого будет достоин подарок блистательный этот». Автомедонту велел он, товарищу милому, тотчас Панцырь прекрасный из ставки принесть. И пошел, и принес он. В руки Евмелу вложил. И тот его с радостью принял. Встал тогда Менелай пред собраньем, печалуясь сердцем: На Антилоха он очень сердился. Глашатай немедля Жезл ему в руки вложил[78] и отдал приказанье замолкнуть Всем аргивянам. И выступил муж богоравный и молвил: «Раньше разумен ты был, Антилох! И что же ты сделал? Ты опозорил искусство мое, лошадей задержал мне, Бросил своих наперед, хоть на много моих они хуже. К вам обращаюсь, вожди и советники войска ахейцев! Ни одному не мирволя, вы нас рассудите по правде, Чтобы никто из ахейцев сказать обо мне не решился: «Только обманом сумел одолеть Менелай Антилоха! Вот он уводит коня, между тем его кони на много Хуже, и только он сам и силой и властью повыше!» Дайте-ка, впрочем, я сам рассужу. И со мной согласится Всякий, надеюсь, данаец: мой приговор правилен будет. Ну-ка, питомец богов, подойди, Антилох! Пред конями И колесницею стань, как обычай велит нам, и в руки Бич свой гибкий возьми, которым коней погонял ты, И, прикоснувшись к коням, поклянись Посейдоном владыкой, Что не с намереньем хитрым мою задержал колесницу». И Менелаю в ответ Антилох рассудительный молвил: «Сердце свое успокой! Тебя я на много моложе, Ты же, владыка Атрид, и годами и доблестью выше. Знаешь и сам, как легко молодежь зарываться способна. Ум молодой опрометчив, его рассуждение слабо. Гнев укроти свой! Коня же, которого в приз получил я, Сам я тебе отдаю. И если б чего еще больше Из дому ты от меня получить захотел, то немедля Все б я отдать предпочел, чем навек у тебя, сын Атрея, Выпасть из сердца и стать нечестивцем в глазах у бессмертных». Так сказал и, подведши коня, передал Менелаю Нестора храброго сын. И радость взяла Менелая, — Радость такая, какую роса доставляет колосьям Нивы, зеленой еще, когда защетинится пашня. Так же и духом твоим, Менелай, овладело веселье. Громко Атрид Антилоху слова окрыленные молвил: «Гнев со своей стороны я теперь, Антилох, прекращаю. Молодость ум победила сегодня в тебе; но обычно Ты никогда не бывал легкомысленным иль неразумным. Остерегайся впредь, дорогой мой, обманывать лучших! Всякий другой из ахейцев не скоро меня убедил бы. Ты же не мало трудов перенес и не мало страданий Из-за меня, — и ты, и отважный отец твой, и брат твой. Просьбу твою я исполню, а также коня, хоть и мой он, Я уступаю тебе, Антилох, чтобы знали и эти, Что никогда не бываю я духом суров и надменен». Так он сказал и коня вознице его Ноемону Отдал отвесть. А себе котел сверкающий взял он, Вождь Мерион, пришедший четвертым, унес два таланта Золотом. Пятый же приз, — двоеручный сосуд, — оставался Неприсужденным. Его Ахиллес, чрез собранье прошедши, Нестору отдал Нелиду, и стал перед ним, и промолвил: «На! И пускай тебе, старец, останется этот подарок В память о тризне над телом Патрокла. Его средь ахейцев Ты не увидишь уже! Даю тебе приз этот просто, Без состязаний: в кулачный не вступишь ты бой, и бороться Также не станешь, копья не возьмешься бросать, и ногами Не побежишь: уж тяжелая старость тебя утесняет». Так он сказал и вложил ему в руки. И с радостью принял Нестор подарок и слово ему окрыленное молвил: «Все, что, мой сын, говоришь, говоришь ты вполне справедливо. Члены мои ослабели, и ноги мои уж нетверды, Руки с обеих сторон в плечах уж не ходят свободно. О, если б силой и юностью цвел я такой же, какою Цвел я, когда хоронили епейцы в Бупрасии тело Амаринкея владыки, и дети царя учредили В память его состязанья! Никто там со мной не сравнялся Из этолийцев бесстрашных, пилосцев самих иль епейцев. На кулаках я побил Клитомеда, Енопова сына; Вышел Анкай из Плеврона бороться — его поборол я; В беге был славен Ификл — его обогнал я ногами; Также копьем перебросил двоих — Полидора с Филеем; Акторионы одни лишь меня на конях обогнали. Верх они взяли числом, на мои раздражившись победы, Так как крупнейшие там на арене призы оставались. Было их двое; один непрерывно лишь правил конями, — Только правил конями, другой же бичом подгонял их. Был я когда-то таким. Теперь же пусть этого ищет, Кто помоложе. А мне многотрудной пора подчиниться Старости; время прошло, как и сам я блистал средь героев. Но продолжай, Ахиллес, состязаньями чествовать друга. Дар же я твой принимаю охотно и радуюсь сердцем, Что обо мне не забыл и любовь ты мою к тебе помнишь, Что подобающей честью меня ты почтил средь ахейцев. Пусть тебе боги за это окажут желанную милость!» Выслушав всю до конца хвалебную речь Нелеида, К месту пошел своему Ахиллес через толпы ахейцев. Тут же призы за кулачный мучительный бой предложил он. Выведя в круг, привязал шестилетнего крепкого мула; Не был еще он объезжен и легок для выездки не был. Для побежденного ж он двоеручную выставил чашу. После того поднялся и слово сказал аргивянам: «Сын Атрея и пышнопоножные мужи ахейцы! Двух приглашаем за это сразиться мужей наилучших, Тех, кто в кулачном бою наиболе искусен. Кому же Даст Дальновержец победу, с чем все согласятся ахейцы, Тот пусть возьмет и к себе уведет крепконогого мула. Эту ж двуручную чашу с собой унесет побежденный». Так он сказал. Поднялся человек, и огромный, и сильный, Сын Панопея Епей, в бою кулачном искусный. Крепкого мула рукой ухватил он и громко воскликнул: «Эй, подходи, кто желает с двуручною чашей вернуться! Мула ж не думаю я, чтоб увел кто другой из ахейцев, Верх надо мной одержав: кулачный боец я первейший! Иль не довольно, что в битвах другим уступлю я? Что делать! Знать превосходно нельзя одинаково всякое дело. Вот что я вам тут скажу, и это исполнено будет: Кости его раздроблю и тело в клочки разорву я! Эй, собирайтесь сюда, похоронщики! Ждите, покуда Не укрощу я рукою его, чтоб унесть его с поля!» Так он сказал. В глубочайшем молчанье сидели ахейцы. Встал лишь один Евриал, с богами бессмертными схожий, Сын Мекистея, владыки народов Талаионида. Некогда в Фивы пришел он, где шли погребальные игры В память о павшем Эдипе, и всех победил там кадмейцев. Славный копьем Тидеид Диомед снаряжал его к бою, Дружеским словом бодря и сердечно желая победы. Прежде всего повязал ему пояс, потом ему в руки Крепкие подал ремни из кожи быка лугового. На середину собранья бойцы, подпоясавшись, вышли, Подняли разом один на другого могучие руки, Сшиблись, и в быстрых размахах тяжелые руки смешались. Треск челюстей раздавался ужасный; струился обильный Пот из их тел. Евриал для удара высматривал место, — Вдруг Епей налетел, кулаком его в щеку ударил. Не устоял Евриал, подломились блестящие члены. Как из морской прибережной травы с налетевшим Бореем Прыгает рыба и снова волной покрывается черной, — Прыгнул и тот от удара. Его поддержал, подхвативши, Великодушный Епей. И друзья, окружив Евриала, С поля его повели, по земле волочащего ноги; Кровь он выплевывал ртом, голова запрокинулась набок. В полном бесчувствье его меж своими они посадили, Сами ж пошли и, как приз, получили двуручную чашу. Третьи призы Ахиллес после этого вынес, данайцам Их показавши, — призы за борьбу, сопряженную с мукой. Первый приз — треножник большой для огня. Тот треножник Между собою ахейцы в двенадцать быков оценили. Для побежденного мужа он женщину вывел, в работах Многих искусную; эту в четыре быка оценили. После того поднялся он и слово сказал аргивянам: «Встаньте, кто также и эту награду оспаривать хочет!» Так он сказал, и Аякс поднялся, Теламоний великий, Встал и герой Одиссей многоумный, на выдумки хитрый. На середину собранья они, подпоясавшись, вышли И, наклонившись, руками могучими крепко схватились, Словно стропила, которыми дом завершает высокий Плотник искусный, чтоб мог он противиться ярости ветра, Дерзостно крепкие руки сжимали широкие спины, Спины трещали, и влажным тела заливалися потом; Частые полосы вздулись кроваво-багрового цвета И на плечах и на ребрах. Они же упорно боролись, Чтобы как приз получить тот треножник искусной работы. Наземь никак Одиссей не мог опрокинуть Аякса; Также не мог и Аякс с одиссеевой справиться силой. Это вконец надоело красивопоножным ахейцам. И обратился тогда к Одиссею Аякс Теламоний: «Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многоумный! Ты поднимай или я подниму! Остальное — от Зевса!» Так он сказал и поднял. Одиссей же о хитрости помнил: Пяткой ударил его под коленку и члены расслабил; Навзничь Аякс повалился; на грудь Одиссей ему следом Также упал. С удивленьем народ наблюдал и дивился. После пытался Аякса поднять Одиссей многостойкий, Но лишь немного с земли его сдвинул, однако не поднял; Дал Аяксу подножку, и на землю рухнули оба Рядом один близ другого, и пылью тела осквернили. Мигом вскочили. Ив третий бы раз они снова схватились, Если б сам Ахиллес не поднялся и их не сдержал бы: «Будет уж вам напирать один на другого! Не мучьтесь! Вам победа обоим. И, равные взявши награды, С поля сойдите. Пускай состязаются также другие». Так он сказал, и словам Ахиллеса они подчинились, С поля сошли и, очистясь от пыли, надели хитоны. Новые вынес призы Ахиллес — к состязаньям на скорость. Из серебра превосходный кратер для вина, шестимерный, Все кратеры на свете своей красотой побеждавший, Так как сработан он был мастерами Сидона чудесно. Морем туманным кратер повезли финикийские мужи, В гавани стали лемносской и в дар его дали Фоанту. Сын же Язона Евней кратер тот герою Патроклу Отдал, как выкуп за сына Приама царя, Ликаона. Выставил также и этот кратер Ахиллес быстроногий Призом тому, кто по скорости ног окажется первым. Призом вторым был объявлен им бык, огромный и жирный; Золота полуталант он последней назначил наградой. После того поднялся и слово сказал аргивянам: «Встаньте, кто также и эту награду оспаривать хочет!» Так сказал Ахиллес. И Аякс поднялся Оилеев, Встал Одиссей многоумный, потом Антилох отозвался, Несторов сын: молодых он всех побеждал быстротою. Стали все в ряд. Указал им предел Ахиллес быстроногий. Бег с черты начался. Тотчас впереди оказался Сын Оилеев Аякс; за ним Одиссей устремился Близко совсем, как близко к груди прижимает ткачиха Цевку, руками ее притянувши, когда сквозь основу С нитью челнок пропускает и близко к груди ее держит. Так же близко бежал Одиссей за Аяксом, все время В след его раньше, чем пыль поднималась, ногой попадая. Быстро бежал Одиссей богоравный, дыша непрерывно Над головою Аякса. Кричали кругом аргивяне, Видя, как рвется он к цели, и к бегу его подбодряли. Но уж когда к окончанию бег приходил, обратился В сердце с горячей мольбой Одиссей к совоокой Афине: «Слух преклони, о богиня, явись мне помощницей в беге!» Так говорил он, молясь. И его услыхала Афина, Сделала легкими члены — и ноги, и руки над ними. Уж добегали они, уж была недалеко награда; Вдруг на бегу поскользнулся Аякс — повредила Афина! — В влажный помет наступил от быков он протяжно мычавших Быстрым Пелеевым сыном зарезанных в память Патрокла. Ноздри и рот у Аякса наполнились калом бычачьим. Чашу проворно схватил и унес Одиссей многостойкий, Первым пришедший. Быка же Аякс получил Оилеев. Стал он, держа за рога быка полевого руками, Кал отплевывал ртом и сказал, обратясь к аргивянам: «Просто беда! Повредила мне ноги богиня, что вечно Близ Одиссея стоит, словно мать, и ему помогает!» Так говорил он. И весело все засмеялись ахейцы. Несторов сын Антилох последнюю принял награду И, улыбаясь, такие слова произнес к аргивянам: «Сами, друзья дорогие, вы знаете то, что скажу я. Боги у нас и теперь почитают старейших годами. Старше меня лишь не на много Аякс, Одиссей же, — Этот прежней породы, из прежде родившихся смертных. Он совсем старик, говорят, недозрелый, и трудно ахейцам С ним состязаться ногами по скорости, кроме Пелида». Так он сказал во хвалу быстроногому сыну Пелея. Тот, ему отвечая словами, на это промолвил: «Ненагражденной твоя похвала не останется, друг мой! Золота полуталант вручаю тебе я в придачу» — Дар он вручил Антилоху, и тот его с радостью принял. Вынес потом Ахиллес Пелид длиннотенную пику И пред собраньем ее положил со щитом и со шлемом, — Весь Сарпедонов доспех, Патроклом захваченный в битве. После того поднялся и слово сказал аргивянам: «Двух приглашаем храбрейших мужей вот за это сразиться. В крепких доспехах своих и с медью, пронзающей тело, Пусть пред народом искусство друг друга в бою испытают. Кто прекрасного тела противника первый коснется, Внутренность кто его тронет сквозь черную кровь и доспехи, Дам я тому этот меч среброгвоздный прекрасный фракийский, Отнятый мною в бою у могучего Астеропея. А Сарпедона доспехи пусть они меж собою поделят. Мы ж в нашей ставке прекраснейший пир зададим им обоим». Так объявил он. Аякс поднялся, Теламоний великий, Следом за ним поднялся и Тидид, Диомед многомощный. После того как в толпе средь своих они к бою оделись, Оба сошлись в середине, пылая желаньем сразиться, Грозно сверкая глазами. Охватывал ужас ахейцев. После того как, идя друг на друга, сошлись они близко, Трижды бросались один на другого и трижды сшибались. Круглый щит Диомеда Аякс проколол своей пикой, Но не достиг его тела: сдержал за щитом ее панцырь. А Диомед над огромным щитом Теламонова сына Шее все время его угрожал острием своей пики. Тут, за Аякса боясь, закричали ахейцы, чтоб оба Бой прекратили, а приз чтобы был поделен между ними. Меч огромный, однако, герой передал Диомеду Вместе с ножнами и вместе с ремнем вырезным перевесным. Выложил после он круг из железа, недавно отлитый. Прежде метала его Гетиона великая сила, Но умертвил Гетиона царя Ахиллес быстроногий И на судах этот круг с остальною добычею вывез. С места встал Ахиллес и слово сказал аргивянам: «Встаньте теперь, кто и эту награду оспаривать хочет. Если бы тучные нивы его и далеко лежали, — В пять круговратных годов не истратит никак он железа Этого: если пастух у него или пахарь нуждаться Будут в железе, — не в город пойдут, а получат и дома». Так объявил Ахиллес. И встал Полипет боестойкий, Встала великая мощь Леонтея, подобного богу, Встали Аякс Теламоний с божественным мужем Епеем. Стали один за другим. И первым Епей тот железный Диск ухватил, закружил и швырнул. Засмеялись ахейцы. Бросил вторым этот диск Леонтей, Аресова отрасль. Третьим великий Аякс рукою швырнул многомощной, Сын Теламона, и метки других далеко перебросил. Диск после этого поднял рукой Полипет боестойкий. Так далеко, как пастух запускает свой посох с размаха, И, закрутившись, чрез стадо коровье проносится посох, — Так далеко перекинул за круг он. И все закричали. Встали тотчас же друзья Полипета могучего, взяли Приз Ахиллеса царя и к судам понесли его быстрым. Для состязаний из лука он синее вынес железо: Десять двойных топоров и десять простых положил он. После того корабля черноносого мачту поставил В желтом песке вдалеке и робкого голубя к мачте За ногу тонким шнурком привязал и стрелять приказал им В голубя. «Кто попадет стрелой своей в робкую птицу, Десять получит двойных топоров и домой унесет их. Кто же в шнурок попадет, а по птице самой промахнется, Этот, как худший стрелок, топоры лишь простые получит». Сила властителя Тевкра тотчас на призыв этот встала, Встал Мерион, товарищ блистательный Идоменея. Жребии взяли, и в медный их бросили шлем, и встряхнули. Первая очередь Тевкру досталась. Могучей рукою Тотчас стрелу он пустил, но владыке не дал обещанья Из первородных ягнят принести гекатомбную жертву, В птицу Тевкр не попал. Отказал Аполлон ему в этом. Только в шнурок он попал возле ножки привязанной птицы И целиком перерезал шнурок заостренной стрелою. К небу немедленно голубь взвился, а шнурок ослабевший Вяло к земле заскользил. И шум поднялся средь ахейцев. Быстро тогда Мерион из руки его лук изогнутый Вырвал; стрелу наготове держал он, как Тевкр еще целил. Дал он тотчас же обет метателю стрел Аполлону Из первородных ягнят принести гекатомбную жертву. Под облаками высоко завидел он робкую птицу. В небе кружилась она. Ее под крыло поразил он, В бок, и стрела, сквозь нее пролетевши, обратно упала, В землю вонзившись у ног Мериона. А раненный голубь С неба спустился на мачту судна черноносого, шейку Свесил бессильно; и крылья густые, захлопав, поникли. Вылетел дух его быстрый из членов, а сам он далеко От Мериона упал. Народ изумленный дивился. Десять двойных топоров получил Мерион как награду, Тевкр же простые понес топоры к кораблям изогнутым. Вынес потом Ахиллес копье и в огне не бывавший Медный котел, ценою в быка, расцвеченный цветами, И положил на арену. И встали метатели копий: Встал Атреид, пространно-властительный царь Агамемнон, Встал Мерион, товарищ блистательный Идоменея. Остановился меж них Ахиллес быстроногий и молвил: «Сын Атрея, мы знаем, насколько ты всех превосходишь, Выше насколько и силой, и ловкостью в копьеметанье. Эту награду прими от меня и с наградой отправься К полым своим кораблям. А копье мы дадим Мериону, Если ты с этим согласен. А я — я так предложил бы». С ним согласился вполне повелитель мужей Агамемнон. Медную пику вручил Ахиллес Мериону. Атрид же Ценный свой дар передал Талфибию-вестнику в руки.

Песнь двадцать четвертая

Выкуп Гектора

Кончились игры. Народы ахейские все расходились — Каждый к быстрым своим кораблям, вкусить собираясь Пищи вечерней и сладкого сна. Но Пелид быстроногий Плакал, о друге своем вспоминая. Не брал его вовсе Всех покоряющий сон. На своей он метался постели, Полный тоски, вспоминал и мужество друга, и силу, Сколько вместе они пережили и сколько страдали В битвах тяжелых с врагом и в волнах разъяренного моря. Все это он вспоминал, проливая обильные слезы. То в постели лежал на боку, то растянется навзничь, Кверху лицом, то ничком повернется. Вставал он с постели, Берегом моря, тоскуя, бродил. Заря занималась Перед глазами его, озаряя и берег, и море. Быстро тогда он впрягал в колесницу коней легконогих, Сзади привязывал Гекторов труп и влачил его трижды На колеснице блестящей своей вкруг могилы Патрокла. В ставку потом уходил отдыхать и ничком распростертым Тело на пыльной земле оставлял. Но от всех повреждений Труп охранял Аполлон, сожалея всем сердцем о муже, Даже умершем. Всего прикрывал золотой он эгидой, Чтоб Ахиллес, волоча по земле, не уродовал тела. Так над божественным Гектором в гневе своем он ругался. Жалость объяла блаженных бессмертных, на это глядевших. Стали Гермеса они убеждать, чтобы тело похитил. Все одобряли такое решенье, но только не Гера, Не совоокая дева, не бог Посейдон земледержец. Им, как и прежде, была ненавистна священная Троя, Старец Приам и народ за вину Александра, который Горько обидел богинь, явившихся в дом его сельский, Ту предпочтя, что его одарила погибельной страстью. После того как зарею двенадцатой небо зажглося, С речью такою к бессмертным богам Аполлон обратился: «Боги жестокие, боги губители! Гектор не вам ли Бедра не раз сожигал от быков и козлов без порока? Нынче спасти даже мертвого Гектора вы не хотите, Видеть его не даете жене его, матери, сыну, Старцу-отцу и народам, которые славного мужа Предали б скоро огню и свершили б над ним погребенье. Вы помогать Ахиллесу губителю, боги, хотите. Нет справедливости в сердце его, и в груди его разум Очень негибок. Со львом он свирепостью сходен, который, Силе великой своей поддаваясь и храброму духу, Чтоб добыть себе пищу, на смертных стада нападает. Так Ахиллес погубил в себе жалость, и стыд потерял он (Стыд, приносящий так много вреда человеку и пользы). Часто случается: смертный и более близких теряет, — Сына цветущего или единоутробного брата; Плачет о нем и скорбит, но потом свою скорбь прекращает. Смертных богини судьбы одарили выносливым духом. Этот же, Гектора, богу подобного, жизни лишивши, Труп его вяжет к коням и волочит его вкруг могилы Милого друга. Ни славы, ни пользы он тем не добудет. Как бы ему не воздали мы, будь он хоть доблестен духом! Прах бесчувственный, в злобе своей Ахиллес оскверняет!» В гневе сказала ему белорукая Гера богиня: «Слово твое, сребролукий, быть может, и правильно было б, Если б вы сами равно Ахиллеса и Гектора чтили. Но Приамид — человек, и женские груди сосал он. Сын же Пелеев — рожденье богини. Сама воспитала Я и вскормила Фетиду, ее отдала за Пелея, — Мужа, которого боги всем сердцем своим полюбили. Все вы, бессмертные, были на свадьбе; и сам ты с формингой В пире участвовал, друг нечестивцев, всегда вероломный!» Гере супруге ответил Зевес, собирающий тучи: «Гера! На вечных богов сердита совсем ты напрасно! Почесть не будет обоим одна. Но все же и Гектор Был наиболе приятен бессмертным средь жителей Трои, Также и мне. Всегда о дарах, мне приятных, он помнил, И никогда мой алтарь не лишался ни жертвенных пиршеств, Ни возлияний, ни дыма, что нам от людей подобает. Но похищенье оставим: возможности нет у нас тайно От Ахиллеса похитить умершего; денно и нощно Мать у Пелида сидит, заботой его окружая. Но если б ближе ко мне позвал из богов кто Фетиду, Слово разумное я ей скажу, чтоб Пелид быстроногий Принял дары от Приама и выдал бы Гектора тело». Вихря быстрей устремилась Ирида крылатая с вестью. Посередине меж Самом и круто утесистом Имбром Бросилась в черные волны. И море под ней застонало. В бездну она погрузилась, подобная гирьке свинцовой, К рогу степного гола прикрепленной, которая книзу Тянет крючок и готовит погибель прожорливым рыбам. В полой пещере застала Фетиду. Морские богини Тесной толпою ее окружали. Она в середине Слезы лила о судьбе безупречного сына, который Должен был далеко от отчизны погибнуть под Троей. Близко представ, быстроногая так ей сказала Ирида: «Встань, Фетида! Зовет тебя Зевс, неизменный в решеньях!» Сереброногая ей отвечала богиня Фетида: «Что мне прикажет великий тот бог? Пред собраньем бессмертных Стыдно явиться мне: горе безмерное духом владеет. Все же иду, чтобы слово его не осталось напрасным». Так ей ответив, богиня богинь покрывалом оделась Черным, чернее какого нигде не нашлось бы одежды. Быстро отправилась в путь. Подобная ветру Ирида Шла впереди. И морская волна расступалась пред ними. Выйдя на берег морской, устремились на небо богини. Там сидящим нашли широкогремящего Зевса, Вкруг же него — всех прочих блаженных богов вечносущих. Села Фетида близ Зевса отца: уступила Афина. Гера же ей золотую прекрасную чашу вручила С словом привета. Фетида, ее осушив, возвратила. Начал тогда говорить ей родитель бессмертных и смертных: «С духом печальным пришла на Олимп ты, богиня Фетида! Скорбь неутешную носишь ты в сердце, я сам это знаю. Все ж и при этом скажу, для чего сюда тебя звал я. Девять уж дней средь богов вызывают жестокую ссору Гектор убитый и грозный Пелид, городов разрушитель. Зоркого аргоубийцу склоняют они, чтоб похитил Тело, но я эту славу доставить хочу Ахиллесу, Чтоб и впредь сохранить мне твое уваженье и дружбу. В стан отправляйся скорей и сыну приказ передай мой: Боги, скажи, на него негодуют, всех больше бессмертных Гневаюсь сам я, что, сердцем безумствуя, Гектора тело Близ кораблей изогнутых он держит и выдать не хочет. Если меня он боится, пусть Гектора тотчас отпустит. Я же Ириду пошлю к Приаму с возвышенным сердцем, Чтобы к ахейским пошел кораблям он и выкупил сына, Дав Ахиллесу подарки, какими он был бы доволен». Так он сказал. Не была непослушна Зевесу богиня. Ринулась быстро на землю с высоких вершин олимпийских, В ставку сына пришла своего. В ней Пелида застала, Тяжко стенавшего. Тут же товарищи милые сына Возле него хлопотали и спешно готовили завтрак. Ими заколотый крупный баран там лежал густорунный. Близко владычица-мать возле сына скорбящего села, Гладила тихо рукой, называла, и так говорила: «Сын дорогой мой! Зачем до сих пор ты, скорбя и тоскуя, Сердце терзаешь себе? Не думаешь ты ни о пище, Ни о постели. Ужель не приятно в любви сочетаться С женщиной? Жить у меня ведь недолго ты будешь. Стоит уж Смерть с могучей судьбою совсем от тебя недалеко. Слушай меня поскорее. К тебе от Кронида я с вестью. Боги, велит он сказать, на тебя негодуют; всех больше Сердится сам он, что, сердцем безумствуя, Гектора тело Близ кораблей изогнутых ты держишь и выдать не хочешь. Выдай немедленно, сын мой, и выкуп принять согласися». Матери милой в ответ сказал Ахиллес быстроногий: «Так пусть и будет! Кто выкуп доставит, тот тело получит, Если решительно этого требует Зевс олимпиец». Так Фетида и сын внутри корабельного стана Много слов окрыленных один говорили другому. Зевс между тем отправлял Ириду в священную Трою: «Мчись поскорее, Ирида! Оставив жилища Олимпа, В Трою спустись и Приаму царю передай повеленье, Чтобы к ахейским пошел кораблям он и выкупил сына, Дав Ахиллесу подарки, какими он был бы доволен. Только один пусть идет, чтоб никто с ним не шел из троянцев! Может лишь вестника взять, постарее который, чтоб правил Мулами в крепкоколесной повозке и чтобы обратно В город привез мертвеца, убитого сыном Пелея. Пусть ни о смерти при этом не думает, ни о боязни. Проводника мы такого дадим ему, Аргоубийцу. Он поведет, покуда, ведя, не проводит к Пелиду. В ставку ж когда приведет, то ни сам Ахиллес не захочет Смерти Приама предать и другим никому не позволит. Он — не безумец, не муж легкомысленный иль нечестивый, Рад он всегда пощадить того, кто молил о защите». Вихря быстрей устремилась Ирида крылатая с вестью. В дом Приама вошла и застала там вопли и слезы. Дети Приама слезами одежды свои орошали, Посередине двора вкруг родителя сидя, старик же Плотно закутался в плащ; покрыта была в изобилье И голова у того старика, и согбенная шея Пылью, которой валяясь, руками себя он осыпал. Царские дочери вместе с невестками в доме скорбели, Тех вспоминая, — и многих, и храбрых, — которые в битвах Души свои погубив, полегли под руками ахейцев. Остановившись пред старцем Приамом, посланница Зевса Заговорила чуть слышно. Но трепет объял его члены. «Сердцем дерзай, Приам Дарданид, ничего не пугайся! Я не со взглядом зловещим являюся здесь пред тобою, С доброю целью пришла я с вестью к тебе я от Зевса. Даже вдали о тебе он печется и сердцем болеет. Выкупить Гектора тело тебе приказал Олимпиец, Дав Ахиллесу подарки, какими он был бы доволен. Только отправься один, никого не бери из троянцев, Вестник с тобой пусть идет лишь, какой постарее, чтоб правил Мулами в крепкоколесной повозке и чтобы обратно В город привез мертвеца, убитого сыном Пелея. Смело иди и не думай о смерти, не думай о страхе. Проводника он такого пошлет тебе, Аргоубийцу. Он поведет, покуда, ведя, не проводит к Пелиду. В ставку ж когда приведет, то ни сам Ахиллес не захочет Смерти тебе причинить и другим никому не позволит. Он не безумец, не муж легкомысленный иль нечестивец. Рад он всегда пощадить того, кто молил о защите». Так сказав, быстроногая прочь удалилась Ирида. Он сыновьям приказал приготовить повозку для мулов Прочноколесную, сверху и кузов велел привязать к ней. Сам же Приам в кладовую спустился со сводом высоким, Кедром обитую крепким и всю в украшеньях блестящих. Кликнул Гекубу к себе, супругу свою, и сказал ей: «Милая! Вестница Зевса ко мне приходила с Олимпа, Чтобы к ахейским пошел кораблям я и выкупил сына, Дав Ахиллесу подарки, какими он был бы доволен. Вот что, однако, скажи мне: какого ты мненья об этом? Страшно меня самого побуждают и дух мой, и сила В стан пространный ахейцев отправиться, к черным судам их!» Так он сказал. Зарыдала жена и ему отвечала: «Горе! Куда подевался твой разум, которым когда-то Славился ты и среди чужестранцев, и в собственном царстве! Как ты можешь желать один пред судами явиться, Перед глаза человека, немало избившего в битвах Храбрых твоих сыновей! Из железа в груди твоей сердце! Если к нему попадешь и тебя он увидит глазами, Не пожалеет тебя кровопийца злокозненный этот, Не постыдится тебя! Останемся плакать в чертоге, Здесь, от сына вдали! Такую ему уже долю Мощная выпряла, видно, Судьба, как его я рождала: Псов резвоногих насытить вдали от родителей милых, Подле свирепого мужа… О, если бы, в печень Пелида Впившись, могла ее съесть я! Тогда не остался бы сын мой Неотомщенным! Его ведь убил Ахиллес не как труса: Он за троянцев сражался, за жен полногрудых троянских, Страха не знал никогда, ни разу не вспомнил о бегстве!» Старец Приам боговидный на это ответил Гекубе: «Нет, я желаю итти! Не удерживай! В собственном доме Птицей не будь мне зловещей. Меня убедить не сумеешь. Если б такое мне кто предложил из людей земнородных, — Меж прорицателей жрец ли какой или жертвогадатель, Ложью б мы это сочли и лишь больше б от них отвернулись. Нынче же, сам услыхав божество и в лицо его видев, — В стан я иду! И не тщетным останется зевсово слово! Так и хочу я!.. Пускай Ахиллес умертвит меня тотчас, Только б мне сына обнять и рыданьями сердце насытить!» Так произнесши, поднял в сундуках он прекрасные крышки, Вынул оттуда двенадцать прекраснейших ценных покровов, Также зимних накидок простых и ковров по двенадцать, Столько ж прекрасных плащей и столько же тонких хитонов, Золота десять талантов отвесил и вынес наружу, Два треножника ярких, четыре блестящих лохани, Вынес прекрасную чашу, ему как послу во Фракии Данную в дар, — драгоценность великая! Но и ее он Не пожалел во дворце у себя, до того порывался Выкупить милого сына. Собравшихся жителей Трои Выгнал из портика он, браня оскорбительной речью: «Сволочь негодная, вон! Ужель не довольно и дома Плача у вас, что сюда и меня вы приходите мучить! Или вам мало, что столько страданий послал мне Кронион, Лучшего сына отняв! Испытаете скоро вы сами: Легче гораздо теперь от ахейцев вы будете гибнуть После того, как погиб он, мой Гектор возлюбленный. Я же Раньше, чем город увижу разрушенным, в прах обращенным, Раньше пускай я под землю сойду, в жилище Аида!» Так он сказал и с жезлом ворвался в их толпу. Побежали От разъяренного все старика. И кричал сыновьям он, Громко браня Агафона, подобного богу, Париса, Паммона и Гиппофоя, Антифона и Деифоба, Дия с Геленом, Полита могучеголосого, — всех их Девятерых призывал он и громко давал приказанья: «Живо, негодные дети! Скорей, срамники! Пред судами Вместо могучего Гектора вы бы все лучше погибли! О, я несчастный, несчастный! Родил я сынов превосходных В Трое широкой, — из них мне, увы, никого не осталось! Нет конеборца Троила, нет Местора, равного богу, Нету и Гектора! Богом он был средь мужей и казался Сыном не смертного мужа, а сыном бессмертного бога! Всех их Apec погубил, а трусливые эти — остались! Эти лгуны, плясуны, герои в делах хороводных, Воры, расхитчики коз молодых и барашков народных! Долго ли будете вы снаряжать мне повозку? Скорее Всё уложите в нее, чтоб могли мы немедленно ехать!» Так говорил он. Они, испугавшись отцовского крика, Вывезли быстро повозку для мулов, — на прочных колесах, Новую, дивной работы, и кузов на ней укрепили. Сняли с гвоздя и ярмо для мулов, — из крепкого бука, С шляпкой в средине, с концов же — с загнутыми кверху крюками. Вынесли вместе с ярмом и ремень для запряжки, длиною В девять локтей; ярмо приспособили к гладкому дышлу В самом конце, впереди; кольцо за крюк зацепили, Трижды шляпку ярма обмотали, потом по порядку Дышло ремнем обвязали, конец под ремень же подсунув; Из кладовой гладкостенной носить и укладывать стали В кузов подарки — за голову Гектора выкуп несчетный. Мулов потом упряжных заложили могучекопытных, Некогда в дар от мисийцев полученных славным Приамом. А для Приама коней подвели под ярмо: для себя их Тщательно выкормил царь в красиво отесанных яслях. В доме высоком они за запряжкою оба следили, — Царь и глашатай, в уме своем планы разумные строя. Близко к ним подошла с опечаленным сердцем Гекуба; Чашу в правой руке держала она золотую С сладким вином, чтоб пошли они в путь, совершив возлиянье. Пред колесницею стала, царя назвала и сказала: «На, возлияние сделай родителю Зевсу, молися, Чтоб от врагов ты домой воротился, уж раз тебя дух твой, Как я ни против того, итти к кораблям побуждает. Но помолись перед тем облаков собирателю черных Зевсу, который на землю троянскую с Иды взирает. Птицу проси, быстролетного вестника, силой своею Первую в птицах, которую сам он всех более любит. С правой проси стороны, чтоб, ее увидавши глазами, С верой отправился ты к кораблям быстроконных данайцев. Если ж Кронион широко гремящий тебе не захочет Дать посланца своего, всем я сердцем тебя убеждаю В стан не ходить к аргивянам, хотя бы и очень желал ты». Сходный с богом Приам сказал, отвечая Гекубе: «Этот наказ твой, жена, я с большою охотой исполню. Руки полезно к Зевесу вздевать, чтобы нас пожалел он». Так ей ответил старик и ключнице дал приказанье Руки полить ему чистой водою. Служанка явилась, Таз умывальный держа и с водою кувшин. И как только Вымыл руки Приам, он кубок принял от супруги, Стал посредине двора, возлиянье свершил и молился, В небо широкое глядя, и громкое слово промолвил: «Зевс, наш родитель, на Иде царящий, преславный, великий! Дай мне к Пелиду угодным прийти, возбуждающим жалость. Птицу пошли, быстролетного вестника, силой своею Первую в птицах, которую сам ты всех более любишь. С правой пошли стороны, чтоб, ее увидавши глазами, С верой отправился я к кораблям быстроконных данайцев!» Так говорил он, молясь. Услыхал его Зевс промыслитель. Был им послан орел, безобманная самая птица, Хищник темноперистый; еще он «пятнистым» зовется. Тех же размеров, которых в покое высоком бывает Дверь у богатого мужа, снабженная прочным затвором, — Каждое было крыло таких же размеров. Пронесся Справа над Троей орел. Они, как увидели это, В радость пришли, и у всех в груди взвеселилося сердце. Быстро старец Приам на блестящую стал колесницу, Портиком гулким погнал через ворота коней быстроногих; Мулы пошли впереди под повозкой четыреколесной; Ими разумный Идей управлял, позади же за ними — Кони, которых Приам престарелый, бичом подгоняя, Быстро погнал через город. Друзья провожали Приама, Сильно печалясь о нем, как будто бы на смерть он ехал. После того, как спустились из города вниз на равнину, Царские все сыновья и зятья воротились обратно В Трою родную. Но сами они не укрылись от Зевса. В поле он их увидал и исполнился жалости к старцу. К милому сыну Гермесу с такой обратился он речью: «Более прочих, Гермес, ты привык и всех более любишь Смертному спутником быть и внимать, кому пожелаешь. Встань и иди, и Приама к судам мореходным ахейцев Так проводи, чтоб никто не увидел, никто не заметил Из остальных аргивян, пока не придет к Ахиллесу». Так он сказал, и вожатый послушался Аргоубийца. Тотчас к ногам он своим привязал золотые подошвы Амвросиальные, всюду его с дуновением ветра И над землей беспредельной носившие, и над водою. Жезл захватил, которым глаза усыпляет он смертных, Если захочет, других же, заснувших, от сна пробуждает. Аргоубийца могучий с жезлом тем с Олимпа понесся, Вмиг Геллеспонта достиг и широкой троянской равнины И зашагал по земле, царевича образ принявши С первым пушком на губах, — прелестнейший в юности возраст! Оба же те миновали могилу высокую Ила. Мулов они и коней удержали у берега речки, Чтоб попоить их. Уж сумрак вечерний на землю спустился. Близко вдруг перед собою Гермеса увидев, глашатай Тотчас заметил его, обратился к Приаму и молвил: «Остерегись, Дарданид! Осторожности требует дело: Мужа я вижу; мне кажется, он уничтожить нас хочет! Прочь унесемся скорей на конях иль, к нему подошедши, Мужу обнимем колени и будем молить о пощаде!» Так говорил он. Смутился старик, испугался ужасно. Дыбом волосы встали на сгорбленном старческом теле. Оцепеневши стоял он. К нему подошел Благодавец, За руку взял старика, и спрашивать начал, и молвил: «Ты куда это гонишь, отец, этих коней и мулов с повозкой Чрез амвросийную ночь, когда все покоятся люди? И неужель не боишься ты дышащих силой ахейцев, Так находящихся близко, такой к вам горящих враждою? Если б тебя кто увидел, как быстрою темною ночью Столько везешь ты сокровищ, то что б ты почувствовал в сердце? Сам ты не молод, и старец такой же тебя провожает. Как же вы справитесь с первым, кто вас пожелает обидеть? Я же тебе ничего не сделаю злого, охотно И от других защищу: на отца моего ты походишь». Старец Приам боговидный на это ответил Гермесу: «Все так и есть, дитя мое милое, как говоришь ты! Кто-то однако простер из богов надо мной свою руку, Если с подобным тебе попутчиком встретиться дал мне, В добрый ниспосланным час, прекрасным и ростом, и видом, С разумом сильным таким. Счастливых родителей сын ты!» Аргоубийца вожатый на это Приаму ответил: «Так! Справедливо ты все говоришь и разумно, о старец! Вот что однако скажи, и скажи мне вполне откровенно: Столько сокровищ богатых куда-нибудь ты высылаешь В страны чужие, чтоб хоть бы они у тебя уцелели? Иль уж все Илион вы священный готовы покинуть, Страхом объятые? О, что за воин погиб превосходный, Сын твой! В сраженьях был он не ниже героев ахейских!» Старец Приам боговидный на это ответил Гермесу: «Кто же ты сам, мой хороший? Скажи, от кого ты родился? Как хорошо говоришь ты о сыне моем злополучном!» Аргоубийца вожатый на это Приаму ответил: «Вижу, старик, о Гекторе ты расспросить меня хочешь. Часто своими глазами в боях, прославляющих мужа, Видел я Гектора, — даже в тот день, как, к судам отогнавши, Он избивал аргивян, сокрушая их острою медью. Стоя вдали, удивлялись мы Гектору; с вами сражаться Нам Ахиллес запрещал, рассердись на Атреева сына. Я ахиллесов товарищ, в одном корабле с ним приплыл я. Родом и я мирмидонец; отец мой зовется Поликтор. Муж он богатый, такой же старик, как и ты предо мною. Дома осталося шесть сыновей его, я же седьмой тут. Жребий меж братьев упал на меня, чтоб итти с Ахиллесом. Нынче сюда от судов я пришел на равнину. С зарею Боем на город пойдут быстроглазые мужи ахейцы. Все негодуют они, оставаясь без дела, и рвутся Пламенно в бой, и цари аргивян удержать их не в силах». Старец Приам боговидный на это ответил Гермесу: «Если товарищ ты впрямь Ахиллеса, Пелеева сына, То, умоляю тебя, сообщи мне полнейшую правду, — Все ли еще пред судами находится сын мой, иль бросил Псам на съеденье его Ахиллес, на куски разрубивши?» Аргоубийца вожатый на это ответил Приаму: «Старец, ни псы не терзали, ни птицы его не клевали. Близ корабля Ахиллеса лежит до сих пор он пред ставкой, Не изменившись нисколько. Двенадцатый день, как лежит он Мертвый. Но тело его не гниет, не едят его жадно Черви, которые павших в сраженьях мужей пожирают. Правда, безжалостно, только заря загорится, волочит Гекторов труп Ахиллес вкруг могилы любимого друга, Но невредим он лежит. Изумился бы сам ты, увидев: Свеж он лежит, как росою омытый, нет крови на коже, Грязи не видно нигде, закрылись все раны на теле, Что получил он: а медь ему многие в тело вонзали. Видишь, о сыне твоем как болеют блаженные боги, Даже когда он уж умер. Его от души они любят». Так говорил он. И радость взяла старика, и сказал он: «Вот как, мой сын, хорошо приносить сообразные жертвы Вечным богам, на Олимпе живущим! О них постоянно Помнил в чертоге мой сын. Да, был у меня он когда-то! А потому и о нем они вспомнили даже по смерти. Вот что, однако: прими от меня этот кубок прекрасный И, охраняя меня, проводи под защитой бессмертных, Чтобы достигнуть я мог безопасно пелидовой ставки». Аргоубийца вожатый на это Приаму ответил: «Юность мою искушаешь, старик! Но старанья напрасны. Хочешь, чтоб принял твои я дары за спиною Пелида. Всею душой я боюсь и стыжусь обокрасть Ахиллеса. Как бы со мною позднее за это беды не случилось! Проводником я тебе хоть до славного Аргоса буду, На корабле и пешком провожать тебя рад со стараньем. Вряд ли с презрением кто с провожатым таким бы сразился». Так отвечал благодавец Гермес и вскочил в колесницу. В руки проворно схватил и бич, и блестящие вожжи, Коням и мулам вдохнул необычную резвость и силу. Скоро окопа достигли они и стены корабельной, Где незадолго трудилась над ужином стража ахейцев. Сон на стражу излил благодетельный Аргоубийца, Вслед за этим ворота открыл, отодвинув засовы, Ввез Приама вовнутрь, а с ним и повозку с дарами. Вскоре достигли они ахиллесовой ставки высокой. Ставку построили ту мирмидонцы царю, нарубивши Бревен еловых для стен, и здание сверху покрыли, Нежно-пушистый тростник для того на болоте нарезав. Около ставки широкий устроили двор для владыки, Огородив частоколом. Ворота его запирались Крепким засовом еловым. Огромный засов тот в воротах Трое ахейцев с трудом выдвигали, с трудом задвигали — Все остальные; но сам Ахиллес без труда его двигал. Эти ворота открыл перед старцем Гермес благодавец, Славные ввез он дары быстроногому сыну Пелея, Наземь сошел с колесницы и так обратился к Приаму: «Бог я бессмертный, о старец, к тебе низошедший с Олимпа. Знай, пред тобою — Гермес! Проводить я отцом тебя послан. Ну, а теперь возвращаюсь назад; на глаза Ахиллесу Не покажусь; непристойно б то было бессмертному богу Так, без всякой нужды, по-приятельски с смертным встречаться. Ты же, войдя, охвати Ахиллесу колени руками, Ради отца умоляй, ради матери пышноволосой, Ради сына его, чтобы дух взволновать ему в сердце». Так сказавши, Гермес на высокий Олимп удалился. Старец Приам с колесницы немедленно спрыгнул на землю И повелел оставаться на месте Идею, чтоб мулов И лошадей он стерег. А сам направился прямо К дому, где милый богам Ахиллес находился. Сидящим Старец увидел его, а поодаль — товарищей. Двое ж, — Автомедонт благородный и отрасль Аресова Алким, — Возле него суетились. Он только что ужинать кончил, Попил уже и поел. Перед ним еще стол оставался. В ставку великий Приам незаметно вошел и, приблизясь, Обнял колени Пелида и стал целовать его руки, — Страшные, кровью его сыновей обагренные руки. Так же, как если убьет человек в ослепленье тяжелом Мужа в родной стороне и, в другую страну убежавши., К мужу богатому входит и всех в изумленье ввергает, Так изумился Пелид, увидав боговидного старца; Так изумилися все и один на другого глядели. Он же, моля Ахиллеса, такое сказал ему слово: «Вспомни, подобный богам Ахиллес, об отце твоем милом! Так же, как я, стоит на пороге он старости скорбной. Может быть, в этот же час соседи, его окруживши, Войском теснят, и спасти его некому в этом несчастье. Знает, однако, по крайней он мере и слышит, что жив ты, Радуясь этому сердцем, надеждой всегда преисполнен Милого сына увидеть пришедшим домой из-под Трои. Я ж, бесконечно несчастный, сынов народил превосходных В Трое широкой, — и в жизни из них никого не осталось! Я пятьдесят их имел при нашествии войска ахейцев, И девятнадцать из них — от одной материнской утробы. Жены другие мои остальных мне родили в чертогах. Многим из них свирепый Apec уж расслабил колени. Кто же единственный был и единственный Трои защитник, Тот был недавно тобою убит, защищая отчизну, — Гектор. И ради него прихожу к кораблям я ахейским Выкупить тело его, и несу неисчислимый выкуп. Сжалься, Пелид, надо мною, яви уваженье к бессмертным, Вспомни отца твоего! Я жалости больше достоин! Делаю то я, на что ни один не решился бы смертный: Руки убийцы моих сыновей я к губам прижимаю!» Плакать тогда об отце захотелось Пелееву сыну. За руку взяв, от себя старика отодвинул он тихо. Плакали оба они. Припавши к ногам Ахиллеса, Плакал о сыне Приам, о Гекторе мужеубийце. Плакал Пелид об отце о своем, и еще о Патрокле. Стоны обоих и плач по всему разносилися дому. После того как слезами Пелид богоравный упился, В сердце ж и в членах его уж исчезло желание плакать, С кресла стремительно встал он и за руку поднял Приама, Тронутый белой его бородой и седой головою, И, обратившись к нему, слова окрыленные молвил: «О злополучный! Как много ты горестей сердцем изведал! Как ты решился один близ ахейских судов появиться Перед глаза человека, немало избившего в битвах Храбрых сынов у тебя? Да, сердце твое из железа! Ну, успокойся ж и в кресло садись! Как бы ни было грустно, Горести наши оставим покоиться скрытыми в сердце! Мы ничему не поможем и самым неистовым плачем. Боги такую уж долю назначили смертным бессчастным, — В горестях жизнь проводить. Лишь сами они беспечальны. Глиняных два кувшина есть в зевсовом доме великом, Полны даров, — счастливых один, а другой — несчастливых. Смертный, кому их, смешавши, дает молневержец Кронион, В жизни своей переменно то горе находит, то радость. Тот же, кому только беды он даст, — поношения терпит, Бешеный голод его по земле божественной гонит, Всюду он бродит, не чтимый никем, ни людьми, ни богами. Так и с Пелеем: дарами осыпали светлыми боги С юности самой его; выдавался меж всеми людьми он Счастьем, богатством; владыкою был он мужей мирмидонских. Смертный, в супруги себе получил от богов он богиню. Но и ему приложил злополучие бог: не имеет В доме своем он потомков, кто был бы наследником царства. Сын у него лишь один, краткожизненный; даже и нынче Старости я не покою его. Далеко от отчизны Здесь я сижу, и тебя и твоих сыновей огорчая. Также и ты, как я слышал, старик, благоденствовал прежде: Сколько к северу Лесбос вмещает, обитель Макара, В сторону — Фригия, также и весь Геллеспонт беспредельный, Окрест везде, говорят, ты богатством блистал и сынами. Но, как беду навели на тебя небожители-боги, Вечно вокруг Илиона сраженья и мужеубийства. Так овладей же собой, без конца не круши себя скорбью. Пользы не много тебе от печали по сыне убитом. Мертвый не встанет; скорей тебя новое горе постигнет». Старец Приам боговидный на это ответил Пелиду: «Нет, я не сяду, любимец Зевеса, покудова Гектор В ставке лежит, погребенью не преданный. Выдай скорее, Чтобы глазами своими его я увидел. А сам ты Выкуп прими привезенный. И пусть тебе будет на радость Он, как вернешься в отчизну, за то, что меня пощадил ты, Жизнь мне оставил и видеть позволил сияние солнца». Грозно взглянув на Приама, сказал Ахиллес быстроногий: «Не раздражай меня нынче, старик! Ведь и так уж решил я Гектора выдать тебе. От Зевеса ко мне приходила Вестницей мать, что меня родила, дочь старца морского. Но и тебя, — хорошо я, Приам, это знаю, не скроешь! — Но и тебя к кораблям нашим кто-то привел из бессмертных. Ибо никто б из людей не посмел, даже юноша пылкий, В стан ахейский войти: от стражи он скрыться не смог бы, Да и засов нелегко б отодвинул на наших воротах. Будет тебе еще больше страдающий дух волновать мне! Как бы тебе здесь, старик, хоть ты — и просящий защиты, Не отказал я в пощаде, нарушивши зевсову волю!» Так он сказал. Испугался старик и послушал приказа. Сын же Пелеев из ставки, как лев, устремился наружу, Но не один; поспешили за ним и товарищей двое, — Автомедонт благородный и Алким, которых меж всеми После Патрокла убитого чтил Ахиллес наиболе. Быстро они от ярма лошадей отвязали и мулов, Вестника старца Приама ввели в ахиллесову ставку, В кресло его усадили, с повозки ж красивоколесной, Неисчислимую плату за голову Гектора сняли. Две лишь оставили мантии с вытканным тонко хитоном, С тем чтобы тело одетым домой отпустить от Пелида. Он же, позвавши рабынь, повелел им обмыть и умаслить Гектора тело, но прочь отнеся, чтоб Приам не увидел. Он опасался, чтоб гневом не вспыхнул отец огорченный, Сына увидев, а сам он внезапно в ответ не вскипел бы И не убил бы его, приказанье нарушивши Зевса. Тело обмыли рабыни и маслом его умастили, В новый одели хитон и набросили мантию сверху. Гектора сам Ахиллес, подняв, положил на носилки; Вместе с друзьями потом на повозку в носилках поставил. После того зарыдал, и друга назвал, и промолвил: «Не обижайся, Патрокл, если даже и в доме Аида Ты вдруг узнаешь, что я многосветлого Гектора тело Отдал отцу: не ничтожными он заплатил мне дарами. Долю достойную я и тебе из них выделю в жертву!» В ставку свою Ахиллес многосветлый вернулся обратно, Сел в красивое кресло, с которого встал перед этим, Против Приама с другой стороны у стены и промолвил: «Сын твой умерший, старик, тебе возвращен, как велел ты. Тело в носилках лежит. Его на заре ты увидишь, Как повезешь к себе в город. Теперь же об ужине вспомним. Пищи забыть не могла и Ниоба сама, у которой Разом двенадцать детей нашли себе смерть в ее доме, — Шесть дочерей и шесть сыновей, цветущих годами. Стрелами юношей всех перебил Аполлон сребролукий, Злобу питая к Ниобе, а девушек всех — Артемида. Мать их с румяноланитной Лето пожелала равняться: Та, говорила, лишь двух родила, сама ж она многих! Эти, однако, хоть двое их было, но всех погубили. Трупы кровавые девять валялися дней. Хоронить их Некому было: народ превращен был Кронионом в камни. Их на десятый лишь день схоронили небесные боги. Вспомнила все ж и Ниоба о пище, как плакать устала. Нынче где-то средь скал, в пустынных горах, на Сипиле, Где, как слыхал я, приют находят ночами богини, Нимфы, которые вдоль, берегов ахелоевых пляшут, — Там, хоть уж камень сама, богоданной скорбит она скорбью. Значит, божественный старец, давай-ка с тобою о пище Также подумаем. Сына ты можешь оплакать и позже, В Трою привезши его. Для тебя многослезен он будет!» Так он сказал и вскочил, и овцу белорунную быстро Сам заколол; ободрали ж товарищи, как подобает, Мясо, искусно нарезав куски, вертелами проткнули, Сжарили их на огне осторожно и с вертелов сняли. Автомедонт же расставил корзины красивые с хлебом По столу; сам Ахиллес разделил меж сидевшими мясо. Руки они протянули к поставленным яствам готовым. После того как питьем и едой утолили желанье, Долго Приам Дарданид удивлялся царю Ахиллесу, Как он велик и прекрасен; богам он казался подобным. Царь Ахиллес удивлялся равно Дарданиду Приаму, Глядя на образ его благородный и слушая речи. Оба они наслаждались, один на другого взирая. Первым старик боговидный Приам обратился к Пелиду: «Зевсов питомец, пусти меня спать поскорее. Позволь нам Сладостным сном насладиться, улегшись в постели. Давно уж Ни на мгновение сном у меня не смыкалися веки, — С самого дня, как свой дух погубил под твоими руками Сын мой. Все время стенал и несчетные скорби терпел я, С горя в ограде двора по навозу и пыли валяясь. Только сейчас я и пищу вкусил, и с вином искрометным Чашу в гортань себе влил. До сегодня ж не ел ничего я». Тотчас товарищам царь Ахиллес приказал и рабыням Две кровати поставить в сенях, из подушек красивых Пурпурных ложе устроить, покрыть его сверху коврами, Два одеяла пушистых постлать, чтобы спящим покрыться. С факелом ярким в руках поспешили рабыни из дома, Две постелили проворно постели в указанном месте. И обратился к Приаму, шутя, Ахиллес быстроногий: «Ляжешь снаружи ты, милый старик, чтобы кто из ахейцев В ставку сюда не пришел совещаться, — ко мне постоянно Для совещаний идут посидеть, — таков уж обычай! Если из них кто тебя средь ночной темноты здесь увидит, Все он тотчас сообщит Агамемнону, сыну Атрея: Может выйти тогда задержка с выдачей тела. Вот что, однако, скажи, и скажи мне вполне откровенно: Сколько ты дней хоронить многосветлого Гектора хочешь? Столько я дней от боев удержусь, удержу и ахейцев». Старец Приам боговидный на это ответил Пелиду: «Если ты хочешь, чтоб мог я свершить погребение сына, Радость великую мне бы доставил ты, сделавши вот как: В городе заперты мы, как ты знаешь; возить издалека С гор нам придется дрова, а троянцы напуганы сильно. Девять бы дней нам желалось оплакивать Гектора в доме, Похоронить на десятый и пир поминальный устроить; После поминок на утро насыплем над мертвым могилу, В день же двенадцатый станем сражаться, уж если так нужно». Снова ему отвечая, сказал Ахиллес быстроногий: «Сделано будет и это, о старец Приам, как желаешь. Бой прекращаю на столько я времени, сколько ты просишь». Так сказал Ахиллес и Приамову правую руку Около кисти пожал, чтоб старик ничего не боялся. Там они спать улеглись, в притворе пелидова дома, — Царь и глашатай, в уме своем планы разумные строя. Сам Ахиллес почивал в глубине своей ставки прекрасной, С ним Брисеида легла прекрасноланитная рядом. Прочие боги Олимпа и коннодоспешные мужи Спали всю ночь напролет, побежденные сном благодатным. Лишь одолеть он не мог одного благодавца Гермеса. Думал он в духе своем, как лучше владыку Приама Через ворота провесть незаметно для стражи могучей. Стал над его головою и с речью к нему обратился: «Все еще спишь ты, старик, пощаженный Пелеевым сыном, Между враждебных людей, не заботясь о бедах возможных. Много ты отдал сегодня, чтоб выкупить мертвого сына. Но за тебя, за живого, тройную отдали бы цену Дети, которые сзади остались, когда б Агамемнон И остальные ахейцы узнали, что здесь ты, в их стане». Так говорил он. Старик испугался и вестника поднял. Тотчас Гермес лошадей им и мулов запряг и поспешно Сам их прогнал через стан аргивян, и никто не увидел. Но лишь достигнули брода прекрасноструящейся речки, Ксанфа пучинного, богом рожденного, Зевсом бессмертным, Путников бросив, Гермес на великий Олимп удалился. В платье шафранном Заря простерлась над всею землею. К городу гнали они лошадей со стенаньем и плачем. Мулы везли мертвеца. И никто их другой не увидел Ни из мужчин, ни из жен, поясами прекрасными славных, Прежде Кассандры, красой с золотой Афродитою сходной. Рано Кассандра взошла на Пергам и отца увидала На колеснице и с ним громогласного вестника Трои. И увидала в повозке, запряженной мулами, также Гектора славного труп. Завопила на весь она город: «Эй! Троянцы! Троянки! Бегите, чтоб Гектора видеть! Вы ведь с восторгом живого встречали его после битвы; Радостью он постоянной и городу был, и народу!» Так говорила. И вдруг ни жены не осталось, ни мужа В Трое широкой. Печаль несдержимая всех охватила. Возле ворот городских окружили везущего тело. Всех впереди молодая жена и почтенная матерь Волосы рвали, бросались к повозке красивоколесной, Голову Гектора в руки хватали. И плакал народ весь. До ночи целый бы день напролет, заливаясь слезами, Перед воротами все оставались у трупа в повозке; Если б старик со своей колесницы не крикнул народу: «Дайте дорогу, чтоб мог я на мулах проехать! Потом же Плачем насытитесь все вы, как мертвого в дом привезу я!» Так он сказал. Расступился народ и открыл им дорогу. К славному дому Приама привезши, на ложе сверленом Тело они положили. Певцов, зачинателей плача, Возле него посадили, которые с грустным стенаньем Песни плачевные пели, а жены им вторили стоном. Плач белорукая после того зачала Андромаха, Голову Гектора мужеубийцы обнявши руками: «Молод из жизни ушел ты, мой муж дорогой, и вдовою В доме меня покидаешь. И мал еще сын наш младенец, Нами, злосчастными, на свет рожденный, тобою и мною. Юности он не достигнет, я думаю. Прежде наш город Будет разрушен. Погиб ты, хранитель его, защищавший Трою саму, и почтенных супруг, и детей несмышленых! Быстро отсюда их всех увезут в кораблях быстролетных, С ними со всеми — меня. И сам ты, о сын мой, за мною Следом пойдешь, чтобы там неподобную делать работу, Для господина стараясь свирепого. Либо ахеец, За руки взявши, швырнет тебя с башни — ужасная гибель! — В гневе, что брата его, иль отца, или милого сына Гектор в бою умертвил, ибо очень не мало ахейцев, Пикой его пораженных, глодало широкую землю: Сердцем не мягок родитель твой был средь погибельной сечи. Вот почему так о нем и горюет народ в Илионе. Плач несказанный и горе родителям милым принес ты, Гектор! Но мне наиболе жестокие скорби доставил. Не протянул ты руки мне своей со смертельного ложа, Слова заветного мне не сказал, о котором бы вечно Я вспоминала и ночью, и днем, обливаясь слезами!» Так говорила, рыдая. И жены за нею стенали. Громко потом зачала между женами плач свой Гекуба: «Гектор, из всех сыновей наиболее мною любимый! Мил у меня и при жизни ты был олимпийцам бессмертным, И по кончине твоей за тебя они сердцем болеют. Многих других сыновей у меня Ахиллес быстроногий, В плен захвативши живьем, далеко за бесплодное море Продал на Самос, на Имброс, на Лемнос, окутанный паром.[79] Но, одолевши тебя и оружием душу исторгнув, Как ни влачил он тебя вкруг могилы Патрокла, который Гибель из рук твоих принял и быть воскрешенным не смог им, Все ж у меня как росой ты умытый покоишься в доме, Свежий, подобно тому, кого Аполлон сребролукий Нежной стрелою своей умертвил, подошедши внезапно!»[80] Так говорила, рыдая. И плач поднялся непрерывный. Третьей меж женами горестный плач зачинала Елена: «Гектор, меж деверей всех наиболее мною любимый! Ибо супруг мне теперь — Александр боговидный, привезший В Трою меня. Отчего, отчего не погибла я раньше! Нынче двадцатый уж год для меня с той поры протекает, Как прибыла я сюда и покинула край мой родимый, Но от тебя не слыхала я злого, обидного слова! Даже когда и другой кто меня укорял из домашних, — Деверь, золовка прекрасно одетая или невестка, Или свекровь, — что до свекра-отца, то всегда был он ласков, — Ты, убеждая словами, удерживал их от нападок Мягким своим обращеньем и мягкою речью своею. Горько скорблю о тебе и скорблю о себе, злополучной. Нет у меня никого в Илионе широком другого, Кто бы мне дружествен был. Для всех я равно ненавистна!» Так говорила, рыдая. Вздыхал весь народ неисчетный. Старый Приам обратился к народу с такими словами: «В город везите, троянцы, дрова и не бойтесь нисколько Тайной засады ахейцев. Мне дал Ахиллес обещанье, От чернобоких своих отправляя судов, что не будет Зла причинять нам, покамест двенадцатый день не наступит». Так говорил он. В повозки волов тяжконогих и мулов Стали они запрягать и пред городом быстро собрались. Девять дней подвозили несчетное множество леса. Вместе с десятою свет приносящею смертным зарею Вынесли, горько рыдая, отважного Гектора тело, Наверх костра положили и снизу подбросили пламя. Рано рожденная, в небе взошла розоперстая Эос. Люди сходились к костру, на котором покоился Гектор. После того как сошлись и большая толпа собралася, Первым же делом вином искрометным костер загасили Всюду, где сила огня сохранилась. А братья с друзьями Тщательно белые кости героя средь пепла собрали, Горько скорбя и со щек обильные слезы роняя. В ящик потом золотой те кости они положили, Их покрывши пред тем пурпуровой мягкой одеждой. Тотчас спустили в могилу глубокую, после того же Поверху часто камнями огромными плотно устлали. Сверху насыпали холм. Вокруг же стража сидела, Глядя, чтоб ранее срока на них не напали ахейцы. Быстро насыпав могилу, они разошлись. Напоследок Снова все собрались и блистательный пир пировали В доме великом Приама, владыки, вскормленного Зевсом. Так погребали они конеборного Гектора тело.