Помоги проекту - поделись книгой:
– Викторыч, у тебя есть еще гранаты? – спросил он.
– Нет, все уже кончились.
– И у меня тоже нет. Есть только одна светошумовая. Давай я зафигачу ее в них, а потом попробую отстрелять оглохших и ослепших. Ты только скажи своим, чтобы они зажмурились и закрыли уши руками.
Я кивнул. Потом громко велел, чтобы все закрыли глаза и заткнули уши. «Градусник» метко забросил «Зарю»33 за повозки, точнехонько в то место, где укрывались британцы.
Громыхнуло неслабо. Нападавшие окончательно очумели и даже не думали сопротивляться. Мы легко связали тех, кто уцелел – а осталось их всего шестеро, – и перевели дух. Вроде все закончилось, хотя на море еще громыхали пушечные выстрелы, а наши егеря пока еще окончательно не добили высадившихся десантников.
«Это сладкое слово “победа”!» – подумалось мне, когда в штабе собрались люди, причастные к разгрому врага, – а именно слово «разгром» я употребил бы, чтобы охарактеризовать то, что произошло сегодня.
Британская эскадра как организованная сила перестала существовать. Часть кораблей потопили, часть спустили флаги и сдались на милость победителя. Десант же частично уничтожен, частично бежал. Я ошибся, наблюдая за тем, как уцелевшие десантники грузятся в шлюпки и направляются к своим вспомогательным судам. Мне показалось, что они попытаются высадиться в другом месте, чтобы оттуда попытаться снова прорваться к городу. На самом же деле десантники просто драпанули. Видимо, понесенные ими потери оказались настолько тяжелыми, что британские морпехи отказались снова идти в бой.
Наши потери оказались сравнительно небольшими. Четыре корабля – 74-пушечные «Всеволод», «Сысой Великий», «София Магдалина» и 66-пушечный «Не тронь меня» – получили незначительные повреждения корпуса от вражеских ядер. Людские же потери – убитыми три десятка моряков и артиллеристов с береговых батарей и около сотни раненых. Егеря князя Багратиона во время сражения с британским десантом потеряли 22 человека убитыми и 41 ранеными. Мои парни были все живы, лишь у двоих оказались легкие ранения конечностей. Помощь им уже оказали.
При нападении на наш госпиталь было убито тринадцать англичан. В плен мы захватили семерых, причем четверо из них нуждались в медицинской помощи. Времени на их качественный допрос пока не нашлось, но из краткого опроса удалось установить, что они входили в состав специальной группы, направленной в Ревель для захвата людей из числа новых фаворитов императора Павла. Подробности мы выясним после того, как их главарь, получивший в бою два сквозных пулевых ранения, немного очухается и будет готов к допросу.
Настроение в штабе было приподнятое. Все поздравляли друг друга и, наверное, в уме уже прикидывали, какие награды получат за отражение британского нападения на Ревель. Я был почему-то уверен, что некоторые уже отправили своих гонцов в Петербург, чтобы первыми отрапортовать императору о победе. Только зря они старались – депеша со всеми подробностями баталии уже отправлена по рации Василию Васильевичу Патрикееву, и сейчас Павел внимательно ее читает, как всегда в таких случаях, мурлыкая под нос одну из своих любимых песенок.
– Николай Михайлович, поздравляю вас! – генерал Кутузов с улыбкой подошел ко мне и приобнял за плечи. – А ведь славно мы им всыпали. Будут знать теперь, как связываться с русскими!
– Михаил Илларионович, – ответил я, – это, конечно, здорово, что мы разгромили британскую эскадру. Но, как мне кажется, это не последнее наше с ними сражение. Господа островитяне наверняка попробуют достать нас в другом месте. Или натравят на нас какое-нибудь государство, готовое воевать за щедрые подачки и не менее щедрые обещания.
– Я понимаю, – нахмурившись, произнес Кутузов. – Англичане – мастера на подлые дела. Думаю, что они станут пакостить нам и внутри России. Тут следует держать ухо востро.
– Полагаю, что государь примет все меры, чтобы сохранить порядок и спокойствие в империи. А мы, как его подданные, обязаны оказывать монарху всю возможную помощь.
Кутузов кивнул мне и отошел в сторону. Через пару минут я оказался рядом с генералом Багратионом, который оживленно беседовал о чем-то с майором Никитиным.
– Петр Иванович, ваши егеря прекрасно справились с поставленной им задачей. Они спокойно, как на учениях, отстреливали британцев. И те ничего не смогли с ними поделать. Недаром великий Суворов говорил: «Пехотные огни открывают победу!»
– Да, это так. Порой огневой бой бывает более действенным, чем рукопашная схватка. Только и ваши стрелки, господин майор, тоже немало сделали для того, чтобы нанести поражение британцам. Их было мало, но каждый, пожалуй, стоил целого капральства, а то и взвода!..
Потом я переговорил с адмиралом Ушаковым. Тот был немного огорчен тем, что моряки Ревельской эскадры фактически провели весь бой, стоя на якоре.
– Федор Федорович, – ответил я, – но ведь неприступную крепость на острове Корфу вы взяли, тоже ведя огонь с места. И от этого ваша победа ведь нисколько не умалилась? Кстати, наши фрегаты, отправившиеся в погоню за остатками британской эскадры, надеюсь, вернутся назад не с пустыми руками. Так что подводить итоги морского боя еще рано…
Как это часто бывает, кто-то из присутствующих предложил выпить за победу и за здоровье императора Павла Петровича. Никто, понятно, не стал возражать, и скоро совещание потихоньку переросло в веселую пирушку…
Глава 4
Пейзаж после битвы
– Виктория, Василий Васильевич! – радостно воскликнул Павел, размахивая донесением, которое я вручил ему пять минут назад. – Полная виктория! Это просто…
На мгновение император замолк, подбирая подходящие слова.
– Да, ваше величество, – ответил я. – Наш флот и армия показали себя достойными добиться победы над британской эскадрой, которую возглавлял такой талантливый флотоводец, как адмирал Нельсон. Англичанам не удалось в Ревеле повторить Копенгаген.
– Василий Васильевич, – Павел радостно потирал руки, сияя, как медный таз, – я полагаю, что все участники этой славной баталии достойны щедрых наград. Если бы вы знали, как я доволен тем, что эти наглые и хвастливые британцы, почитающие себя владыками морей, полной чашей испили позор и унижение.
– Боюсь, ваше величество, что англичане не смирятся со своим поражением и попытаются взять реванш. Они попробуют отыграться. Вот только где и когда?
Павел перестал улыбаться и озабоченно посмотрел на меня. Немного подумав, он подошел к окну своего кабинета и стал что-то разглядывать в сумерках весенней петербургской ночи.
– Скажите, Василий Васильевич, – после долгого молчания произнес он, – что нам теперь следует делать? Я получил еще одно послание Первого консула Франции, с предложением личной встречи. Как вы понимаете, встреча сия в ближайшее время маловероятна. Я не могу покинуть Петербург, как и господин Бонапарт не может покинуть Париж. Как же тогда нам встретиться?
– Государь, действительно, ваша личная встреча с Наполеоном Бонапартом в данный момент невозможна. Хотя она была бы крайне желательна. Ведь вы не намерены отказываться от предложенного вам совместного похода в Индию?
– Нет, Василий Васильевич. Конечно, следует тщательно подготовить этот поход. И лишь после того, как мы согласуем все наши совместные действия, можно будет двинуться на юг.
– Да, но с господином Первым консулом встретиться все же надо. Я понимаю, почему он спешит. Ведь в Египте еще держатся остатки его войск. Наполеон хочет спасти их. И это не просто желание сохранить несколько тысяч закаленных воинов, знакомых с восточным театром боевых действий. Тут еще и вопрос престижа – если их удастся спасти, то этим спасителем должен быть отец-командир, победоносно громивший в Египте турок и англичан. Кроме того, Наполеон хочет использовать само известие о встрече правителей России и Франции для того, чтобы припугнуть врагов. Британцы могут струхнуть и ослабить давление на французов в Египте. Да и турки, которые в данный момент являются союзниками англичан, могут попытаться вспомнить о прежних безоблачных отношениях с Францией.
– Выходит, Василий Васильевич, – усмехнулся император, – что, побив британцев под Ревелем, мы тем самым сыграли на руку Бонапарту?
– Выходит, что так, – я развел руками. – Подобным образом все устроено в политике – нажмешь в одном месте, заболит в другом. Только будущая встреча с Бонапартом тоже может сослужить нам хорошую службу. Союз двух самых сильных в военном отношении держав в Европе заставит многих задуматься – а стоит ли их задирать?
– Может быть, послать к Бонапарту человека, который сможет говорить с Первым консулом от моего имени? – Павел задумчиво покачал головой. – Или он пришлет ко мне такого человека? Как вы считаете, Василий Васильевич?
– Таким человеком, представляющим на переговорах вашу особу, государь, как мне кажется, может быть граф Федор Ростопчин. Он умен и верен вам. Ну, а то, что он недолюбливает французов, так это может быть и к лучшему. Им трудно будет очаровать его и заставить плясать под их дудку.
– А что, это вы неплохо придумали, Василий Васильевич. Граф Ростопчин вполне может представлять меня в Париже. Вот только порой он начинает говорить лишнее. Неплохо было бы отправить с ним еще кого-нибудь, кто смог бы в случае чего одернуть графа.
– Государь, я бы с удовольствием съездил с Федором Васильевичем на встречу с Бонапартом. Ведь я знаю многое, что не известно Наполеону. Или пока не известно…
– Василий Васильевич, да что вы такое говорите? – Павел возмущенно замахал руками. – Разве можно отправляться вас в такое опасное путешествие? Ведь что будет, если кто-нибудь узнает, кто вы и откуда? Ну, вы и сами должны понимать, что вам нельзя подвергать себя такой опасности…
– А разве здесь я не подвергаю себя опасности? – спросил я у императора. – Поверьте мне, ваше величество, если меня захотят похитить или убить, то это можно сделать и здесь, в Петербурге.
– Все равно, – Павел не сдавался, – вам нельзя ехать в Париж. Вы ведь и по-французски не умеете говорить.
«Гм… – подумал я, – а вот тут мне возразить нечего. Ну не учил я французский. У нас все больше на английский нажимали».
– Ну вот видите, Василий Васильевич, – улыбнулся Павел. – Я оказался прав. Французы сразу же насторожатся, если увидят, что вы не понимаете их язык. Так уж повелось у нас еще со времен моей матушки, что все более-менее образованные люди дворянского звания знают французский язык. И что подумают эти самые французы, когда поймут, что вы человек нездешний? Они сразу догадаются, что вы из «тех», о которых уже по всей Европе рассказывают разные удивительные истории.
– Ваше величество, а что, если пригласить в Петербург доверенное лицо Первого консула? Такой человек есть…
– И кто он? – поинтересовался Павел.
– Вы что-нибудь слышали об адъютанте Наполеона Дюроке?
– Я слышал об этом человеке, – император задумчиво потер лоб. – Расскажите о нем все, что вы знаете.
– Хорошо, – я напряг память, вспоминая то, что мне было известно о человеке, смерть которого в сражении при Бауцене так потрясла Наполеона, что он рыдал над его трупом словно ребенок.
– Итак, Жеро Кристоф Мишель Дюрок. Сейчас ему двадцать восемь лет. Он молод, но отважен и умен. Родился в дворянской семье, но карьеру сделал, как и большинство генералов Бонапарта, во время революционных войн. С Наполеоном он познакомился под Тулоном, когда тот впервые добился крупной победы над роялистами и британским флотом. Оба были артиллеристами и скоро стали хорошими приятелями, найдя друг в друге родственные души.
Наполеон сделал Дюрока своим адъютантом. Но молодой человек не отсиживался в тылу, а принимал участие во многих сражениях, был несколько раз ранен. Он рядом с Наполеоном воевал в Египте, сражался при Маренго с австрийцами. Ранее, в составе дипломатической миссии, Дюрок посетил Берлин и Дюссельдорф. Позднее, в нашей истории, он еще не раз выполнял самые деликатные дипломатические поручения Наполеона. А когда Первый консул провозгласил себя императором Франции, то Дюрок получил должность обер-гофмейстера императорского двора и коменданта Тюильри. Вам, наверное, понятно, насколько доверял Бонапарт Дюроку, если назначил его на столь высокие должности.
Внимательно слушавший меня Павел кивнул.
– Значит, вы полагаете, что этого человека Наполеон может послать в качестве своего личного представителя?
– Думаю, что да, – ответил я.
Мне не хотелось говорить императору про то, что в нашем временем именно Дюрок приехал в Петербург сразу после мартовского цареубийства, чтобы встретиться с новым русским царем Александром I.
– Хорошо, – принял решение Павел. – Я подготовлю ответ Первому консулу. В нем я напишу, чтобы он прислал для переговоров со мной свое доверенное лицо. И вот тогда-то вам, Василий Васильевич, вместе с графом Ростопчиным придется как следует потрудиться, чтобы Дюрок вернулся к Бонапарту не с пустыми руками…
Нет, все-таки здорово, что мы как следует всыпали этим британским наглецам. Напряжение, мучившее меня все это время, наконец, спало, а настроение, наоборот, взлетело к небесам. Сам того не замечая, я стал читать вслух отрывок из стихотворения поэта и георгиевского кавалера Николая Гумилева:
– Так вы, Николай Михайлович, еще и стихи сочиняете? – неожиданно услышал я за спиной голос Кутузова. Михаил Илларионович незаметно подошел ко мне, когда я, как пацан после поцелуя предмета своего воздыхания, от полного восторга на время потерял бдительность. Это для меня непростительно.
– Нет, – ответил я, – это не мои стихи, хотя пиита, их написавшего, тоже звали Николаем, и он тоже хлебнул военного лиха.
– Гм, они весьма недурны. – Кутузов улыбнулся, но его неповрежденный глаз смотрел на меня внимательно и серьезно. – Только нам с вами не стоит почивать на лаврах, а стоит подумать о том, что делать дальше.
– Ну, тут все вроде бы ясно, Михаил Илларионович. Мертвых предать земле, раненых вылечить. Пленных мы отконвоируем в столицу. Государь наверняка решит провести торжественную встречу победителей, с дефиле пленных англичан и проносом трофейных знамен. Правда, корабельные для этого не годятся – уж очень они большие.
– Да я не о том, Николай Михайлович, – Кутузов досадливо махнул рукой. – Как нам дальше быть с Англией? Между прочим, мы ей до сих пор не объявили войну. Теперь же, после ревельской виктории, нам наверняка придется это сделать.
– Придется. Впрочем, вопросы войны и мира решаем не мы, а государь. Так что пусть каждый занимается своим делом.
– Согласен с вами. Только ведь нам никто не запрещает думать. – Кутузов хитро посмотрел на меня. – Я полагаю, что вы с государем об этом уже размышляли.
– Эх, Михаил Илларионович, – вздохнул я. – давайте закончим одно дело, а потом станем ждать другой приказ. Ведь мы же с вами люди военные.
Кутузов вежливо раскланялся со мной и отправился в штаб. Я же побрел в гавань, где наши матросы по-хозяйски обживали захваченные у британцев корабли. Адмирал Ушаков ломал голову, что ему делать с гробом Нельсона, который достался нам в качестве нагрузки к трофейному «Элефанту».
Федор Федорович недолюбливал покойного как человека, но уважал его как талантливого флотоводца. Потому он, в конце концов, решил перегрузить гроб с адмиралом на один из захваченных английских транспортов, и вместе с полусотней раненых, которые могли по медицинским показаниям благополучно перенести морское путешествие, отправить в один из британских портов.
А прочие же пленные под конвоем казаков побредут в Петербург. Пусть там император самолично решит их судьбу.
На том месте, где затонул 74-пушечный «Руссель», болталась на волнах надувная резиновая лодка. В ней сидел наш коммерсант Алексей Иванов, страхуя двух водолазов – свою дочь Дарью и лейтенанта Сапожникова. Они обследовали корпус британского «утопленника» на предмет решения – стоит ли его поднимать, или надо просто разобрать корабль на запчасти, чтобы он не захламлял гавань Ревеля. Ну и забирали разные полезные вещи, оставшиеся на «Русселе», и которые наши моряки считали вполне законной добычей.
На ныряльщиков были нацелены десятки биноклей и подзорных труб. Моряки видели такое впервые – люди, подобно гигантским рыбам, ныряли в воду и находились там по полчаса и более. К тому же молодые офицеры с нескрываемым удовольствием любовались на девушку, одетую в гидрокостюм, обтягивающий прелестную Дашину фигурку. Такой наряд для юной мадемуазель здесь посчитали неслыханно неприличным.
Наши же медикусы занимались своими прямыми делами – лечили раненых. Надо сказать, что, благодаря их стараниям, смертность среди раненых оказалась низкой. Местные врачи с удивлением смотрели на работу своих коллег из будущего. Ничего подобного они до этого не видели.
Я вспомнил, что в самое ближайшее время надо будет допросить главного «спеца» британцев, который был захвачен во время нападения на наш госпиталь. Этот «Джеймс Бонд» получил две дырки – одну в руку, другую в ногу, потерял много крови и чуть было не отдал концы. Но наш доктор сумел сохранить инглизу жизнь, и сегодня я попробую побеседовать с ним, чтобы узнать, кто именно надоумил их напасть на нас. Чует мое сердце, что тут не обошлось без господ «вольных каменщиков», которые ужасно любят совать свои длинные носы в чужие дела. Как мне сообщил Василий Васильевич, они уже проявились в Петербурге. И потому вполне возможно, что и в Ревеле они тоже попытались нас подловить.
Что же касается рядовых боевиков, которых повязали относительно целыми и невредимыми, то ничего внятного они нам рассказать не могли. Дескать, мы люди маленькие, знать ничего не знаем, ведать не ведаем. Нам сказали идти – мы пошли. Сказали стрелять – мы начали палить почем зря. Конечно, они прикидывались шлангами. Но провести им полноценное потрошение прямо здесь, в Ревеле, я посчитал лишним. Не все местные правильно оценили бы «задушевную беседу» «спецов» с захваченными британцами.
Нет, времена здесь были далеко не вегетарианскими, но военные и флотские сохранили еще рыцарские нравы и могли неправильно нас понять. Лучше обождать немного, найти укромное местечко и уж там поговорить по душам с инглизами.
– Николай Михайлович! – ко мне подбежал поручик Бенкендорф. – Вас просит к рации господин Патрикеев. Говорит, что что-то весьма срочное…
Пришлось идти в штаб – там у нас установлена рация, с помощью которой мы из Ревеля связываемся с Питером. Василий Васильевич не будет дергать меня по пустякам – если я ему вдруг срочно понадобился, то на то, значит, есть веская причина…
Никогда я не считала себя трусихой. Всякое у меня случалось – и когда с парашютом прыгала, и когда ныряла с аквалангом в Красном море, где водились весьма несимпатичные зубастые рыбки, перекусывающие человека пополам на раз-два. А вот вчера, скажу прямо, я струхнула не на шутку.
Сперва мне стало страшно, когда мимо меня санитары понесли окровавленных раненых матросов и солдат. На них было жутко смотреть – у некоторых были оторваны руки или ноги. Это были артиллеристы с береговых батарей, угодившие под вражеские ядра. Потом привезли егерей. У них ранения были пулевые, да и, как сказал мне наш главный медик, Геннадий Михайлович, привезли нам не очень тяжелых – серьезно раненные просто бы умерли по дороге.
А потом начался настоящий кошмар. Мне приходилось заниматься пейнтболом, но реальный бой нисколечко не похож на игрушечную войнушку, где ее участники с азартом пуляют друг в друга шариками с краской. Здесь убивали всерьез. И льется при этом вполне натуральная человеческая кровь.
Поделиться книгой: