Открыты нижние клапаны. Креномер, дифференомер, и указатель глубины показывают нули. Субъективные ощущения -- ничего не меняется. Близкая поверхность водной глади остаётся там же, где и была раньше.
Минута, две, три, достаточно. Осматриваю берег. Бурлаки и грузчики потрясают вожжами и машут мне продольно. "Не робей, барин, вытащим" - это я догадываюсь. Тут действительно неглубоко. По шею будет.
Начинаю стравливать воздух из тех же цистерн. Медленно, по чуть-чуть. Стараясь сохранять горизонтальное положение.
"Со смертью играю, смел и дерзок мой трюк"
"Нет, страха нет. Страх вьюгой сдуло"
Смеётесь? Да все продумано и рассчитано. Я просто минимизирую положительную плавучесть.
Первый раз в жизни.
Терпеть не могу адреналин! Спокойно. Дифференомер обнулён. Вода перекатилась через палубу и лижет переднее и боковые стёкла. Достаточно. Перекрываю все краны.
Минута, вторая, третья. Положение стабильно. Под стык обруча фонаря вода не сочится. Глубиномер даёт минимальное отрицательное показание между нулём и половиной метра. Ну не обижаться же на городского часовщика, доработавшего серийный манометр по моим объяснениям!
Ещё три минуты выдержки и наблюдений за приборами, попыток пощупать руками не течёт ли где. Шевелю рычаг откачной помпы и слышу сухой свист -- нет воды у днища. Манометры обоих баллонов замерли. Ничего не травит. Беру в рот загубник -- пора переходить на дыхание запасённым воздухом. Надуваю мех. Всё нормально.
Спаси и сохрани. Пронеси, Господи!
Осмотр берега. Ориентиры. Педали. Ход.
Километр в час. Рулями глубины держу горизонт. Минута, две, три. Циркуляция вправо, доворот влево. Курс прежний, но в обратном направлении. Мимо мостков с Макаровым.
Два километра в час. Держу горизонталь. Фонарь то всплывает, то заглубляется. Ход ровный, ритм держится легко. Господин лейтенант посматривает на часы, а они у него издалека заметные. Что-то черкает в блокноте, зыркая в мою сторону выпуклым морским глазом. В добрый путь. Прохожу на постоянной скорости. Циркуляция влево, доворот вправо. Три километра в час.
Четыре.
Пять.
Шесть.
Семь... шибче не могу. С трудом выдерживаю трёхминутную "дорожку".
Разворот. Теперь -- жму изо всех сил. Семь с копейками.
Понял. Спешить на пяти. Ехать -- на трёх.
Мостки. Продул цистерны, чтобы всплыть, как следует. Причалил. Меня привязали и подождали, пока я разберусь со струбцинами колпака. Поддержали под локоток, когда я выбирался из люка.
Чаю.
***
- Петр Семёнович! Вы о минах Уайтхеда слышали?
Киваю.
- И как они вам?
Жду, когда угомонится сердце и успокоится дыхание. Понимаете, нет ничего проще, чем назвать отстоем то, лучше чего ты не раз видал. Самонаводящиеся, идущие десятки километров торпеды, обычные в наше время. Догоняющие кого угодно. Но делать их я не умею. Вы думаете, мой долг открыть этому человеку глаза на истинное положение вещей?
- Пока ничего лучшего не придумано.
- А о работах Александровского вам слыхивать не доводилось?
Отрицательно кручу головой. Сам-то, наверное, читал о чём-то, но разве память всё удержит?!
И вообще, мне не до разговоров. Я отдыхаю и готовлюсь к первому погружению.
***
Я снова в лодке. Фонарь герметизирован. Плавучесть минимальная -- принял воду в цистерны так, чтобы одна только рубка-колпак оставалась над поверхностью. И пошёл на трёх километрах в час.
Рули на погружение. Нырнул. Глубина два метра. Светло, но вода мутная. Нос в трёх метрах впереди еле-еле угадывается, остальное же -- как в дымке. Надо мной серебрится поверхность воды, по которой пробегают солнечные блики. Всё внимание сосредоточено на приборах. Компас, глубиномер, указатель дифферента. Тренируюсь удерживать лодку в горизонтальном положении. Это требует постоянного внимания и согласованной работы двумя рычагами одной рукой. Стараюсь действовать плавно, и это получается.
Мой кораблик сейчас ведет себя как самолёт. Только вместо земного притяжения на него действует выталкивающая сила, а вместо крыльев работают рули глубины, загоняющие его под воду.
Двадцать минут "полёта". Пройден километр. Разворот и еще двадцать минут хода. Добавляю ещё пять в расчёте на снос течением и прекращаю вращение винтов. Сближение с поверхностью идет медленно, но фонарь показывается над водой. Продуваю цистерны, чтобы всплыть как следует.
Всё идёт нормально. Палуба уже сухая, а мостки моей пристани совсем даже недалеко. Домой. Как-то я нынче утомлён уж очень. А на берегу ликует клуб любителей подводного плавания. Едва зрители увидели показавшуюся над водой рубку, как тут же рекой полилось вино. Не иначе -- шампанское. Я неспешно маневрирую, по-прежнему подпуская воздух в дыхательный мех из баллона. Пока не открыт колпак, дышать в тесном пространстве решительно нечем.
К причалу не подхожу. Задними рулями глубины притапливаю корму а передними приподнимаю нос и со всех двух километров в час вылетаю на берег. Грузчики с бурлаками подхватывают и вытаскивают судно ещё дальше, как мы и договаривались. Ругаются, что тяжело, и что ухватиться решительно не за что, отчего безвозбранно получают по чарке. Уфф! Ноги подгибаются.
***
- Что же, Петр Семёнович! Действительно, после показа целый ряд вопросов, возникших у меня поначалу, отпал. Вы ступайте отдыхать, голубчик! На вас просто лица нет, - Степан Осипович уже всё понял.
На его глазах потаённое судно продержалось под водой сорок минут и прошло за это время как минимум более километра. Точнее сказать он не может. По моим прикидкам -- два.
Увы, скорость я оцениваю тоже манометром, подключенным к трубке Пито. Мне, постоянно и длительно занимавшемуся измерениями, нетрудно оценить точность приборов, которыми приходится пользоваться. С такими погрешностями их смело отнесли бы к классу индикаторов. И расположены они неудобно, да только никуда их не перенесёшь в той тесноте. Знаете, где расположен мех, из которого я дышу? У меня на пузе. Зато клапан его наполнения отпускать удобно: как только почую, что он расширился до упора в подволок и стал меня стеснять -- пора. Ну да хватит о грустном. Впереди - яичница и сон.
***
Теплое солнечное утро обещает знойный день. Но сейчас, пока ещё прохладно, я тороплюсь к своему детищу. Красота! Из люка торчат ноги в ботинках и чёрных флотских штанах.
- Степан Осипович! Вам помочь?
- Будьте любезны левую ногу потяните за коленку.
Пришлось повозиться. Лейтенант Макаров то и дело за что-то цеплялся или застревал, потому что в обратном направлении его позвоночник выгибаться не хотел. Каким-то неведомым образом он прополз на брюхе туда, куда ничего кроме ног поместиться не могло, а перевернуться на спину не получалось -- плечо не проходило. Наконец выбрался, помятый и исцарапанный.
- Право, в гробу просторней, чем в этом вашем... ныряльщике. Уж очень он мал.
- Маленький ныряльщик. Хорошее имя. Будете крестным отцом?
- Признаться, милостивый государь, порождение вашего гения мне совершенно не нравится. Если бы не вчерашний показ, я бы не стал тратить времени на знакомство со столь убогим сооружением. Тем не менее, возражать против фактов невозможно. Объясните, сделайте милость, как же оно всё-таки плавает?
- Извольте. Начну с самого начала. В моём распоряжении имелся только мышечный ресурс одного человека. Сорок Ватт.
- Предпочитаете французские меры?
- Да. Проще масштабируются. Итак, при скорости один метр в секунду, что для вас привычней выражается понятием двухузлового хода, человек способен преодолевать сопротивление в сорок ньютонов или четыре килограмма или десять фунтов. Это немного, если сравнивать с мощностью современных паровых машин. С точки же зрения конструкции судна, чтобы оно хоть как-то могло перемещаться, прежде всего, необходимо позаботиться о минимизации его сечения. Вот этой цели всё и подчинено. Отсюда и теснота. Кроме того, уменьшению сопротивления служат и острые обводы, и гладкое покрытие, хорошо скользящее относительно воды.
- Понятно. Ну а что касается остальных элементов конструкции. Дайте, пожалуйста, пояснений, Пётр Семёнович, - Макаров указал на рули глубины.
- Любой предмет в воде может или плавать, или тонуть. Иными словами, он либо расположится у поверхности, либо достигнет дна. Уравновесить его так, чтобы он оказался посередине -- чрезвычайно трудоёмко. Иными словами, удержать его на заданной глубине можно только прикладывая усилия.
Разумеется, для этого можно применить разные способы. Принимать и откачивать воду из балластной ёмкости, что первым приходит в голову, или использовать напор набегающего потока, меняя угол крыльев-плавников, для чего обязательно требуется движение. Второй вариант мне показался удобней, потому что не требует расхода сжатого воздуха. Вы ведь помните, скольких трудов нам стоило его закачать вчера. С другой стороны, если требуется подождать, скажем, скрадывая неприятеля, лодка может и у кромки воды это сделать. Или тихонько кружить на самом малом ходу.
Как вы понимаете, я оставлял ничтожную положительную плавучесть, чтобы, случись что, обязательно всплыть самоходом.
Хорошо разговаривать с таким собеседником. Он наверняка разобрался с моими чертежами -- помню, как просил Варюнделя отнести гостю альбом и папку. Детали ему известны и понятны. А, судя по некоторой задумчивости во взгляде, он уже мысленно сгибает корпус из котельного железа. Ну да, развёртку я в общем виде рисовал и в папке этот рисунок есть. За счёт выигрыша в толщине материала, стороны поперечного сечения уменьшаются ещё почти на десять сантиметров каждая.
- А скажите, Петр Семёнович. Кроме мускульной силы вы ничем другим привести лодку в движение не думали, - будущий беспокойный адмирал и сейчас весьма настойчив.
- Двигатель, работающий от электричества, был бы очень хорош, но достаточно ёмкого источника тока для него ещё не изобрели. Для машин же использующих тепло от сгорания топлива, требуется брать с собой запас окислителя. Думаю, чистый кислород в столитровом баллоне под давлением атмосфер в семьдесят, обеспечил бы работу машины, развивающей приличную мощность, в течение весьма длительного времени. Я не имею ввиду плавание, поход или рейд, но для вылазки в порт или прохода на место стоянки неприятельского флота этого может оказаться достаточно.
Знаете, Степан Осипович, задача эта нетривиальная и, признаюсь, мне и в голову не пришло задуматься о её решении. К войне применить иной двигатель я не в силах, поэтому ограничился пределами возможного.
- Знаете, а я ведь полагал, что вы новостями не интересуетесь. Тоже почуяли запах пороха, доносящийся с Балкан, - надо же, как я проговорился о своей осведомлённости. Но, видно, для флотского офицера моё предположение очевидно.
Потом мы крепко посидели над чертежами, переводя их в металл. Знаете, сотрудничать с прекрасным инженером, знающим современные технологии -- одно удовольствие. Мы не меняли ничего принципиально, но конструкции кранов и клапанов, приборы и люк-рубка, даже порядок сборки -- всё это не было забыто. Вопросы балансировки и остойчивости тоже постоянно принимались во внимание.
В результате кораблик похудел и, словно сыпью, покрылся полукруглыми шляпками заклёпок. Вскоре Макаров уехал, не сказав мне ничего определённого.
Глава 5. Мир интересней, чем кажется
Кому скучно про технику -- прошу прощения. Но про людей я не умею интересно излагать, потому что ничего в этой жизни не понимаю. Это мне жена доходчиво объяснила за три десятка лет счастливой совместной жизни. Она у меня умница и никогда ничего не делает неправильно.
Так вот, когда гость мой уехал, я спокойно продолжил заниматься своей затеей. Лодкой. Если кто-то думает, что вот как она построена, так пускай и остаётся, то это не совсем верно, потому что на самом деле вся эта лоханка состоит из одних сплошных несовершенств.
Начал я с шага винтов. Ну, это наклон лопастей. Мерный километр засёк по береговым ориентирам и проходил его раз за разом при ритме работы педалями качок в секунду, имитируя спокойную ходьбу, и засекая время преодоления заданного расстояния. С разными винтами, естественно. Переставлял, вырезая всякие варианты, и пробовал. Усилие, создаваемое ногами, оценивал, естественно, органолептически. Субъективно, то есть. Кто в теме, знает, что на любую скорость вращения вала и скорость движения судна есть оптимальный угол поворота лопастей винта, когда тратится меньше всего энергии. Вот я и нащупывал такой для экономичного хода, который желал вывести к значению три целых и шесть десятых километра в час или один метр в секунду. Дотянул до три и восемь -- видимо натренировались ноги и вот так оно и получилось.
Следующим пунктом проверил автономность. Ходил этим самым ходом, пока мог. Выдержал только три часа. И потом ещё час на половинной скорости добирался до пристани. Сразу вслед за этим марафоном устроил оборудование для удаления жидких отходов жизнедеятельности организма и заказал Ефиму особый костюм, позволяющий телу более эффективно испарять влагу. Ну и отходы чтобы удалять было удобно. Собственно это просто шорты.
Вслед за этим пошло совершенствование системы дыхания. Довёл до ума клапана и вулканизировал загубник из резины взамен изгрызенного липового. И так, мелочь за мелочью, доводил всё подряд до приемлемого состояния. Лаг теперь не только указывал скорость, но и расстояние отсчитывал. Головоломка была очень приятная, как раз по моей основной специальности. Разумеется, плавал я часто и подолгу, отрабатывая погружения и всплытия, слепой пилотаж на малой глубине с коротким показыванием рубки, чтобы "схватить" береговой ориентир. Заходил в мелкие узкие протоки, заводи и связанные с рекой озёра. Пробирался сквозь камыш и отчищался от налипшей ряски.
Для чего? Степан Осипович упомянул, что случись заваруха с турками, нашим военным кораблям на Дунае найдется много работы по специальности потому, что там построена целая система обороны с крепостями и даже речным флотом. Так что я и осваивался, как мог. Пришлось изменить форму передней части рамы носовых рулей глубины. Теперь в плане сверху она стреловидная. Благо, последовавшее за этим уменьшение площади самих поворотных пластин, прошло безболезненно -- изначально были великоваты.
Обживал лодку и учился, учился, учился. Знаете, сколько раз из-за неквалифицированного исполнения губились прекрасные замыслы?! Думаю, что не придумано ещё такой цифры, которой это можно выразить. Вот и обретал я навыки пользования свои детищем, совершенствуя его. Приладил упор для ноги, нужный при вылезании, ручку, сами знаете для чего. Переделал рубку-люк, заменив струбцины затяжными замками -- тоже порезвился, признаюсь, от души, выдумывая. Ну и со слесарными инструментами потом наработался всласть, подгоняя и добиваясь лёгкости работы. Дополнил костюм головным убором с подушечками в местах, которыми обычно ударялся. Десятки мелочей пришлось продумать. Рацион, питьё, вентиляцию, исключающую попадание воды в лодку.
Поверьте мне на слово -- любая непродуманная ерундовина может помешать в решающий момент.
***
Мелочи мелочами, но ракетный порох и динамит Степан Осипович мне прислал. Внял, видимо моим настойчивым просьбам и отправил людей с передачкой. Нижних чинов, как их нынче называют. Как уж он расстарался, не ведаю, тем более к моей идее реактивной торпеды отнёсся безо всякого энтузиазма. Но я-то слыхивал, что были и такие. Говорят -- шибко быстрые. Не знаю, насколько дальнобойные, но по мне если пробежит полсотни метров, то и ладно. А уж если сотню -- вообще замечательно. Всяко это длиннее, чем шест, которыми нынче заводят мины под днища кораблей. Технология смертников, на мой взгляд. Немножко это чересчур по-русски. Макаров немало порассказывал мне о затеях флотских минёров -- не поверите - волосы на голове дыбом встают.
По настоящему меня волновало другое обстоятельство -- глубина, на которую погружалась ниже ватерлинии броня, покрывавшая деревянные корпуса современных британских броненосцев. Два метра. Значить мой будущий снаряд надо удержать в трёх метрах от поверхности. Вот автомат-то глубины и предстояло сделать. Нет, на счёт датчика и исполнительного устройства не извольте сомневаться -- это классика. Но пусть мне объяснят, какой энергией приводить это всё в действие? Проще всего в современных условиях воспользоваться пневматикой и встроить баллончик, однако есть серьёзный минус -- подготовка такой торпеды к использованию становится серьёзной процедурой.
Мне же хотелось устроить так, чтобы она приводилась в действие простым ударом по капсюлю. Вы ведь представляете себе, что со всем-провсем должен управиться один человек. Тот самый, который работает штурманом, пилотирует подводную лодку и обслуживает аппаратуру для обеспечения собственного дыхания. Ещё и за торпедиста работать -- это просто гарантированная перегрузка. Спервоначалу, да сгоряча уже было подумывал отвести часть газов из камеры сгорания, да вовремя спохватился -- если работает двигатель, то мина движется, то есть спереди набегает вода, создавая напор. Вот на этом и сыграл.
Вторую проблему -- проблему курсовой устойчивости -- решил тупо, по-китайски. Дело в том, что ракеты издревле запускали, прикрепляя к бамбуковому шесту, который болтался сзади, выполняя функцию стабилизатора. Позднее ракетчики решившие, что подобный примитив устарел, долго работали над курсовой устойчивостью своих снарядов, и, надо сказать, пока не наладили работу хитроумной автоматики, успехи в этой области были более чем скромными. Ну да я не приверда какой. Приделал к своей торпеде сразу четыре шеста. Сосновых, за неимением бамбука. Вдвое длиннее двухметровой торпеды, в аккурат по углам её квадратного в сечении корпуса. Деревянного, толстостенного, просмолённого. В донышке поставил стальное сопло, заткнутое капсюлем и набитое для затравки обычным порохом, а уж дальше в камере сгорания был ракетный, что не так быстро горит, зато создаёт много горячих газов, которые и толкают мою похожую на длинный ящик торпеду.
И неплохо толкают -- метров сто с небольшим я подобрал расстояние, полагая, что с большей дистанции всё равно промахнусь.
Путейский инженер, хотя, скорее железнодорожный, потому что из мастерских, попенял мне, что я не использовал принцип инжекторного насоса, которым в паровозные котлы закачивают воду. Собственно, он и притащил кое-какие детали и помог их приладить на модель. И правда, куда как бойчее поплыла моя мина и ушла аж на четверть километра. Ну я так и оставил, а то у меня уже восьмая камера сгорания протлела -- деревянные же. Да и порох я к этому моменту уже почти весь извёл на эксперименты.
Как эту бандуру буксировать? Толкать, конечно. Она же точно совпадает с сечением корпуса лодки. Так что приставляется спереди к форштевню, а жерди-стабилизаторы снаружи вдоль бортов вытягиваются и проходят сквозь уши, приделанные с боков у дна и у палубы -- отрезки трубок. Если что, то задним ходом можно освободиться от этого груза. Или стукнуть по капсюлю стержнем, точащим вперёд, тогда движок заработает и сдёрнет торпеду вперёд -- она бежит чуть скорее, чем лодка на самом полном ходу. Взрыватель "лёгкий", инерционный, сходит с предохранителя, когда в камере сгорания перегорит верёвочка. И, да, пламени от такой ракеты не видать, хотя пузырный след знатный.
В общем, простенько и сердито. Разброс по горизонтали конечно есть, но в корабль длиной метров восемьдесят с сотни метров не промажу. Ну, так примерно описал Макаров характерные для этого времени корабли. И сказал, что после подрыва пятнадцати пудов динамита у борта ниже броневого пояса, корабль, если и не затонет, то уж грозность свою потеряет надолго, потому что кроме как о ремонте, команда ни о чём помышлять не будет. Я ему верю -- уж кто-кто, но этот человек в живучести знает толк.
***
Разумеется, с такой торпедой на носу я на подводной лодке походил от души -- надо было привыкать ездить с довеском. Понятно, что снизилась скорость, ухудшилась поворотливость, но до приемлемого уровня. Когда лодка продувалась, нос опускался, потому что настройка на минимальную положительную плавучесть у снаряда не менялась. На ходу задатчик глубины торпеды начинал работать и тянул за собой всю сцепку. Поначалу это меня раздражало, но потом я решил смириться и послушно давил педали на глубине трех-четырёх метров, подвсплывая для ориентации за счёт сброса хода.
Ну а потом перешёл к практическим стрельбам с лодки, понятно, что без динамита. К этому моменту до меня через руки дошло, что выжигать камеры сгорания при каждой проверке -- это слишком по-барски, и я стал обкладывать внутреннюю поверхность деревянного ящика с порохом обычным кирпичом. На балансировку это не повлияло -- просто требовалось меньше балласта. А задней стенке ничего не делалось -- она давно уже из котельного железа.
***