Плененная Вселенная

– Когда эту книгу читали народу, называли страницу. Я запомнил.

– Ты умеешь читать, вот откуда тебе известно. Ты тайком приходил в храм читать запретные книги…

– Не будь глупцом, старик. Я никогда раньше не бывал в храме. Я просто запомнил, вот и все. – Какой-то бес подбил Чимала продолжать – уж очень велико было изумление на лице жреца: – И я умею читать, если уж хочешь знать. Это тоже не запрещено. В школе при храме я выучил, как и остальные дети, цифры, а также буквы, составляющие мое имя. Когда других учили писать их имена, я слушал и запоминал, так что узнал все буквы. Не так уж это сложно.

Жрец лишился дара речи. Вместо ответа он стал рыться в книге, пока не нашел названных Чималом страниц. Он медленно перелистывал книгу, шепотом читая священные слова. Старик прочел главу один раз, потом вернулся к предыдущей странице и прочел опять. Книга выскользнула у него из рук.

– Вот видишь, я прав, – сказал ему Чимал. – Я скоро женюсь, но только по своему выбору, хорошенько все обсудив со свахой и вождями. Так учит закон…

– Не учи меня закону, ослушник! Я верховный жрец, закон – это я, и ты должен повиноваться.

– Мы все должны повиноваться, великий Ситлаллатонак, – тихо ответил Чимал. – Никому не позволено попирать закон, и каждый выполняет свой долг.

– Ты хочешь сказать, что и я?.. Ты смеешь учить меня обязанностям жреца, ты, козявка! Я могу убить тебя!

– За что? Я не сделал ничего плохого.

Жрец вскочил на ноги, трясясь от гнева и брызгая слюной.

– Ты споришь со мной, думаешь, что знаешь закон лучше меня, умеешь читать, хотя тебя никто не учил. Я знаю, тобой овладел злой дух, и нужно выпустить его из твоей головы.

Чимал ощутил холодный гнев. Гримаса отвращения скривила его рот.

– Это все, что ты умеешь, старик? Убить человека, который с тобой не согласен, хотя он прав, а ты ошибаешься? Что же ты за жрец?

С хриплым воплем верховный жрец поднял кулаки и кинулся на Чимала, чтобы заставить его замолчать. Чимал схватил старика за руки и с легкостью удержал, хотя тот боролся изо всех сил. Сзади раздался топот ног – служители кинулись на помощь своему главе. Как только они оказались рядом, Чимал отпустил старика и отступил, криво улыбаясь.

И тут это случилось. Старик снова поднял руки, широко открыл беззубый рот и закричал – но не мог выговорить ни слова. Крик перешел в болезненный стон, и жрец, как подрубленное дерево, рухнул на пол. Его голова гулко ударилась о камень, и он остался лежать неподвижно. Глаза старика закатились, а на губах появилась пена.

Другие жрецы бросились ему на помощь, подняли и унесли. Один из стражей, вооруженный дубинкой, ударил сзади Чимала по голове. Будь это другое оружие, удар был бы смертельным. Чимал потерял сознание, и жрецы, пиная бесчувственное тело, уволокли его тоже.

Солнце, вышедшее из-за гор, светило сквозь проем в стене и зажигало огонь в драгоценных камнях, из которых были сделаны глаза Коатлики.

Священные книги, хранящие закон, так и остались валяться там, куда упали.

Глава 7

– Похоже, старый Ситлаллатонак очень болен, – тихо сказал молодой жрец, проверяя, хорошо ли заперта камера, куда поместили Чимала. Мощные бревна, каждое толще ноги взрослого мужчины, входили в отверстия в камне стен. Бревна имели пазы, куда вставлялась задвижка, закреплявшаяся снаружи – так, чтобы узник не мог до нее дотянуться: дверь нельзя было отпереть изнутри. К тому же сама возможность такой попытки со стороны Чимала была исключена – его руки и ноги были связаны крепкой веревкой из волокон магу. – В его болезни виноват ты, – продолжал жрец, гремя запорами. Они с Чималом были ровесниками и вместе учились в храмовой школе. – Зачем только ты это сделал? Ну, были у тебя неприятности в школе, так ведь они у всех были – мальчишки есть мальчишки. Я никогда не думал, что ты кончишь так плохо.

Как бы ставя точку в разговоре, жрец просунул в камеру копье и ткнул им Чимала в бок. Чимал откатился, но обсидиановое острие успело рассечь мускулы, и из раны потекла кровь.

Жрец ушел, и Чимал снова остался один. Высоко в каменной стене было узкое отверстие, через которое пробивался пыльный солнечный лучик. Через него же до Чимала доходили и звуки: взволнованные крики и испуганный женский плач.

Люди пришли все до единого, как только новость дошла до деревень. Как потревоженные муравьи, они бежали из Заачилы – через поля, вброд через реку, по прибрежному песку. На другом берегу жители Заачилы смешались с жителями Квилапы – те тоже в страхе бежали к храму. Пришедшие стояли у подножия пирамиды сплошной стеной, перекликаясь и обмениваясь крохами новостей. Шум затих, только когда из храма вышел жрец и медленно спустился по лестнице, подняв руки и призывая к тишине. Подойдя к жертвенному камню, он остановился. Ицкоатль – так его звали – ведал храмовой школой. Это был суровый высокий человек средних лет со спутанными белокурыми волосами, падавшими ниже плеч. Все знали, что когда-нибудь он станет верховным жрецом.

– Ситлаллатонак болен, – провозгласил жрец, и толпа откликнулась тихим стоном. – Сейчас он отдыхает, и мы ухаживаем за ним. Он пока не приходит в себя.

– Какая болезнь поразила его столь внезапно? – крикнул снизу один из вождей.

Ицкоатль не торопился отвечать; грязным ногтем он счищал пятнышко засохшей крови со своего плаща.

– Один человек напал на Ситлаллатонака, – произнес он наконец. – Мы держим его взаперти, чтобы позже допросить и казнить. Он безумен или одержим демоном. Мы это выясним. Он не ударил Ситлаллатонака, но, возможно, наложил на него заклятие. Имя этого человека – Чимал.

Толпа всколыхнулась и загудела, как потревоженный улей, раздаваясь в стороны, – люди и так стояли, тесно сгрудившись, теперь же давка еще увеличилась, когда они как от прокаженной отшатнулись от Квиау. Мать Чимала стояла посреди пустого пространства с опущенной головой, стиснув руки у подбородка, – жалкая одинокая фигурка убитой горем женщины.

Так прошел день. Солнце поднималось все выше, но люди не расходились. Квиау тоже оставалась у храма; она только отошла в сторону от толпы. Никто не обращался к ней и даже не смотрел в ее сторону. Люди сидели на земле и тихо переговаривались, некоторые отходили по естественным надобностям, но обязательно возвращались. В обеих деревнях никого не осталось, и очаги в хижинах гасли один за другим. Порывы ветра доносили вой собак, оставшихся без воды и пищи, но никто не обращал на это внимания.

К вечеру стало известно, что верховный жрец пришел в себя, но был еще очень слаб. Его правая рука и правая нога были неподвижны, и он еле мог говорить. По мере того как солнце краснело и опускалось за холмы, напряжение в толпе росло. Как только светило скрылось из виду, жители Заачилы неохотно поспешили в свою деревню. Они должны были пересечь реку до темноты – времени, когда появляется Коатлики. Они останутся в неведении о том, что происходит в храме, но по крайней мере будут спать на своих циновках. Жителям Квилапы предстояла долгая бессонная ночь. Они запаслись охапками соломы и стеблями маиса и соорудили из них факелы. Хотя матери кормили грудных детей, никто больше ничего не ел, да никто и не чувствовал голода – все были слишком поглощены ужасными событиями.

Потрескивающие факелы разгоняли темноту ночи, и лишь немногие дремали, положив голову на колени. Большинство сидело в ожидании и смотрело на храм. Оттуда доносились приглушенные голоса молящихся жрецов, а непрекращающийся барабанный бой звучал, как сердцебиение храма.

За ночь Ситлаллатонаку не стало ни хуже, ни лучше. Он был жив и, наверное, сможет произнести утренние молитвы, но позже, днем, жрецы должны будут собраться на торжественную церемонию, избрать нового верховного жреца и совершить все приличествующие случаю обряды. Все будет в порядке. Все должно быть в порядке.

Когда на небе появилась утренняя звезда, ожидавшие у храма люди встрепенулись. Восход этого светила означал наступление нового дня и служил сигналом для жрецов: они должны были просить о помощи Хицилапочтли, Повелителя Колибри. Он был единственным, кому по силам победить богов тьмы, и с тех пор, как он создал ацтеков, он был их защитником. Каждую ночь они молились ему, чтобы он вышел на битву, вооруженный громами, и прогнал ночь и мрак и дал солнцу засиять снова.

Хицилапочтли всегда приходил на помощь своему народу, хотя для этого приходилось задабривать его жертвами и молитвами. Разве не служил доказательством действенности молитв тот факт, что солнце каждый день появлялось на небе? Молитвы… нет ничего важнее молитв.

И только верховный жрец мог произнести необходимые слова.

Невысказанная мысль тревожила собравшихся всю ночь. Страх, что некому будет произнести спасительные молитвы, лежал на сердцах, как тяжелый груз, когда наконец из храма появилась процессия жрецов, освещавших чадящими факелами дорогу верховному жрецу. Он шел медленно, его поддерживали – почти несли – два молодых жреца. Старик опирался только на левую ногу, правая безжизненно волочилась. Его подвели к алтарю и помогли стоять прямо, пока жертвы не были принесены. Это были три индейки и собака – на сей раз от бога требовалась особенно большая помощь. Сердца жертв поочередно были вырваны и осторожно положены в действующую руку жреца. Его пальцы крепко стиснули сердца, кровь побежала между пальцами и закапала на алтарь; однако голова старика никак не держалась прямо, а рот был перекошен и полуоткрыт.

Подошло время молитвы.

Барабанный бой и пение жрецов прекратились, тишина стала абсолютной. Ситлаллатонак открыл рот, жилы на его шее напряглись – он изо всех сил старался заговорить. Но вместо слов раздался только хрип, изо рта старика побежала слюна. Жрец приложил еще большее усилие, извиваясь в поддерживающих его руках, пытаясь выдавить слова из непослушного горла; его лицо побагровело от напряжения. И старик не выдержал: его тело задергалось от боли, руки взметнулись, как конечности подброшенной в воздух тряпичной куклы, и он бессильно сник. Ситлаллатонак больше не шевелился, и Ицкоатль, подбежав, приложил ухо к его груди.

– Верховный жрец мертв, – прошептал он, и в тишине все услышали эти ужасные слова.

Собравшаяся толпа как один человек выдохнула скорбный стон; за рекой в Заачиле люди услышали его и поняли, что произошло. Женщины прижимали к себе детей и скулили, мужчины молчали, хотя были перепуганы не меньше.

Собравшиеся у храма смотрели, надеясь на чудо, как с каждой минутой утренняя звезда поднимается все выше. Она поднималась и поднималась, ее никогда еще не видели так высоко – утром обычного дня ее уже затмили бы лучи взошедшего солнца.

Но сегодня восточная часть неба не была залита сиянием. Мир оставался погружен в ночную тьму. Солнце будто не собиралось вставать из-за гор.

Вопль, который издала толпа, теперь был исполнен не скорби, а ужаса, страха перед богами и тем, чем кончится извечная битва света и тьмы. Не победят ли теперь темные силы, не поглотит ли мрак весь мир навсегда? Сумеет ли новый верховный жрец произнести достаточно могущественные заклинания, чтобы возвратить солнце и свет, дарующие жизнь?

Люди с криками разбегались. Некоторые факелы погасли, и наступившая темнота усиливала панику. Упавших топтали, не замечая этого, – не конец ли мира наступил?

В глубоком подземелье под пирамидой Чимал пробудился от тяжелого сна: его разбудили крики и топот ног. Он не мог разобрать слов. Отблески факелов мелькали и исчезали в прорезанной в стене узкой щели. Он попытался перекатиться так, чтобы лучше видеть, но обнаружил, что почти не может двигаться: его руки и ноги были стянуты веревкой. Он пролежал связанным бесконечные часы; сначала боль в запястьях и лодыжках была невыносимой, но потом они онемели, и Чимал совсем не чувствовал, есть ли у него конечности. Он провел в заточении весь день и всю ночь, его мучила жажда. К тому же обмочился, как маленький ребенок: он ничего не мог с этим поделать. Ужасная усталость навалилась на Чимала, душа горела от желания, чтобы все уже было кончено и он нашел успокоение в смерти. Мальчики не спорят со жрецами. Мужчины тоже не спорят.

Снаружи послышалось движение: кто-то спускался по лестнице, держась за стену в темноте. Шаги остановились у его двери, и Чимал услышал, как кто-то отодвигает запоры.

– Кто это? – выкрикнул Чимал, не в силах вынести это невидимое присутствие. – Вы наконец пришли убить меня? Так чего же вы медлите? – В ответ раздалось только тяжелое дыхание… и стук упавшей задвижки. Затем одно за другим тяжелые бревна были вынуты из пазов в стене. Чимал почувствовал, как кто-то вошел в камеру и остановился рядом с ним. – Кто это? – повторил Чимал и попытался сесть, упираясь в стену.

– Чимал, – произнес тихий голос его матери.

Сначала он не поверил своим ушам – ему пришлось произнести ее имя вслух, прежде чем он удостоверился в реальности происходящего. Квиау опустилась на колени рядом с сыном, и Чимал ощутил ее пальцы на своем лице.

– Что произошло? – спросил он. – Как ты сюда попала и где жрецы?

– Ситлаллатонак мертв. Он не вознес молитвы, и солнце теперь не взойдет. Люди обезумели, воют как собаки и мечутся.

«Могу себе представить», – подумал Чимал, и на мгновение паника коснулась и его; но мысль, что для обреченного на смерть один конец ничем не отличается от другого, принесла ему странное успокоение. Какая ему разница, что случится с надземным миром, раз он обречен блуждать в темноте преисподней?

– Тебе не надо было приходить, – сказал Чимал мягко, чувствуя нежность и теплоту, которых не испытывал к матери уже много лет. – Уходи, а то жрецы схватят тебя и тоже принесут в жертву. Хицилапочтли потребуется много сердец, чтобы он смог победить в битве с ночью и звездами – теперь, когда они так сильны.

– Я должна тебя освободить, – прошептала Квиау, нащупывая веревки, которыми был связан Чимал. – В том, что случилось, виновата я, а не ты, и ты не должен пострадать из-за меня.

– Да нет же, виноват я сам. Я был так глуп, что стал спорить со стариком. Он разволновался и неожиданно почувствовал себя плохо. Они правы, когда винят в этом меня.

– Нет, – ответила Квиау, склоняясь над веревкой, стягивающей запястья Чимала: ножа у нее не было. – Двадцать два года назад я согрешила и теперь должна быть наказана.

Она стала перегрызать жесткие волокна.

– Что ты хочешь этим сказать? – удивленно спросил Чимал, ничего не понимая.

Квиау остановилась на секунду, выпрямилась и сложила руки на коленях. То, что она должна сказать, требует правильных слов.

– Я твоя мать, но твоим отцом был не тот человек, кого ты им всегда считал. Ты сын Чимала-Попоки из Заачилы. Он приходил ко мне, и я очень его любила и не отказывала ни в чем, хотя и знала, что это неправильно. Однажды ночью, когда он возвращался от меня и переходил через реку, его настигла Коатлики. Все эти годы я ждала, когда же она придет и за мной, но она не пришла. Ее месть более ужасна. Она хочет взять моего сына вместо меня.

– Я не могу в это поверить, – сказал Чимал, но не получил ответа: Квиау снова грызла веревку. Волокна распадались одно за другим, и наконец его руки были свободны. Квиау принялась за путы на ногах Чимала. – Подожди, – простонал Чимал, чувствуя ужасную боль в оживающих мышцах. – Разотри мне руки. Я не могу ими двигать, они так болят.

Квиау стала мягко массировать руки сына, хотя каждое прикосновение жгло его как огнем.

– Все в мире меняется, – сказал Чимал почти грустно. – Может быть, действительно нельзя нарушать правила. Мой отец погиб, ты много лет жила под страхом смерти. Я видел плоть, которой питаются стервятники, и свет в небе. А теперь наступила бесконечная ночь. Уходи, пока они не схватили тебя. Нет такого места, где я мог бы спрятаться.

– Но ты должен скрыться, – ответила Квиау, слыша только то, что отвечало ее мыслям, и принялась за веревки на ногах Чимала. Чтобы доставить ей удовольствие – и ради наслаждения ощутить себя свободным, – он не стал ее останавливать.

– Пойдем, – сказала Квиау, когда он наконец снова мог стоять.

Чимал опирался на мать, пока они поднимались по лестнице, но даже и с ее помощью каждый шаг был подобен ходьбе по раскаленным углям. За дверью были только тишина и мрак. Звезды сияли отчетливо и ярко, рассвет так и не наступил. Издалека доносились голоса жрецов, совершающих обряд посвящения нового верховного жреца.

– Прощай, сын мой. Мы больше никогда не увидимся.

Он кивнул в темноте. Боль переполняла его, и он не мог произнести ни слова. Она сказала правду: надежды не было. Пытаясь успокоить мать, Чимал обнял Квиау, как она обнимала его еще ребенком. Наконец Квиау мягко отстранилась.

– Уходи, а я вернусь в деревню.

Квиау подождала у двери храма, пока его спотыкающаяся фигура не скрылась в бесконечной ночи, а затем бесшумно спустилась по лестнице в его камеру. Она изнутри поставила запоры на место и села у дальней стены. Ее пальцы нащупали на полу веревки, от которых она освободила сына. Они были теперь слишком коротки, и завязать их было нельзя, но Квиау обернула обрывки вокруг лодыжек и запястий, прижимая концы пальцами. Сделав это, она спокойно откинулась к стене, почти улыбаясь в темноту.

Наконец-то кончилось ожидание, все эти бесконечные годы. Скоро она обретет покой. Когда придут жрецы и найдут ее здесь, они поймут, что она освободила узника. Ее убьют, но она была готова к этому.

Смерть милосердна.

Глава 8

В темноте кто-то наткнулся на Чимала и ухватился за него; на мгновение Чимала охватил ужас: он подумал, что его снова схватили. Но когда Чимал уже собрался ударить напавшего, этот кто-то – непонятно, мужчина или женщина – со стенаниями побежал дальше. Чимал понял, что в этой бесконечной ночи все кругом испытывают не меньший страх, чем он сам. Он поковылял дальше, прочь от храма, вытянув перед собой руки, чтобы не натыкаться на людей. Когда пирамида с мелькающими на ее вершине огнями превратилась всего лишь в туманный силуэт вдалеке, Чимал сел, опершись на большой камень, и стал думать.

Что же делать? Он едва не произнес эти слова вслух и только тут понял, что не должен паниковать, если хочет найти выход. Темнота была ему защитой, а не врагом, как для всех остальных. Ею необходимо воспользоваться. Что ему нужно в первую очередь? Может быть, вода? Нет, не сейчас. Вода есть только в деревне, а туда ему хода нет. Недоступна ему и река, вдоль которой бродит Коатлики. Придется просто забыть о жажде: ему случалось и раньше ее испытывать, но он умел терпеть.

Можно ли выбраться из долины? Много лет мысль об этом не покидала его: жрецы не могли наказать только за то, что ты думаешь, как бы преодолеть утесы. За эти годы Чимал осмотрел скальную стену на всем ее протяжении. В некоторых местах взобраться было можно, но только на незначительную высоту. Дальше или каменная поверхность становилась слишком гладкой, или дорогу преграждал скальный карниз. Чимал так и не нашел места, где можно было бы попытаться добраться до самой вершины.

Если бы только он умел летать! Вот птицы могли покинуть долину, но он же не птица. Еще из долины течет вода, но и водой он не был тоже. Хотя ведь он же умеет плавать: может быть, возможен такой путь?

Не то чтобы он действительно на это надеялся. На его решение могла повлиять мучительная жажда… и еще тот факт, что он находился на полпути от храма к болоту: туда легко будет добраться незамеченным. Во всяком случае, нужно было что-то делать, и такой путь казался самым вероятным. Его ноги нащупали тропу, и он медленно двинулся по ней сквозь тьму, пока не услышал звуки ночной болотной жизни совсем близко. Тогда он остановился и даже отошел немного назад: ведь Коатлики бродила и по болоту тоже. Чимал нашел песчаный участок рядом с тропой и прилег там. Бок его болел, голова тоже. Порезы и синяки покрывали все его тело. Небо над ним было усыпано звездами, и он подумал о том, как странно видеть летние и осенние созвездия в это время года – весной.

Со стороны болота доносились жалобные крики птиц, не дождавшихся рассвета, и под их голоса Чимал уснул. Когда он проснулся, на небе были знакомые весенние созвездия – похоже, прошел целый день, а солнце так и не взошло. Он уснул снова, а когда опять проснулся, увидел на востоке еле заметный отблеск. Чимал положил в рот камешек, чтобы обмануть жажду, сел и стал смотреть на горизонт.

Новый верховный жрец, должно быть, уже возведен в сан; наверное, им стал Ицкоатль – и молитвы наконец произнесены. Однако успех дался нелегко: Хицилапочтли, похоже, пришлось выдержать тяжелую битву. Отсвет на востоке долго не разгорался, затем очень медленно сияние распространилось по всему небу, и солнце поднялось над горизонтом. Оно было красным и выглядело недовольным, но оно все-таки взошло. Начался день, и теперь начнется охота за Чималом.

Чимал спустился к болоту, разгреб слой ряски и наконец-то напился.

Уже полностью рассвело, солнце утратило болезненный красный оттенок и торжествующе свершало свой путь по небу. Оглянувшись, Чимал увидел цепочку оставленных им следов, отпечатавшихся на болотной грязи. Это, правда, не имело большого значения. В долине было совсем немного мест, где можно спрятаться, и болото представляло собой единственное из них, которое нельзя быстро обшарить. Но его обязательно будут здесь искать. Повернувшись спиной к долине, Чимал побрел сквозь доходившую ему до пояса жижу в глубь болота.

Он никогда раньше не заходил так далеко, да, насколько ему было известно, и никто не заходил. Понятно почему: за полосой издававшего сухой треск тростника поднимались стеной окаймлявшие водные окна высокие деревья. Их плотно переплетенные корни вставали из воды, а выше начиналась сплошная масса ветвей. Толстые серые космы болотных растений свисали с сучьев и уходили в воду, под непроницаемым пологом листьев и побегов царили полумрак и духота. Кругом кишели насекомые. Москиты и мошки с пронзительным писком лезли в уши и впивались в кожу. Буквально за несколько минут лицо и руки Чимала вспухли от укусов и были испещрены кровавыми пятнами там, где он раздавил своих мучителей. Наконец, не выдержав, Чимал зачерпнул со дна мерзко пахнущую грязь и обмазался ею. Это помогло на какое-то время, хотя грязевое покрытие смывалось каждый раз, как Чималу приходилось переплывать более глубокие участки болота.

В болоте подстерегали и другие, более серьезные опасности. Зеленая водяная змея плыла навстречу Чималу, извиваясь в воде и высоко подняв голову, готовая к нападению. Он отогнал змею, плеснув на нее водой, потом выломал сухую ветку для защиты от ее родичей.

Впереди между деревьями блеснул солнечный свет. Узкая полоса воды отделяла болото от нагромождения камней. Чимал влез на скалу, радуясь солнцу и отсутствию насекомых.

Раздутые черные твари, каждая с его палец длиной, свисали с его тела, влажные и отвратительные на вид. Когда он коснулся одной из них, она лопнула, и рука его сделалась липкой от его собственной крови. Пиявки. Чимал видел, как их применяли жрецы. Каждую нужно было осторожно снять, что Чимал и сделал. Тело его было покрыто многочисленными мелкими ранками. Смыв с себя кровь и остатки пиявок, Чимал посмотрел на вздымающийся над ним скальный барьер.

Ему ни за что на него не влезть. Огромные каменные блоки, не уступающие по величине храму, нависали друг над другом. Даже если удастся миновать один, другие наготове. И все же придется попытаться, если, конечно, не найдется проход там, где вытекает вода, хотя это казалось не менее безнадежным.

Размышления Чимала были прерваны победными криками. Он поднял голову и увидел жреца, стоящего на скале в нескольких сотнях футов от него. Со стороны болота слышались всплески: преследователь был не один. Чимал снова нырнул в воду и поплыл в поисках укрытия к деревьям.

День тянулся бесконечно долго. Чимал больше не попадался на глаза своим соплеменникам, но много раз слышал их шумное продвижение по болоту вокруг себя. Ему удавалось скрыться от них, ныряя в мутную воду и оставаясь там, насколько хватало дыхания, или прячась в самой густой, кишащей насекомыми чаще, куда преследователи предпочитали не заходить. К вечеру он был настолько измучен, что понял: долго он не продержится. Его спасло чужое несчастье – раздался вопль, а потом гул встревоженных голосов: кого-то ужалила водяная змея, и это охладило пыл остальных охотников. Чимал слышал, как они удаляются, но еще долго прятался под нависающей ветвью, погрузившись в воду так, что только голова была на поверхности. Его веки настолько распухли от укусов москитов, что ему приходилось раздвигать их пальцами, чтобы видеть.

– Чимал! – раздался голос издалека. – Чимал! Мы знаем, что ты там. Тебе не удастся скрыться. Лучше сдавайся, мы ведь все равно тебя найдем. Выходи…

Чимал отошел еще глубже в заросли и не стал отвечать. Он знал так же хорошо, как и они, что пути к бегству нет. И все же он не сдастся, не позволит им себя терзать. Лучше уж он погибнет в болоте, но умрет целым. И сохранит свое сердце.

Когда небо начало темнеть, он стал осторожно продвигаться к краю болота. Чимал знал, что никто из его преследователей не останется ночью в воде, но в скалах на берегу его могла ждать засада. От боли и усталости было трудно думать, но составить какой-то план необходимо. Если он останется там, где вода глубока, к утру он будет мертв. Как только стемнеет, нужно выбраться в тростник у берега и решить, что делать дальше. До чего же трудно думать…

На какое-то время он, должно быть, потерял сознание, потому что, раздвинув пальцами свои воспаленные веки, увидел звезды. На небе не было уже отсветов заката. Это почему-то его встревожило – в своем одурманенном состоянии Чимал никак не мог сообразить почему. Ветер шевелил шуршащий тростник за его спиной, потом всякое движение прекратилось, и воздух заполнила вечерняя тишина.

И тут далеко слева от реки донеслось рассерженное шипение. Коатлики!

Он совсем забыл о ней! Быть у воды ночью и забыть о Коатлики!

Чимал остался неподвижен, парализованный ужасом, и вдруг на берегу раздался скрип гравия и торопливые шаги. Первой его мыслью было, что это Коатлики, затем он понял, что кто-то прятался в скалах, чтобы схватить его, если он выйдет из болота. Этот кто-то тоже услышал Коатлики и теперь спасался бегством.

Шипение раздалось снова, ближе.

Раз уж он находил убежище в болоте целый день и раз на берегу его ждет засада, почему бы снова не поискать спасения в воде? Чимал медленно отошел от берега, не думая о том, что делает: голос богини прогнал все мысли из его головы. Медленно и бесшумно он пятился, пока вода не дошла ему до пояса.

Коатлики появилась на берегу, обе ее сердито шипящие головы были повернуты к Чималу. Звездный свет бросал блики на ее раскрытые клешни. Чимал был не в силах смотреть в лицо собственной смерти: оно выглядело слишком устрашающим. Он глубоко вдохнул воздух, нырнул и поплыл под водой. От Коатлики, конечно, так не скроешься, но по крайней мере он не увидит, как она приближается к нему по воде, чтобы, подобно чудовищному рыбаку, выудить его оттуда.

Его легкие уже разрывались, а удара все не было. Когда Чимал оказался не в силах терпеть дольше, он поднял голову из воды – и увидел пустой берег. Издалека смутно доносилось эхо удаляющегося шипения.